Явление III
Ох уж эти кошки!
Работать учителем — занятие не из легких. Мало знать свой предмет, уметь общаться с людьми и доступно объяснять материал, который тебе самому знаком настолько, что непонятно, как этого можно не уметь, не знать и не понимать. Нужно, помимо всего прочего, иметь вагон и маленькую тележку терпения, как бонусное дополнение — стальные нервы, а для полного счастья еще и быть немного глуховатым. В обычных школах не обойтись без опыта — тем, кто уже проявил себя на этом поприще, легче найти работу, — но, к счастью, в «Кагами» смотрели не на количество проработанных часов, а на знания и потенциал, делая ставку на креативность молодых; поэтому преподавательский состав был юн, зелен, но вовсе не наивен, как можно было бы предположить.
Ван Яо был самым молодым учителем в этом дружном коллективе: в прошлом году он окончил университет, а до этого сам учился именно в «Кагами». Отчасти поэтому его и приняли несмотря на полное отсутствие опыта в работе с детьми: директор уже знал, что Яо из себя представляет. Да еще и тут же вручили класс — для ускоренного погружения в школьную жизнь. И пусть Яо обладал недюжинным терпением, прекрасно знал и просто обожал историю, любовь к которой пытался привить детям, был неплохим педагогом, он и предположить не мог, насколько трудно приходится учителям. Темп ребята задавали бешеный: куча домашки на проверку — ведь в «Кагами» с учебой было строго, подготовка для следующего урока — потому что детей нужно не только научить, но и заинтересовать предметом, да еще и работа с классом — ребята уже успели сдружиться, запланировать кучу всего и просили его помочь. Да тут еще и коллеги постарались — толковой помощи от них не дождаться, зато как начнут болтать — так весь день коту под хвост. Но если забыть об усталости — Вану нравились люди, с которыми ему пришлось работать. Веселые, молодые, интересные. Они не давали ему заскучать, общались, как будто он свой, как будто не только-только пришел в их дружную компанию.
Яо сидел за своим рабочим столом и с интересом наблюдал за Гилбертом, который в данный момент в обнимку с Людвигом, учителем физкультуры, распивал пиво из огромной кружки, усевшись на стол Родериха. Байльшмидт кричал что-то смешное, был уже вполне «готов», и даже не думал на этом останавливаться. Еще бы, ведь первая неделя — этот канцелярский ад — наконец-то закончилась! Яо и сам был рад отдохнуть, правда, не понимал, почему для вечеринки потребовалось использовать учительскую. В конце концов, у учителей была своя общая комната в общежитии.
Так или иначе, а дело явно близилось к какому-то эпичному финалу. В том, что финал будет именно эпичным не сомневался никто из собравшихся, так же как и в том, кто будет героем дня. Байльшмидт общественное мнение поддерживал: кто, как не великий он, может быть героем дня?
— Итак, уважаемые коллеги, почему никто не делится впечатлениями после первой рабочей недели? — чуть запинаясь, провозгласил Гилберт. — Все только и делали, что работали, ну, имеем же мы право! Вот у меня второй курс — за две недели всё забыли…
— Просто у тебя предмет такой, — Людвиг пихнул его в плечо почти опустевшей кружкой. — То ли дело физкультура? Вот это урок! Забыть — невозможно.
— Да глупости! — встрял Иван, тоже изрядно подвыпивший и весь вечер прожигавший Гилберта и Людвига таким жутким взглядом, что вокруг него расползалась аура страха и ужаса. — Просто дети сейчас такие пошли, не то что мы. Выучили, экзамен сдали, и все — прощай, память! На следующее утро уже чистенькие.
— Что верно, то верно, — поддакнул из темного угла Тино, учитель обществоведения, весь вечер просидевший в обнимку с бутылкой.
— Мне кажется, первоклассники в этот раз толковые, — возразил Бервальд, до того молча сидевший за соседним столом.
— Да, ребята неплохие, ару, — улыбнулся Яо. — Быстро поладили, и с учебой пока никаких проблем.
Оксеншерна его пугал — тот еще взгляд, акцент ужасный, что половину слов не разобрать, и ростом едва ли не выше Ивана, что уж говорить о самом Яо. Но забота, с которой он присматривал за Тино — плохо прикрытая и неумелая, зато искренняя до мурашек, была такой теплой, что Яо и сам не заметил, как его губы растянулись в улыбке.
— Мои тоже подружились, — кивнул Иван. — Жалко их даже немного…
— А что жалеть? — Гилберт косо посмотрел на Брагинского. — Не всю же им жизнь за мамкиной юбкой прятаться. Тем более, Вань, раньше жалеть надо было, до того как решил сюда заявление написать, — он хрипло рассмеялся. — Раз они достаточно умны, чтобы поступить к нам, должны и сами понимать, что их ждет.
— А вообще — это вопрос серьезный, — Людвиг задумчиво посмотрел на дно опустевшей кружки. — Такие ребята не привыкли, что не все можно решить за деньги.
— Вы о чем, ару? — с легкой вежливой улыбкой поинтересовался Яо.
— А-а-а, ты же у нас гений, с бюджета выпустился! — Гил ухмыльнулся. — Неужели никогда не замечал, как твои одноклассники хорошие баллы выпрашивали? — Ван удивленно приподнял брови. — Ну, тогда подожди экзаменов, сам все узнаешь, — Гилберт рассмеялся, и остальные подхватили его смех.
— Или хорошенько попроси, — Иван бросил на Яо уж совсем нецензурный взгляд, и ему почему-то захотелось домой в Китай, к любимой подушке Хэлоу Китти под одеялко.
Повисшую паузу снова заполнили разговорами ни о чем, а Яо, задумавшись, бросил взгляд в окно — сумерки уже спустились на «Кагами», и тьма все сильнее скрадывала знакомые очертания. Он понял, что хотел сказать Гилберт — и это действительно было тем вопросом, над которым стоит поразмыслить позже, когда остатки алкоголя выветрятся из головы. Помочь наладить отношения со сверстниками и учителями, подсказать нужную литературу и дать верный совет в тяжелой ситуации — это далеко не все, что должен сделать классный руководитель. Вырастить достойных людей — звучит куда проще, чем есть на самом деле.
— Что это такое?! — дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель.
На пороге — растрепанный, раскрасневшийся, со съехавшими набок очками — стоял Родерих Эдельштайн. Гилберт не стал приглашать его на вечеринку, потому что «этот зануда своим нытьем испортит все веселье», и, пусть и частично, Яо не мог не согласиться. Родерих был слишком строгим и консервативным, чтобы позволить себе выпить в здании школы.
— Я спрашиваю: что здесь происходит? Что вы устроили? Вы вообще понимаете, где находитесь?! Вы!.. — его словарный запас иссяк, когда ужасно довольный собой Гилберт спрыгнул со стола.
— А вот и наш зануда-завуч! — рассмеялся Гил, непозволительно близко подбираясь к Родериху и обдавая его запахом алкоголя. — Ну празднуем мы, и что? Накажешь?
— Д-д-да что ты себе позволяешь? — выдохнул Эдельштайн, отступая в коридор.
— А вот и эпичный финал, — рассмеялся Иван, потирая руки.
Ван с любопытством привстал из-за стола, чтобы лучше видеть происходящее, и не он один — все поднялись со своих мест. Не то чтобы они не любили Эдельштайна, нет, он был неплохим парнем, и все с ним ладили, но отыграться на его консервативности, скованности, идеальности… почему нет? За все его придирки и замечания, которых за неделю скопилось невозможно много.
Гилберт уже успел вжать Родериха в стену напротив, руками стиснув его за плечи. Эдельштайн пожалел, что в очередной раз зашел проверить, почему в учительской горит свет. Но он всегда проверял — и всегда знал, что за этим последует.
— Ну, так что? Уже передумал истерику устраивать? — Байльшмидт медленно проговаривал каждое слово прямо Родериху в ухо.
Яо невольно стало не по себе. Если бы с ним поступили так же, он мог и истерику закатить. Со всеми вытекающими — слезами, соплями и сорванным голосом. У него даже мелькнула мысль, что Родериху это все нравится, пока он не заметил слабые трепыхания в тисках Гилбертовых рук — жалкие попытки Родериха вырваться на свободу.
— Уговорил, — прошипел Эдельштайн. — А теперь, пожалуйста, отпусти меня и проваливай к себе!
— Еще бы, это же я! — Гил самодовольно задрал нос. — Но я никуда не пойду. Мы еще не закончили!
— Как вам не стыдно заниматься подобным в школе? — Родерих зло посмотрел в красные глаза Гилберта. — Совесть у вас есть?
— Знаешь, — Гил загадочно ухмыльнулся, на что Родерих только закатил глаза — очередное дурацкое пари, условия которого он и не подумает выполнять. — Мы уйдем, если ты… — Байльшмидт понизил голос и горячо зашептал Родериху на ухо, — …поможешь мне с уборкой и сделаешь вид, что я сказал что-то очень пошлое.
Родерих и сам не заметил, как лицо опалило жаром — ну что за идиот?
— Ни за что! — выдохнул он, чувствуя, как румянец опаляет щеки.
— Тогда нам придется остаться здесь и дебоширить до утра, — с наигранным сожалением сообщил Байльшмидт. — Не можешь же ты обречь свой стол на такое, правда?
— А на то, что ты предлагаешь, значит, могу?! — Гилберт рассмеялся, похлопав Родериха по плечу.
— Значит, мы договорились, — подмигнул он. — Расходимся, ребят, не будем смущать Родериха.
Учителя медленно выползали из кабинета, не забывая захватить остатки выпивки и закусок. Последним выходил Иван, и взгляд, брошенный им на Гилберта, яснее всяких слов говорил о том, как великолепен он был сегодня. Оставшись вдвоем, Гил и Родерих, переглянувшись, рассмеялись.
— И за что ты так со мной? — вздохнул Эдельштайн. — Я женатый человек, не такой уж строгий завуч, и знакомы давным-давно.
— Скажи, что тебе не нравится, — Гил растрепал Родериху волосы на голове. — Все же понимают, что это просто шутка, — тот только вздохнул. — Тем более ты же почему-то всегда приходишь, верно?
Алкоголь надолго в нем не задерживался — Гилберт удивительно быстро трезвел. Вдвоем с Родерихом они быстро протерли столы, смели мусор в урну, бутылки и пакетики из-под закусок уложили в пакеты. Когда с уборкой было покончено, Гил подхватил мусор, а Родерих выключил свет и запер все на ключ. А потом они вместе шли от школы до общежития, перебрасываясь колкостями, как в старые добрые времена, и Родерих подумал, что, возможно, именно поэтому и продолжает приходить, несмотря ни на что.
***
Яо прокрался в класс, стараясь стать как можно незаметнее. Вчера он спал почти до самого вечера, а потом полночи разбирал бумаги и готовился к занятию. Выходные оказались что надо — он смутно помнил произошедшее, но вот устрашающий образ Ивана, до сих пор заставлявший ноги Вана подгибаться, отпечатался там даже слишком ярко. Да и Гилберт, поведение которого и так не поддавалось логическому объяснению, вел себя слишком пошло. А Родерих? Как будто получал своеобразное удовольствие от того, как с ним обращались. Определенно, странные выдались выходные…
Первым у Вана Яо был второй «А» класс, что еще сильнее заставляло его тревожиться. А дело было всего в паре глаз, ненавидяще, но беспрестанно, следящих за каждым его шагом. Кику Хонда. Хоть Яо и извинился, хоть у него и было довольно уверенное оправдание, тот прощать его не желал и ненавидел, кажется, со всей страстью и искренностью.
Все-таки одно дело — вести урок, когда в рот тебе смотрят из-за интереса к материалу, и совсем другое — когда пытаются испепелить взглядом. И все бы ничего, если бы Яо нормально поспал, настроился на занятия, вместо того, чтобы спешно просматривать учебники, делая редкие пометки, да опаздывать. Он бы тогда просто игнорировал этот напряженный уничтожающий взгляд, как делал это раньше. Но сейчас… Сейчас это было выше его сил.
Кику Хонда был собой доволен. Он не был мстительным парнем и не хотел сорвать урок, но вид постоянно теряющегося и путающегося в словах Яо его искренне забавлял. Такой результат детально продуманного плана, который он вынашивал не первый год, доставлял ни с чем не сравнимое удовольствие.
После урока к Кику подошел его одноклассник, Артур Керкленд. Раньше они мало общались, но после того, как их определили в один класс, разделив со старыми друзьями, эти двое сблизились. Артур не любил много болтать попусту, пил только чай и крепкий алкоголь, а еще у него уже был парень, так что Кику мог быть спокоен за свою неприкосновенность.
— Мне кажется, вчера у учителя Яо было боевое крещение, ты слышал, как он запинался? — Керкленд сладко улыбнулся. — Интересно, что Гилберт ему устроил?
— Да без разницы, — Хонда равнодушно пожал плечами. — Лишь бы на экзаменах его рассеянность нас не подвела.
— По-моему, ты переигрываешь, — Артур приподнял бровь, испытующе глядя на Кику, и тот при этих словах едва заметно покраснел.
Они оба ходили в драмкружок, и Артур, в отличие от Кику, занимался театром задолго до поступления в «Кагами», так что мог отличить пусть и очень натурально сыгранную ложь от правды.
— Может быть, — Хонда отвернулся к окну, показывая, что крайне оскорблен таким недоверием.
Сейчас, после слов Артура, он и сам задумался о том, что могло послужить причиной такого поведения всегда собранного и готового к работе учителя. Одним только ненавидящим взглядом его, Кику, тут явно не обошлось. Но неужели учителя и правда решились снова устроить шоу для новичка?
— Ладно, скоро урок начнется, не скучай, — Артур встал, собираясь вернуться на место, но потом обернулся. — Франц сегодня костюмы готовит, так что давай пообедаем вместе?
— Хорошо, — Кику кивнул.
***
— Надеюсь, ты не возражаешь, если Геракл к нам присоединится?
Как и договаривались, они отправились на обед вместе, но в холле Кику остановился, как ни в чем не бывало задав этот вопрос. Артур нахмурился, но кивнул и остановился, так же как и Кику ожидая появления Геракла.
— Эй, смотри-ка! — он неожиданно указал на доску объявлений.
— «Клуб кендо приглашает всех желающих…», — друзья подошли ближе. — Волейбол, баскетбол, бейсбол, легкая атлетика… Спортивные клубы объединились и закончили подготовку раньше всех!
— Поверить не могу! Кику…
— Да, знаю. Теперь и остальные клубы повесят свои плакаты, а у нас…
— Ничего не готово! — хором закончили они, с ужасом и ненавистью глядя на плакат спортивных клубов, возле которого уже столпилась немаленькая группа первокурсников.
— Что за шум? — меланхолично поинтересовался Геракл, остановившись за спинами Артура и Кику.
— Сам посмотри, — огрызнулся Артур, недовольно глядя него, как будто это Геракл был виноват в случившемся.
— Значит, нужно ускориться, — пожал плечами тот. — Если уложимся в неделю, останется много свободных первокурсников.
— Как ты это себе представляешь?! — вспылил Артур. — Мы и так едва впихнули график в три недели. В конце концов, даже Феличиано не сможет нарисовать все так быстро!
— Все будет в порядке, Артур, — Кику строго посмотрел на друга. — Мы ставили неплохие миниатюры и за более короткий срок. Просто придется ее еще сократить.
— В порядке! — саркастично бросил Керкленд, взмахнув рукой. — Мы и так исковеркали бедную «Алису» до неузнаваемости, старина-Льюис устал в гробу вертеться, а ты предлагаешь ее еще сократить?
— Это необходимость, — Геракл положил тяжелую ладонь на плечо Артуру. — Больше мы ничего не сможем сделать.
— Окей, — сдаваясь, тот сокрушенно покачал головой. — Тогда я к Франциску, посмотрим, что делать с костюмами, заодно зайду к Ловино, пусть подумают с Антонио какие декорации оставить и Феличиано скажут…
— Быстро вы собрались, президент, — улыбнулся Карпуси.
Артур бросил на него крайне саркастичный взгляд, и отвернулся. Он действительно с этого года стал президентом драмкружка, после того как в прошлом году выпустился предыдущий президент. Керкленда избрали единогласно — он давно занимался театром, прекрасно умел организовать работу, а главное — любил все это.
— Отдыхайте, приятного аппетита, — он махнул рукой. — Простите, что вынужден вас покинуть.
Артур затерялся в толпе, а Кику внимательнее присмотрелся к плакату спортивных кружков. Яркий, с фотографиями, рисунками, краткими, но эффектными кричалками. Будь он первокурсником — точно не смог бы пройти мимо.
— Они главные соперники друг другу, но все равно объединились, — заметил он.
— Нам тоже приходится объединяться с компьютерным клубом время от времени, хотя мы конкуренты, — отозвался Геракл. — Идем?
Кику кивнул и развернулся к выходу. Вместе с Гераклом они прогулялись до парка, где и обосновались, расстелив под цветущим деревом импровизированную скатерть — прямоугольник пестрой материи. Ели почти молча, Кику все думал то о драмкружке, то о «посвящении» Яо, а Карпуси потихоньку засыпал.
Вокруг сновали ученики. «Кагами» был недешевым колледжем, и количество учащихся здесь было заметно меньше, чем в государственных школах, но все равно во время перерыва они наводняли парк так, что казалось, будто друзья пришли пообедать в центр города. Кику не мог отдохнуть в таком шуме, а вот Геракл отлично устроился, прислонившись спиной к стволу сакуры. Хонда, собрав коробки из-под бенто, устроился с ним рядом, прикрыв глаза. Президент велел отдыхать — значит, так тому и быть.
Кику открыл глаза, лишь когда почувствовал, что на его коленках кто-то с комфортом обустраивается. Кот? Как он оказался на территории школы, тщательно охраняемой от посягательств животных, которые могут быть заразны, оставалось загадкой, но из всех возможных мест для сна кот выбрал именно коленки Хонды. Тот чуть покраснел, но все-таки погладил кота, и он откликнулся на простое прикосновение довольным мурлыканьем. Взмахом своего длинного пушистого хвоста он как бы настоял на продолжении, и Кику уже увереннее зарылся пальцами в нежную шерсть.
Он чуть повернулся, почувствовав на плече чью-то голову. Геракл, проснувшийся от возни друга, с каким-то трепетным восторгом смотрел на кота, будто совсем и не замечая, что сильно нарушил личное пространство Кику.
И, хотя перерыв еще не закончился, вокруг как будто стало тише. Ветер нарочито медленно трепал дрожащие на ветру невесомые лепестки, которые, плавно кружась, ложились на кошачью шерсть, путались в волосах и, увлекаемые в танец, вновь взметались ввысь.
Опираясь на одну руку, Карпуси протянул другую, чтобы тоже прикоснуться к мирно сопящему клубочку. Получив лишь новую порцию мурлыканья в ответ, он уже увереннее коснулся ладонью теплой шубки. Сначала нерешительно, немного резко, а потом все легче и бережней он проводил рукой по гладкой густой шерсти.
Мимолетно, он чувствовал под своей ладонью что-то прохладное, чужое в сладком океане бархатистой нежности. Но именно от таких прикосновений куда-то улетало ощущение времени, места и своего тела, как будто вокруг оставалась только приятная ласковость пушистого зверя: никаких картинок, никаких звуков, никаких предчувствий и волнений, просто нега, томящаяся внизу живота и на кончиках пальцев, да запах Кику совсем рядом.
Теплая ладонь накрыла холодные пальцы, и Геракл не спешил снова разрывать прикосновение. Кику прикрыл глаза, чувствуя острое нежелание убирать руку, разделяя горячее дыхание, опаляющее его шею. Геракл не давил, не сжимал ладонь. Он просто согревал, давая уверенное чувство защищенности и вместе с тем полную свободу.
