Daigaku-kagami

Явление VI Сокровище Ловино упрямо вглядывался перед собой уже без особой надежды найти разгадку. Палитра лежала на столе прямо перед ним, он гипнотизировал ее взглядом добрых полчаса, и старался не обращать внимания на повседневную суету драмкружка, но все безрезультатно. Разгадка упрямо пряталась за старыми пятнами краски, ребята шумели и дурачились на сцене слишком громко и весело, а назойливый стук клавиатуры от сидящего рядом Эдуарда лишь подливал масла в огонь. Ловино отдал бы все на свете, чтобы сейчас веселиться вместе с ними, но он сам отказался, прикрывшись поисками сокровища, и теперь ужасно жалел. Нет, если бы ему предложили вернуться в прошлое и изменить свое решение, он ни за что бы не согласился, но представлять, как было бы здорово, если бы он присоединился к ним как обычно — как раньше было обычным, — ему ничто не мешало. Одергивать себя от сожалений о прошлом уже вошло у Ловино в привычку, и иногда ему даже начинало казаться, что он смирился с произошедшим, но любая мелочь напоминала ему, насколько много он потерял, и душевное спокойствие летело ко всем чертям. Больше всего ему хотелось запереться в своей комнате и никогда не выходить оттуда, но что-то каждый день заставляло его ходить на учебу и занятия драмкружка, а по пятницам — ездить к психологу. Что-то, чего он отчаянно не хотел признавать, с чем боролся до последнего, но настолько важное — что перебороть это он не мог. С самого детства он привык быть самостоятельным и высоко ставил свою независимость. Он всегда сам принимал все решения, не позволяя родителям контролировать свою жизнь, и иногда это приводило к весьма плачевным последствиям. Вступить в мафию, чтобы заработать себе на тот колледж, куда он всегда хотел поступить наперекор родителям, — почему бы и нет? А потом дедушке Гаю пришлось забрать к себе и его самого, и Феличиано, который наотрез отказался оставлять брата, и поступил Ловино в итоге в «Кагами», а совсем не туда, куда хотел. Он привык полагаться только на себя, и когда вдруг появился кто-то, кто хотел защищать и оберегать его, постоянно вмешивался в его проблемы, надоедал расспросами и не давал проходу, Ловино не смог так просто отказаться от того, кем был всю свою жизнь. А потом давился рыданиями, глядя, как ко лбу самого важного человека на свете приставили дуло пистолета. Ловино бы соврал, если бы сказал, что эта картина не преследует его в кошмарах до сих пор. А еще был Феличиано, похожий, но, в то же время, — полная противоположность ему самому. Феличиано, как и он сам, полностью полагался только на Ловино, и тот привык и к этому тоже, и использовал брата только для удовлетворения своих собственных потребностей. А потом у Феличиано появился кто-то другой, к кому он бегал изливать душу и с кем мог поделиться тревогами, кто-то не настолько зацикленный на своих собственных проблемах, чтобы поддержать его и помочь ему. И Ловино не смог смириться. К чему это привело — и так известно. Ловино настолько привык, что он всегда и со всем справляется своими силами — пусть неумело и неправильно, но зато сам, — что не задумывался, как сильно все изменилось с появлением Антонио и драмкружка в его жизни. Он считал, что быть таким довольно круто, а быть крутым всегда оставалось одной из вещей, к которым он стремился. Ловино не хотел признавать, что из него вышел скверный «крутой волк-одиночка». Не хотел признавать, что привязался к кому-то настолько сильно, что готов каждый день мучиться от невозможности вернуть прошлое, лишь бы только побыть с ними вместе еще немного. — Как успехи? — вопрос Эдуарда отвлек Ловино от невеселых мыслей, и он бросил растерянный взгляд на палитру. — Как видишь, не очень, — нахмурился он. — Возможно, это не мое дело, — осторожно начал Эд, — но ты уверен, что это действительно то, что нам нужно? Ловино вздохнул и покачал головой. Откуда он мог знать? Его бабушка, судя по всему, через что им пришлось пройти ради ее клада, была весьма эксцентричной леди, и если бы Ловино мог, он бы заменил это сочетание более нецензурным эпитетом. Кто знает, как хорошо она спрятала следующую подсказку. — Я смотрел старые пластинки, которые уже лет сто никто не трогал, и в одном из контейнеров без подписи вместо пластинки лежала эта палитра, — Ловино снова повторил историю двухдневной давности, когда они с Артуром и Альфредом ходили в класс музыки. — Я не уверен, что это подсказка, но больше там ничего нет. Если это не она, то и сокровища никакого нет. — В таком случае, у нас не так уж много вариантов, верно? — Эд вежливо улыбнулся, и Ловино захотелось отвесить ему подзатыльник. — И что за варианты? — недовольно спросил он. — Первый: подсказка спрятана под слоем краски, нужно только отмыть палитру — и все станет ясно, — не снимая улыбки, пояснил Эдуард, нравоучительно поднимая палец вверх. — Второй: следы краски — и есть шифр. Ловино скептически хмыкнул. Ну да, в остатках дедушкиной мазни — он был уверен, что палитра принадлежала когда-то Гаю, иначе и быть не могло — скрывается местоположение клада. — Тогда попробую ее отмыть, — он привстал со своего места и потянулся за палитрой. — Нет, постой, — Эд перехватил его руку. — Я не шутил насчет шифра цветов. Тебе не кажется, что краска расположена слишком уж… систематично? Ты ведь часто видел, как рисует Феличиано, и должен заметить, если здесь что-то не так. Ловино вспомнил рисунки брата, буйство красок и смешение оттенков на его палитре, вспомнил, как гармонично все цвета выглядели вместе, и снова перевел взгляд на стол. Эдуард был прав. Лежащей перед ними палитре было далеко до художественной гармонии. Он был настолько увлечен своими страданиями, что не заметил нечто настолько очевидное, не догадался даже просто показать находку брату — тот бы сразу понял, что краска была нанесена таким образом специально, а не осталась после того, как художник закончил картину. Как же ему было неловко… — Ты прав, — Ловино с трудом заставил себя выдавить эти слова. — И как же расшифровать цвета? — Шифр цвета, о котором я слышал, включает в себя кодировку цвета в палитре RGB, но твоя бабушка вряд ли имела в виду его, — снисходительно улыбнулся Эд. — Все должно быть намного примитивнее. — Ох, ну извини, что моя бабуля не написала более мудреных компьютерных загадок специально для тебя! — огрызнулся Ловино: вот он, яркий пример того, что в драмкружке полно личностей, с которыми он предпочел бы никогда не пересекаться. — Если все так «примитивно», может, ты уже и разгадку знаешь? — Прости, я не хотел тебя обидеть, — Эд примиряюще поднял руки. — Я хотел сказать, что в то время таких технологий еще не было, поэтому разгадка вряд ли включает в себя кодировку цветов в компьютере. Ловино только махнул рукой. Он и так прекрасно понял, что имел в виду Эдуард, но слова сорвались с языка немного раньше. — Проехали, — вздохнул он. — Как нам расшифровать ее? — Не знаю, — Эд пожал плечами. — Я мог бы помочь, если бы дело касалось расчетов или известных алгоритмов, но тут, кажется, нужен более творческий подход. — Примитивный творческий подход, — пробормотал Ловино, и Эдуард смущенно улыбнулся, вновь возвращаясь к работе за ноутбуком. Ловино не считал себя ни творческим, ни примитивным, но остальные все еще развлекались на сцене, и помощи ждать было неоткуда, поэтому он взял чистый лист бумаги и нарисовал круг, символически изображавший палитру. Немного подумав, он добавил изображения пятен краски и подписал, какой цвет им соответствует. Получилось мелко и неразборчиво, так что Ловино переписал все цвета в столбик и, подумав, перевел на английский. Большим недостатком было то, что он не знал названий всех оттенков, и «blue» у него значились все цвета в диапазоне от голубого до темно-синего. Вот если бы Феличиано был здесь… Ловино хлопнул себя по лбу и вскочил с места, прихватив палитру. — Я к Феличиано! — уже у выхода бросил он. Эдуард в очередной раз был прав, проще этого шифра и быть не могло. Ловино и сам удивился своей рассеянности: целый час пялиться на эту треклятую палитру и не догадаться выписать названия цветов – нет, он что, действительно такой тупой? Да любой нормальный человек в первую же очередь проверил бы, нельзя ли составить из названий цветов какое-нибудь слово! Но он снова был слишком занят собой, жалел себя, бедного-одинокого, и совсем забыл о том, что его, вообще-то, уже лет тридцать дожидается сокровище — и Феличиано, не тридцать лет, немного поменьше, но тоже ждет, совсем один в своей мастерской. Разве для этого он уже столько времени ездил к психологу? Чтобы продолжать жалеть себя и вечно копаться в прошлом? Он же изменился, черт побери! Не пора ли, наконец, показать это всем остальным? К его удивлению в мастерской, помимо Феличиано, было еще несколько человек. Перед ребятами на столике стояла ваза с каким-то цветком и композиция из фруктов, а куратор клуба ходил между ними и делал редкие замечания. Ловино не сразу заметил Феличиано, тот сидел с противоположной от входа стороны, спрятавшись за своим мольбертом, а когда заметил — было уже слишком поздно. — Вы что-то ищете, молодой человек? — куратор уже стоял возле него, с любопытством разглядывая неожиданного посетителя. — Нет, — смутился Ловино. — То есть да. Я хотел поговорить со своим братом. — В таком случае, вам лучше подождать окончания занятия, ребята сейчас сосредоточены на работе, и, отвлекая их, вы можете сбить настрой, — мужчина сделал приглашающий жест. — Осталось не так много времени, но вы тоже можете попробовать. — Я лучше просто посижу, — вежливо отказался Ловино и присел за заваленным инструментами столом. Как он мог забыть, что у кружка рисования сегодня занятие? Конечно, Феличиано часто пропадал в мастерской, и она, фактически, стала его вторым домом, но это было не только его место, другие ребята тоже занимались здесь, и приходить вот так, без предупреждения, было неправильным. Как будто он просто никогда и не знал, чем жил его брат все эти годы. Взглядом Ловино невольно возвращался к картине на стене. В ней явно прослеживался стиль Феличиано, тот и сам признал авторство в их давешнем разговоре, но она была настолько непохожа на рисунки, сделанные в Венеции, что Ловино как будто видел перед собой двух разных людей. Первого — одинокого, непонятого и отчаявшегося найти хоть какой-то отклик подростка, а второго — сильного, полного и научившегося мириться с болью, еще не взрослого, но уже повзрослевшего. За всеми своими проблемами Ловино совсем не заметил, как сильно изменился и вырос его брат. И вот теперь он ясно видел все изменения, знал, что послужило их причиной, и почти готов был принять их. Особенно зная, что это сделало Феличиано счастливым. — Бра-атик, — протянули над самым его ухом, и Ловино вздрогнул. — Что-то случилось? — Нет, конечно, с чего ты взял, — фыркнул он. — Мне нужна твоя помощь в поисках сокровища, если, конечно, тебе все еще интересно, что припрятала в «Кагами» наша бабка. — Конечно, интересно, — просиял Феличиано. — Сделаю все, что в моих силах, капитан! — Нужно расшифровать вот эту палитру, — Ловино показал брату находку и коротко доложил о своих догадках. — Это ведь дедушка научил тебя рисовать, может, ты сможешь понять, какие именно цвета он использовал. Феличиано протянул излюбленную фразу и прикусил губу, рассматривая палитру. Ловино догадывался, что брат не стал даже спорить с его версией, потому что сразу увидел, что цвета на палитре разбросаны не в художественном беспорядке, а в соответствии с некоторой логикой. — Первый не серый, а серебряный, — Феличиано взял листок, на котором Ловино записывал свои догадки, и записал рядом свою версию. — Серый цвет более темный и коричневатый. А второй сине-зеленый, а не голубой. А тут что? Ты считаешь, что индиго и нави — это просто синий? — он поднял на брата недоверчивый взгляд. — А изумрудный обозвал зеленым, — Феличиано покачал головой и, отодвинув Ловино, открыл один из ящиков стола. — Дарю, — он протянул ему небольшую брошюру, где каждому оттенку ставилось в соответствие его название на японском и английском языках. Ловино едва ли не впервые в жизни чувствовал себя таким беспомощным перед Феличиано. Пока тот переписывал его каракули, он быстро пролистал книжицу и отложил ее на стол. — Ну, так что там получается? — нетерпеливо поинтересовался он. Вместо ответа Феличиано протянул ему лист с исправлениями. Из первых букв названий цветов складывалось «stayinalwve», что, с некоторой натяжкой превращалось в «Stayin’ Alive», а это сочетание казалось Ловино до странного знакомым, что не могло быть просто совпадением. Он достал телефон и вбил нужную фразу. — Ну конечно, — скептически хмыкнул он и открыл первую ссылку. — Очередная песня. Небольшой кабинет наполнился новыми ритмичными звуками и высоким голосом солиста. Феличиано бросил на брата удивленный взгляд, а потом, улыбнувшись, ушел куда-то в недра кабинета, где, как помнил Ловино, у кружка рисования хранились старые работы. Картина, которую Феличиано принес спустя два с половиной круга прослушивания песни-разгадки, оказалась почти такой же странной, как Ловино представлял себе их бабушку. На переднем плане лежал мужчина, точнее, костюм мужчины, потому что, расстегнув молнию спереди, из него выползал кот. У кота на спине были крылья, покрытые слизью, и он удивленно смотрел на толпу собравшихся вокруг него людей, которые, казалось, совсем не замечали его, и только беспокойно осматривали костюм мужчины. Чуть поодаль виднелась машина скорой помощи, а на заднем плане, едва различимая сквозь частокол небоскребов, в небо поднималась сияющая лестница, по которой поднимались другие крылатые коты. — Я даже не буду спрашивать, — остановив воспроизведение, Ловино приложил ладонь к лицу. — Больше ничего нет, да? — Есть, — Феличиано пожал плечами. — Но те работы более новые, и наша бабушка вряд ли могла спрятать в них тайное послание. — Это картина Гая, да? — все-таки спросил Ловино. — Выглядит совсем не так, как те, что он писал позже, — пояснил Феличиано. — Но я узнаю его работу, даже если он будет пытаться скрыть свое авторство. После этой картины он не писал двадцать лет, и его стиль сильно изменился с тех пор. Я… — он замешкался, и в его взгляде Ловино заметил тоску. — Я думаю, наша бабушка… Ве-е, что я пудрю тебе мозги своими догадками? Мы же до сих пор не знаем, где клад! В его голосе было столько напускной бодрости, что Ловино и без всяких слов понял, что хотел сказать его брат. Они со всех сторон осмотрели картину, но на ней не было никаких подсказок. Просто холст, краски и фантазия художника, отпечатанная в странном сюжете. Оставался единственный вариант: сама картина — и есть подсказка, Гай написал ее по просьбе их бабушки, и местонахождение клада спрятано где-то среди мазков. Но картина была полна странных сюжетов, незаметных с первого взгляда, а вот место в ней было всего одно — перекресток большого города, как будто срисованный с американских постеров тех времен. В «Кагами» не было перекрестков, да и можно ли там спрятать хоть что-то — не говоря уже о кладе. — Есть варианты? — без особой надежды спросил Ловино, и Феличиано в ответ покачал головой. — Тогда нужно показать ее драмкружку, возможно, они заметят что-нибудь. Ловино искренне надеялся, что ребята уже закончили репетицию или близки к ее завершению, потому что показывать Феличиано, каким ненужным и бесполезным он стал, не входило в его планы. Но тот, кажется, и сам все прекрасно понимал, не нужно быть гением, чтобы догадаться: если твой раздражительный и нетерпеливый брат готов просидеть целый час, разглядывая одну-единственную старую картину — с ним что-то не так. К счастью, когда они вошли в зал драмкружка, ребята уже расходились. Остались только Артур, которому Ловино был рад, Альфред и Ёнсу, без которых он предпочел бы обойтись, Феликс и Торис, с которыми они встретились на выходе, и Мэттью, на которого Ловино по привычке не обратил внимания. — А мы как раз собирались зайти вас проведать, — радостно заявил Альфред, неведомым образом оказываясь рядом с Ловино. — Вы нашли сокровище? — он с любопытством осмотрел картину. — Надеюсь, что нет, — сделав вид, что не замечает Джонса, Ловино подошел к столу и положил картину, чтобы всем было видно. — На палитре было название очередной песни — «Stayin’ Alive», и единственной вещью в кружке рисования, которая была достаточно старой и связанной со спасением жизни, оказалась картина Гая. Но на ней нет никаких других подсказок, так что, кажется, мы зашли в тупик. — Получается, картина — и есть сокровище? — недоверчиво переспросил Ёнсу. — Так не бывает, — тут же перебил его Альфред. — Сокровище — это какой-то клад, что-то важное, его прячут в сундук, а не кладут на самое видное место. Эта картина — еще одна подсказка, только более замысловатая, чем все предыдущие, вот и все! — Мне бы твою уверенность, — скептически хмыкнул Ловино. — На этой картине даже нет мест, где можно было бы что-то спрятать! — Вообще-то, есть одно, — возразил Артур. — В деревянной лестнице легко можно спрятать что-то, если снять доски. Тем более, что на картине зашифрована другая песня, — поймав удивленные взгляды друзей, Артур развел руками и слегка покраснел. — Я немного изучил музыку тех времен, когда два раза подряд подсказка скрывалась в песне. Смотрите: вот тут леди, и у нее из рук валятся деньги, а здесь мужчина с трубой. И, видите, дорога разделяется на две, и хорошо видно, что это закат, а не рассвет… — И к чему это все? — перебил его Ловино. — Если ты хочешь, чтобы мы сами догадались, то спешу тебя огорчить, лично я ни о чем таком песен не слышал. А ты, Джонс? Может, это одна из тех сопливых песен, которые ты так любишь? Ловино не без удовольствия отметил, как Альфред смутился под любопытствующим взглядом Артура. Только такие неловкие подробности, высказанные перед Артуром, могли вогнать его в краску, и Ловино готов был пользоваться этим, не испытывая ни малейших угрызений совести, лишь бы Джонс не лез со своими неуместными замечаниями. Он был рад, что некоторые вещи, кажется, навсегда останутся неизменными. — Это песня Led Zeppelin «Stairway to Heaven», и, как ты мог заметить, на картине тоже изображена лестница в небо, — пояснил Артур. — Мне кажется, это последняя подсказка. И картина, и песня — обе указывают на лестницу. Сокровище там. — А теперь, умник, — Ловино вздохнул, — скажи-ка мне, видел ли ты в «Кагами» хоть одну деревянную лестницу? Они все из гребаного бетона! — он со злостью ударил кулаком по столу и трижды пожалел об этом, поймав обеспокоенный взгляд Феличиано. — Скорее всего, сокровища больше нет, — с трудом заставив себя говорить спокойно, подытожил он. — Ну, тут ты, типа, тотально заблуждаешься, — Ловино обернулся к Феликсу, который до этого молча разглядывал картину. — Есть ведь лестница на крышу, ага. — А ведь точно! — Ёнсу горячо закивал. — Я тоже раньше удивлялся, почему ее до сих пор не заменили, а потом так привык, что и из головы вылетело. Лестница на крышу деревянная, Ловино. — Почти лестница в небо, — ободряюще положив руку на плечо брату, улыбнулся Феличиано. — Почти, — вздохнул Ловино. На следующий день о находке Ловино и возможном местоположении сокровища знали все остальные члены драмкружка. Собравшись на обеденном перерыве все вместе, что бывало крайне редко, они договорились встретиться возле лестницы после занятий, когда большинство учеников покинет школу, и заодно сходили все проверить. Выяснилось, что ступени на лестнице закреплены не с помощью шурупов — ни их самих, ни пломб на их возможном местоположении просто не было, - а, скорее всего, вставлены в пазы и проклеены. Это существенно облегчало задачу, иначе пришлось бы искать специальные инструменты, но по-прежнему не делало ее хоть сколько-нибудь законной: порча школьного имущества в «Кагами» не приветствовалась, а назвать разбор лестницы на составляющие каким-то другим словом у Ловино язык не поворачивался. Тем не менее, в назначенное время почти все были в сборе, а отсутствующие — сидели на дополнительных занятиях. Альфред притащил с собой лопату, неизвестно каким образом оказавшуюся у него, и Ловино предположил, что тот купил ее сразу, как узнал о сокровище, и вот теперь — невероятно — она пригодилась. — Тихо вы, — шикнул он. — Нас и так слишком много, если мы еще и будем орать, как последние придурки, то сюда все учителя сбегутся, чтобы посмотреть, что происходит. — Давайте решим, откуда лучше начать, — предложил Артур. — Просто разбирать лестницу, пока не найдем нужную ступень, нерационально. — И решать нечего, — Феликс легкомысленно махнул рукой. — Скрипит-то всего одна. — А ты у нас, видимо, строитель, раз знаешь, из-за чего эта дурацкая ступенька скрипит? — тут же огрызнулся Ловино. — Давайте просто разбирать ее сверху вниз, быстрее выйдет. — По-моему, Феликс прав, — возразил Торис. — Ну сам подумай, за столько лет ни одна ступенька больше не заскрипела, значит, повредили только эту. — И, конечно, это сделали не тупые школьники, а моя бабка! — парировал Ловино. — Если нет, то почему ее тогда до сих пор не отремонтировали? — Торис примиряюще улыбнулся, и Ловино махнул на него рукой. — Делайте, что хотите! Все равно разберем ее всю до основания, какая разница, откуда начинать. Альфред приспособил свою лопату и навалился на нее, чтобы подцепить ступеньку. Та не поддавалась, и ему пришлось переставить лопату для более глубокого проникновения. Когда Альфред снова навалился на рукоятку, раздался оглушительный скрежет, не услышать который мог только глухой, и ступень поддалась. Вокруг тут же поднялась пыль, ребята загалдели, пытаясь заглянуть внутрь, а Альфред вытащил ступень из пазов, заканчивая работу. Ловино и сам не заметил, как оказался возле получившейся дыры, и его сердце пропустило два удара, потому что внутри действительно что-то лежало. Что-то в продолговатом пластиковом контейнере, настолько пыльном, покрытом опилками и каким-то еще мусором, что его едва можно было заметить. Никто не решался взять сокровище, и Ловино первым протянул руку. Внутри контейнера лежала карта, схематично изображавшая «Кагами» и прилежащие территории. На карте была отмечена и подсобка библиотеки, и класс искусств, и кабинет клуба рисования во втором здании кружков. Даже лестница, и та была отмечена. А еще на карте было отмечено место, в котором они еще не были. — Сокровище, — выдохнул Ловино. — Что это за место? — Похоже, учительская, — с выражением крайнего разочарования на лице вздохнул Альфред. — Это если на карте второй этаж, — возразил Ёнсу. — На первом этаже в этом месте спортзал, а на третьем там… кабинет директора. — Вы серьезно, — новость о том, что сокровище хранится под носом у дедушки и достать его оттуда не представляется возможным по очевидным причинам, настолько шокировала Ловино, что у него не осталось сил даже вопить. — Старик просто издевался надо мной все это время! — Никто над тобой не издевался, братик, — Феличиано положил руку на плечо Ловино, как делал много раз до этого, и тот почувствовал, как бессильная злость медленно отступает, освобождая место упрямой решительности. — Дедушка не стал бы хранить все эти подсказки, если бы сокровище было в его кабинете. — Возможно, ты прав, — нехотя признал он. — Но в учительской и в спортзале даже песчинку не спрятать, людей слишком много. — Вообще-то, — Артур кашлянул, привлекая к себе внимание, — в школе есть еще один этаж. В «Кагами» было неписаное правило, нарушать которое отваживались лишь немногие бесшабашные смельчаки, и правило это гласило: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не залезать в подвал». Те, кого ловил за этим делом завхоз или кто-то из учителей, все оставшееся свободное время отрабатывали свою провинность под чутким руководством Цвингли, и для остальных это служило простым и доступным примером больше никогда так не делать. Нет, дорога в подвал была закрыта, абсолютно точно и безнадежно, но путь в кабинет директора драмкружку был заказан, а других мест, где могло храниться сокровище, просто не было. — Я пойму, если вы решите, что оно того не стоит, и не пойдете, — обреченно вздохнул Ловино. Сокровищу придется сильно постараться, чтобы окупить совершенные во имя его жертвы, но Ловино проделал весь путь сюда не для того, чтобы сдаваться на финишной прямой. Остальные считали так же. Первым шагом в их невероятной миссии значилось условное приведение лестницы в прежний вид. Выглядеть по-старому лестница не желала, но ступенька, по крайней мере, не отваливалась, когда на нее наступали, и ребята решили, что этого достаточно. Второй пункт плана включал в себя кражу ключей из-под носа у Баша Цвингли, и был даже более невероятным, чем звучал. Одну связку ключей завхоз всегда держал при себе, запасная хранилась в его кабинете, но кабинет он всегда запирал, а потому нужно было для начала выманить Цвингли из кабинета так, чтобы он, второпях, забыл его запереть. — Ну и влетит же тебе, — сочувственно посмотрев на Ёнсу, вздохнул Ловино. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Им ответил ему улыбкой и поднял большой палец вверх. Если в школе не происходит ничего экстраординарного, значит, нужно это устроить. Ёнсу открыл все краны в мужском туалете и, раздобыв откуда-то зажигалку, поджег вырванные из тетради листы. Сработала пожарная сигнализация, из распылителей под потолком брызнула вода, и мокрый, но невероятно довольный собой Ёнсу уселся на подоконник, дожидаться своего наказания. Баш Цвингли вылетел из кабинета настолько стремительно, что едва не сбил с ног притаившегося за поворотом Альфреда. Как только завхоз скрылся из виду, Джонс метнулся в его кабинет. Времени на поиски нужного ключа не было, так что он просто схватил всю связку и бегом бросился к друзьям, дожидавшимся его на первом этаже возле входа в подвал. — Быстрее! — поторопил Ловино, когда Ал, судорожно перебирая ключи, никак не мог найти нужный. — Как только Гай узнает, он сразу все поймет… Ох, лучше бы этому сокровищу стоить того! — Есть! — Альфред открыл дверь, и ребятам открылась темная лестница, уходящая вниз. Все вместе они спустились в подвал, и Альфред прикрыл за ними дверь. Вряд ли это могло обмануть хоть кого-то, но, в любом случае, закрытая дверь не будет так явно бросаться в глаза. Впрочем, Ловино было уже не до того. Сквозь небольшие просветы под потолком в помещение попадал свет, но его все равно было слишком мало, чтобы видеть все детали. Повсюду виднелись трубы, где-то вдалеке гудел генератор, а температура воздуха была заметно выше, чем в самой школе. Ловино двинулся в сторону, отмеченную на карте, периодически спотыкаясь о проходящие по полу трубы, и остальные двинулись следом за ним. — Дедушка Гай рассказывал, что в подвале хотели сделать бассейн, но средства не собрали и строительство забросили, — сказал Феличиано, когда на пути им встретился залитый бетоном котлован. — Если бы тут был еще и бассейн, попасть сюда стало бы просто невозможно, — рассмеялся Альфред. — Давайте уже найдем это сокровище и свалим отсюда, — прервал их Ловино. — Может, успеем до того, как сюда прибежит вся школа. — Прости, братик, — протянул Феличиано. — Кажется, это где-то здесь? Ловино еще раз сверился с картой и кивнул. Рассредоточившись, ребята начали обыскивать каждый уголок помещения в поисках сокровища, но то — и это было очевидно с самого начала — оказалось спрятано более надежно. Ловино несколько раз прошел мимо, прежде чем заметил решетку на системе вентиляции. Замок на ней был настолько хилый, что Альфред справился без своей лопаты. Внутри что-то было. Ловино глубоко втянул в себя воздух и вытащил наружу увесистую шкатулку. На ней был замок, добавленный, скорее, для видимости, потому что вскрыть его смог бы даже младенец, металл уже покрылся пятнами ржавчины и следами коррозии, время не пощадило рисунка на поверхности, но Ловино все еще видел потемневшие силуэты. Не оставалось никаких сомнений: он держал в руках сокровище своей бабушки. — Ну же, что там? — едва не подвывая от нетерпения, спросил Альфред. Ловино почувствовал руку брата на своем плече — тонкие пальцы стискивали с непривычной силой, и он понял, что Феличиано жутко взволнован. Возможно, он держал в руках целое состояние. Ловино откинул крышку и даже зажмурился от страха. Он еще не видел, что внутри, но знал, что там не несметное богатство. Все подсказки, которыми вела их к этому сокровищу бабушка, все песни и картины, которые он видел и слышал, все это еще задолго до обнаружения шкатулки подсказало Ловино, что внутри что-то более важное. Что-то дороже денег. Поверх всего остального в шкатулке лежал конверт, запечатанный сургучной печатью. «Из тысяча девятьсот семьдесят девятого, с любовью», — гласила подпись. Под конвертом лежали старые черно-белые фотографии: на одной из них красивая девушка с длинными светлыми волосами прижимала к себе двух парней помладше, и от ее заразительной улыбки у Ловино невольно защипало в глазах. Под фотографиями лежало несколько кассет, наподобие той, что нашли Артур и Альфред, а сбоку пристроилась пленка. С другой стороны, бережно обернутая в тонкий платок, лежала маска, до боли похожая на те, что надевали Ловино и Феличиано в Венеции. На самом дне шкатулки лежал какой-то больничный лист с результатами анализов, но у Ловино не было времени хорошенько его разглядеть. Дверь в подвал приоткрылась, и перед ребятами предстал не кто иной, как директор «Кагами» собственной персоной. В ярости.