***
Кагоме казалось, что она проваливается куда-то во тьму. Только что она видела Магацухи, затем ещё несколько мгновений — золотые глаза Сещёмару, а теперь летела вниз. Она не чувствовала смерти или иного мира, но и на обморок это не было похоже. Затем это ощущение резко прекратилось, хотя приземления мико не почувствовала. Тьма отступила, и ей на плечи будто набросили ткань из света. — Снял печать твой дайёкай, — услышала жрица мягкий голос. — Но связь с нами осталась. Хотя усыпил тебя я сейчас, дабы он не переусердствовал со скверной. — Наохи? — озадаченно спросила Кагоме. — Верно, — отозвался голос. — Магацухи, разумеется, хочет от тебя избавиться. Хоть бы и так — он сейчас сражается, а ты лежишь без сознания. Если твой дайёкай не совладает с ним, то и тебе не жить. — Сещёмару справится, — решительно заявила Кагоме. — Я могу помочь ему, — произнёс Наохи. — Если хочешь. — Ты предлагаешь мне сейчас загадать желание Камню Душ? — опешила жрица. — Ни за что! — Нет, конечно, — ей показалось, что светлый дух вздохнул. — Я просто могу коснуться его души от твоего имени. Чтобы он вспомнил своё обещание. — Если ты можешь сделать это, то... — мико на мгновение задумалась. — То коснись, но лишь для того, чтобы он знал — я с ним. — Ты не представляешь, как наполняет силой твоя вера и поддержка, — в голосе слышалась улыбка. — Я сделаю это! Ткань на плечах Кагоме потускнела на несколько секунд, а затем снова налилась светом. Жрица покрутилась на месте, ища глазами Наохи, но никого не видела — она была совсем одна. Из её груди вырвался тяжёлый вздох. А за ним ещё один: мико подумала, что же должно было твориться в душе Сещёмару, когда она лишилась чувств. Он, должно быть, зубами Магацухи горло перегрыз. В действительности она и не представляла, сколь близка была к истине. Наохи так и не показался ей, и скоро Кагоме в самом деле потеряла сознание, провалившись в тяжёлый сон с мутными сновидениями тяжёлых битв. Где-то на краю сознания при этом билась мысль о том, что Наохи и Магацухи — близнецы, порождения Мидорико и демонов, что та заточила в Камень, и они вынуждены вести бой уже так долго, что всякие силы на исходе. И так будет длиться до тех пор, пока существует Камень Душ. Весь сон будто состоял из этого их нескончаемого боя.***
Сещёмару отдал новый меч — Бакусайгу — Тотосаю без всякого промедления. Кузнец выразил намерение изготовить ножны для него, и дайёкая не волновали причины. Впрочем, старик обмолвился о том, что меч сей у Сещёмару всегда был, только ледяной душой замороженный. Теперь же, поскольку душа его оттаяла, и он за чью-то жизнь готов свою отдать, меч, да вместе с рукой, на месте оказались. Надо заметить, что Бакусайга дайёкаю понравился куда больше всех его прошлых мечей, ведь был действительно под стать ему: клинок сиял не хуже звёзд в ясную ночь и не только выдерживал всю силу демона, но и сам обладал невероятной мощью. Отдав меч Тотосаю, Сещёмару сделал то, о чём уже некоторое время мечтал — он быстрыми шагами подошёл к Кагоме и обнял её обеими руками. Кожа на правой руке болела, выжженная скверной, а левая с непривычки ещё плохо слушалась, да и жрица больше похожа была на тряпичную куклу, и всё же дайёкай мог, наконец, действительно обнять её. Мог прижимать её к себе и гладить по волосам одновременно. Он и не задумывался, насколько не хватало ему прежде второй руки. Он должен был бы быть счастлив, получив руку и меч, но... Было жирное «но» в виде хрупкого бессознательного тела, прижатого сейчас к его груди. Сещёмару не позволил никому иному нести Кагоме. Он зло зарычал, когда Ранмару предложил свою помощь, мотивируя тем, что пёс и сам ранен. И злился дайёкай вовсе не на Ранмару: ему казалось, что он опять не смог её защитить. Дайёкаю пришла в голову мысль, что действительно защитить кого-то сложнее, чем раньше ему казалось. Его стремление уберечь Кагоме никак не хотело сочетаться с войной с Нараку и постоянными ударами, что валились на неё, как из рога изобилия. Демон даже пришёл к мысли, что Инуяша всё же не такой уж и слабак, коль скоро ему хватало духу хотя бы предпринимать отчаянные, порой граничащие с самоубийством, попытки защитить тех, кто ему дорог. К тому же, ему нужно было потом как-то рассказать ей о том, что произошло, и рассказать честно, но рассказ сходился к тому, что он едва не умер, зато вернул руку. Сещёмару был уверен, что Кагоме будет злиться на него за столь опрометчивый бой, и никак не мог найти оправдания. Остановились в деревне Каэде, в пустующей хижине на самом её краю. Кагоме и Кохаку всё не приходили в себя, и это заставляло всех нервничать. Кикио попыталась очистить осколок юного охотника, но тёмный барьер оттолкнул её. К Кагоме она тоже не смогла подойти — её защищало нечто светлое, но не барьер мико. Жрица заламывала руки от бессилия, перебирая в памяти заклинания, но не находя ничего, что могло бы быть полезным. Санго изводилась, глядя на бледного Кохаку. Она испытывала практически невозможную для человека степень страха, что он так и не очнётся, или что Магацухи завладеет им и заставит страдать ещё больше. Ужас сжимал её сердце так сильно, что она никак не могла унять рвущиеся из глаз слёзы. Мироку старался не утешить, но поддержать её. И состояние охотницы изводило уже его — монах страшился необдуманных поступков, которые ради брата она непременно совершит. Ранмару места себе не находил из-за Кагоме. Он уже некоторое время видел в ней свою сестрёнку, любил её почти как Рурико, и теперь метался как зверь в клетке от волнения. Сещёмару сидел рядом с Кагоме и держал её за руку. Он напрочь игнорировал собственные ощущения, его волновало только биение пульса под пальцами. Его глаза были закрыты, голова опущена, но он слышал каждый шорох, и его состояние больше всего было похоже на натянутую тетиву лука, готовую сорваться в любой момент. Инуяша, возможно, впервые в жизни беспокоился за брата. Сейчас он отчётливо видел, насколько важна для дайёкая была мико и как она изменила его. Кагоме сотворила невозможное, разбудив душу в том, в ком, как считал полудемон, никогда её не было. И теперь только Инуяша смог понять, что Сещёмару действительно признал его в том бою, когда отдал ему Путь Тьмы. Полудемон уже пересматривал своё видение отношений с дайёкаем. Теперь он осознал, что волнуется, безусловно, за жизнь подруги, но и за брата — он смог признать и это — тоже. Кагоме очнулась через несколько часов. Она выглядела бесконечно уставшей, будто бы не спала несколько дней. Её пробуждение было резким, и Сещёмару вздрогнул, ощутив, как пальцы жрицы чуть дёрнулись в его ладонях. Кагоме перевела на него мутный взгляд и тяжело с хрипом вздохнула. Дайёкаю показалось, что она усилием воли удержала слёзы. С трудом она села и только теперь обратила внимание на его руки: при виде левой её лицо просветлело и наполнилось счастьем, при виде правой же она нахмурилась. — Что произошло? — тихо спросил дайёкай. — Наохи усыпил меня, чтобы я избежала слишком большого количества скверны, — отозвалась она. — А потом он... Я не уверена, но кажется я барахталась в его воспоминаниях. Его память — нескончаемый бой во имя боя с невозможной окончательной победой ни одного из противников. Это настоящий ад. Сещёмару на несколько мгновений задумался, а потом кивнул — бой, в котором нельзя ни победить, ни проиграть, ни остановиться действительно должен быть адом. — Что произошло, пока я была в отключке? — спросила жрица, выразительно посмотрев на руки дайёкая. — Я... — он немного растерялся под её требовательным взглядом. — Я был безрассуден в бою, и скверна Нараку, усиленная Магацухи, обожгла мою руку. Только моего пыла и ярости это не остудило, и я оказался пленён им и сильно ранен. Но ты спасла меня — я ощутил твоё касание и вспомнил, что обещал тебе не умирать. Сила вырвалась из моего левого плеча, вернув руку и дав новый меч. — Что ж, всё хорошо, что хорошо кончается, — Кагоме поджала губы. — Ты не злишься? — удивился Сещёмару. — Не знаю даже, — жрица пожала плечами. — С одной стороны, ты опять опрометью бросился в бой и едва не погиб, но не только выжил, но и вернул себе руку. К тому же, ты сам рассказал об этом. Это сложно. — Кагоме... Дайёкай прижал её к себе. Вот теперь он позволил этой новой и странной для него эмоции — счастью — разлиться по всему его существу. Левая рука его запуталась в волосах мико, чёрный шёлк которых был мягче и нежнее всего, к чему он когда-либо прикасался, а правая бережно, но сильно, удерживала девушку за спину. — Теперь точно не злюсь, — усмехнулась она. Внезапный треск заставил их обоих вскинуться и обернуться. Кохаку был на ногах, а его оружие странным образом меняло форму и росло, будто было живым. Его взгляд был мутным и злым, будто кто-то овладел его сознанием. Санго влетела в хижину и рванула к нему через всю комнату, и его жуткое оружие ударило её. Кагоме не успела поставить барьер и задержать мальчика, и тот помчался прочь. — Санго-тян! — жрица, спотыкаясь, бросилась к подруге. — Сещёмару, — она умоляюще обернулась к нему, — прошу тебя, проследи за ним, только не сражайся. Я только перевяжу рану и пойду следом. — Я тоже пойду, — хрипло заявила охотница. — Конечно, — кивнула Кагоме. — Ему не справиться без тебя. Движения жрицы были быстрыми и ловкими. Пока она бинтовала рану Санго, в хижину ввалились Инуяша и Мироку, а следом за ними вошла и Кикио. Не отвлекаясь от подруги, жрица быстро рассказала, что случилось, объяснив и разломанную стену, и отсутствие Кохаку и Сещёмару. Закончив, она поднялась и подала руку Санго. На охотнице лица не было, и Кагоме чуть крепче сжала её ладонь, помогая подняться. Кирара уже ждала снаружи. Ущелье было глубоким, а над ним парил Нараку с мерзкой ухмылкой на устах: он ожидал, что последний осколок вот-вот окажется у него в руках, и Камень Душ будет собран. А ещё он с садистским наслаждением наблюдал компанию, собравшуюся внизу — их лица были полны боли и страдания. Слёзы же сестры Кохаку, которого он собирался принести в жертву своим планам, были такими горькими, что гойя показалась бы сладостью. Только мико были решительны и пугающе уверены в себе. Голос Санго прорвался к сознанию Кохаку сквозь кошмарные видения, дарованные Магацухи, спустя мучительно долгое время. Юный охотник смог одолеть его и взять контроль над собственным телом, но нужно было действительно изгнать тёмного духа. И мальчик нырнул в пропасть, раскинув руки. Кикио и Кагоме переглянулись и рванули вниз. Сещёмару, будто прочитав их мысли, подхватил их обеих и устремился на дно ущелья, опережая Кохаку, который закрыл глаза. Его страх уже вытеснял Магацухи: Сещёмару только скрежетнул зубами, понимая, что именно он сейчас единственный, кто может поймать мальчика. А жрицы явно что-то задумали — дайёкай чувствовал это в движении их духовной силы. Они встали так, чтобы скрыться от взгляда Нараку, и он не видел их действий. Кикио сунула в руки Кагоме лук и одну стрелу, когда они только выходили из деревни, и теперь девушки синхронно прицелились в шею Кохаку. Магацухи уже покинул его, и осколок был чист. Когда лететь до земли мальчику оставалось всего ничего, в воздух взметнулись две стрелы, по спирали сплетающиеся в одну. Духовный луч выстрела прошил Кохаку, и Нараку получил осколок вместе с очищающий силой двух мико. Но в Камне Душ не осталось света. Проклятый ханьё после этого, разумеется, исчез. Кохаку рухнул на руки Сещёмару беcчувственной куклой. Его глаза были закрыты, но не было дыхания, да и сердца дайёкай не слышал. Он нахмурился и повернулся к Кагоме и Кикио. Возрождённая жрица погладила юного охотника по голове и остановила ладонь у него на лбу, облегчённо выдохнув. — Нам стоит подняться, — сказала она. Дайёкай только кивнул, и через мгновение светящийся шар был уже наверху. Впрочем, они разминулись с Санго и Кирарой, которая подняла мико. Кагоме и Кикио потребовали уложить Кохаку на землю и опустились на колени по разные стороны от него. Они взялись за руки, переплетая пальцы, и опустили ладони на грудь мальчика. Мико нараспев произносили «Привязываю», пока место касания окутывал свет. Его становилось всё больше и больше, пока он и вовсе не скрыл и Кохаку, и обеих жриц. В тот же миг, когда их снова можно было увидеть, Санго седьмым чувством поняла, что её брат жив. Она бросилась к нему и заключила в крепкие объятия, и слёзы счастья застилали её взор. Мальчик сначала нерешительно, а потом так же крепко обнял её в ответ.***
Нараку любовался Камнем Душ. Его чернота была абсолютной и казалась ему совершенно восхитительной. Внутри ханьё откровенно потешался над Кикио, ведь был уверен, что она принесла мальчишку в жертву, которая оказалась напрасной. Полудемон был бесконечно глубоко убеждён, что именно он своей скверной одолел свет, вложенный мико. Нараку ещё раз проворачивал в памяти события с того момента, как Камень Душ вернулся в это время, и первый осколок попал в его руки. Воспоминания были сладки, ведь все они были частицами его сложного плана: в ханьё всё ещё была жива душа Онигумо, заключённая в его сердце. И по-прежнему желала она Кикио. Смерть жрицы разлучила их, и на этом свете они не могли быть вместе. Но Камень Душ был способен исполнить его желание. А для того нужно было наполнить его скверной сверх всякой меры, ибо иначе он не исполнил бы столь тёмного желания Нараку. Слитый из сотен демонов, он был силён, а воля их противилась желанию умереть. Да и пребывание в одной и той же плоскости бытия вовсе не гарантировало, что он сможет хотя бы видеть её. Камень Душ выглядел так, будто был изготовлен из обсидиана — сиял глубоким чёрным цветом. Душа Онигумо — душа Нараку — была такой же чёрной. Однако он вовсе не был бесчувственным. И его первые порождения, предавшие его, были прекрасным тому доказательством: Кагура любила и жаждала свободы, малышка Канна страдала и скорбела... Только потом он научился сохранять разумность порождениям, давая им минимум эмоций. И всё же, глядя теперь на Камень Душ и ощущая, как близка его цель, Нараку испытывал скорбь по своим порождениям. Ему было жаль убивать Кагуру, но он сумел даровать ей смерть на свободе, зная, чем обернётся его кончина в этой плоскости бытия для неё. Да, для того, чтобы план его пришёл в исполнение, Кикио следовало отправить на тот свет. Однако, жрица оказалась удивительно живучей. Вмешательство Кагоме бесило его так, что её смерть стала целью номер два после Кикио, но наследники Ину-но-Тайшо подсказали решение. Нараку был твёрдо уверен, что всё одно добьётся своего. Он покосился на Бьякую, который делал вид, что на стенах пещеры есть нечто крайне интересное. Это его порождение знало всё и удивительно покорно принимало грядущее. Оставалось самое сложное — провести Кикио и её товарищей через битву, после того, как желание будет загадано, и Камень Душ сольётся с ним. Нараку выбрался из своей пещеры наружу и посмотрел на солнце. Несколько секунд, и небо над ним заволокло фиолетовым туманом скверны. Он подумал, что видит голубое небо, вероятно, в последний раз. Тяжело вздохнув, ханьё сдавил в ладони Камень Душ и поднял его на уровень глаз. Чёрный шар завис на несколько мгновений в воздухе перед ним, пока полудемон загадывал желание, а затем устремился прямо в его грудь. Нараку ощутил, как всё его тело сковало болью. Все те демоны, что были поглощены им за последние пятьдесят лет, распухали и разрастались, разрывая его нынешнюю форму. Скверна потоком хлынула наружу, уничтожая всё живое вокруг. Нараку преображался впервые в жизни в свою истинную демоническую форму. Он был порождением мелких демонов драконов, но душа его — Онигумо — возобладала над ними всеми, даровав ему форму исполинского паука, окутанного скверной. Он направился туда, откуда всё началось. Там, где земли касались огромные ноги его, оставались выжженные кратеры. Листва деревьев желтела и осыпалась, а небо над ним было чернее безлунной ночи. Нараку нёс уничтожение и смерть всему, чего касался.***
Раны врагов Нараку едва успели затянуться, когда расползающееся зло коснулось их. Мрачное настроение, витавшее среди них с тех пор, как был собран Камень Душ, вылилось теперь в пугающую решимость. Кикио велела Каэде уводить жителей деревни и направилась в самый центр селения. Остальные присоединились к ней. Рин чуть задержала Сещёмару, взяв с него обещание, что он вернётся обязательно. Дайёкай позволил себе чуть улыбнуться и кивнул ей. Небо темнело с каждой секундой. Поднялся сильный ветер, и деревья сгибались от его порывов. Всё вокруг стремительно утрачивало краски и становилось неравномерно серым и будто бы мутным. Люди бежали прочь от ещё невидимой, но уже ощутимой угрозы. Когда мико показалось, что все ушли, они решительно двинулись навстречу Нараку. Только теперь он появился в северном направлении от деревни. Огромный паук поднялся над землёй и приглашающе развернул своё нутро. Путь туда более всего напоминал мост, сотканный из фиолетового тумана скверны, благодаря которому невозможно было ошибиться. Но никто не ждал приглашения. Инуяша с Кикио на спине уже брал разбег, чтобы нырнуть туда. Кирара с Санго и Мироку в качестве наездников летела вдоль тумана без тени сомнений. Сещёмару подхватил Кагоме и оттолкнулся от земли, а Ранмару скользил за ними следом. И стоило всем им оказаться внутри, Нараку подобрал гигантские свои лапы, сворачиваясь в шар. — Тело и душу вместе, ты помнишь? — прошелестел Ранмару. Сещёмару кивнул. Конечно, проще всего было бы ударить этого раздувшегося демона Бакусайгой, и тогда его тело попросту разрушилось бы. Но дайёкай понимал, что этого будет недостаточно. Чтобы убить его — действительно убить — нужно было очистить его душу. Но и этого не хватило бы, пока Камень душ мог вернуть его к жизни и был полон скверны. Бой предстоял долгий и изнурительный.