Очаровательный рисовый пирожок

— Ну и зачем ты похитил меня из комнаты? — поинтересовался Чимин, сидя на кровати Юнги и с интересом глядя на него снизу вверх. — Не уверен, что можно это считать похищением, с учётом того, как крепко ты держался за мою шею, — хмыкнул Юнги, заваливаясь на кровать рядом и собственнически притягивая к себе Чимина, который решил не сопротивляться. Правда ведь вцепился в Юнги и до самой его комнаты даже не думал слезать. — Я боялся упасть. — О, ну конечно. Ты чирлидер, Чимин. И постоянно шлепаешься на задницу просто так. — Где ты пропадал весь день? — Я ездил домой к котам. Проверял, как они там. Хотел взять тебя с собой, но ты весь день мне не писал… — Что?! Это ты мне не писал! И как там мои котики? — Но я сказал тебе писать, прежде чем ты ушел в свою комнату! И это теперь наши котики. Все с ними хорошо. — Но ты… но я… — Что? Принцесса не пишет первой? Чимин обиженно надул губы и отвернулся, когда Юнги попытался его в них чмокнуть. Правда, не слишком успешно, потому что тот тут же взял его подбородок пальцами и развернул лицо к себе, впиваясь в губы поцелуем. Стоило признать: он скучал по этому. Всего за один день он так соскучился по поцелуям Юнги, что сейчас сразу же прижался к его груди, запуская пальцы в темные пряди и втягивая носом воздух, когда Юнги легонько прикусил его губу. — Так и хочется тебя наказать, знаешь. Но завтра нам на ужин к моим родителям, и мне не хотелось бы, чтобы тебе было больно сидеть. Чимин удивленно вскинул бровь. — И как бы ты меня наказал? — Отшлепал, разумеется. У тебя потрясающая задница. И не факт, что остановился бы на этом. Чимин задохнулся от возмущения, но смутился и так ничего и не сказал, покусывая изнутри щеку и стараясь отогнать от себя мысли и картинки. Не то чтобы Юнги недостаточно говорил ему комплиментов о внешности, но слышать их было неизменно приятно. — Очень… неприлично, — наконец, пробурчал Чимин. — Но тебе бы понравилось, уж поверь. — Откуда тебе знать? Может быть, мне нравится бегать по ромашковому полю и петь песенки? — Ммм… песню я как раз пишу для тебя. Надеюсь, ты согласишься со мной ее записать. А побегать по полю тоже не проблема. — Песню? Записать?! Чимин от возбуждения аж подскочил и сел на колени на кровати, горящими глазами глядя на Юнги. — Да. У тебя нереально классный голос. И я хочу, чтобы мы записались вместе. Но для начала мне нужно закончить ее. Так что не спеши. Может быть, мне хватит пары дней. А может и недель. Я никогда не тороплю себя в этом. — Боже. Песня. Записать. Юнги! Юнги рассмеялся и обнял Чимина, когда тот прижался к нему, крепко обнимая и тихо попискивая в ухо. Он не мог даже выразить словами, как приятно ему было видеть такое счастливое лицо Чимина. Он уже пообещал себе, что постарается сделать парня счастливым, и был очень рад, что пока что у него получалось. — Ты куда более романтичный, чем я мог представить. Особенно когда ты чуть не побил меня перед всем классом, — кисло добавил Чимин, но тут же натянул беспечную улыбку. — Прости меня. Мне очень жаль за тот и все другие случаи. Я… — Не надо оправдываться. Правда. Мне достаточно твоих извинений, потому что я знаю, что они искренние. Юнги вздохнул и покачал головой. Он понятия не имел, чем заслужил такого понимающего Чимина, но был ему бесконечно благодарен за это. Возможно, однажды он сможет начать говорить, объяснит, что чувствует. Но пока что слова с огромным трудом вырывались из него, поэтому он безгранично ценил то, что Чимин не задавал вопросов и ничего не требовал. — Итак, ты уже хочешь спать? — Немного… к тому же, завтра рано вставать, — вздохнул Чимин, укладываясь обратно на кровать. — Не-а. Я договорился об освобождении для тебя и себя. У нас много дел, для уроков нет времени. — Ого! То есть можно будет выспаться? — Да. И, значит, можно не ложиться так рано. Если только ты не очень сонный… — Рядом с тобой мне одновременно и хочется сладко спать и не засыпать до утра. Так что можем посмотреть что-нибудь. — М? Твой стриптиз? — хмыкнул Юнги. — Мечтай. Мы будем смотреть фильм. Так что неси свой ноутбук и давай мне сюда своё плечо. — О боже, а секса что, правда не будет? — страдальчески протянул Юнги, но все-таки поднялся с кровати и поплёлся за ноутбуком. Секса и правда не было. Чимин, маленькая свинка, уснул на плече Юнги прямо во время просмотра фильма, а как только тот убрал ноутбук, — поерзал и уткнулся носом в шею, а ногу закинул на бедро. Но Юнги ничего не имел против, как ни странно. Он немного погладил и потискал сладко спящего ангелочка, наблюдая за тем, как тот дует губы и морщится, но не просыпается. А затем уснул и сам, потому что не врал: с Чимином ему спалось удивительно хорошо. Утром он не заказал завтрак в комнату, но лишь для того, чтобы отвезти Чимина в кафе, где они вели себя как самая милая парочка, делясь порциями и без конца флиртуя, а после него поехать за костюмами. В черном костюме и той рубашке Чимин выглядел как настоящее произведение искусства. И если бы они не были в публичном месте, Юнги затолкал бы его в примерочную и там… срисовал бы что-то с натуры, не иначе. Следующим пунктом был салон красоты, куда они добрались уже после обеда. Сев в парикмахерские кресла, они пару раз переглянулись, а затем Юнги услышал Чимина и удивленно вскинул брови. — Я хочу закрасить волосы, — сообщил Чимин своему мастеру. — Что? Почему? — тут же вскинулся Юнги. — Розовый — слишком легкомысленно. Нас ждет серьезное мероприятие и я подумал… — Нет. Не вздумай. Мне нравится твой розовый. И вообще-то я сам планировал перекраситься. Как думаешь, какой мне пойдёт? — Что? — теперь пришел черёд Чимина удивляться. — Ты хочешь перекраситься? — Ага. Мятный. Как тебе мятный? — сказал он первое, что пришло в голову. Через пару часов они вышли из салона и прямо на улице Чимин запустил пальцы в нежные мятные пряди, перебирая их с восхищенными вздохами. — Боже, тебе так идёт. Просто безумно. Ты выглядишь так круто. И ты такой милый. — Я не планировал быть милым, — буркнул Юнги, но улыбнулся. — Но если тебе нравится, то я рад. Правда. Мне тоже нравится, кстати. Я ещё никогда не красился, но это оказалось забавно. Родители Юнги, впрочем, так не думают. Первой их встречает его мать и удивленно пялится на сына долгую минуту, переводя взгляд с него на Чимина. Она с трудом берет себя в руки и сглатывает, а Чимин опускает взгляд и старается не краснеть, но у него ничего не получается. Чимину и так было ужасно неловко в этом дорогом костюме, в этом роскошном доме. Да, ему уложили волосы, его красиво накрасили, он знал, что выглядит отлично. Но сейчас все было ужасно неудобно и ему стыдно было даже смотреть в лицо женщины. И кстати, Юнги был прав. Они с ней были вообще не похожи. Впрочем, госпожа Мин берет себя в руки и не говорит ни слова, приглашая парней внутрь. — Видишь. Я же говорил, что все будет нормально. Теперь нам нужно походить тут пару часов, выпить немного и поесть, а там можно будет слинять, — мягко сообщает Юнги, приободряюще обнимая его за плечи. — Ага. Чимин так нервничал, что не мог ничего другого из себя выдавить и первым делом поспешил к столику с напитками, впаиваясь пальцами в бокал с шампанским, а потом жадно присасываясь к нему губами. Все это место не для него. Все эти люди. Он никогда не относился к этому миру. Родители Тэхена были простыми, забавными, хоть и богатыми. И на их вечеринках были такие же люди. Там было просто. Нарядиться в красивые дорогие вещи, подаренные Тэхеном, и красоваться в них, получая комплименты. Тут все было слишком… просто слишком. И Юнги, как ни старался, все равно выглядел тут органично. На нем великолепно сидел костюм, а мятные волосы никак не портили общий вид. Он знал, что говорить и как говорить, он был вежливым и галантным, хотя и говорил, что это не так. В школе он вел себя иначе, а тут словно переменился. Он говорил, что это чуждо для него, а Чимин видел совсем противоположное. Это была его стихия, никак не Чимина. Он видел, как его оценивают, не находил ответов на половину вопросов. Не мог говорить о семье, пожертвованиях, об отдыхе в Европе. Играть кого-то в школе было просто. Подростки велись на картинку, им так легко было вешать лапшу на уши. Тут были взрослые люди с дорогими часами, рассуждавшие об акциях, о лучших отелях, о местах, где они побывали. И хотя Чимин понимал умом, что от него никто ничего не требует, он все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Тут были и молодые ребята вроде них с Юнги, они все знали его, а Чимин напоминал себе пятую ногу у собаки, которая не могла поддержать ни единого разговора, никаких воспоминаний о том лете во Франции. Он упорно накачивался шампанским и старался держаться подальше от уголка с музыкантами, потому что его подмывало начать плясать под классическую музыку, а такого позора не выдержал бы никто. И он в первую очередь. Оставалось только шампанское, потому что даже Юнги был… холодным? Он уделял внимание гостям, плавал, как рыба в воде между людьми, а Чимин таскался за ним, как плюшевая собачка на привязи. Так что он совсем не удивился, когда в какой-то момент нашел себя на кафеле в ванной Юнги, которую уже знал и до которой чудом смог добраться до того, как его вывернуло бы на дорогой ковёр или чей-то костюм. Ему было так стыдно. И так плохо. А ещё больно, потому что от рвоты сорвало горло, а воды нигде не было. Он испачкал рубашку, скинул пиджак на пол, а ещё измазал лицо слезами и соплями, постоянно пытаясь их стереть. — Чимин, я вхожу, — раздался знакомый голос из-за двери, заставляя Чимина подорваться на ноги и побежать к раковине. И очень вовремя, потому что Юнги и правда вошел, несмотря на протестующее мычание Чимина. — Что с тобой? — А что со мной? — хмыкнул Чимин, вдруг ощетиниваясь. Пьяный Чимин — отвратительный Чимин. Поэтому он пил так редко и очень мало. — Тебе плохо? Я принёс воды. Юнги шагнул было к Чимину, чтобы коснуться его спины, но парень тут же вывернулся, отбрасывая чужую конечность. — Нет, Юнги, мне хорошо. Мне охуеть как хорошо. Посмотри на меня, — Чимин истерично фыркнул, но воду забрал. Сделав несколько больших глотков, он с трудом подавил рвотный рефлекс от подкатившей к самому горлу тошноты, и быстро принялся расстегивать рубашку. — Я схожу в душ, если ты не против. Он и так уже достаточно демонстрировал свою голую спину, Юнги видел его шрамы, так что ему было наплевать. Хуже не будет. Он полностью разделся, пару раз чуть не грохнувшись, и забрался в душевую кабину, прислоняясь лбом к плитке, надеясь, что ее прохлада ему поможет. — Чимин… я понятия не имею, что мне сказать. И что я сделал. Если это просто спиртное, то все в порядке, но если я чем-то обидел тебя… Юнги забрался в душевую кабину следом, раздевшись до трусов, но не решался вновь прикоснуться к Чимину. Тот выглядел таким разбитым, таким несчастным, и Юнги было безумно страшно услышать, что он и есть причина этой боли, плещущейся в чужих глазах. — Отстань от меня, Юнги. Мне плохо. Меня тошнит. Я выблевал все внутренности и мне хочется продолжить. Я тупой, нищий, жалкий. Я не мог поддержать ни одной темы, на меня все так смотрели, а ты… а я… а мы… мы же даже не встречаемся, да? Ты представлял меня всем, как своего одноклассника. Даже родителям. И нет, все в порядке, но если я думал, что дело в тебе, то сейчас понял, что оно во мне. Я не дотягиваю до твоего уровня. И я. Я… Чимин опять разразился рыданиями, ударяясь головой о плитку и медленно сползая вниз, обнимая себя руками и захлебываясь слезами и водой. Юнги понятия не имеет, что делать с пьяными истериками. Особенно с пьяными истериками Чимина. Все, что он говорит, — это такая ерунда, что и на голову не налезает. Юнги даже не находится, что ответить, потому что это глупости. — Да что ты несёшь вообще? Чимин, это ерунда! Все вообще не так. Давай я принесу тебе чай. Ты ляжешь в постель и поспишь, а потом мы поговорим, хорошо? Юнги кажется, что все рассыпается в его руках, а Чимин утекает сквозь пальцы. Его маленький хрупкий мальчик, которого он пообещал беречь, распадается на части, а Юнги стоит и тупо смотрит сквозь него. Ему вдруг становится страшно, как в детстве. Когда в детстве отец наказывает его за пустяковый проступок, забирая любимого кота и отдавая его в приют. В детстве Юнги думает, что Кицунэ находит новых хозяев, а становясь подростком понимает, что того усыпили, и впервые осознает, насколько же сильно ненавидит отца. Сейчас Юнги кажется, что у него опять забирают что-то важное. Что-то любимое. И что это он виноват в этом. Вода стекает прохладными потоками по волосам и лицу, так что Юнги не сразу замечает, что плачет и сам. От страха и беспомощности. Стоило бы скинуть все на пьяную истерику, но в глазах Чимина такое отчаяние, что оно впивается в сердце Юнги острыми осколками. — Не хорошо. Не хорошо. Ничего не хорошо, Юнги. Это все какая-то лажа. Полная. Так что давай ты просто сделаешь вид, что ничего этого не было, а я сделаю тоже самое. Мы пару раз поцеловались, даже в школе никто ничего не знает. Юнги не может поверить, что для Чимина все так и было. «Просто поцеловались пару раз»? Может быть, Юнги не успел ничего сказать о чувствах, но ему казалось, что его глаза и поступки кричали об этом. — Просто вернись к своему привычному стилю общения и не приближайся ко мне. Ты очень хороший. Очень классный. Ты сексуальный, а ещё тебе так идёт этот мятный цвет, что мне хотелось тискать тебя весь вечер. Но тебе не нужно, чтобы тебя тискали. Не нужно, чтобы это делал я. Ты сам как-нибудь разберёшься, я не буду тебе ничего указывать. Но я точно не тот, кто тебе нужен. Я не тот, кто нужен хоть кому-нибудь. — Нет-нет, Чимин. Ты не можешь. Не можешь меня бросить по пьяни в моей ванной, — отчаянно шепчет Юнги, цепляясь за последнюю соломинку и надеясь, что Чимин не имеет в виду то, что говорит. — Вот уж действительно, как это я могу бросить великолепного Мин Юнги? — Да причем тут это, придурок?! Юнги не отличался терпением, а сейчас ему и вовсе сносит крышу. Хочется крушить, орать, бить кулаками стену. Он держится из последних сил и потому быстро выходит из душевой кабины, заматываясь в махровый халат. Ему нужно сбежать отсюда. Не слушать. Не слышать. — Конечно, я придурок! Я вообще идиот, ты мне не раз говорил об этом! А потом тебе стало жаль Чимина! Весь такой несчастный, изрезанный, в ожогах. Решил поиграть в прекрасного принца? Забрал с улицы моих котов, а потом решил это сделать и со мной? Чимин не знает, что говорит. Не понимает. Не думает этого на самом деле. Юнги повторяет это, как мантру, в своей голове, но только Чимин не замолкает. — Мне не нужно это все, я сам пробьюсь, сам всего добьюсь! И котов своих тоже заберу! Нам с ними не нужны всякие спонсоры. Всякие там детки богатых родителей, которые с жиру бесятся и страдают от непринятости. Родители тебе в задницу дуют, а ты только пиздишь на них! Играешь в бунтаря, вылетаешь из школы, волосы красишь! Ты ничего не знаешь о том, чтобы бояться своих родителей! Ничего не знаешь о голоде! О том, чтобы держать дверь в свою комнату, не давая ворваться туда пьяному отцу! Я ненавижу вас всех, избалованные уроды, выдумывающие проблемы на ровном месте! Такой как ты никогда не полюбит такого, как я! Зачем нужно было давать мне надежду?! Чимин все кричит, царапая свои плечи, сдирая колени о покрытие в душевой и не обращая внимания на красные полосы на коже. — Я сделаю тебе чай. И вернусь, — очень тихо выдыхает Юнги, закрывая дверь в ванную снаружи и на несколько секунд прижимаясь к ней спиной. Слёзы упорно не хотят останавливаться, потому что его грудную клетку разрывает от боли и обиды, но он быстро вытирает лицо рукавом, тяжело вздыхает и направляется в кухню, чтобы сделать уже, наконец, этот гребаный чай. И он почти не удивляется, когда не застаёт Чимина по возвращении. Ни в ванной. Ни в спальне. Дворецкий сухо отвечает, что юноша покинул дом на такси пару минут назад. На звонки Чимин не отвечает.