“Living my life trying to do what's right And hope for a better day You know those words you wrote me brought me to my knees All I'm saying is that You're home, you'll never be alone” ♫ Active Child (Feat. Ellie Goulding) - Silhouette
Ханами {[1] — традиция любования цветами в Японии} — праздник, который напоминает о хрупкости счастья и красоты. Хорошее никогда не длится вечно, но от этого оно лишь становится ценнее. Один порыв ветра может сорвать с дерева едва раскрывшиеся цветы, беспощадно рассыпав их по земле, растеряв в траве бело-розовым облаком. И даже это их последнее падение завораживает. Парк увит гирляндами с маленькими золотыми лампочками и светящимися фонариками, заставляя сиять, как зимой, цветущую сакуру. Со стороны может показаться, что ветки укутаны снегом, но, стоит вдохнуть сладкий аромат, сомнений в том, что это весна, не остается. Жители Токио в такую чудесную погоду покидают свои дома, несмотря на поздний час, чтобы вместе полюбоваться триумфом красоты. На лавочках много художников, которые даже ночью готовы рисовать весенние пейзажи, когда солнце исчезает, оставляя город в искусственном свете ламп. Но и в этом есть свое очарование. В такие дни Токио перестает быть помпезным и становится уютным, как японская деревушка, еще сохранившая старые традиции. Вэнь Цин сидит, опираясь спиной о ствол дерева, и просто наблюдает за людьми. Ей всегда нравилось смотреть на то, как семьи, близкие друзья, влюбленные проводят время вместе, отдыхают, разговаривают, делясь своими мыслями и обмениваясь новостями. Ханами — повод забыть о невзгодах и насладиться главным даром природы — скоротечной, но пленительной красотой. Все в эти дни чувствуют себя по-особенному счастливыми. А ей — спокойно. Впервые за столько лет она по-настоящему ощущает вокруг себя гармонию. Ей столько пришлось пережить, чтобы прийти к этому, что даже дышать страшно, чтобы не разрушить это мягкое чувство внутри. Когда эмоции — хорошие или плохие и даже те, которые ты не можешь определить как первое или второе, — сходят на нет, оставляя тебя, как в невесомости, наедине с самим собой и чистым разумом. Вэнь Цин большую часть своей жизни полагалась на рациональное мышление. Эмоции слишком выматывают, слезы — иссушают, радость и счастье — пьянят. Но сейчас — просто хорошо. В мягком свете лампочек в вечернем парке сидеть вот так у дерева и просто созерцать — удивительно приятно. Вэнь Цин проводит ладонью по мягким покрывалам, на которых они разместились на пикник, как и многие японцы в этот день, и наслаждается теплой тканью под пальцами. Она отпивает из своего стаканчика персиковое вино и прикрывает глаза, прислушиваясь к голосам вокруг, но не разбирая слов. Просто внешний шум, как ветер, не несущий никакой информации. И легкость в голове. Действительно бесценное ощущение. — Лань Чжань! Давай сделаем еще одну фотку, ну улыбнись! Было. Вэнь Цин открывает один глаз, глядя на крутящегося на своем месте Вэй Ина, который никак не может сделать так, чтобы в кадр влезли все желающие. Цзинь Лин сидит, скрестив руки на груди и надув губы, потому что они с Вэнь Фэй собирались пойти за какигоори {[2] — популярный в Японии десерт из колотого льда с сиропом и различными добавками} с зеленым чаем еще десять минут назад. Цзян Яньли с Цзинь Цзысюанем, прилетевшим в Токио на два дня позже жены, с удовольствием оставили сына под присмотром Вэй Ина и Лань Чжаня на этот вечер, а сами отправились на романтическое свидание. Вэй Ин беспечно сказал, что где два ребенка, там и три, им не привыкать, хотя Вэнь Цин предупреждала его, что не собирается участвовать во всем этом, потому что пришла отдыхать. Но куда от них денешься? А-Нин бы помог, но у него, на удивление, были свои планы на вечер. Это Вэнь Цин еще предстоит выяснить поподробнее, когда он вернется. Они теперь будут реже видеться с племянниками, хоть и станут жить всего через две улицы друг от друга. Как Лань Чжаню, который наконец-то перестал быть в ее голове господином Ланем, удалось снять за такой короткий срок квартиру в период Ханами, для нее до сих пор загадка. Но это факт. Вэй Ин от нее в восторге, потому что там большая терраса («да на ней жить можно, я бы снял не квартиру, а только эту террасу!») и, да, огромная кровать, на которой, по его же словам, можно потерять друг друга на всю ночь, если не спать в обнимку. Он бы и еще что рассказал про спальню, если бы Вэнь Цин вовремя не кинула в него крышкой от бутылки, которую в тот момент держала в руке. — Так мы пойдем уже, наконец, за мороженым?! — восклицает Цзинь Лин, сжимая руки в кулаки. Вэнь Фэй, все это время самозабвенно строившая рожицы на камеру вместе с Вэй Ином, поворачивается к нему и картинно закатывает глаза. — Да иду я! У тебя что, шило в заднице? — Вэнь Фэй, — поднимает на нее взгляд Лань Чжань. — Извини, Лань-гэгэ. Вэнь Цин усмехается. Вэй Ин сейчас опять начнет возмущаться, почему А-Фэй так беспрекословно слушается Лань Чжаня, стоит ему только на нее посмотреть. — Давайте все вместе сходим, — миролюбиво предлагает А-Юань. — Цзинь Лин, ты с зеленым чаем будешь? — А тебе какое нравится? — спрашивает Цзинь Лин. — С клубникой. Туда еще свежие ягоды кладут. — Тогда я тоже такое буду. Вэй Ин убирает телефон и улыбается Лань Чжаню. — Возьмешь мне с ликером и специями? — спрашивает он. — Его здесь может не быть. — Лань Чжань поднимается с покрывала и помогает встать Вэнь Фэй, когда она протягивает к нему обе руки. Вэй Ин делает расстроенное лицо, хотя Вэнь Цин поклясться готова, что он еле сдерживает смех. — Но это мое любимое, — тянет он. — Я схожу до другой лавки. — Спасибо, Лань Чжань! Ты лучше всех! Когда они с детьми уходят и Вэй Ин поворачивается к ней, Вэнь Цин пихает его ногой в бедро. — Чего ты опять ноешь? Ты же любишь какигоори с зеленым чаем, — говорит она. Вэй Ин растягивается на освободившемся месте на покрывале и запрокидывает голову, чтобы рассмотреть гирлянду на цветущем дереве, под которым они сидят. Вэнь Цин видит, что он волосами уже собрал целую россыпь успевших нападать на ткань лепестков. — Люблю, но Лань Чжань все равно найдет то, которое я люблю больше, — хитро улыбается он. Вэнь Цин снова пихает его. — И будет ходить за ним на другой конец парка. Имей совесть! — Не сердись, я поделюсь с тобой. — Вэй Ин подмигивает и протягивает к ней руку, шевеля пальцами. — Дай твое вино попробую. — Сейчас прям, — отзывается Вэнь Цин, повыше отводя руку со стаканчиком. — Я его себе покупала! Вэй Ин уже явно готовится выдать очередную жалостливую тираду, но в этот момент Вэнь Цин поднимает глаза и замирает с ощущением внутри, как будто только что выпила свое холодное вино залпом из бутылки. Вероятно, поняв что-то по ее лицу, Вэй Ин молча смотрит туда же, куда и она. И поднимается резко, садясь на покрывале. Очередной мираж прошлого, как обманчивый туман, появляется перед ними, заставляя Вэнь Цин вспомнить проведенное среди дикого племени время, когда в любой тени прятались знакомые лица. Стоило протянуть к ним руку, они таяли, насмехаясь над ее сжимающимся от боли сердцем и глупой надеждой когда-нибудь увидеть их снова. Вэнь Цин невольно хочет придвинуться ближе к Вэй Ину, но ругает себя за эту слабость и остается на месте. — Цзян Чэн? — Вэй Ин первым нарушает тишину, в которой даже веселые голоса людей вокруг теряются, как в вакууме. Цзян Чэн действительно здесь, и это не плод воображения Вэнь Цин. Он стоит, сжав руки по бокам в кулаки, серьезный, взрослый, с суровым, возмужавшим лицом. Вэнь Цин с горечью понимает, что узнала бы его и еще через десять, и через двадцать лет. Это больше не тот мальчишка, с которым они спорили из-за американских горок, пихая в руки друг другу нелепую плюшевую черепаху, но что-то в глубине этих холодных, как у его матери, глаз, осталось прежним. Или это снова тени, решившие сыграть с ней в старую, страшную игру? У Цзян Чэна тоже лепестки в волосах. Вэнь Цин не понимает, как смогла заметить все это за такое короткое время. В вечернем золотом свете фонарей любые детали кажутся важными и особенными. Она отставляет на покрывало стаканчик с вином, чтобы не выронить его из пальцев, которые сковало неприятной слабостью. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Вэй Ин, опуская голову и избегая смотреть Цзян Чэну в глаза. — Я что, не могу приехать сюда, как сестра? От звука его голоса Вэнь Цин хочется спрятаться или хотя бы закрыть глаза. Он тяжелый, как гранитная плита. Она и сама не знает, почему ей так кажется. — Цзян Яньли сказала тебе, где мы? — задает еще один вопрос Вэй Ин. — Да. — Цзян Чэн бросает взгляд на Вэнь Цин, но тут же отводит его. Одного этого достаточно, чтобы она начала волноваться еще больше. Ей так не хочется, чтобы что-то испортило этот вечер, чтобы у Вэй Ина снова было это выражение лица, будто он в чем-то виноват. На мгновение она даже позволяет себе пожелать, чтобы Лань Чжань с детьми вернулись поскорее. Вэй Ин, наверное, впервые в жизни не знает, что сказать, а потому молчит, глядя куда-то сквозь Цзян Чэна. Вэнь Цин уверена, что он не видит ни людей, ни светящихся деревьев, ни россыпи лепестков в воздухе в этот момент. Ничего не видит. — Вэй Усянь, — прикрыв на мгновение глаза, словно стараясь изо всех сил держать себя в руках, произносит Цзян Чэн. — Почему ты не сказал мне? — Что не сказал? — Про завещание отца. — Цзян Чэн тяжело сглатывает, крепче сжимая пальцы — вокруг серебряного кольца на указательном заметно бледнеет кожа, так сильно он сдавил его. — Что ты вернул то, что он тебе оставил. Зачем? Вэнь Цин выдыхает — слишком шумно; Вэй Ин чуть поворачивается к ней и не сразу, но поднимает взгляд на ее лицо. — Ты знала? Она кивает. — Черт. Цзян Яньли? Или Лань Чжань? Цзян Чэн делает шаг вперед, едва не наступая на край покрывала. — Какая разница?! — кричит он, срываясь. — Почему? Почему ты это сделал? Вэй Ин пожимает плечами, проводя рукой по волосам явно из-за того, что просто не знает, куда себя деть и куда посмотреть. — Это были не мои деньги. И я все равно не воспользовался ими по назначению. Будем считать, что я вернул вам долг, — говорит он глухо. — Ты еще можешь выучиться! Построить карьеру! Зачем? Услышав это, Вэй Ин усмехается и качает головой, прикусив нижнюю губу. — Это сейчас уже не для меня. Ты приехал, чтобы спросить меня об этом? У Цзян Чэна вздрагивает горло, когда он снова судорожно сглатывает и проводит языком по сухим губам. Он опять коротко смотрит на Вэнь Цин, и она отворачивает голову, чтобы не встречаться с ним взглядами. — А я не могу об этом спросить? — почти шепотом, который все равно звучит громко, как шум падающей воды посреди немого леса, произносит Цзян Чэн. — Не могу приехать? — Восемь лет прошло, и… — Вот именно! Девять! Уже девять! Все это время я думал, что ты ненавидишь меня за то, что я сказал тебе тогда! Вэй Ин вскидывает голову, впервые с начала разговора посмотрев на Цзян Чэна прямо. — Я никогда тебя не ненавидел. Цзян Чэн сжимает пальцами переносицу и зажмуривает глаза. — Почему ты не позвонил мне, не объяснил? — спрашивает он, и Вэнь Цин кажется, что его голос теперь звучит совсем иначе. Не зло — потерянно. — Сестра тогда только родила А-Лина, она не сразу рассказала мне все. Я не знал, что мне думать. Ты пропал, не брал трубки, отчислился из университета… Когда погиб отец, ты избегал нас с сестрой, общался только с Вэнь Нином. Каким идиотом я себя чувствовал, когда раз за разом вспоминал твои слова, что наша семья для тебя — как родная! Но тебя не было! — Цзян Чэн передергивает плечами и тяжело роняет руку. — Тебя не было! Почему ты не объяснил мне все с самого начала? Почему не попросил помочь еще до того, как уехал?! Вэнь Цин заметила, как все это время, пока он говорил, Вэй Ин стискивал пальцами покрывало, будто пытаясь удержаться за него. Он мало что рассказывал ей о том времени, когда вынужден был уехать в Японию вместе с их бабушкой и А-Юанем. Тот год для всех был похож на ночной кошмар, который не заканчивался, сколько ни пытайся проснуться. Реальность порой хуже самых изощренных картин в подсознании, кровожаднее монстров из страшных снов. — Ты бы не стал меня слушать, — тихо произносит Вэй Ин. — Стал бы! — качает головой Цзян Чэн, отступая на шаг назад. — Я бы выслушал тебя! Вэй Ин тяжело вздыхает. — Нет. У тебя такой характер. И с этим ничего не сделаешь. Цзян Чэн, я не виню тебя ни в чем. Я не сдержал слово, которое дал вам всем. Не выполнил последнюю волю вашего отца. Прости. Глаза Цзян Чэна кажутся стеклянными, пока он не моргает. В золотистом свете гирлянд Вэнь Цин видит влажный след от слезы на его щеке. — После всего ты еще говоришь мне «прости»? Какая я, должно быть, драгоценная персона. Вэй Ин, похоже, замечает то же, что и Вэнь Цин, которая вообще ни разу не видела слез Цзян Чэна. Когда они хоронили отцов, он уже не плакал. И потом — когда бросался на суде злыми, жалящими словами, тоже. Она вспоминает, как он накинулся на кого-то в безликом коридоре перед кабинетом для допроса, услышав, что обвиняют Вэй Ина. Тогда ей на секунду показалось, что он может и убить за него. Об этом она Вэй Ину так и не рассказала. Тогда все разбилось вдребезги, и она малодушно решила, что такая же участь постигла и их дружбу. Их всех. Но это было не так. Поднявшись на ноги, Вэй Ин делает шаг к Цзян Чэну, но тот отступает. — Цзян Чэн, все это в прошлом, я… Вэнь Цин видит, как меняется его лицо, за секунды до того, как слышит лай. В парке очень много отдыхающих семей, компаний друзей, неудивительно, что кто-то привел с собой питомца. Цзян Чэн все понимает раньше, чем Вэнь Цин успевает додумать эту мысль — он, как на рефлексе, заученным за годы движением заводит задрожавшего с ног до головы Вэй Ина себе за спину, вставая перед ним. Вэй Ин вцепляется обеими руками в его плечи. — Собака! Там собака! Мимо них действительно проносится собака. Она бежит по траве, зарывается в нее носом, подхватывает брошенный хозяевами мячик и возвращается обратно той же дорогой, радостно виляя коротким хвостом. Цзян Чэн так и стоит, чуть отведя руку назад в защищающем жесте, пока Вэй Ин трясется, как осиновый лист, вжимаясь лбом в его спину и стискивая пальцами его свитер на плечах. Вэнь Цин не сразу понимает, что улыбается. Просто сидит, как дура, глядя на них, и улыбается, словно в один миг вспомнив, как это делается. — Она ушла, — говорит хриплым голосом Цзян Чэн, поведя плечами, чтобы Вэй Ин отпустил его. — Эй! Ты слышишь меня? Собаки здесь нет. Успокойся. Это «успокойся» у него совсем не получается грозным, как он ни старается. Из тела Вэнь Цин будто разом уходит все напряжение. Она снова откидывается спиной на ствол дерева и опрокидывает в рот оставшееся в стаканчике вино. И собирается налить себе еще. На них косится незнакомец из компании, отдыхающей неподалеку. Вэнь Цин только плечами пожимает в ответ на его взгляд. Да, ему не кажется: они — очень странная семья. Вэй Ин все же разжимает пальцы и опускает руки. Он прочищает горло, не поднимая взгляда от земли, и неловко улыбается. — Я все еще боюсь собак. Цзян Чэн чуть поворачивает голову, но так и стоит к нему спиной. — Сколько раз надо мной смеялись, когда я, завидев собаку, выставлял справа от себя руку. Ты всегда ходил с правой стороны, потому что иначе идти рядом мешался рюкзак, который ты вечно таскал на одном плече, — произносит он. — Почему смеялись? — еле слышно спрашивает Вэй Ин. — Потому что мы с тобой уже много лет так не ходим, тупица. А я, как дурак, так и продолжаю… Цзян Чэн замолкает. Вэй Ин, поколебавшись, протягивает руку и кладет ее ему на плечо. — Спасибо. — Прости, — говорит Цзян Чэн. Вэй Ин обходит его, но Цзян Чэн не дает ему ни встать перед ним, ни увидеть его лицо — просто тянет на себя за локоть и обнимает. Вэй Ин несколько мгновений молча стоит, вытянув руки вдоль тела, но потом осторожно перемещает их на его спину. Цзян Чэн стискивает его еще крепче. — Прости, — повторяет он. Вэй Ин только головой мотает. Его губы трогает улыбка. — Оставь это, хорошо? Все в прошлом. Хватит оборачиваться. Знаю, что с твоим характером это будет сложно, но ты постарайся. Лично мне кажется, что это было, будто в прошлой жизни. Цзян Чэн медленно выдыхает, пытаясь справиться с эмоциями, и отпускает его. Он смотрит на Вэнь Цин, которая только сейчас понимает, что совершенно ничего не успела сделать со своим лицом, чтобы скрыть улыбку. — Вэнь Цин, — говорит он, но она выставляет перед собой руку. — Не вздумай извиняться и передо мной, — протестует она. — Мне с головой хватит того, что я только что увидела своими глазами. Хочешь вина, Цзян Чэн? — А мне ты не дала попробовать! — Вэй Ин хлопает Цзян Чэна по плечу и усаживается на свое место. Вэнь Цин разливает на двоих остатки своего персикового вина и протягивает один стаканчик Цзян Чэну. Видя, что он не двигается, она только поднимает брови и демонстративно кивает на покрывало. — Я два раза не предлагаю! — Кому-то ты и один раз не предложила, — не унимается Вэй Ин. — Сиди пей свой сакэ, — отмахивается Вэнь Цин. Цзян Чэн все же присаживается рядом с ней и, взяв стаканчик, молча смотрит на него, покручивая в пальцах. Когда он поднимает на нее взгляд, Вэнь Цин чуть не давится вином, которое только что отпила. — Да что такое? — спрашивает она, вытирая губы пальцами. — Мне жаль. Что с тобой все это случилось, — отрывочно произносит Цзян Чэн. Сказать ему или нет? Вэнь Цин вздыхает, прокручивая в голове разговор с Сюэ Яном в офисе Сяо Синчэня. Тот с лукавым видом поведал ей подробности того, как проходили ее поиски. И кто так активно их финансировал. Но нет, она не будет говорить, что она знает. Достаточно того, что они оба об этом в курсе. — Слушай Вэй Ина. — Вэнь Цин стряхивает с покрывала нападавшие лепестки сакуры и расправляет складки на ткани. — Иногда он говорит толковые вещи, пусть и редко. Прошлое нужно уметь отпускать. Я отпустила. И ты отпусти. Цзян Чэн кивает, сжав губы. Вэй Ин усмехается, откручивая крышку с бутылки сакэ, а потом вскидывает руку вместе с ней вверх, увидев идущих со стороны дорожек Лань Чжаня с детьми. Цзян Чэн прослеживает его взгляд и заметно напрягается, каменеет. Лань Чжань, похоже, тоже замечает его, потому что ускоряет шаг. — Фух! Мы четыре лавки обошли за твоим какигоори с ликером! Четыре! Ч… — начинает кричать Цзинь Лин Вэй Ину, но осекается, увидев Цзян Чэна. — Дядя? Что ты здесь делаешь? Лань Чжань опускается рядом с Вэй Ином, передавая ему глубокую тарелочку, в которых в парке продают десерты с колотым льдом. Он всматривается в его лицо, чтобы понять настроение. Вэнь Цин слышит, как он тихо выдыхает, когда Вэй Ин широко улыбается ему. — Спасибо, Лань Чжань! Ты чудесный, — говорит он, принимая угощение и пожимая пальцы Лань Чжаня. А-Фэй и А-Юань, понаблюдав за ними, вежливо здороваются с Цзян Чэном. — Хорошо, что ты приехал, — наваливается на его спину Цзинь Лин, поедая свое мороженое. — Дядя Вэй обещал показать нам новую квартиру. Цзян Чэн замирает, а потом косится на племянника. — Дядя? — Мама так сказала, — пожимает плечами Цзинь Лин и облизывает ложку. — А что? Вэнь Цин переводит взгляд на Вэй Ина. Тот с улыбкой что-то тихо говорит Лань Чжаню, который смотрит только на него, никого вокруг больше не замечая. — Ничего. — Цзян Чэн пробует, наконец, вино, что она ему налила. Хмурится. — Оно что, персиковое? — Да, — говорит Вэнь Цин. — Не нравится, отдавай назад! — Да нет, вкусно, — удивленно смотрит на стаканчик в своей руке Цзян Чэн. — Дайте мне уже попробовать! — кричит Вэй Ин. — Пей свой сакэ! — рявкают они вдвоем. * * * Орешек, похоже, отлично провел время дома один. Он вытягивается на диване, широко зевая, когда Вэй Ин включает свет в гостиной. В их новой квартире действительно есть, что посмотреть. Вэнь Цин окидывает взглядом высокие панорамные окна с заревом городских огней за ними и борется с желанием сразу же попросить показать ей террасу, выходящую на другую сторону дома. Здесь и правда очень красиво. — А-Сянь, у вас уютно. — Присоединившаяся к ним после прогулки Цзян Яньли садится на большой диван и затаскивает кота на колени. — Да? Ты тоже так думаешь? — спрашивает она, обхватив его мордочку обеими руками. — У тебя кот? — спрашивает Вэй Ина Цзян Чэн. — Да. Это Орешек. — Крокодил шерстяной, — фыркает Цзян Чэн. Все смеются, заставляя его недоуменно нахмуриться. Вэй Ин издает довольный возглас. — Вот! Вот! Хоть один мой единомышленник! Цзян Яньли прижимает Орешка к груди, как ребеночка. — Не слушай их. Мои братья ничего не понимают. Ты самый красивый котик! — Прости, это звание уже занято кое-кем другим, — усмехается Вэй Ин, покосившись на Лань Чжаня. Тот с коротким вздохом переводит на него взгляд, в котором читается легкий укор. Вэнь Цин прикрывает глаза ладонью и качает головой. — Как я с тобой жила в одной квартире столько времени… — произносит она. — Ты еще будешь скучать и просить, чтобы я вернулся! — Вэй Ин качает указательным пальцем и с самодовольным видом идет на кухню, которая здесь объединена с просторной гостиной и находится за широкой стойкой из камня. — Лань Чжань, а ты купил вина? — Мгм. — Ты лучше всех! Дети почти сразу уходят в комнату А-Юаня, откуда теперь время от времени доносится их громкий смех. Где-то через час приходит А-Нин. Вэнь Цин молча бросает взгляд на его встрепанные волосы и довольную улыбку, но уговаривает себя подождать с расспросами до дома. — Ох, у нас кончились бокалы, — вздыхает Вэй Ин. — Пойду поищу, может, у хозяев тут осталась посуда. — Я схожу, — поднимается с места Лань Чжань. Вэй Ин кладет руки на его плечи, заставляя сесть снова, и целует, наклонившись, в макушку. Цзян Чэн напротив них только закатывает глаза. Вэнь Цин его понимает — она эту красоту наблюдает вот уже целую неделю, если эти двое оказываются при ней вместе. — Я справлюсь, Лань Чжань. Не зря же я столько отработал в барах и магазинах. А вот за это Вэнь Цин всегда будет Лань Чжаню благодарна, кроме ряда других вещей, за которые она уже успела сказать ему «спасибо». После не одного дня уговоров Вэй Ин оставил в качестве работы только занятия дизайном, чему когда-то и хотел посвятить свою жизнь. Теперь у него есть возможность развиваться в этом направлении и наработать себе имя. В чем Вэнь Цин никогда не сомневалась, так это в его таланте. Вэй Ин уходит в соседнюю комнату, и Вэнь Цин поворачивается к Цзян Чэну. — Ты вернулась к медицинской практике? — спрашивает он. — Да. Мне нужно только сдать на квалификацию, это уже скоро. Цзян Чэн морщится. — Снова сидеть с учебниками? Вэнь Цин усмехается и отпивает вино. — Не представляешь, как мне не хватало книг все это время. Цзян Чэн вдыхает, собираясь что-то еще сказать, и резко давится воздухом — из комнаты доносится возглас и звук удара чего-то тяжелого об пол. Вэнь Цин кажется, что она мгновенно вскакивает со своего места, но нет — Лань Чжань делает это еще быстрее. — Вэй Ин! — зовет он, заходя в комнату. — А-Сянь, ты в порядке? Что случилось? — кидается следом Цзян Яньли. Вэнь Цин тоже заходит вместе со всеми и облегченно выдыхает — Вэй Ин сидит на полу, потирая рукой пятую точку, и смеется. Лань Чжань опускается рядом и берет его за плечи. — Что случилось? Перед Вэй Ином лежит какой-то невысокий, но даже на вид тяжелый деревянный сундучок с красивой резьбой на торцевых стенках. — Клянусь, оно упало на меня сверху, когда я рылся на полке. Вы не поверите! — продолжая смеяться, произносит Вэй Ин и откидывает крышку. Вэнь Цин и правда глазам своим не верит. Это, как еще одна материализовавшаяся картинка из прошлого. И уж это прошлое она никогда даже не чаяла вернуть. — Маджонг! — восклицает Цзян Яньли. — Откуда он у вас? — Может, хозяева оставили? — говорит Вэнь Нин. — Сто лет в него не играл. Вэй Ин, ты не ушибся? Вэй Ин отмахивается. — Нет, что со мной будет? Лань Чжань помогает ему подняться, и теперь они все стоят вокруг сундучка с фишками, разглядывая игру, в которую когда-то резались дни и ночи напролет. — Сыграем? — первой нарушает молчание Вэнь Цин и, поймав взгляд Цзян Чэна, добавляет: — Пока не выиграешь. И они действительно делают это. Возвращаются в гостиную, устраиваются за столом, наплевав на то, что Вэнь Нину не хватает бокала — тот уверяет, что ему и из обычной чашки вино вкусное, — и выпадают из жизни на пару часов, занятые игрой. Эта простая деталь приносит столько ностальгии, что они наперебой вспоминают и пересказывают Лань Чжаню истории из своего детства. Оказывается, если отпустить все плохое, что хранит твоя память, можно понять, как много на самом деле было и хорошего. Цзян Чэн выигрывает — спустя два часа. Или почти пятнадцать лет с тех пор, как они играли вот так все вместе в последний раз. Вэнь Цин не может насмотреться на улыбки своих друзей, таких повзрослевших, изменившихся, но все равно самых близких. Если те восемь лет, что она провела, чувствуя себя заблудившейся во мраке, несмотря на палящее над головой солнце, были платой за все это, оно того стоило. Когда наступает ее очередь пропускать кон в игре, рассчитанной на четверых, она все же выходит, наконец, на террасу, о которой так много слышала от Вэй Ина. Квартира находится на двадцать четвертом этаже, и у нее дух захватывает от открывающегося вида на Токио. Она не думала, что когда-то этот город станет для нее родным, но, кажется, это случается в эту весеннюю ночь. В момент, когда она меньше всего этого ждет. На высоте дует прохладный ветер, и Вэнь Цин с удовольствием подставляет под него лицо. Досюда не долетает шум дорог и звуки города — только свист ветра. Кажется даже, что переливающееся вокруг поле огней издает какой-то легкий гул вместе с мерцанием. — Я же говорил, эту квартиру можно снимать уже только ради этой террасы, — раздается у нее за спиной голос Вэй Ина. Вэнь Цин оборачивается, не скрывая улыбки. — Тут я с тобой соглашусь. Здесь очень красиво. Вэй Ин тоже улыбается и подходит ближе, заглядывая за высокий парапет. — Надо будет затащить сюда Цзян Чэна. Он, наверное, до сих пор боится высоты, — говорит он. Они какое-то время молчат, думая каждый о своем и рассматривая утопающий в огнях город внизу. Никогда не спящий. Никогда не бывший ближе, чем сейчас. — Я хотел спросить тебя, — произносит Вэй Ин, опустив голову. За выбившимися из заколки прядями Вэнь Цин не видит его лица. — Что? — спрашивает она, нахмурившись. — Ты не будешь против, если я… если мы… В общем, когда все будет хорошо с работой, на которую у меня теперь есть время, благодаря Лань Чжаню, я хотел бы официально усыновить А-Юаня. Вэнь Цин отворачивается, пряча улыбку, хотя Вэй Ин на нее не смотрит. — Он и так, по сути, твой сын. Какая разница, что написано в бумажках? Вэй Ин смеется. — Да, но я хотел бы съездить с ним в Китай. Знаешь, вернуться туда на время, посмотреть, показать ему. Он почти ничего не помнит, так как был слишком маленьким, когда мы уехали. — А А-Фэй? Вэй Ин пожимает плечами. — Лань Чжань и так ее официальный опекун. Думаю, со временем либо он, либо я сможем ее удочерить. Если нам вдвоем дадут эту возможность, во что я пока не верю, хотя Сяо Синчэнь пообещал выяснить все и попробовать помочь, будет просто прекрасно. Вэнь Цин фыркает и слегка пихает его плечом. — Конечно, я не против. Только сами разбирайтесь с тем, как вы будете объяснять детям, почему у них два отца. Она поворачивает к нему голову. Вэй Ин смотрит на небо, убирая с лица мешающие волосы. — Пока они такого вопроса не задавали, — с улыбкой отвечает он. — Думаю, эти дети уже привыкли к тому, что у нас странная семья. Вся. Целиком. Вэнь Цин слышит осторожные шаги и оборачивается, видя вышедшего на террасу Лань Чжаня. Он подходит ближе, и Вэй Ин, не глядя, шарит рукой за спиной, пока Лань Чжань не переплетает с ним пальцы. — Там уже моя очередь? — спрашивает Вэнь Цин. — Мгм. Она кивает и решает вернуться в гостиную. У самой двери она оборачивается, чтобы бросить еще один взгляд на город и ночное небо. Вэй Ин уже развернулся к Лань Чжаню и теперь стоит в кольце его рук, закрыв глаза и с улыбкой прижимаясь виском к его щеке. Вдалеке переливается яркими синими звездами Токийское Небесное Дерево. Здесь, на высоте, не слышно ничего, кроме ветра и стука собственного сердца. * * * Все истории когда-нибудь заканчиваются. Некоторые остаются в наших сердцах на всю жизнь, а некоторые будут жить и после нас, передаваемые из уст в уста. Вселенная бесконечна, мир огромен, и мы никогда не сможем постичь все его тайны до конца. Может, где-то есть другие мы. Может, где-то есть другие они. Ведь почему-то, встретив на улице случайный взгляд, нам порой хочется остановиться. Обернуться. Сказать «я так долго тебя искал». Истории заканчиваются. Некоторые происходят рядом с нами. Некоторые — в других мирах, о которых мы можем только догадываться. Никто не может с уверенностью сказать, что что-то никогда не случалось и является лишь чьей-то выдумкой. Выдумка или реальность — однажды тронувшее наше сердце навсегда останется с нами. Возможно, даже изменит. И мы станем лучше, чем были вчера. Разве это не магия? Нечто, что не поддается объяснению науки. Вечером я закрываю свой магазинчик, оставляя за его дверями еще не написанные и никем не отправленные письма, еще не высказанные слова, еще не выплаканные слезы. Они будут дожидаться момента, когда кто-то будет готов выразить свои мысли или рассказать свою историю. Токио встречает меня пестрящими улицами и запахами весны. Самый своенравный, гордый, непокорный город мира, который освещает небеса по ночам своими огнями, соперничая со звездами. Город, в котором хочется потеряться. Идущие навстречу люди не боятся смотреть мне в глаза и не отводят взгляды, когда я улыбаюсь им. Когда ты идешь по Токио в одиночестве, так происходит всегда. У каждого, кого я вижу, за плечами своя история. И каждая — прекрасна. А это — мое письмо. И сегодня я заканчиваю его, надеясь лишь на то, что кому-то станет немного теплее. Помните о том, что для кого-то ваша улыбка — главный свет в этом мире. Помните о том, что написать и отправить письмо можно, даже не зная точного адреса. Это я и делаю. И я знаю, что оно дойдет. Один человек однажды сказал мне: «Реставрации поддаются не только памятники архитектуры, старинные книги, инструменты и древние росписи, но и жизнь». У судьбы всегда найдется что-то, что сможет нас удивить. Я не умею петь или сочинять музыку. Не умею выражать чувства танцем. Не умею рисовать. Но у меня есть слова. И это — тот подарок, сделать который мне под силу. Сложить их, словно мозаику, из разрозненных мыслей, записать и дать им жизнь. Это — мой подарок тебе. За то, что сегодня я лучше, чем вчера. За то, что это я могу произносить каждый день, пока дышу.С благодарностью и любовью,