Ворон и его Надежда

      Книга, которую ты сам придумал, совершенно не интересна. А те, которые скопировал от других авторов других миров, уже не похожи на оригиналы. Это пустой набор текста, лишенный духовности той или иной эпохи. Но Варанару было все равно, что читать. После стольких перерождений, разнообразных ситуаций, похожих и не похожих друг на друга, он уже не восхищался ничем.       Мир тоже получился пустым. Лишенным яркости, чувств, эмоций. Даже Найда, которая казалось в первые дни радовалась собственному дому, пусть и такому странному, стала бледной частью этой пустоты.       Это понимала и она. Суп, приготовленный на обед, не имел вкуса, хотя будь она в родном мире, точно была бы уверена, что немного пересолила. Цветы, собранные в парке в квартале от дома не пахли. Птицы пели монотонно и совершенно одинаково, что синицы, что галки. А специально выложенное на блюдечко мясо и оставленное на подоконнике давно должно было протухнуть, но никакие следы порчи так и не тронули его.       — Чаю навести?       — Да.       — А что к нему подать? Вафли или сушки? — Найдя не отставала от мужа. Старалась хоть немного растормошить это излишне правильное существо, делающее мир только для нее. Может любая другая молодая и самовлюбленная дурочка, начитавшаяся романов о любви и обрадовалась бы удаче быть женой демиурга, но только не Найда. Все слишком правильно, идеально, но без души. Нет надоедливых комаров, шума детворы, громких соседей через стену квартиры. Вместо хамоватой продавщицы безэмоциональная девушка в выглаженном фартуке. Продукты в магазине все не просроченные, нехватки товаров на полках нет, хотя и выбор тоже небольшой. Никто на улице тебя не толкнет, не нагрубит в автобусе, не дыхнет перегаром. Мир слишком идеальный, лишенный пороков в красок жизни. Пусть в нем нет темных сторон быта её родины, но нет и светлых пятен, вроде шума от ребятни за окном. Вместо этого дети ходят спокойно и чинно, как аристократки на прогулке. Нет улыбок влюбленных, этого особого переглядывания между парнем и девушкой в парке. Только молчаливое протягивание цветов, такое же молчаливое принятие и уход парочки вместе, но даже не держась за руки.       — Что тебе угодно. — Но еще неприятней эта излишняя уступчивость Варанара, взявшего себе новое имя — Валерий. И только для неё и в мире Уны он продолжал называться по старому.       Она могла поступить, как делают все обычные девушки или женщины. Начать скандал, устроить истерику по поводу того, что он не обращает на не внимание, ему плевать на все. Но творец наградил Надю поистине ангельским терпением. Она лишь вздохнула, понимая, что разморозить это сердце будет не просто, и принесла Варанару и то, и то. И даже добавила в чай дольку лимона.       Подойдя к нему, поставила поднос со сладким на журнальный столик, переставила чашки, добавила сахару в них. И не заметила, как он чуть скосив глаза от книги смотрит за каждым её действием, пытаясь угадать настрой жены.       — Вкусно? — Этот вопрос она задавала каждый раз, когда подавала ему что-то, что готовила сама. И он всегда отвечал одинаково.       — Да.       Молодой демиург не знал, что можно сказать иначе. «Вкусно» — утвердительным голосом. А если у пищи нет вкуса? Это же вранье. «Нет» или «не вкусно» — он же не уверен, что это так, да и не хотел расстроить Найду. Она же так старается для него. Поэтому приходилось говорить то, что говорил всегда.       Может стоит что-то добавить при ответе на её вопрос? Но ведь его ответ содержит наибольшее количество информации, чтобы понять, что ему нравится её готовка. Перефразировать? А зачем? Чтобы успокоить её? Убедить в искренности его слов?       Варанар поднял взгляд на свою женщину. Исхудала. Появились скулы. Она была такой в тот день, когда они впервые встретились. Но при этом в её глазах всегда сохранялся огонек тяги к жизни. А сейчас он медленно гаснет. Становится таким, какой у всех тех, кто живет вне этой квартиры. Она становится пустой куклой. Марионеткой, которую надо дергать за ниточки, чтобы она жила. Пока еще её смысл жизни в заботе в нем, но демиург видел, что с каждым днем надежда вернуть его прошлого умирает её глазах.       Он отставил чашку, сложил ладони вместе, немного посидел так, задумчиво и раскрыл их. Пестрая бабочка, чьи цвета так и не насытились яркостью, а тело жизнью. По его воле она взлетела, совершила круг над ним, села на край чашки Нади, вспорхнула, и чуть только Варанар растерял концентрацию, упала мертвой на ковер.       — Зачем ты это сделал? — тихо прошептала Надя, глядя на неживое насекомое.       — Зачем? — Варанар не понял смысл этого вопроса. Она же любит смотреть на красивых с её точки зрения существ? Так зачем спрашивать значение создания объекта мира? Просто демиург решил выпустить в мир еще одно существо. Надо было только подкорректировать его продолжительность жизни, чтобы оно не умирало сразу по разрыву контроля за движением насекомого, а успело вылететь в окно. А там Найда все равно не увидит, что станет с ним.       — Зачем создавать то, что не будет существовать, жить, развиваться без твоей воли? Зачем нужен такой мир? — Женщина сокрушенно покачала головой.       — Зато он совершенен. Он полностью продуман и полностью подчинен моей воле.       — Нет. Он не идеален. Не идеален с точки зрения самостоятельного существования. Признай, ты тоже это понимаешь. Просто не хочешь признать ошибки.       А ведь она права. Варанар про себя согласился с женой, что его старания пошли прахом.       — Найда, первые миры всегда, у всех творцов полны нелепостей и недочетов. В этом ты права. Это тоже часть обучения становления демиургом, познать который мы можем только сами. И я пока не знаю, как запустить здешний механизм жизни. Не просто жизни живого, согласен, в этом тоже есть моя промашка. Есть нечто, что не заметила даже ты — я не смог оживить само время. Я сделал многое, вычислял, вымерял, познавал общепринятые и тайные учения о сущности мироздания, учел все законы, положенные для мира типа «Земля», чтобы создать этот мир. И не знаю, где мог ошибиться.       — Но тебе же предлагали взять брошенную заготовку и переделать её по своему.       — Надежда вспомнила обрывок старого разговора Ивана и Варанара. — Ты же мог поступить так?       — Мог. Но это не тот мир. Он бы не стал походить на тот, в котором ты привыкла жить. — Ей показалось, или в голосе демиурга промелькнуло сожаление?       Она смотрела на этого бедного, несчастного создателя, мужчину, которому пришлось признать свои ошибки. Признать перед женщиной, ради которого он пошел на безумство и стал демиургом. Стал существом, отдавшим свою сущность, душу ради возможности подарить её мир. Может даже тысячи миров. И женщина, ради которой он отказался от самого себя, просто ткнула этого несчастного в его ошибки. Оправдывать его, подбадривать теперь бесполезно. Это только больше подорвет его самолюбие. Есть оно у безэмоционального творца или нет — не важно. Надежда может поступить, как поступали все великий женщины великих людей — мягко подтолкнуть мужа на верную мысль.       — Теперь я поняла. — Она начала издалека. — Поняла то, что тебе хотели сказать другие творцы. Да, я слышала ваш разговор тогда. Я знаю, чего не хватает миру.       — Чего же? — Может Надежде вновь показалось, но Варанар явно заинтересован и надеется получить великое откровение, которое изменит их будущее. Ибо в этом замершем мире нет будущего. Только настоящее, именно в данный момент и в данное время.       Но что же ответить? Внутренне Надежда металась, не представляя, как высказать свою мысль. Умом и сердцем она понимала, чего ожидает Варанар и что должно прозвучать. Что должно оживить мир. Но выразить это словами тяжело.       Она села рядом, прижалась к нему, прислонила голову к плечу. Долго пришлось ждать, пока он обнимет её, немного наклонит свою голову, поцелует макушку, помня, как они зачастую сидели вот так в её бывшей комнатке в трактире. И только тогда она поняла, что нужно сказать.       — Желания. — Она выбралась из их объятий, не заметив, как неохотно в этот раз Варанар отпустил единственное живое во всем его мире существо. — Желания жить, веселиться, наслаждаться и любить. Желания умереть, плакать, горевать и ненавидеть. Эмоций, чувства, вера, свобода. Ты создал мир, ориентируясь на познания людей разных миров и эпох. Разных измерений. А мир должен быть уникальным в каждом случае, чем бы он не являлся на самом деле.       — Я не понимаю тебя.       Она взяла тело бабочки и посадила на руку.       — Оживи её.       Насекомое подобралось, встало на ноги.       — Теперь пожелай, чтобы она жила. Жила, как живут все бабочки. Летала, пила нектар, размножалась. Но чтобы все это не завесило от тебя, а было её собственным желанием.        Бабочка взлетела, сделала круг по комнате, нашла окно и стала биться об стекло. Надя встала и выпустила её.       — Демиурги так и не объяснили тебе простой истины. У всего на свете должен быть не просто смысл в существовании, но и желание жить.       — А чего бы хотела ты? — Неожиданно спросил Варанар.       — Не поняла? А! Хотела помочь тебе. И кажется смогла сделать первый маленький шаг. — Впервые за весь этот непростой разговор Надя улыбнулась. И Ворон долго не сводил взгляда с этой легкой улыбки женщины, стоящей у распахнутого окна. А комната наливалась запахом цветущей под окном сирени. Впервые цветы дали настоящий аромат, откликнувшись на желание демиурга, чтобы кусты сами насыщали воздух ароматом весны, мая.       — Тебе ведь не нравится этот мир? Эта эпоха, так похожая на твое прошлое? — Варанару показалось, что он ощутил недовольства этим незавершенным черновиком? А ведь и правда. Этом мир всего лишь черновик для настоящего мира. Его еще можно переписать, пока в нем всего три по настоящему живых существа, два из которых он только что создал сам. И еще можно все изменить и сохранить его первые творения, чтобы они стали первопроходцами в новый, совершенный мир. Пусть они будут вместо кошки, которую принято впускать в новый дом.       — Нет. Я когда-то мечтала очутиться во времена Пушкина, Гоголя, Толстого. Да, пожалуй лучше девятнадцатого века нет на свете. Век перемен, расцвета культуры, искусства, и великих событий, подготовивших почву для смены эпохи и строя. Знаешь, в детстве я представляла себя боярыней, которую любит и уважает её народ и слуги. Я бы учила крестьянских детей, выращивала большой сад, разводила уточек. Таких маленьких, оранжевых, сизых, диких. У меня бы была большая библиотека, двухэтажный дом, прудик. Сад плодовых, чьи дары продавались бы в лавке в ближайшем городе.       Надя зевнула, прикрыв рот рукой.       — Ты устала. Иди сюда. — Демиург подошел к ней, обнял, повел в спальню.       — Нет. Я не устала.       — Тогда как думаешь, как мне заставить идти время? Как окончательно запустить механизм жизни?       Она хихикнула в кулачок, игриво поцеловала мужа в щеку. Организм старался справиться с наведенным сном, заставляя Надю творить маленькое шалости. И это нравилось Ворону. Он крепко обнял свою жену, уткнулся лицом в черные косы, стараясь подавить так некстати возникшую улыбку. Все таки он живой. Может и с искалеченной душой, забывший вкус жизни, но все такой же любопытный Ворон, справедливый, отзывчивый и очень добрый.       — Пожелай. Пожелай миру жить самостоятельно, ориентируясь на твои законы и правила. И пусть будет, что будет. Если мир создан правильно, без изъянов, которые могут развалить его, он просуществует долго. И пусть рано или поздно он погибнет, но ты увидишь, насколько существующие незаметные тебе недочеты фатальны. Ведь необязательно разрушение, апокалипсис произойдет сегодня или завтра. Может пройдет не один миллиард лет, пока неудачно поставленная молекула не пошатнет, только пошатнет цельность сущего. Точно! — спохватилась бывшая учительница. — Я же еще не приготовила ужин.       — Не надо. Ты и так целый день хозяйничаешь по дому. Отдохни, поспи. А я закончу свой первый черновик.       Надежда еще немного попротестовала, желая доделать все дела, но демиург все равно уложил её в кровать.       — Спи. Тебе надо поспать. А я пока постараюсь выполнить то, что ты хочешь, моя Надежда. Спасибо, что все время была со мной, даже когда я не чувствовал тебя, мой «маяк». Моя основа мира. Мира, созданного для тебя.