Не та пуля

      Так, в бытовых заботах революционер проводил день за днём. За прошедшее время Союз успел узнать, что Рейха вообще невозможно разбудить, а следственно и дать поесть, попить воды. Третий был в «спячке», как говорилось ранее. Дав этой тушке, лежащей на кровати, шуточное прозвище «Спящая красавица», Советы приводил дом в порядок, расставляя всё по местам, как нужно, а, может, и вспоминая о том, что какая-либо вещь в принципе имелась у него. К сожалению, сколько бы он не искал, книг с хоть малейшими сведениями о магическом оружии, болезнях разных сфер, не было. Советского начали интересовать все эти вещи, ибо чувствовалось, что ими пропитан весь нацист. Его интересовала эта загадочная, скрытная, а главное, как кажется, опасная личность, с которой в дальнейшем придётся сработаться. Хотелось раскрыть больше его загадок, а затем отыскать ключ от самой главной, он-то и откроет все оставшиеся двери, в которые ранее достучаться не смог.

***

      Проходит ровно три дня. Утро встречает немца яркими солнечными лучами. Они пытаются пробудить его от продолжительного сна и это выходит, хоть и не сразу. Фриц недовольно хмурится, чувствуя, как сильно затекли все суставы. Тот проснулся, продолжая лежать с закрытыми глазами, а в голове его крутились те самые дурацкие и глупые мысли, обычно приходящие к людям утром после хорошего вечера с алкоголем и развлечениями: «Где я? Боже, голова раскалывается. Сколько времени? Когда я вырубился? Что произошло?». Открывая глаза, Фюрер сразу жмурится, ведь их щиплет от яркого света, от которого Рейх уже успел отвыкнуть. Через несколько таких «попыток-не пыток» Третий приподнимается на локтях и может полноценно осмотреть комнатушку. Воспоминания резко впились острым осколком в сознание, заставляя самому себе дать ответы на несколько «пьяных» вопросов и понять в каком же ужасном положении, оказывается, он находится. Болезненно промычав, нацист падает обратно на спину, которая звучно хрустнула после этого. Расставив все свои обрывки воспоминаний в хронологическом порядке, ариец теперь может целостно видеть сложившуюся общую картину. Положительных прогнозов на будущее не было, ни одного варианта. Потянувшись, фриц услышал целую «симфонию» из хруста его суставов, что явно не доставляла удовольствия слуху. Постельное бельё теперь было чистое и ни одного бордового пятна на нём не было, что не ускользнуло от внимания фюрера. Бинты же были наложены аккуратно и не давили. Этот факт приятно удивил. А ещё одолевало чувство, будто не ел и не пил несколько дней. Нацист уже предполагал, что так и было, но полностью собраться с мыслями так и не смог.       Все рассуждения Рейха внезапно прервал русский, смело вошедший в комнату. Видимо, он не ожидал того, что Третий проснулся спустя столько дней и поэтому уже спокойно заходил к нацисту, чтобы проведать того, заранее зная, что его никаким шумом не разбудить. Лицо коммуниста на момент стало удивлённым, а потом приняло более невозмутимое выражение.       —Я-то уж думал, ты не оклемаешься, —надменно выдал революционер, подходя ближе к немцу, который, с трудом воспринимая на слух русскую речь, сидел на кровати, немного поджав к себе ноги.       —Wie viel Zeit habe ich geschlafen(Сколько времени я спал)? –голос оказывается ещё более хриплым, чем раньше, ведь им давно уже не пользовались.       Фюрер решает говорить пока на родном языке. На это СССР лишь снисходительно хмыкает.       —Drei Tage(Три дня), —кратко отвечает Союз, после чего, нехотя, продолжает.—Wie fühlen Sie sich(Как ты себя чувствуешь)? —тот делает свой взгляд более строгим и немного склоняется к лицу блондина.—Wagen Sie es einfach nicht, mich anzulügen(Только не смей мне врать).       Признаться честно, грубый голос Советов по совмещению с немецким языком звучал для Рейха действительно устрашающе, из-за чего тот немного прижал к себе крылья, уже заранее защищаясь.       —Alles ist gut(Всё нормально), —выпалил нацист, через секунду несмело и быстро добавив совсем тихим голосом.—Nur der Kopf tut ein wenig weh(Только голова немного болит).       В глазах русского ясно читалось замешательство. Советский непонимающе нахмурился и немного наклонил голову вбок:       —Was(Что)? — дело в том, что коммунист не расслышал то, что сказал Третий. Это, собственно, и не мудрено.       Ариец готов был провалиться сквозь землю от этой неловкости и страха перед Союзом, и это было понятно по тому, как он сжимает одеяло, впиваясь в него пальцами. Пока фриц находился в дезориентации, он не мог врать и как-либо контролировать своими эмоциями, что сейчас было видно. СССР со скрытым восторгом наблюдал за беззащитным состоянием нациста, которое охватило того полностью. Странно, но коммунист сейчас видел Рейха, но не такого, как всегда. В его глазах он не видел той смелости, излишней борзости и блестящей, прославляющей саму себя, самоуверенности. Страх, смущение, покорность—лишь это русский мог найти в Фюрере. Но всё же не поверив, революционер сослался на то, что нацист ещё не пришёл в себя, поэтому так странно себя ведёт.       —Mein Kopf tut ein wenig weh, sage ich(Голова немного болит, говорю).—в голосе Третьего подскочило пару истерических ноток, которые сразили Союза на повал.       Да уж, не ожидал он такого от немца. Но сам Советы не поддавался удивлению и, смерив арийца настороженным недоверчивым взглядом, сказал уже на русском языке:       –Ну, это пройдёт быстро, — «обнадёжил» Советский, после чего сразу перешёл к другой теме. –Я так понимаю, ты от еды не откажешься? — скорее утверждал, чем спрашивал большевик.       На это ему в ответ был слабый кивок. Испуг и робость в лице Третьего постепенно начинают сменяться на запутанность и задумчивость. Это не ускользает от внимания коммуниста, но тот лишь говорит, да погромче:       –Так и будешь сидеть что-ли? Вставай давай, — обращает на себя внимание он.       Нацист беспрекословно повинуется словам революционера с видом «Потому что мне просто не нужны лишние проблемы и конфликты с тобой, я всего лишь делаю тебе одолжение». Усмехнувшись с такого, русский понял, что прежний Рейх «возвращается». Союз даже не знал, радоваться этому или наоборот. Встав на обмякшие, слабые ноги, Фюрер чуть не упал, но всё же отправился вслед за Советами на кухню, где уже был готов завтрак. В последние несколько дней Советский стал просыпаться намного раньше, соответственно, и все дела выполнялись ни свет, ни заря. Но в этом был огромный плюс, — весь день можно было провести буквально в безделии, просто отдыхая от всего произошедшего.       Через какое-то время за кухонным столом сидел довольный и бодрый коммунист, охотно поедающий свою порцию, а супротив него немного хмурый фриц, что с некой аристократичностью в движениях так же ел манную кашу. Нет, он не кривлялся, никак не возражал, просто спокойно ел, при этом не отставая по скорости от большевика. И этому есть своё объяснение. Голод не тётка, пирожка не поднесёт. Хотя, у голода есть польза в некоторых случаях, как и продолжение у этой незамысловатой пословицы. Но сейчас не о пользе голода, ведь любой из нас наверняка захочет есть после трёх дней без пищи, даже, если всё это время ты спал непробудным сном. А революционер лишь радовался тому, что крылья Рейха перестали линять. Физическое состояние арийца за дни «спячки» значительно улучшилось, раны пришли в более хорошее состояние, за счёт щепетильного отношения к их лечению. За завтраком русский намекал, как мог на то, что стоило бы сказать «Спасибо» за это, но Третий был упрям и неприступен, как гора, смотрел на Союза, мол: «Дурак, я тебе ничего не должен». В конце концов Советы оставил свои попытки заставить арийца отблагодарить его. Вскоре нацист стоял у раковины, моя посуду, пока Советы подметал пол. Никто и представить себе не мог, что эти двое смогут добиться такой спокойной обстановки, даже домашней. На время им нужно было стать союзниками. Общий враг всегда объединяет, а в нашем случае, тот самый враг, — это магия крылатой любви.       Через небольшой промежуток времени оба опять сели за стол ровно друг напротив друга, только в этот раз с другой целью. Нужно было обсудить, когда пойти на рынок с «волшебными прибамбасами», как это назвал Советский у себя в голове.       — А теперь, друг мой сердечный, — как бы сказал ариец, Союз со своим «колхозным» произношением автоматически заменил букву «ч» на «ш». — вопрос на засыпку: когда пойдём?       Судя по тому, что Советы стал говорить менее официально и холодно, он расслабился и чувствовал себя рядом с нацистом вполне комфортно. Даже другом назвал, хоть и саркастично, это просто вылетело само собой. Почему-то немца это смогло тронуть, он воспринял всё всерьёз в отличии от Советского. И если разумные мысли говорили: «Ничего себе! Было бы хорошо снова завести дружеские отношения», — то магия, что была так ненавистна фрицу, будто колола иглами изнутри, давила на грудь, из-за чего дыхание становилось сбитым и частым. От противоречий внутри себя, да на такую тему, бледные щёки покрыл лёгкий румянец, что, как назло Фюреру, был очень даже заметен. Тянущее где-то под рёбрами разочарование в себе и своей податливости к манипуляциям магии Любви пожирало арийца, при этом заставляя думать о своих чувствах к большевику.       — Ты чего? — голос коммуниста вывел Третьего из, начинающих преобретать мечтательный характер с участием самого русского, мыслей.       Нет, Союз не был глупым, скорее строил из себя такого. Советы понимал, что румянец на щеках арийца никогда просто так не появляется, и догадывался, из-за чьего это воздействия, но конкретно саму причину не мог разобрать.       — А? — нацист повернул голову в сторону Советского, перестав «пилить» в столе дырку, и, столкнувшись взглядами с коммунистом, ещё немного покраснел.       Увидев реакцию Фюрера, русскому так и подумалось:       — Совсем ты что-то замечтался. Интересно, о чём? — чуть обветренные губы русского растянулись в разносторонней ухмылке. Были в ней и нотки дружеского подкола, и настоящего жестокого издевательства, что ранило и заставило оторваться от любовных мечтаний.       — Ни о чём таком, что тебе обязательно нужно знать, — задержалась небольшая пауза. На Рейха она давила, а революционер с удовольствием наблюдал за состоянием Третьего, который был зажат между здравым мышлением и, сносящими крышу, эмоциями.       — А если мне это обязательно нужно, — через какие-то минуты выдал большевик, сделав особый акцент на предпоследнем слове.       — Не нужно это тебе! — уверенно, быстро, но в то же время недовольно и смущённо процедил сквозь клыки ариец.       — О, как сразу на нашем хорошо заговорил! Почаще бы так, глядишь, тебя потом от настоящего русского и не отличат, — продолжал свои «птичьи трели» Союз, всё увлечённей заливаясь своей незамысловатой, но так действующей на нервы, «песенкой».       — Замолчи свой рот! — непонятно: от растерянности или своей излишней и смешной в этой ситуации вежливости нацист перепутал слова. — Как у вас там говорят? Меньше знаешь, лучше спишь?       От заменённого слова и немецкой невинности, смешанной со строгостью, Советы невольно усмехнулся, сдерживаясь от того, чтобы прыснуть от смеха.       — Спасибо за беспокойство и заботу, конечно, но сплю я и так хорошо, — не-е-ет, для завершения своего недо-издевательства Советский должен сказать хоть ещё одну колкость. — Ты так и не можешь нормально нагрубить? А вот и правильно, в твоём положении лучше такого не делать, иначе огребёшь, сам знаешь от кого, — на этом коммунист решил поставить точку и дальше говорить нормально.       Как же легко было взбесить Фюрера., а точнее, его оболочку. Внутри тот был спокоен, и огонёк ярости только начинал развиваться. В этом образе смешивалась настоящая и фальшивая личность фрица, создавая образ человека холодного, но и вспыльчивого одновременно. Врать и показывать именно ярость, было самым лёгким из всех остальных возможных вариантов.       В помещении установилась тишина, в воздухе так и веяло напряжением, что излучалось целыми волнами от Рейха. Третий сидел, закинув одну ногу на другую и сложив руки на груди. Он прижал к спине крылья, из-за чего вальяжная по задумке поза смотрелась скованно. Нахмуренные брови подбавляли к образу хмурости, а в глазах сейчас, будто среди свинцовых туч, сверкали молнии.       — Пойдём завтра утром. — сказал, как отрезал, ариец, дав понять СССР для чего нужен был этот диалог.       «Просто сделай вид, что той части разговора не было, чёртов русский», — мысли нациста в приказном тоне скрывали за собой простейшую просьбу.