Не та пуля

      Союз резко прижимает арийца спиной к широкому стволу дуба, чуть-ли не впечатывая в него хрупкое тело нациста. Советы смотрит на него строго, с жаждой и, едва-ли скрываемой им, похотью. Окидывая немца взглядом с ног до головы, коммунист задерживается на его глазах, усмехается, чувствует своё превосходство. Фриц плотно прижимает к своей спине крылья. Чтобы посмотреть на лицо Советского, нужно поднимать голову, и всё благодаря колоссальным различиям в росте. Страх и в то же время приятное, неизвестное Фюреру, тянущее чувство внизу живота, постепенно начинающее, будто завязываться там в плотный узел, одолевает Рейха. Щёки его стремительно краснеют, Третий в смущении, недоумении, что с ним происходит. А этот взгляд русского… ох, ариец совсем ничего не понимает! Точнее, не хочет понимать, но точно чувствует, что ничего хорошего из этого не выйдет. Дыхание нациста становится более томным, в груди приятно сводит, так же сильно, как и в паху. Крайняя близость с революционером заставляет сердце фрица трепетать, а разум постепенно затуманивается похотью, такой невинной по сравнению с грязными мыслями большевика.       Советский, недобро ухмыльнувшись, наклоняется к раскрасневшемуся Фюреру:       —Хочешь меня? — сладко шепчет на ухо немца коммунист, опаляет горячим дыханием кожу Рейха, уже успев аккуратно спуститься чуть ниже, почти утыкаясь носом в шею.       Советы незаметно обвивает руками тонкую талию арийца, вскоре начинает чуть прижимать к себе, тереться, как бы дразня, возбудившегося от одного только его заманивающего голоса, нациста. Внизу живота начинает до боли сводить, заставляя немца податься к Советскому, смущённо простонав:       — Ja… — тот немного протягивает последнюю букву, томно выдыхая, тем самым давая русскому полное право вытворять с собой, что только ему вздумается, обмякает, тает во власти коммуниста.       — Попроси своего Господина, давай, — продолжает шептать революционер, желая довести пассива до апогея возбуждения, чтобы тот молил о начале.       — Господин, умоляю Вас… — с трудом выдавил из себя фриц чуть дрожащим голосом, ощущая, как чужие руки продвигаются вниз от талии, намереваясь позволить себе дальнейшие шалости.       — Хороший мальчик, — большевик растянул губы в удовлетворённой улыбке, после чего сжал филейную часть Фюрера сквозь ткань галифе, чем вызвал у него непристойный протяжный стон. — Проси больше, — требовательно говорит коммунист, продолжая мять чужую задницу. Действия Советов доводят Рейха до высшей точки желания разврата, и тот начинает сильнее тереться и ластиться к русскому, чувствуя, как детородный орган упирается в ширинку.       — Хозяин, — чуть громче произносит ариец, шумно вдыхая и выдыхая, из-за чего грудь, которой тот беспрестанно льнул к телу Советского, то поднималась, то опускалась. — пожалуйста… — нацист нетерпеливо стонет, пытаясь как можно лучше спровоцировать партнёра.       Союз же стоек и обладает опытом, хочет поиграться и разнообразить, как он понял, первый раз немца. Ладонь русского проскальзывает к ширинке галифе, в которые был облачён фриц, и нащупывает твёрдый бугорок, начиная ласкать тот одной рукой, немного надавливает на него, показывая свою навязчивость.       — Bitte, noch. Ja… Noch. (Пожалуйста, ещё. Да… Больше.) — срывается с уст Фюрера, вперемешку со стонами. Он абсолютно не может себя контролировать, не может здраво мыслить на данный момент. Всю холодную оболочку за несколько мгновений смогли растопить.       Русский, сдерживаясь, чтобы хищно не облизнуться, наблюдал за Рейхом, попутно с этим расстёгивая ширинку на штанах арийца, затем маленькую пуговицу, что была над ней. Его движения были уверенные, руки не тряслись. Союз растягивал, как сладкую карамель, удовольствие, наслаждаясь предвкушением. Вот коммунист бросает ремень Третьего рядом с корнями дуба, пока немец, тяжело дыша, хочет скорее приступить к главной части, чего не допускает большевик, говоря всеми возможными жестами воздержаться от резких решений, поддаться сейчас его «плану». Штаны не спадают с бёдер арийца, держатся «на честном слове». Советы снова обхватывает талию нациста, только в этот раз крепче, и, прижимая к себе, постепенно затягивает в поцелуй. Он нагло «исследует» ротовую полость фрица, обводит своим языком вокруг острых клыков, после, сплетая их языки, пока сам аккуратно спускает Фюрера вниз, давая понять, что нужно принять положение полу-лёжа, облокачиваясь спиной о дуб. Когда Рейх выполняет его «немую» просьбу, Советский собственноручно раздвигает ноги немца и отстраняется от его лица, из-за чего от одного языка к другому протянулась тонкая нить слюны, которая моментально разорвалась.       Рейха, как оказалось, очень легко довести до того самого апогея, чтобы он, издавая стоны, чем-то напоминающие жалобное скуление, смотрел на свою желанную пассию глазами, в которых буквально написано: «Возьми меня, сотвори со мной самое развратное, на что ты способен». Третьему абсолютно без разницы в эту секунду, кто он для Советского: бесплатная игрушка для утех, или же правда тот, к кому он испытывает настоящие чувства. Желание и только оно перекрыло доступ ко всем приличным мыслям.       Медленно снимая с ног арийца высокие лакированные сапоги, Советы и сам сдерживается, чтобы не накинуться на свою «жертву». Вскоре СССР начинает спускать с нациста галифе, перед этим намеренно цепляет резинку трусов своими пальцами, а после отпускает, заставляя её с характерным провоцирующим звуком удариться о кожу немца. На это с его стороны послышался резкий вздох, плавно переходящий в стон. Бросив штаны рядом с сапогами и поясом фрица, русский вновь подбирается к нему вплотную, смотря в серо-голубые глаза, будто желая загипнотизировать. Фюрер смотрит в ответ преданно, с верностью, любовью. Это странно для коммуниста, это чуждо ему, и в конце концов он упускает это из своего внимания, целиком и полностью отдаваясь порочности. Большевик ставит руки по бокам от тела немца, упираясь о ствол дерева, в то время, как сам нацист неуверенно кладёт руки на широкие массивные плечи Советов. Касания арийца почти невесомы, но ощущаются Советским ярко, он хочет запомнить каждое его действие. Коммунист снова приближается к лицу Фюрера, воссоединяет свои губы с чужими в поцелуе, наполненном страстью русского и робостью фрица. СССР заставляет Рейха приоткрыть рот, он поддаётся, слушается его беспрекословно. Язык коммуниста опять начинает уверенно проталкиваться в ротовую полость Третьего, отвлекая от того, что сейчас русский уже начинает расстёгивать ширинку на собственных штанах, убрав ладони с дуба. Слыша быстрый «вжик» от молнии одежды, ариец пытается посмотреть вниз, но ничего не выходит, ведь революционер начинает целовать ещё напористей, пока его руки уже спустили собственное нижнее бельё вниз, открывая вид на фаллос, мягко говоря, весьма немалых для нациста размеров. Рейх потянулся к тонкому пояску, что был на уровне его талии, тем самым образуя некий «подол» из гимнастёрки, который доставал нацисту до средней трети бедра. Хотел он было его расстегнуть, чтобы в дальнейшем снять с себя верхнюю часть одежды, как Советы останавливает его, накрывая чужую кисть своей. Видимо, хотел оставить гимнастёрку с фуражкой на Третьем, или же хотел обнажить его до конца сам. Советский разрывает поцелуй и вдыхает воздух огромными глотками. Только появилась возможность, нацист, восстанавливая дыхание, устремил свой взгляд вниз и, увидев размеры того, что в скором времени должно было оказаться в нём, немного сконфузился, но в тот же момент Союз, взяв за бёдра, немного приподымает фрица и ставит спиной к себе. Фюрер же специально выгибается в позвоночнике, стараясь сделать так, чтобы его поза выглядела как можно вызывающе, оглядывается на русского через плечо, показывая, что уже не в силах выдержать. Коммунист, чувствуя, как возбуждение накатывает новой волной, понимает, что ещё немного, и сорвётся, в итоге жёстко отымев арийца. Не позволяя себе такого, большевик прижимается к нацисту сзади, забираясь одной рукой под «подол» и поглаживая ярко выраженные бёдра немца, иногда переходит на паховую область. Наклонившись ниже, революционер прикусывает мочку уха фрица, от чего тот мычит, и поднося три пальца к его рту, уже понятно, в каких целях, спускается к шее Рейха и принимается лизать её. Ариец краснеет ещё пуще, стонет, трётся о стояк Советов, вздыхая от того, как язык русского ловко проскальзывает по коже, оставляет влажные следы. Становится до ужаса жарко. Посмотрев на то, что ему предоставили сосать, нацист приступает к исполнению «приказа» Советского. Пальцы коммуниста иногда упирались в гланды, что вызывало у немца слабый рвотный рефлекс, который тот без особого труда сдерживал, попутно стараясь не особо громко стонать. Слюна Фюрера становится густой, революционер вынимает пальцы изо рта фрица и нехотя отрывается от его шеи. Ловко стянув трусы вниз с Рейха, большевик приставляет один палец к проходу, начиная медленно вставлять его, проходя всё глубже, и вскоре включает в процесс второй, делая ими движение похожее на то, как ножницы режут бумагу. С губ Третьего слетел уже болезненный тихий стон с некой ноткой смущения, и тот начал немного елозить подушечками пальцев по коре дерева, как кошка. Услышав тихий всхлип, Советы уткнулся носом в плечо арийца, нежно шепча:       — Тише, успокойся, сладкий, — действия Советского вновь стали неторопливыми и бережными. — Расслабься, — перестав делать «ножницы», коммунист прошёл в тугое колечко мышц третьим пальцем, окончательно растягивая, чем вызвал у немца ещё больше слёз и стонов.       Прекратив шкрябать по стволу дуба ногтями, нацист всё-таки попытался расслабиться, что у него, хоть и с трудом, но вышло. Вскоре тот получал от этого удовольствие, несмело постанывал, но когда революционер попал ровно в «заветную» точку, даже немного вскрикнул, подавшись навстречу. Приметив это для себя, революционер продолжает растягивать Фюрера, каждый раз попадая в нужное место и вызывая у напарника громкие стоны, что были подобием музыки для слуха большевика. Всё-таки Советы немного увлёкся.       — Ngh, halt (Нгх, прекрати). — еле как вытянул из себя Третий, сжимая челюсти.       Рейх был на пределе, а чувствовать унижение от того, что так быстро кончил, ещё даже не перейдя к главному, желания не было. Фюрер достаточно хорошо подготовлен, как в сфере физической, так и в моральной. Правда, для фрица позорно, что надолго его не хватило. Член предательски пульсировал, требуя разрядки.       Опомнившись, Советский вынимает пальцы из нутра нациста, из-за чего слышит от него несколько разочарованный вздох.       — Ох, извини, просто твои стоны. заслушался, — провокаторски отвечает коммунист, кусая немца за край уха и чуть оттягивая.       — Dann höre ich auf (Тогда я перестану)… — Рейх не договорил, рвано выдыхая. На глаза навернулись слёзы возбуждения, нет, он не мог сдержаться.       В революционере просыпается трепещущая тяга к большему доминированию, он чувствует власть над этим дрожащим от пошлого желания тельцем. Соблазняющий, немного хриплый, басистый голос подливает масла в огонь, что образовался в сердце блондина. Раздвинув упругие ягодицы, большевик входит наполовину длины, но уже сменяя пальцы на половой орган. Советы прекрасно понимает, почему ариец просил остановиться и буквально назло ему делает это. Нацист ахнул и, запрокинув голову назад, выгнулся дугой от боли, тем самым делая для себя только хуже. Из глаз новой порцией брызнули слёзы, немец жалобно всхлипывал. Узел в паху внезапно ослаб, а по внутренней стороне тощих бёдер струйками потекло семя фрица. Узкие стенки Фюрера плотно охватывали детородный орган Советского, он с утробным рычанием выдохнул от наслаждения, продолжая успокаивать Рейха. Всё-таки совесть немного грызла, когда открылась возможность увидеть личико, по щекам которого скатывались хрусталлики слёз.       — Тш-ш-ш, — чуть прикрыв глаза, революционер оставил мокрый поцелуй на шее нациста, руками пробираясь вверх и сквозь ткань гимнастёрки лаская твёрдые бусинки сосков.       Третий вздрогнул, по спине прошлись мурашки, из уст снова вытянули протяжный, но несмелый стон, тело обмякло, давая плоти большевика войти глубже в нутро. Русский аккуратно толкнулся в первый, второй раз, пытаясь найти ту слабую точку, пока немец привыкал к новым ощущениям. Было немного противно и неприятно, когда внутри находилось что-то скользкое, продолговатое и слишком уж большое. Головка полового органа Советов ударилась в чувствительную точку, и ариец, закатывая глаза, сильнее вцепляется в кору дерева, издав новый стон. Ладонь Советского обхватывает член фрица, начиная нежно водить вверх-вниз, в такт своим толчкам.       По полю разносились громкие стоны, означающие скорое приближение оргазма, Фюрер захлёбывался в них, не имея возможности равномерно дышать. Пошлые шлепки, хлюпанья, мольбы Рейха двигаться быстрее вкупе с ними были так же отчётливо слышны, сподвигая коммуниста ускорять темп. Жарко, капельки пота стремительно стекают вниз, тело будто горит, заставляя Третьего извиваться и изгибать спину. Расстегнув пуговицы и спустив гимнастёрку с немца, революционер оставляет укусы на девственно-нежной бледной коже арийца, сразу зализывая ранки, образовавшиеся после них. Вблизи двух фигур воздух наполнен лёгким паром и душностью, запахом секса.       — Ich l-liebe dich, Union (Я л-люблю тебя, Союз). — еле как смог сказать Фюрер, двигая бёдрами навстречу толчкам большевика.       — Я тоже, — пыхтя, Советы отвечает, не прекращая движения и наоборот — только сильнее прижимая к себе чужую тушку.       То, что сейчас было — не по-настоящему. Фальшивка, ложь, враньё… Проснись.