Параллель

Пролог

Жарко. Ему очень-очень жарко. Воздух вокруг не просто теплый — раскаленный, горячий, и все тело тоже горячее. На коже — испарина липкая, а голова трещит так, что от одной мысли о том, что нужно открыть глаза, начинает натурально подташнивать. Он заболел, у него температура. Он заболел, подхватил все-таки один из вирусов, разгуливающих по Ханчжоу. Или это все кеды, которые пару дней назад промокли так, что носки можно было отжимать, а пальцы на ногах были ледяными, и их противно покалывало, когда он, трясясь всем телом, влез под горячий душ. За-бо-лел. В универе хвостов наберется, и на работе по головке тоже не погладят. Вот же... Глаза Цзянь открывает медленно, с трудом разлепляя припухшие веки. Потом так же медленно моргает, убеждаясь: то, что он видит — не следствие температурного бреда, не галлюцинация и не сон. Еще раз моргает. Еще и еще... Если ты поутру открываешь глаза и понимаешь, что вместо собственного дома проснулся черт знает где — только и остается, что моргать. А это точно не его дом: даже вот так, лежа на боку и вжимаясь лицом в подушку, он понимает сразу же. Даже вот так, когда перед глазами не вся комната целиком, а лишь кусочек. Пол каменный, выложенный крупными плитами. Не работающий камин. Пушистая шкура рядом с ним. Причудливая мозаика на стенах. Чужой запах на подушке. И сама подушка затянута в бледно-серую наволочку. У него таких сроду не было. Ни наволочки, ни камина, ни шкуры. От испуга и неожиданности всем телом дергает, и Цзянь, забыв про головную боль, резко подскакивает на кровати, озираясь. Огромная комната. Кровать, на которой он лежит, тоже огромная. Все в бело-серых тонах выдержано — это он между делом замечает, и на это ему, по правде говоря, глубоко плевать, потому что внимание тут же сосредотачивается на другом. Рядом с окном, наполовину прикрытым плотной шторой, небольшой круглый стол и мягкое кресло. А в кресле — какой-то мужик. Совершенно точно не знакомый. И Цзянь совершенно точно не хочет с ним знакомиться. Да и тот, похоже, желанием не горит. Сидит, вытянув и скрестив в лодыжках длинные ноги и умостив на животе книгу. Читает. Читает что-то, наверняка, пиздец какое интересное, потому что, заслышав шорох, особо не отвлекается: поднимает на секунду глаза, окидывает цепким взглядом и возвращается к книге. — Где я? — голос хрипит на пару тонов ниже обычного и предательски срывается в истеричные нотки. Вместо ответа — поднятый указательный палец: подожди. От книги он так и не отрывается. Неторопливо переворачивает страницу, всматривается сосредоточенно, а потом приподнимает на уровень глаз лист бумаги и читает уже его. Заорать бы. Вот просто взять и заорать так, чтобы в ближайшем полицейском участке услышали. Чтобы сразу куча дядек с оружием в руках, выбитая дверь, наручники и этот вот чтец с заломленными за спину руками. А потом короткая заметка в новостях: студент ханчжойского университета был похищен неизвестным с целью получения выкупа, но благодаря оперативно сработавшей полиции, уже освобожден, и в данный момент его жизни ничего не угрожает. Только вот... Раз: вряд ли его голосовых связок на такую громкость хватит. Два: судя по роскошной обстановке, этот, сидящий в кресле, на жизнь зарабатывает вовсе не похищениями малообеспеченных студентов. Не похож он на обычного бандита: слишком холеный. Белоснежные волосы, стрижка аккуратная. Черные брюки, черная шелковая рубашка. Рукава небрежно подвернуты, смяты, но и так понятно — вещи не из дешевых. Явно на заказ шитые, по фигуре подогнанные. Оно и неудивительно, с такой комплекцией только и остается, что на заказ шить: чтобы штаны на уровне щиколоток не заканчивались и рубашка в плечах не трещала. Не выглядят так бандиты, похищающие людей с целью выкупа. К горлу плавно подступает тошнота, а фантазия, взяв разбег, тут же разгоняется и несется в сторону самого плохого. Самого худшего. И очень логичного. Последнее, что Цзянь помнит, — он шел. Шел по темному переулку, внимательно глядя под ноги, чтобы не навернуться, запнувшись за одну из бесчисленных выбоин в асфальте. Шел, с удовольствием посасывая леденец на палочке. Шел, раздумывая как бы отмазаться от завтрашнего семинара в универе, к которому был не готов, и совершенно не обращая внимания на шаги за спиной. Тяжелые, размеренные. Они все ближе становились, все ускорялись. Чупа-чупс разливался на языке приторной сладостью со вкусом джек фрукта. А потом в голове, чуть левее темени, резко рвануло болью. И все. Тишина. Глухой вакуум. Серая комната и он. Он и, судя по обстановке, загородный дом или поместье. Где-нибудь далеко-далеко, где людей нет. Где ори — не ори никто не услышит. Где отличная шумоизоляция и, может, жуткий подвал, куда отправляются похищенные мальчишки, которые плохо себя вели. Которых этому жуткому типу сюда притаскивают для развлечения и которых никогда-никогда потом не находят. Он странный. Он очень-очень странный. Кожа загорелая, смуглая, но при этом волосы почти белые и глаза светлые-светлые. Если бы Цзянь его при других обстоятельствах встретил, если бы просто по улице шел и случайно увидел — непременно бы вслед обернулся. Экзотика. И смотреть на такое всегда интересно. А сейчас вот не хочется. Сейчас вот страшно, потому что он поднимается на ноги и оказывается еще выше, чем казался. Потому что он с нечеловеческой грацией отходит к окну, отодвигает штору и равнодушно смотрит туда, где солнце, свежий воздух и голубое небо. Где свобода. А потом он поворачивается лицом, мимолетно кривится и, глядя в глаза, начинает медленно расстегивать пуговицы на рубашке. Говорит тихо, но очень уверенно: — Меня зовут Хуа Би. Давай мы с тобой попробуем договориться. Ты будешь послушным и будешь делать то, что я скажу. И тогда мне не придется делать тебе больно.

9 дней назад

День не задался. Это Тянь с самого утра понял. И дело вовсе не в проливном дожде и кофеварке, которая решила сломаться именно сегодня. Это так — разминка, мелочи. Дальше точно будет круче, потому что не может быть ничего хорошего в дне, который начинается со звонка отца и его спокойного, ровного голоса, который требует быть в Обители через час и предварительно найти Хуа Би. Тянь как никто другой знает эту обманчиво-ласковую интонацию: так отец говорит только в одном случае — когда он в бешенстве. Когда он в бешенстве настолько, что приходится сдерживать себя по полной, потому что стоит лишь немного сорваться, повысить голос или хлопнуть ладонью по столу — и процесс будет необратим. И черт его знает, чем кончится: сломанной мебелью или чьей-нибудь сломанной челюстью. Тянь даже догадывается, у кого больше всего шансов огрести. У того, кого нужно срочно найти. Найти! Как будто он, блядь, спрятался или без вести пропал. Как будто они его всем миром потеряли, а теперь вот ищут. А что его искать-то? Хорошо все у Хуа Би Великолепного. Хорошо настолько, насколько оно может быть в состоянии тяжелого бодуна после абсолютно бессонной ночи. Лежит же, наверняка, на своей нереально огромной кровати в своей нереально огромной квартире, расположенной нереально высоко над землей. От последней мысли Тяня натурально передергивает: если он что и не любит в этой жизни, так это — высоту. Именно поэтому в апартаментах Хуа Би он бывает только в случае крайней необходимости. Вот как сегодняшней ночью, когда это развеселое от выпитого алкоголя и слегка оглохшее от клубной музыки тело пришлось волоком тащить на его сто тринадцатый. Интересно, что за повод-то. Хотя... когда он ему нужен был, повод. У него же по жизни так: ярко, жарко и беспорядочно. Последнее — так и вовсе принцип, касающийся всех сфер, начиная от убийств и заканчивая любовными похождениями. Первое держит в постоянном стрессе, второе помогает его снять. Тянь, запарковавшись на гостевом месте, недовольно косится на часы на приборке и в очередной раз дозвониться пробует. Размеренный звук гудков раздражает до зубовного скрежета, а предложение оставить голосовое сообщение выбешивает просто до дрожи. Как итог: пальцем на красную, дверцей за спиной — так, что эхо по всей парковке проносится. Вот тебе и продолжение дерьмового утра: времени до общего сбора — час, половина из него — на подъем и приведение в чувство бессознательного упившегося в дымину тела, которое существенно тяжелее его собственного, вторая половина — на дорогу до Обители. Шикарно. Просто блеск. Когда он пару месяцев назад получил права, а Чэн в качестве поздравления за успешно сданный экзамен вручил ему ключи от огромного, со всех сторон наглухо тонированного "Эскалейда", Тянь понял. Тянь сразу все понял. Вздохнул горестно. Он вообще-то хотел кабриолет. Двухместный. А вот подрабатывать извозчиком, развозя по домам братьев, не хотел. Только кто его спрашивал. На него эти двое только посмотрели сочувственно: мол, извини, мелкий, кто ж виноват, что тебя угораздило последним в семье родиться, все претензии к Вселенной, а пока побудешь на подхвате. Вообще-то, родной брат у Тяня один — Чэн, а Би — приемыш, который в их семье оказался после гибели родителей. Но любит их Тянь одинаково. Как оно еще могло быть-то, учитывая, что эти двое были рядом с рождения, и Тянь до определенного момента даже не задумывался о том, что у него и Чэна волосы черные, а у Би белее снега, а так ни фига не бывает, потому что — генетика. Ненавидит он их иногда тоже одинаково. Ночью вот, глядя на них двоих, счастливых и бухих, даже определиться не мог, кого убить сильнее хочется. Хотелось-то, конечно, обоих, но Тяню пока и одного из них — без вариантов: эти лоси на целую голову выше, а уж об их боевых навыках и говорить нечего. Тянь, подойдя к входной двери высотки, с трудом подавляет желание ногой ее пнуть. Натянуто улыбается охране и девушке на ресепшн и направляется к лифту. Тому самому, скоростному, в котором Тянь каждый раз отчетливо чувствует, как желудок плавно смещается в самый низ живота, а сердце несется галопом. Сто тринадцатый: если отвлечься от собственного глупого страха, то, наблюдая за сменяющими друг друга цифрами на светящемся табло, вполне можно успеть поразмышлять о важном. Например, что такого случиться могло, что отец объявил общий сбор. В новостной сводке Ордена — пусто, за исключением информации о том, что в одном из переулков на отшибе обнаружено три мертвых Тени. Косяк, конечно, но такое бывает, да и группа чистильщиков давно уже на место выехала, вряд ли отец из-за этого так взбеленился. Тянь, постукивая пальцами по бедру, последние этажи вместе с табло отсчитывает. Черт с ним, со случившимся: еще час, и лично все узнает. А пока — вот и нужная дверь, надежная и роскошная, как и все в этом небоскребе. Удивительно, что Би, выбирая квартиру, остановился на этом районе и этом доме. Слишком много пафоса, лоска и ненужных наворотов. Видеокамера над дверью, которая сегодня отключена так же, как и весь предыдущий год. Мелодичный звонок, которым Би после ночных приключений, разумеется, не разбудить, как и стуком кулака, которым Тянь пару раз с размаху колошматит в дверь, а потом, убедившись, что и это бесполезно, лезет в карман джинсов за ключами. У него эти ключи на связке болтаются с того дня, как Би купил эту квартиру. И от квартиры Чэна — тоже болтаются. "На всякий случай" — говорили они. "Если с нами произойдет плохое" — говорили они. Тянь думал плохое — это если их убьют. Ему тогда и в голову не пришло, что плохое — это если они нажрутся до беспамятства, а ему придется их по домам растаскивать, а утром заново собирать, чтобы к отцу доставить. В квартиру Тянь заходит, стараясь шума произвести по максимуму: громко топает тяжелыми ботинками, шаркает, чтобы побольше уличной грязи на светлом полу оставить. Проходя мимо полки для мелочей, с улыбкой сбивает стеклянную ключницу, которая на пол падает, но не разбивается. Зараза. — Би! В ответ — тишина. Ну разумеется, а что же еще? Не иначе почивать изволит. Раздражение нарастает с каждой секундой, и Тянь, забив на проклюнувшиеся вандальские порывы, проходит дальше, в гостиную. Вот зачем ему квартира такого размера? Столько места, и при этом почти пусто: телик на стене, низкий столик с книгой вниз страницами — она уже месяц так лежит, с нее только горничная пыль стряхивает, — ворсистый черный ковер и кожаный диван. На котором, кстати, пусто: не иначе, проснувшись ночью, переполз в спальню, на свой траходром из красного дерева. Тянь, остановившись в дверном проеме спальни, поджимает губы: да, так и есть. Вот он, Хуа Би Великолепный во всей красе. Лежит, растянувшись поперек кровати, с закинутыми за голову руками, слегка прикрытый шелковой простыней. Рядом с кроватью — кучка одежды вперемешку с кедами. Лучший ловец десятилетия, легенда во плоти, гроза всея Параллели. Свинья, господи. Некоторое время Тянь просто стоит, глядя на него, раздумывая: то ли заорать погромче, так, чтоб аж на месте подкинуло, то ли холодной водой окатить — а что, они с Чэном, когда Тянь мелкий был, так делать любили. Можно еще, конечно, что-то более лояльное попробовать: за плечо потрясти, например, но... это вряд ли. Слишком уж живо воспоминание, как при подобной попытке ему одним цепким захватом чуть сустав плечевой не вынесли. Поэтому Тянь просто хватает край простыни и, потянув на себя, уже собирается гаркнуть во все горло команду вставать, как слова застревают в горле. Простыня, покорно соскальзывая, оголяет идеальный пресс, вязь замысловатой татуировки вдоль подвздошной кости и шрам чуть выше: свежий совсем, еще красный и, к тому же, весьма криво шитый — на эстетику тогда времени не было. Шрам, который из-за него, Тяня, и появился. Би с Чэном тогда оборотня выслеживали, долго, недели две. И Тянь все эти две недели уговаривал их взять его с собой на "настоящее" дело. Вообще-то это было строжайше запрещено: Тянь — не Ловец, Тянь вообще на первой ступени обучения, и до того момента, когда ему будет позволено выйти на улицы города и заняться отловом нечисти, пройдут еще долгие пять лет. Но Тянь умеет быть настойчивым. Тянь клянчил, настаивал и клятвенно заверял, что отец не узнает. Что вообще никто не узнает. Что это только один раз, и он будет сидеть тихо как мышь, а если дойдет до драки — будет в стороне стоять и ни за что и шагу в направлении оборотня не сделает. А в том, что драка будет, Тянь не сомневался: оборотни совсем не те создания, которых можно домой, в Параллель, без драки отправить. То есть бывают, конечно, нормальные оборотни: им на занятиях про таких рассказывали. Живут себе тихо и мирно в своем мире, в человеческий заявляются редко, и ведут себя едва ли не примерно. А есть другие: слетевшие с катушек, изгнанные из собственной стаи, в человеческий мир приходят с одной-единственной целью — в поисках еды. Самый изысканный деликатес — человеческое сердце. Договориться с ними невозможно. Отправить назад в Параллель — тоже. И вот тогда ни договариваться, ни отправлять его домой никто и не собирался: Би и Чэн ходили мрачнее тучи, перемещения оборотня отслеживали по выпотрошенным телам, которые едва ли не ежедневно появлялись на улицах города, а вычислив логово, собирались молча, стиснув зубы и не говоря друг другу ни слова. Тянь тоже молчал. Понимал: хоть на куски эту псину разорви, а тех, кто под его поганую пасть подвернулся, уже не вернуть. Но с ними все же напросился. Уговорил. Уговорил и облажался по полной: обещал сидеть и не высовываться, а когда мясорубка началась — нервы сдали. У кого угодно сдали бы: эта псина Чэна об стену швырнула так, что тот вырубился, а Би в стороне стоял и просто смотрел, будто окаменел на месте. Псина шла к Чэну. И тогда Тянь пошел к псине. Просто вышел из укрытия и пошел, совершенно не обратив внимания на то, что Би скороговоркой материться начал, а Чэн слишком резко, за секунду пришел в себя. Это уже потом, дома, после двух подзатыльников, после "Идиот, блядь, чему вас только учат-то: их только так и ловят — на приманку, придурок!", после смиренных извинений и обещаний не лезть больше куда не просят, до Тяня дошло, что и отключка Чэна, и ступор Би были частью хорошо продуманного плана. Плана, в котором Тянь с его геройством был лишней деталью. Плана, который, благодаря этой детали, по пизде пошел, а Би пришлось на оборотня не со спины нападать, а лоб в лоб. Нападать, подставляясь под зубы и когти. И если с зубами обошлось, то когтями задело: вскользь, легонько, но шрам остался. И чувство вины у Тяня — тоже осталось. Поэтому вместо "Вставай, уебище!" получается шепотом: — Да чтоб тебя, — и немного громче, — Би! Эй, Хуа Би! Просыпайся. Этого хватает, чтобы в то же мгновение оказаться под взглядом светло-голубых ледяных глаз. — Ради всех святых, скажи, что сейчас ночь, ты — мой сон и ты сейчас свалишь. — Нет. Общий сбор в Обители. У тебя полчаса. Тянь с вновь проснувшимся злорадством наблюдает, как Би, чертыхаясь, трет лицо ладонями и, глядя сквозь растопыренные пальцы, еще более хрипло спрашивает: — Что вчера было? — Все было. Кроме адекватности. — Совсем плохо? — Да нет. Плохо было в прошлый раз. А вчера был пиздец. Би медленно садится, придерживая многострадальную голову руками, морщится: — А подробнее? — А что подробнее? Кто вчера орал "Зато будет, что вспомнить"? Ну давай, вспоминай. Снова морщится и, не сводя с Тяня глаза, медленно разминает шею. Тянь не выдерживает первым: раздраженно языком цокает. — Ладно. Что последнее помнишь? — Тебя. Ты у меня вторую бутылку текилы все отнять пытался. — Четвертую, Би. Но не суть. — А потом? — Встает, наматывая простыню на бедра, замирает, очевидно, убеждаясь, что пол из-под ног больше не уплывает, а там-тамы в голове постепенно стихают. — Потом... О, это дивное "потом". Танцпол, текила. Объятия с Чэном. Танец на барной стойке. Да-да, твой. Ты был великолепен, особенно полет в конце. Кажется, ты думал, толпа тебя поймает. Текила, танцпол. Девушка, с которой ты удалился в приват. Текила, танцпол. Танцпол, текила. Вторая девушка. Потом парень второй девушки... — Ух ты... серьезно? — Это я про скулу, Би. Замирает, осторожно к лицу прикасается, ощупывая. Слегка бледнеет: — Он жив? — Да, охрана вмешалась. Его куда-то там унесли, вы с Чэном решили, что празднование можно считать оконченным, и мы тоже ушли. Два часа, Би. Я пытался вас оттуда вытащить два часа. Не скажешь, что вы хоть праздновали? — Да ничего особенного, просто день был хороший: мы гнома изловили, домой отправили и вот... — Би, когда я приехал за вами в клуб, гном бухал вместе с вами. — Что? — уже до двери дойдя, всем телом оборачивается, смотрит во все глаза. — Что-что он делал? — С вами бухал. За одним столом. Жмурится, головой трясет и тут же тихо охает, прижимая ладонь ко лбу: — И что он пил? — Да я откуда знаю? Не приглядывался, мне как-то не до него было. Кажется, абсент. А это важно? — Не особо, — Би медленно воздух через нос втягивает, собирается с мыслями, что в таком состоянии ох как нелегко. — А еще он что-нибудь делал? — Нет. Он вообще в ноль уже был, когда я приехал. Сидел в углу, хихикал и узелки на веревочке вязал. От шлепка, с которым ладонь Би прилетает по его же лицу, больно становится даже Тяню. — И где он? Где гном? — Дома, Би. Я сначала его к порталу отвез и в Параллель отправил, а потом уже вас с Чэном по домам растащил. Это что-то значит, да? Би, эй! Да расскажи ты. Мы гномов не проходили еще, я думал, у него просто релакс такой, с веревкой этой. — Почти, — морщится брезгливо, — я потом расскажу, ладно? Мне в душ нужно, а ты пока можешь кофе сварить. И через десять минут выезжаем.