Параллель

...От Драконьего плато до замка — чуть больше часа ходьбы. Это если человеком идти. Если намерено время растягивать, убеждаясь, что непрошеные мысли в голову больше не лезут. А если еще по дороге зарулить в торговую часть поселка, то можно и до двух часов растянуть. К дому Би подходит, когда на землю уже наползают сумерки, пропитывая прилегающие к замку заросли розово-золотым светом. Со стороны сада терпко тянет табаком: у Хаслена вкусные сигареты — крепкие, но даже с непривычки не вызывают ни тошноты, ни удушья, а на конце пропитаны настоем сахарной травы, и на губах после них остается приятная сладость. А еще они пахнут очень похоже на те, что курит Чэн. Хаслен обнаруживается в беседке, и для того, кто с утра помирал от похмелья, выглядит он на удивление неплохо. Развалился в расслабленной позе на кушетке с книгой в руках, вертит ее неторопливо, вдумчиво следя глазами за строчкой-спиралью. Отдохнувший, гладко выбритый, с рассыпающимися по плечам чисто вымытыми волосами. Выдает его только подрагивающий в пальцах огонек: после фейских благовоний, тремор в руках — неизбежное зло. Отрывается от книги, мажет ладонью по ладони в знак приветствия: — Ты долго. Нашел что-нибудь? — Нет. — Би, покачав головой, отставляет на стол деревянную коробку, притащенную с рынка, очень надеясь, что Хаслен не обратит на нее особого внимания, и садится в кресло напротив. — Ничего. За последние два дня у вампиров ни одной пропавшей коровы, а у нас никаких следов присутствия чужаков. — То есть, все хорошо? — Да. Но ты сегодня ночью отправь к феям еще два десятка Хранителей. Выбери сам, кто пойдет. — Зачем? — На всякий случай. Пусть побудут. Если они там не понадобятся, то просто неплохо проведут время. — Крола сказала, ты о Незрячих думаешь. — Хаслен выдерживает паузу и, не получив опровержения, продолжает: — Вряд ли это они, Би. — Я знаю. Отправь. Хаслен задумчиво трогает языком кончик клыка — сейчас вполне себе обычного, человеческого, — как делает всегда, когда задумывается. Садится, опуская босые ступни на землю, неторопливо собирает волосы в хвост на затылке, крепко перетягивает их кожаным шнурком. Ведет головой, разминая мощную шею, мельком смотрит в глаза и соглашается: — Хорошо. От этого становится еще тревожнее: на собственную паранойю уже не спишешь, не убедишь себя, что мерещится всякое на пустом месте. Хаслен не спорит, а если он не спорит, значит, тоже чувствует, что что-то не так. Значит, тоже обеспокоен, хотя повода для этого нет. За последние несколько лет никто не решался пересечь границы их стаи, не получив предварительного разрешения. Все тихо и мирно. Да и земли их расположены так, что угрозы ждать попросту неоткуда. На юге — феи, которые ни на какое зло не способны в принципе. Север — вампиры, эти вообще по жизни невротики и очень боятся, как бы их самих кто не обидел. За вампирами — Холодные земли, в которых никто не живет, и через много-много километров — Незрячие. На востоке — море. А на западе — другая стая волков. Тех самых, что раньше вламывались на их территорию и считали, что они вправе утаскивать все, что плохо лежит, а еще забирали большую часть платы, полученной от безобидной нечисти за охрану земель. Оборотни кипели от злости после каждого набега, но молчали — особенности волчьего менталитета, заложенного на генетическом уровне: слово вожака — закон, с ним не спорят, а за малейшую попытку неповиновения следует изгнание из стаи. Оборотни подчинялись решениям вожака безоговорочно, а вожак считал, что худой мир лучше доброй ссоры, и не желал устраивать междоусобные распри. Устроил их Би, у которого вместо волчьего менталитета сработала человеческая психология, помноженная на звериную ярость. Да и терять было особо нечего: у него не было страха, что изгнание лишит его возможности со временем найти среди оборотней свою истинную пару, и не было страха остаться одному — он все равно чувствовал себя в стае чужим. Хаслен с Кролой потом пришли к выводу, что в башке у него какой-то сбой в связи с тем, что оборотнем он не родился, а стал им в результате проклятия, и сошлись во мнении, что он бракованный или что-то вроде того. Однако, это не помешало им поддержать Би, когда он предложил подготовить план обороны и при следующем набеге западной стаи дать им отпор. И после бойни и решения вожака об изгнании Би, эта его бракованность не помешала им заявить перед всей стаей, что они уходят с ним. И это сработало как спичка, брошенная в котел с кипящей смолой: стая потребовала драки. Би вспоминает, какими глазами смотрели на него Тянь и Чэн, когда он рассказывал им, как стал новым вожаком, и непроизвольно усмехается. Тяню и Чэну было удивительно. Ему самому — тоже. Но сложилось, как сложилось. Главное, что после устроенной бойни, западная стая больше ни разу не попыталась сунуться на их территорию. Теперь у них что-то вроде холодного нейтралитета, даже граница между стаями осталась условной, как было еще во времена правления прежнего вожака. Только раньше эту границу не охраняли, потому что западная стая приходила, когда хотела, а теперь ее не охраняют, потому что западная стая больше не хочет приходить. И все тихо. Везде все тихо. Со всех сторон — безопасно, а Хаслен хмурится так, что брови почти сходятся на переносице, он тянется к портсигару и, вытянув сигарету, мнет ее до тех пор, пока из нее сыпаться не начинает. Качает головой, будто отмахиваясь от неприятных мыслей, кривится, но потом все же решает поделиться: — Я, знаешь, о чем весь день думаю? Если ты прав... ты, конечно, не прав, но если допустить, что ты прав, то куда они делись? — Незрячие? — Да. Нашу границу они не пересекали. Скот у вампиров больше не пропадает. Так куда они делись, Би? Передумали и домой ушли? Слишком долгий и утомительный путь для того, чтобы просто коровами перекусить. Хаслен, закурив, выдыхает дым аккуратной белесой струйкой, смотрит вопросительно: понимаешь? Би в ответ разводит руками. Хаслен что-то сказать пытается, что-то такое, в чем сам не уверен, но грызет оно его хорошо. — Куда ты клонишь? — Никуда не клоню. Так просто, думаю: если Незрячие все же доберутся до фей, феи с нами после этого договор расторгнут? — Если Незрячие доберутся до фей, феи отделаются легким испугом, потому что сегодня ночью ты отправишь туда еще двадцать... — Да. Но все же. Если только предположить, что так случилось и феи пострадали. Как думаешь, феи после этого будут нам платить? — Хаслен выдерживает недолгую паузу, давая время подумать, и, прищурившись от дыма, с нажимом продолжает: — А если не будут нам, то кому будут? Кого наймут? — Не знаю. Кого-нибудь другого. Скорее всего, обратятся к западной стае, потому что они ближе всех и... Би замолкает на полуслове, тянется к сигаретам Хаслена, краем глаза замечая, как тот удовлетворенно кивает: да-да, все правильно, у меня весь день эта херня в голове зудит, пусть теперь зудит и у тебя. — Ты что, думаешь, они могли специально пропустить Незрячих на севере? — Нет, конечно, — в голосе Хаслена отчетливо раздражение слышится, колючее, злое. — Если этих тварей пропустить, они же потом по миру расползутся, а стаю Номена другие оборотни, да и все остальные, со свету за такое сживут. Поэтому специально они их не пропустят. Другое дело, если случайно. Всякое бывает, так ведь? Особей десять на границе можно и не заметить. Особенно, если отвернуться вовремя. А потом что? Учуять их невозможно, шуметь они не будут, на оборотня не нападут. Пойдут себе на юг через их земли. Би, шумно выдохнув, отворачивается в сторону сада, долго пилит взглядом ближайший куст с крупными ярко-алыми соцветиями, пытаясь убедить себя, что такое — это даже для западной стаи слишком подло. Хаслен, вздохнув, разводит руками: — Понимаешь, что дальше будет? — Они придут к нам. — Да. Только придут они откуда не ждали: с запада. А от нас уже и до фей недалеко. И смотри же, как все удачно складывается: если свора небольшая, вреда от них не будет. Наши их у фей встретят и на части разорвут. Скорее всего, даже не пострадает никто. Но если все же пострадает… Хаслен вытягивает руку вперед, предлагая продолжить, и Би, скривившись, кивает: — Феи расторгнут с нами договор. — И заключат его с западной стаей, потому что выглядеть все будет так, будто Незрячие от нас пришли, будто это мы их на севере упустили. Эти выродки ничем не пахнут, мы не сможем доказать, где и какую границу они пересекли. Неплохой план, м? В самом худшем случае, пара фей сдохнет, зато доходы западной стаи существенно вырастут. — Да, план неплох. Что предлагаешь? — Ничего. Это ведь не точно. Предположение. Но даже если это Незрячие, все, что нужно, — встретить их у фей. Усилим на всякий случай охрану, как ты и хотел, и просто подождем. Би неохотно кивает. От одной мысли, что эти твари могут уже находиться на их земле, что они могут быть совсем рядом, внутри все дрожит от ярости и отвращения, но Хаслен прав: определить их местоположение по запаху невозможно, и самый верный способ найти их — дождаться пока они сами у фей объявятся. Если, конечно, это все же они, а не паранойя. Хаслен затягивается, выпускает дым колечками, и какое-то время они оба молчат, наблюдая, как эти колечки тают в воздухе и думая каждый о своем. Би вертит в пальцах длинную сигарету шоколадного цвета, не закуривает, но нюхает ее с удовольствием, слишком уж приятный запах. Прислушивается, пытаясь уловить, что происходит внутри замка. Безуспешно, разумеется: эта каменная хреновина построена таким образом, что находясь в ней, можно услышать, что происходит на улице, но, будучи снаружи, невозможно услышать происходящее внутри. — Что там мальчишка? Хаслен отвечать не торопится, смотрит с любопытством и уголок рта предательски ползет вверх. — Волнуешься за него? — Нет, — качает головой Би, стараясь, чтобы голос звучал, как можно равнодушнее. — Мне все равно. Так просто, спросил. Должен же я поинтересоваться, как у вас день прошел. — Он с Хэсситце познакомился. Би не успевает понять, как оказывается на ногах, и почему они вдруг становятся ватными. От затылка до поясницы окатывает жаром, а плечи тянет едва ли не судорогой: обратись, прямо сейчас обратись и беги. И только выражение лица Хаслена удерживает от того, чтобы с места сорваться: если бы что-то случилось, он бы так не сидел. Если бы что-то случилось, он бы не ждал, рассказал сразу и не смотрел бы при этом с весельем. — Тише, чего ты? Парой слов перекинулись, и на этом все. Там он, с Кролой. Хорошо все. Дыши. — Я дышу. — Я имею в виду, нормально дыши. Потому что для того, кому все равно, дышишь ты как-то странно. — Хаслен, не обращая внимания на злой взгляд, расплывается в улыбке, демонстративно морщит нос, принюхиваясь, и кивает на коробку, оставленную Би на столе: — Что у тебя там? Малумар, да? Для мальчишки купил? — Это просто фрукты. Его нужно кормить. — Ну да. Больше же нечем. Би снова опускается в кресло, закуривает и, запрокинув голову, удерживает дым внутри до тех пор, пока выдыхать становится нечего. Смотрит в темнеющее небо: еще немного и звезды проступят. День солнечным был, там ни облачка — хорошо будет видно. Подняться бы на крышу, лежать, любоваться, да там и уснуть, как раньше часто бывало. Вот только на крышу последние ночи не тянет. Хаслен больше не улыбается, понимает, что что-то не так, и Би, еще раз глубоко затянувшись, вместо с дымом выдыхает честное: — Все плохо, Хас. — Что плохо? — Мальчишка. Я его вижу. Хаслен, не въезжая в сказанное, молчит в ответ. Смотрит как на придурка, потом прочищает горло: — М... да. Я его тоже вижу. — Не в этом смысле. Я в голове его вижу. Вижу, как я его... как мы с ним... — Би, шумно фыркнув, непроизвольно переходит на человеческий язык, чтобы коротко выругаться: — Да бля-ядь. Трахаемся мы с ним, ясно? У меня в голове трахаемся, с периодичностью раз в пару часов. Хаслен, очевидно, списав это на сложности перевода, кривит губы: — Интересная фантазия. А ты зачем мне об этом рассказываешь? — Это не фантазия, Хас. Я об этом не думаю. Оно само. Само, ни с того ни с сего, в самый неподходящий момент, да так, что ноги, сука, подкашиваются. Это пиздец, понимаешь? Он со мной по замку ходит, про мебель спрашивает, а я вижу, как он мне отсасывает. Он в своей комнате сидит, а мне туда подходить стремно, потому что я его за день мысленно во всех позах отымел и подрочить на него успел. Мне в глаза ему смотреть стыдно, Хас. И не только ему уже. Знаешь, что сегодня было? Мне Тимор про дохлую корову рассказывает, а у меня встает так, будто я ягодами тосси обдолбался. Представляешь, как это со стороны выглядит, а? Корова, Хас. Дохлая. И Тимор. И никого больше, никого рядом, а у меня стоит. А потом меня накрыло, когда я бежал. На полном ходу. Я себе чуть шею не свернул. Я сегодня дрочил семь раз, в лесу, в кустах, блядь. И, похоже, еще буду. И не помогает. Это хуже, чем в тринадцать лет было. У меня чувство такое, что я вот-вот свихнусь на хрен. И я... я... Би, осекшись на полуслове, прикрывает глаза: все-е-е. Все, выдохни. Выдохни, твою мать, полегчало же. И сейчас еще больше полегчает, потому что Хаслен точно знает, что с этим делать. Хорошо, что ему рассказал, а не Кроле, как с утра планировал: с Кролой так, все же, не получилось бы. Слишком откровенно. Би, опомнившись, кривится раздраженно и, повернувшись в сторону замка, тихо добавляет: — Я очень надеюсь, что ты не слушаешь. — Не надейся, — усмехается Хаслен. — Она слушает. Она весь день от любопытства умирает. Мы пытались у мальчишки спросить, но он врет, что вчера ночью случайно захлопнул дверь, и волк не смог выйти, а сегодня ночью волк не приходил. Он же не знает, что от него даже после душа тобой несет так, что не почувствовать невозможно. — Я у него спал, да. Я с ним боюсь под одной крышей по ночам человеком оставаться. По ночам хуже. Оно почти не поддается, и так безопаснее. Когда я в полном звере, для него безопаснее. По крайней мере, я ничего ему не сделаю. Би, замолкает, услышав, как открывается дверь замка. Открывается и тут же закрывается с громким хлопком — Крола спешит. По направлению к саду идет быстрым шагом и, оказавшись в беседке, смотрит на него, приоткрыв рот. Не удивление, скорее, легкий восторг, смешанный с радостью. Потом переводит взгляд на Хаслена, убеждаясь, что они с ним одно и тоже слышали. Хаслен, задумчиво потерев подбородок, тихо говорит: — Это называется притяжение, Би. — Да плевать мне, как это называется. Что мне с этим делать? — Мы не знаем. Би к Кроле поворачивается. Та теребит пальцами тонкую бретельку платья, трясет головой, подтверждая слова Хаслена: — Мы на самом деле не знаем. — Как это, вы не знаете? Вы же вместе. Вы орто. Значит, у вас это тоже было, когда вы встретились впервые. — Нет, — с легкой улыбкой говорит Хаслен. — У нас так не было, Би. У нас было нормально. Так, как должно быть: ты встречаешь свою пару, и на нее отзывается твое сердце. Первое, чего ты хочешь — остаться рядом, как можно дольше. Потому что тебе от этого хорошо. Вот и все. Тебе просто не хочется отрываться. Все остальное приходит потом, позже, постепенно. А то, что описываешь ты, это притяжение. Иногда его еще называют «кипящая кровь». Я о таком слышал, но сам ни разу не видел. Оно бывает, но редко. Очень-очень редко. Почти никогда. Потому что, притяжение оно… как бы это так объяснить… — Притяжение, Би, это для тупых, — с готовностью подсказывает Крола и, не обратив внимания на Хаслена, который укоризненно цокает языком, продолжает: — Извини, но как есть. Когда ты встречаешь пару, ты хочешь быть рядом, и ты остаешься рядом. Никто не пытается сбежать от своего орто. Потому что глупо бежать от того, кто будет любить тебя до последнего вздоха сильнее, чем самого себя. Никто не бежит от счастья, понимаешь? Ты остаешься рядом, потому что хочешь остаться. Но если ты попытаешься игнорировать это желание, сработает притяжение. Кровь закипает, подсказывает тебе. Это самозащита, Би, чтобы не ошибиться и не пропустить самое главное. Если ты не слышишь свое сердце, ты услышишь свое тело. Би, фыркнув, отворачивается. Краем глаза замечает, как оборотни переглядываются между собой, общаясь без слов: что, мол, как думаешь, дошло до него? — Я не хотел быть с ним рядом. Хаслен выразительно хмыкает, берет ладонь Кролы в свою, когда та опускается рядом с ним на кушетку, и Би против воли залипает на это простое прикосновение. Крола аккуратно переплетает пальцы, вздыхает: — Когда ты принес его в замок, ты просидел у его кровати всю ночь. — Я думал, у него сотрясение. — А еще ты задыхался, потому что от него пахло. И все равно не ушел. — Ему могло стать хуже. — Да, наверное. А утром ты сбежал. Теперь вспомни, когда тебя первый раз накрыло? Би не удерживается: опирается локтем на столешницу и всей ладонью накрывает лицо. Господи, блядь, боже. Нечего тут вспоминать: следующей ночью. После того, как они с мальчишкой поужинали, а потом он сдуру, обратившись в волка, решил зайти к нему ненадолго, потому что мальчишка опять реветь надумал. Вот после этого и началось, хотя ничего не предвещало: Цзянь его конфетой угостил, Би убедился, что тот успокоился, и ушел. Обратился в человека, лег в кровать, почти уснул. А потом из полудремы будто за шкирку выдернули: перед глазами замелькало крутейшей порнографической раскадровкой, и в голове осталась только одна мысль — мальчика нужно взять. Прямо сейчас, немедленно, сию же минуту. Пока Би шел к его комнате, на задворках дурниной повизгивал голос разума, прорывался сквозь мутную пелену наваждения, настойчиво спрашивая: что ты делаешь, а? Ты что, блядь, такое делаешь? В зверя Би перекинулся уже в полуметре от его двери, замер на пороге, глядя на мальчишку, лежащего на кровати. На самого себя зарычал, но все же пошел к нему. — Не надо было сбегать, да? Оборотни в ответ смотрят с сочувствием. В один голос отвечают: — Поздно. — И что мне с этим делать? — То, что хочется? Ну или… — Крола замолкает, кивая на Хаслена. Тот с полуслова подхватывает: — …или дрочить дальше. — Я имею в виду, как это прекратить? — Да никак ты это не прекратишь. Только ждать, пока само пройдет. — А оно пройдет? Крола пожимает плечами: — Конечно. Кровь кипит не для того, чтобы заставить тебя принять орто, а для того, чтобы ты понял, что рядом с тобой твоя пара. Говорю же: для тупых. Ну, или для особо упертых. — Он не моя пара! — взрывается Би, повышая голос. — Он единственный вариант, потому что он из моего мира. И я для него здесь, в вашем мире — тоже единственный, потому что он метис. Он человек, но в нем кровь оборотня. Крола с Хасленом смотрят на него вопросительно, и Би уже спокойнее поясняет: — Он себе пальцы ножом раскроил. Случайно. На нем все за один день зажило. Шрам остался, но регенерация у него — волчья. Би сам не знает, чего от них ждет: сочувствия, понимания глубины проблемы или совета. Не знает, стоит ли ждать: несмотря на долгое время, проведенное в стае, некоторые нюансы психологии оборотней так и остались для него загадкой, так же для них — человеческой. Он так и не смог понять, что это за радость такая — жить в ожидании, когда появится орто и мечтать привязаться к кому-то намертво. А оборотни в свое время так и не смогли понять, что такое ревность. Би сначала думал, это языковой барьер, а потом понял: они не слово не понимают, они не понимают само чувство, потому что у них его не существует, так же, как и измен. Оборотни выбирают пару один раз и на всю жизнь, и там не любовь даже, а херня какая-то лютая, когда весь мир реально клином на одном-единственном объекте сходится и в нормальное положение никогда больше не распрямляется. Оборотни смотрели на него с удивлением: неужели у вас, людей, так не бывает? Би тогда ответил: нет. Потом вспомнил, что его приемные родители познакомились, когда им было шестнадцать, и больше не расставались. Вспомнил, что после смерти матери, отец, даже по прошествии многих лет, так и не снял с пальца обручальное кольцо, объяснив это тем, что некоторые вещи даже смерть изменить не в силах. Вспомнил, но рассказывать не стал, решив что "бывает всякое" оборотней только запутает и они начнут задавать вопросы, а он не найдет на них ответы. — Волчья кровь... — в голосе Кролы ни сочувствия, ни понимания не слышно, зато отлично слышна заинтересованность. — Би, а ведь мальчишка от тебя вчера тоже сбежал. В лес. Получается, что и он... — Не знаю. Возможно. — Так вот почему он такой странный. А я-то все думала, что с ним не так: рассказывает что-то, смеется, и вдруг ни с того ни с сего на полуслове замолкает и жмурится так, будто ему дурно стало, а потом краснеет и еле-еле дышит. Я подумала, может, он болен чем-то, а оказывается... Би, а можно мы пока у тебя поживем? В замке. — Чтобы ничего не случилось? — Нет, — вместо Кролы отвечает Хаслен, сосредотачивается, пытаясь сдержать смех, — мы просто посмотреть хотим. Би на пару секунд зажимает переносицу пальцами: с юмором у оборотней так себе, они иногда видят смешное там, где ни хрена смешного нет — к этому нужно просто привыкнуть. Поднимается на ноги, прихватив со стола коробку с малумаром: — Элмента встретьте. И по дороге не забудьте предупредить, что у нас тут происходит. Чтобы никаких гномьих фокусов, никакой магии при мальчишке и ни одного лишнего слова. Ко входу в замок Би идет, сжав зубы покрепче, барабанит по коробке пальцами, стараясь как можно быстрее переключиться на обычный человеческий слух. Потому что, стоит отойти на десяток метров, и там, за спиной уже разгорается жаркий спор: — Это сутки, максимум. — Три дня, не меньше. Потом слышится звонкий хлопок ладонью об ладонь: — Ты мне после сегодняшней ночи и так должен, помнишь? Сутки, Хаслен. И то, если сильно повезет...