Зов народа

      Это была деревня, но жители гордо называли её городом, Зелёным Городом. Здесь всегда шли дожди. Летом это были тёплые ливни, сквозь серые тучи выглядывало солнце, поэтому частенько можно было увидеть радугу, мостом соединяющую небо с землёй. По утрам местность окутывал туман, из-за чего всё вокруг казалось таинственным и даже каким-то сказочным. Зимой были промозглые дожди, мелкие, моросящие и противные, а холодный ветер пробирал до костей. Снег, даже если и выпадал, был мокрым, рыхлым и быстро таял.       От такого обильного полива буйно цвела растительность. Цветы прорастали сквозь камни на дорожках, сквозь деревья и кусты не было видно домов, стены которых покрывали мхи и лишайники.       В принципе, жизнь здесь была не просто хорошей, а замечательной. Здесь можно было встретить тихую и спокойную старость, здесь было счастливое детство, полное игр в лесу и беготни по холмам. Садить посевы весной и собирать урожай осенью, летом загорать, а зимой прятаться от холода в уютных гостиных возле камина. Ну, а больше здесь ничего не происходило. До ближайшего города был целый день верхом, торговцы и просто путешественники захаживали редко. Разбойников поблизости не было. Единственной напастью были лесные эльфы, нападающие на всех, кто зайдёт на их территорию, и феи, время от времени похищающие младенцев, а иногда посылающих вместо них своих подкидышей.       Наван шел по лесу. Мох мягко пружинил под его ногами, капли дождя стучали по густой листве. Через туман не было ничего видно, но Наван привык. Каким-то образом он прекрасно ориентировался хоть в тумане, хоть ночью. Поэтому его всегда брали с собой на охоту.       Фальне понуро семенил за ним. Его взгляд, как всегда, ничего не выражал. Навану не по себе было от его присутствия рядом, ведь Фальне был как раз тем самым подкидышем. Семь лет назад «настоящего» младенца Фальне похитили феи. На следующую ночь удивлённая мать обнаружила в люльке подкидыша. То, что это не Фальне, было ясно по его пустым, чёрным глазам, без белка и радужной оболочки, но мать всячески отрицала это и была уверена в том, что это её сын.       — Хочешь, Фальне, землянику? — улыбнулся Ниван, протянув ребёнку спелые красные ягоды.       Фальне помотал головой, промолчав. Он ни говорил, ни играл, только слонялся по округе без дела, а порой присоединялся к кому-нибудь из жителей, занятых делом, и смотрел своими жуткими чёрными глазами. Вот и сейчас он увязался за Наваном, который всё отговаривал его, прогонял, желая погулять по лесу в одиночестве. Нет, всё без толку. Фальне его даже не слушает.       Наван тяжело вздохнул и посмотрел на корзины, полные ягод. Отличное из них выйдет варенье, подумал он. А из трав он сделает новую порцию настойки для своего приёмного отца Айкара, который вот уже неделю лежит, не вставая. Неудивительно, он ведь совсем старый, ему перевалило за восьмой десяток. Он был старым и больным и тогда, когда взял младенца Навана к себе и приютил его. Безродного, молчаливого младенца, беспомощно лежащего на пороге, закутанного в грязные тряпки, смуглого и чёрноглазого, при котором был лишь кулон, на котором выгравированы символы на незнакомом языке. Никто не знал, откуда был этот ребёнок и кто его родители. Айкар вырастил его, заботясь, как о родном сыне. Они были так непохожи — светлый и низкорослый Айкар и смуглый, высокий Наван, который уже в четырнадцать был ростом перегнал отца, а в семнадцать — многих мужчин в деревне. Наван вообще на внешность был необычным: волосы чёрные и прямые, прямой орлиный нос, почти сливающийся с переносицей, и раскосые чёрные глаза с прямыми ресницами. Он хорошо ладил с животными и отлично ориентировался на местности, он был сильным и быстрым. А по ночам во снах видел города, залитые солнечным светом, и белокаменные колонны, и лестницы почти до облаков, и костры, дым от которых поднимался до звёзд, и странные пляски вокруг них. И, конечно же, людей, похожих на него, с чистыми, красивыми лицами, глядящими прямо перед собой. И каждый раз он просыпался с острым желанием найти этих людей. Найти тех, кто знал его родителей, кто мог прочесть эти надписи на кулоне.       Все вокруг об этом знали и порой считали его странноватым. Но шли годы, ребёнок превратился в юношу, честного и трудолюбивого человека, по поведению ничем не отличающемуся от жителей деревни, и вскоре странные шепотки прекратились, и к Навану стали относиться, как к своему. Он же, в свою очередь, любил эту деревню, любил своего слабого и больного отца, но в глубине души не чувствовал себя дома.       Наван вспоминал обо всём этом, в очередной раз собирая лекарственные травы. Он наслаждался прогулкой по дождливому лесу, стараясь не думать о маячившем позади Фальне. Юноша ещё раз проверил травы и отправился назад, чтобы поскорее приготовить лекарства и помочь отцу.       Но вскоре вдруг понял, что не знает эту местность. Знакомая тропа исчезла, лес как будто вдруг вырос, навис над ним, кроны деревьев заслонили небо.       — Как же так, я ведь точно шёл домой! — вскричал раздосадованный Наван и повернул назад.       Он пошёл, как ему казалось, на юг, в деревню. Но вскоре обнаружил, что ходит кругами. Ему стало не по себе. Никогда прежде в лесу он не заблуждался, никогда так далеко не забредал.       — Лесной народ, что ли, путает? — пробормотал он.       Он знал, что лесные жители могли влиять на разум случайно зашедшего к ним путника, водить его кругами, путать его сознание. Многие из тех, кто случайно пересёк границу, разделяющую земли людей от таинственного Чаролесья, не возвращались. Но в том-то и дело, что он не был в Чаролесье. Это была его территория, территория Анлоя, королевства людей.       — Эй, кто бы то ни был, прекрати немедленно! — закричал он, сложив ладони рупором. — Я просто собираю ягоды на СВОЕЙ земле!       Фальне остановился и посмотрел куда-то вверх. Наван проследил за взглядом мальчика и готов был поклясться, что среди тёмных ветвей промелькнула чья-то тёмная фигура. Разозлённый юноша схватил камень и швырнул его туда. Послышался звук глухого удара и ругань на незнакомом языке.       — Лисий хвост, полегче там с камнями, куцеухий!       На толстую ветвь, подобно лесному зверьку, спрыгнул эльф. У него была коричнево-зелёная кожа, покрытая татуировками и проколами, большие острые уши, и глаза, сплошь чёрные, как у Фальне. Из одежды у него была лишь белая набедренная повязка. Он с насмешкой смотрел на ошарашенного Навана, потирая рукой ушибленный лоб.       — Что, пошутить уже нельзя? — он усмехнулся, вальяжно усевшись на ветвь и облокотившись о ствол.       — Смешная шутка. Я оценил, — сухо сказал Наван.       — Не знаешь человеческую девчонку по имени Итара? Давно она сюда не заходила, вот уже две луны. Уж не забыла ли она про меня?       — Итара? — удивился Наван.       Да, Итару он знал. Скромная девочка, дочь молочника. Кто бы мог подумать…       — Вижу по глазищам, что знаешь, — хохотнул эльф, — Какая лань, а? Так бы и пустил в неё стрелу.       Наван смущённо кашлянул.       — Отец её хочет выдать замуж за сына дровосека, — ответил Наван, наслаждаясь огорчением, явно проступившим на лице собеседника. — Всяко лучше, чем… зеленокожие и остроухие дикари.       — Ну не скажи! — хохотнул эльф. — Человеческий век скучен и короток. А вот наш… — он внимательно посмотрел на Навана. — А ты странный малец. У здешних куцеухих всё светлое, блёклое. А ты весь тёмный. И глаза у тебя сплошь чёрные, почти как у нас.       — Я знаю, мне об этом постоянно твердят, — процедил Наван.       — Ну ты не обижайся, друг, я ведь не со зла, — развёл руками эльф. — Просто ты такой интересный. Я был в городах людей. Видел и южан, и горцев, и кочевников. Никто из них не похож на тебя. Кожа загорелая, как у южанина… Глаза узкие и волосы прямые, как у кочевника. А высокий какой! И аура другая, очень… своеобразная.       Наван инстинктивно опустил взгляд на кулон у себя на шее. Кулон, вырезанный из кости, со странными символами, выгравированными на нём. Как-то раз в деревне остановился учёный муж, знавший наречия востока, гор и степей. И он не мог прочесть, что здесь написано.       — Ну-ка, дай взглянуть! — заинтересованно воскликнул эльф и спрыгнул на землю.       Наван напрягся и попятился от эльфа, пока не упёрся в ствол дерева.       — Да ты не бойся, куцеухий! — хохотнул эльф, явно наслаждаясь испугом Навана. — Мы же не в Чаролесье, — он подмигнул. — Дай-ка взглянуть на эту вещицу поближе…       Он снял кулон с шеи Навана и взвесил его в руках. От эльфа пахло мокрой листвой и лесными травами, а так же… кровью и мертвечиной? Навана передёрнуло. Он помнил рассказы о жутких эльфийских ритуалах, рассказываемые тёмной ночью у костра. Из каштановых волос этого юноши торчали рога молодого оленя, острые клыки то и дело сверкали, а на щеках были пятна запёкшейся крови. Эльфы — жуткие создания, с иной моралью и нравственностью, зачастую не воспринимавших людей как равных себе существ, часто использующих их в жертвоприношениях и опытах. Что Итара могла найти в таком, как он? Неужели она думает, что эльф способен кого-то полюбить? Он ведь даже не знает, что это такое…       Эльф сжал кулон в руках, закрыв глаза. Наван услышал едва различимое жужжание, доносящееся из кулона. Незнакомец постоял так с минуту, потом открыл глаза.       — Как я и догадывался. Эта вещь не принадлежит ни одному из известных мне человеческих народов. Она издалека, возможно, из земель, что лежат за морями.       — Как ты это понял? — недоверчиво спросил Наван.       — Кулон сказал мне, — улыбнулся эльф. — Ладно, я вижу, что уже смеркается. Пора мне к своим, а тебе — к своим. Приятно было пообщаться, странный юноша! Передавай Итаре, что её Алатли скучает по ней!       — Её Алатли следует забыть об этом, — буркнул Наван, забирая кулон. — Через месяц Итара будет чужой женой.       Но Алатли уже скрылся среди ветвей, и лишь шелест ветра был Навану ответом. Он тяжело вздохнул, взглянув на до сих пор молчавшего Фальне, и отправился в деревню. На этот раз никто его не путал и не заставлял ходить кругами, и уже через пять минут его ботинки ступали по каменистой дорожке, поросшей вереском.       Дождь на время прекратился, солнце зашло за горизонт. В окнах горел свет, на дверях зажигались фонари и воскурения, отгоняющие злых духов. Жители суетились, заканчивая дневные дела и приготавливаясь ко сну. На окраине деревни, среди высоких кустов Наван увидел Итару, сидящую на пне и горько плачущую.       Попрощавшись с Фальне, который тут же побежал домой, к матери, Наван подошёл к подруге. Девушка, если и заметила его, то не подала вид, продолжая рыдать и сморкаться в платок.       — Ну что? — спросил Наван, протягивая ей корзинку с ягодами.       Девушка тут же принялась набивать ими щёки.       — Меня вот за этого юродивого, — пожаловалась она, заикаясь, — а спросить не хотят. Семья ихняя, значится, хорошая. Работяга честной этот Дальтан. Деток много нарожаем, как же!       — Но ведь это правда, — мягко сказал Наван. — Он старше тебя всего на десяток, честный трудяга и пьёт не так уж часто. Могло быть и хуже.       — Я не хочу за Дальтана! — истерично закричала Итара. — Больно охота мне сидеть брюхатой, шить штанишки да ходить на базар. Я не этого хочу!       — Чего же ты хочешь?       — Я хочу, — она мечтательно закатила глаза, — магию. Я хочу знать всякие тайны и интересности. Алатли столько мне всякого рассказал! Их бабы не сидят по домам, ожидая мужей. Не растят ораву детишек. Они занимаются всякими магическими штучками.       — Например, ритуальным поеданием людей, — сухо сказал Наван. — Итара, не будь наивной. Эльфы не знают, что есть любовь. Им скажи — не поймут. Они другие. Мы другие. Нам не по пути.       — Да уж лучше с ними, чем вот так! — вскрикнула Итара.       Она, злобно взглянув на Навана, убежала, перед этим набрав полные карманы ягод. Наван усмехнулся, не злясь на подругу. Она всегда была такой. Импульсивной и свободолюбивой. Поэтому-то отец и решил её отдать замуж поскорее. Надеялся, что муж перевоспитает. Да вот только разве перевоспитаешь таких?       Потянувшись и размяв спину, он направился домой. Поставил корзинки в прихожей, рядом с другими. Завтра он их почистит и вместе с соседкой будет делать варенье и компот. Ещё надо будет поохотиться в лесу, а то мясо кончается. А ещё собрать лекарственные травы в лесу и сварить из них новую порцию настойки для отца, который вот уже неделю лежит в постели.       Думая обо всём этом, он зашёл в спальню. Внутри было холодно и темно. Камин и лучины явно не были тронуты с тех пор, как Наван уходил. В постели, тяжело дыша, лежал отец. Его щёки ввалились, лоб казался восковым. Наван уже с неделю наблюдал эту картину и всеми силами стараясь вылечить отца. Знахарка говорила, что Айкар был болен хворью, от которой не существовало лекарства, и имя этой хвори было старость. Но Наван её не слушал и надеялся, что ухудшение состояние лишь временно.       Он взял остатки настойки и стал кормить ими отца, но тот, впервые за всё время, не стал пить. Наван ласково приговаривал, продолжая пытаться кормить его, но всё было без толку. Так он и просидел всю ночь, разговаривая с впавшим в беспамятство отцом и пробуя различные лекарства. Потом он позвал знахарку. Та приложила руку к его лбу, закрыла глаза и помолчала с минуту.       — Он умирает, — сокрушенно сказала она. — Я ведь говорила тебе, Наван. От старости не существует лекарства.       Наван не стал ни кричать, ни плакать. Он не стал срывать обиду и боль на знахарке, хотя в какой-то момент ему хотелось этого. Он просто сидел возле постели отца, глядя на его почти неподвижное лицо, и смотрел, как жизнь его покидала.       К утру Айкара не стало. Что-то умерло и в самом Наване, и ничто его теперь не держало здесь.