* * *
Гермиона мысленно проклинала Слизнорта и его вечеринку на все корки; также самых искренних и ненормативных слов из её лексикона удостоились Маклагген — за феерическую степень самовлюбленности — и Малфой, ведь именно он, вообще-то, и сподвиг её прийти сюда в такой компании. Раз уж после его слов об эгоизме она твердо решила не мешать фактически состоявшемуся счастью Рона с Лавандой в угоду гипотетическому — с собой, а Маклагген с завидным упорством оказывал ей знаки внимания, то было вполне логично позвать на вечеринку именно его. Прежде всего, вероятность отказа ниже, чем у любого другого кандидата, да и за проявленную стойкость — долгие месяцы неизменного пренебрежения со стороны Гермионы нисколько не охладили пыл Маклаггена — он заслужил хотя бы шанс. О принятом решении она пожалела ещё на пути к месту проведения злосчастной вечеринки. И если непрекращающуюся болтовню о квиддиче пропускать мимо ушей было вполне привычно — спасибо натренировавшим её в этом Гарри и Рону, — то постоянные попытки подержать за руку, приобнять, якобы помогая подниматься по лестнице, или, ещё хуже, затащить под омелу, развешанную в замке чуть ли не на каждом шагу, здорово достали. Может, он ошалел от привалившего ему счастья, может, посчитал приглашение с её стороны за разрешение, может, это был его неуклюжий способ активно флиртовать, а может, Маклагген просто по жизни мудак, только раньше это скрывали условности поведения в обществе, которых ему волей-неволей приходилось придерживаться на общих собраниях клуба Слизней. Мало того, уже на самой вечеринке Гермиона получила контрольный в голову — будто до этого ей было недостаточно, — когда увидела, что Джинни пришла с Малфоем (и о чём только думала?), однако подходить к ним она не рискнула из опасения устроить безобразную сцену: и так нервы уже были на пределе. Зато оную сцену с готовностью устроил Гарри. Но нет худа без добра: Маклагген настолько увлёкся зрелищем того, как их с Джинни выгоняли с вечеринки — вероятно, все еще не мог простить Гарри отказ взять его в сборную, — что Гермиона сумела наконец-то сбежать от него и спрятаться за одной из драпировок, в изобилии украшавших стены. И именно там её нашёл Малфой, ещё минуту назад находившийся в самом центре скандала. — Ты что тут делаешь? — подозрительно спросила Гермиона и, на всякий случай прижавшись спиной к стене поплотнее, нащупала волшебную палочку. — Так… шёл мимо. Дай, думаю, зайду. А где твой кавалер, Грейнджер? Пошёл за напитками, чтобы скрасить ваше уединение? Слово «кавалер» он произнёс с отвращением, полностью созвучным её собственному, и ей захотелось оправдаться, прояснить, что ни о каком уединении не могло быть и речи. — Я от него сбежала! — С боем? — уточнил Малфой намного дружелюбнее. Получается, он откуда-то знал Маклаггена лучше неё. — Воспользовалась моментом, — Гермиона небрежно пожала плечами и с укоризной добавила: — Похоже, как и ты. — Ой, да я всё равно там был третий лишний, — он махнул рукой и принял самодовольный вид. — Готов поспорить, уже сегодня наша сладкая парочка кончит валять дурака. Ей тоже очень хотелось бы в это верить, но согласиться с ним хоть в чём-то? Да ни за что. — Не знаю — не знаю… — она сложила руки на груди. — Так что ты всё-таки тут делаешь? — А что люди обычно делают на вечеринках? Немного выпивки и закуски, танцы, общение… — принялся валять дурака Малфой. — Нет, конкретно здесь, — прервала его кривляния Гермиона и выразительным взглядом обвела закуток, в котором они стояли. — Разговариваю с одной особенно вредной ведьмой? — предположил он, а затем подмигнул и сделал крошечный шажок в её сторону, в результате оказавшись почти непозволительно близко. — Если ты на что-то намекаешь, то скажи прямо — я заранее на всё согласен. — Намекаю, — она сладко улыбнулась, представив, как проклинает его чем-нибудь заковыристым. Жаль, прямо сейчас нельзя было сделать это на самом деле. Рано. — Шёл бы ты разговаривать с кем-нибудь другим. Малфой картинно отшатнулся и прижал руки к груди, изобразив оскорблённого в лучших чувствах человека. — И поскорее, — сурово добавила Гермиона. — Терпение — не самое сильное моё качество. — Стерва ты, Грейнджер, — вздохнул он, развернулся и осторожно выглянул из-за драпировки. — Увы, придётся нам исследовать пределы твоих возможностей. Я отсюда не сдвинусь. — Значит, уйду я, — она сделала шаг вперёд и толкнула его плечом, намекая, чтобы он отодвинулся и освободил ей наблюдательный пункт. Её рука снова замерла на волшебной палочке. Конечно, хотелось бы просто гордо удалиться без предварительной разведки, но Гермиона не могла себе этого позволить, коль скоро ценой красивого жеста могла стать новая встреча с Маклаггеном и ещё несколько попыток от него сбежать. Прильнув к узкой щёлочке между двумя полотнищами ткани, она огляделась. Неподалёку от их убежища Снейп что-то обсуждал с мужчиной, в котором легко можно было узнать вампира. Неужели история о бывшей девушке Малфоя — чистая правда? И это от её родственника или общего знакомого он и решил спрятаться, а выбрал тот же самый угол, где засела Гермиона, чтобы не скучать в одиночестве? Да чтоб было над кем поиздеваться… Ну, ему тут не цирк: как-нибудь перетопчется своими силами. Она уже почти собралась выходить, но заметила Маклаггена всего в пятидесяти футах: тот самым тщательным образом прочёсывал помещение, очевидно, искал её. И да, он заглядывал за драпировки. Гермиона в панике отпрянула к стене. — Вот же чёрт! Малфой тоже выглянул и понимающе хмыкнул. — Так не хочешь с ним пересекаться? — уточнил он со странной смесью злорадства и сочувствия. — Представь себе! — зыркнула на него Гермиона с нескрываемой злостью. — Полчаса рассказов о его успехах в квиддиче и четырнадцать попыток затащить меня под омелу в процессе! — Сдаётся мне, тебе нужна помощь, — неожиданно посерьёзнел Малфой, будто он не просто мог, но и готов был её оказать. — Ты мне доверяешь? — Я пока что в своём уме, — она фыркнула от желания расхохотаться во весь голос, сдерживаемого только пониманием, что Маклагген может её услышать даже сквозь царивший вокруг шум голосов и музыку. — Ни за что на свете. — У меня есть план, но он тебе не понравится, — предупредил Малфой и улыбнулся с таким предвкушением, что Гермиону пробрала нервная дрожь. Она вновь метнулась к просвету — пятнадцать футов — и принялась лихорадочно соображать. Если мыслить логически, то что такого ужасного — и требующего её непременного согласия — может сделать с ней Малфой? Она не знала таких заклинаний, но это не значило, что их не существовало в принципе, следовательно, ответ — много чего; однако любое из них требовало использовать главный инструмент каждого волшебника — палочку. Исключение составляла стихийная магия, но управлять ей осознанно было невозможно. — Достанешь свою волшебную палочку — прокляну, — строго предупредила его Гермиона. А если он предложит какое-нибудь зелье или конфету, как у близнецов, всегда можно отказаться. — Только если ты сама попросишь, — улыбка Малфоя больше походила на хищный оскал, и она нервно сглотнула. — Так… какова моя роль? — Изображать девушку, — он нарочито медленно поднял руки, взял её за плечи и мягко подтолкнул к стене, вставая между ней и приближавшимся Маклаггеном. — Я почти уверен, что ты справишься. Если бы сразу же после этого Малфой не засунул ей в рот свой язык, она непременно бы возмутилась. Но этот гад засунул. Было странно, немного щекотно, сливочно-фруктово — проклятый сладкоежка — и чересчур остро, будто она набрала полный рот игристого шампанского, внезапно обретшего плотность, наглость и собственную волю. Гермиона попыталась выпихнуть хамский малфоевский язык из своего рта, однако тот был слишком вёртким и вместо этого её собственный язык просто скользнул вдоль, ткнувшись кончиком в его зубы. Стон Малфоя, вызванный действиями Гермионы, вибрацией прокатился по её горлу и звенящими искрами осел в костях, так ударив изнутри по черепу, что она, кажется, тоже застонала в ответ. Стоило признать, в рамках своего «плана» он действовал… эффективно. Назвать это правильным у неё язык бы не повернулся. Начни она возмущаться, а именно это было её первым неосознанным — и вторым, уже осознанным — порывом, Маклагген, через несколько секунд после финта Малфоя отдёрнувший драпировку, непременно узнал бы Гермиону и начал выяснять отношения. О последствиях — очередной скандал, вся школа в курсе, чем и с кем она тут занималась — не хотелось даже думать. А так Маклагген пробормотал что-то вроде «Новые горизонты дружбы факультетов, ха!», кажется, ошибочно приняв её за Джинни, и ретировался, после чего Гермиона оттолкнула Малфоя и со всей силы залепила ему пощёчину. — Ауч, — он флегматично потёр щёку и констатировал: — Но оно того стоило. — Да что ты всё время ко мне целоваться лезешь, Малфой? — негодующе прошипела она. — Может, я тебе нравлюсь? — Может, и нравишься, — неожиданно легко согласился он, и по его лицу расползлась плутовская улыбка. — А может, мне нравится тебя злить. Ты так остро реагируешь, что просто прелесть. Интересно, почему? Может, это я тебе нравлюсь? Гермиона расхохоталась и вдруг задумалась: а действительно, почему его поведение приводит её в такую ярость? Он не был первым парнем, который её поцеловал, ей даже противно не было, только непривычно, но почему же тогда? Или всё дело в том, что она ощущала себя жертвой, не контролировала ситуацию? Стыдилась своей беспомощности? — Гермиона? Гермиона, ты здесь? — вдруг снова раздался голос Маклаггена; он, похоже, решил вернуться. Встречаться с ним лицом к лицу ей всё ещё не хотелось, теперь даже сильнее прежнего. О нет, намного сильнее прежнего. В панике схватив Малфоя за отвороты мантии, она притянула его ближе и поцеловала. Сопротивляться тот не стал — чего Гермиона немного опасалась, — а напротив: активно включился в процесс, чем чуть всё не испортил. Она, не ожидавшая такого энтузиазма с его стороны, удивлённо охнула, чем, похоже, лишь подстегнула. Малфой, в отличие от неё, совершенно точно не собирался изображать жертву, от неожиданности впавшую в ступор. Он воспользовался предоставленной возможностью на всю катушку, вдумчиво и крайне тщательно принявшись обследовать её рот своим языком; его рука тем временем ползла по спине Гермионы, медленно, но неотвратимо. Он не нащупывал путь, не опасался сделать что-то не так, как было в своё время с Виктором; Малфой просто не торопился, и эта его уверенность пугала не меньше осознания, что ей, кажется, нравилось с ним целоваться. — Гермиона? — Маклагген раздвинул занавески. — Раздери вас гиппогриф, я был уверен, что слышал её голос. Эй, голубки, вы не видели Грейнджер? Промычав что-то отрицательное, Малфой резким движением прижал её к себе совсем близко, и она с ужасом ощутила, что процесс, отчасти задуманный как месть, окончательно вышел из-под контроля и доставляет ему большое, скорее даже огромное, удовольствие. Гермиона в панике отпихнула Малфоя и залепила ему вторую пощёчину, симметрично первой, уже не думая о возможных последствиях, если Маклагген всё ещё здесь и обнаружит её, тем более в такой компрометирующей ситуации; но того уже и след простыл. — Вау… — пробормотал Малфой, блуждая где-то в пространстве расфокусированным взглядом. — Стоило того тысячу раз. Грейнджер, ты… — Не заткнёшься — я тебя ещё раз ударю, — предупредила Гермиона дрожавшим голосом. В горле комом стояла сливочно-фруктовая сладость. — Да сколько угодно, — отозвался он хрипло, — только если сначала поцелуешь. Не стоит нарушать сложившуюся традицию. — Мечтай! — огрызнулась она. — Извращенец. На что Малфой только демонстративно облизнулся, и её невольно передёрнуло — от отвращения, совершенно точно. Ей ведь не могло действительно понравиться с ним целоваться. Абсолютно исключено. Просто показалось. Как ни странно, злости Гермиона больше не чувствовала, вероятно, из-за того, что теперь у неё появилась над ним власть — в определённом смысле. Хотя это не делало её каким-то чудесным образом охотником, но и жертвой она быть перестала. — О, и всегда пожалуйста, Грейнджер, обращайся в любое время, если понадобится, — вдруг усмехнулся Малфой и, видя её непонимающий взгляд, пояснил: — Спасти там от нежеланного поклонника или ещё что. Для тебя — доступен в любое время. Презрительно фыркнув — спаситель, блин, нашёлся, — Гермиона запретила себе думать о произошедшем, а особенно о том, что физиологическая реакция Малфоя, как процесс фактически непроизвольный, не могла быть вызвана наложенным Империусом. Обойдя его на максимально возможном расстоянии — насколько вообще позволяла теснота приютившего их закутка, — она снова выглянула между драпировок и принялась осматриваться. Маклаггена поблизости не наблюдалось, и Гермиона воспользовалась этим, чтобы на полной скорости рвануть к выходу. Прощаться с Малфоем или, того хуже, действительно благодарить его за «помощь» она посчитала излишним. С такой скоростью по Хогвартсу Гермиона не передвигалась никогда прежде: до гостиной, которая встретила её привычным успокаивающим уютом, она добралась в рекордные сроки. Негромкое потрескивание дров в каминах сливалось с тихим гулом разговоров немногих засидевшихся допоздна старшекурсников, в числе которых были и Рон с Лавандой, но впервые с того момента, как они начали встречаться, Гермиона совершенно ничего не испытала при виде их сплетённых в яростном объятии тел. Даже хорошо, что они ни на что не реагировали: ей не придётся объяснять, почему она вернулась с вечеринки одна и раньше всех остальных. Зубная паста была слишком сладкой на вкус, а отражение в зеркале — растерзанным, взволнованным, запутавшимся и смертельно усталым. Чужим. Гермиона отчётливо поняла, что заснуть у неё сегодня не выйдет. И ладно: она собиралась законсервировать и получше спрятать своё зелье на время каникул, но грех не использовать отличную возможность его закончить. Слишком многие оставались на Рождество в Хогвартсе, как в самом безопасном месте во всей Англии, из-за постоянной угрозы нападения пожирателей смерти. Куча свободного времени и скука, непременный его атрибут, наверняка заставят всю эту ораву шататься по замку в поисках приключений. Не было никаких гарантий, что кому-нибудь из них не повезёт наткнуться в заброшенном женском туалете на котёл с разведённым под ним Губрайтовым огнём и консервирующими чарами сверху, как их ни скрывай. Всё равно последний ингредиент — Дурманящую настойку — Гермиона успешно закончила на днях, но всё никак не могла выделить достаточно времени для её добавления. Проблема заключалась в том, что, согласно рецепту, процесс занимал около шести часов почти непрерывного бдения возле котла. В течение учебной недели она себе этого позволить никак не могла и потому отложила до ближайших выходных, которые, увы, пришлись уже на каникулы. Её манила перспектива остаться в Хогвартсе и закончить уже свой многомесячный труд, не откладывая на полторы недели, но неопределённость с исцеляющим заклинанием заставила Гермиону предпочесть «активный отдых». Хоть бы с этим всё получилось и не возникло очередной накладки, как с Ораторским зельем… Жаль, не с кем поделиться всей иронией ситуации: помог-то ей именно Малфой, сам не понимая того, что подал точило собственному палачу. Нет, об этом лучше вовсе не думать. Напоследок ещё раз почистив зубы — но не ощутив ни малейшего облегчения, — Гермиона зашла в спальню, достала из чемодана карту и плащ Гарри — в последний раз, уже завтра она наконец-то сможет вернуть их законному владельцу, — а затем невидимым призраком спустилась в гостиную, где ничего, конечно же, за столь малый срок — её не было всего минут десять — не поменялось. К счастью, у тех немногих, кто там находился, были дела поважнее, чем наблюдать за входом, и Гермиона сумела выскользнуть сквозь портрет незамеченной. В полумраке туалета плаксы Миртл она сидела прямо на полу, который привычно согрела чарами, и каждую минуту добавляла в зелье по одной капле Дурманящей настойки. В одной руке был зажат простенький механический хронометр, в другой — колба с дозатором на крышке; и обе уже ощутимо дрожали, когда в тягучую лиловую жидкость с бирюзовыми разводами упала последняя, шестидесятая капля. Оставалась самая нудная часть: трижды помешивать по часовой стрелке каждые пятнадцать минут и раз в час — двадцать, уже против. В общей сложности — пять часов. Гермиона специально не стала брать с собой книгу, чтобы скоротать время — боялась слишком увлечься, — и потому между помешиваниями просто сидела и смотрела на зелье. Последние, решающее часы, которые определят, не зря ли были потрачены несколько месяцев, куча нервов и ингредиентов на варку этого зелья. Ей не удавалось понять, становился ли нежный запах сирени всё тоньше, или это она просто уже принюхалась; бледнел ли оттенок морской волны, довольно быстро сменивший лилово-бирюзовую пестроту, или он преобразовывался во что-то третье. До абсолютной прозрачности и полного отсутствия запаха, каковыми и должно было обладать зелье в случае успеха, оставалось ещё три с половиной часа, и Гермиона гадала: не было ли в каком-то из рецептов чего-нибудь такого, что опытные мастера вроде Мышьякоффа не задумываясь читают между строк, а ей просто не дано? Не могло ли это пустить все её усилия по ветру, даже несмотря на идеальное выполнение инструкций? Она тщилась забыть Бораго и свои неудачи при его использовании, но никак не получалось. Через три с половиной часа Гермиона, затаив дыхание, набрала в пипетку немного получившейся у неё жидкости — на первый взгляд идеально соответствовавшей всем требованиям — и капнула на специально припасённый волшебный лакмус, изменявший цвет в зависимости от того, к какой категории относилось помещённое на него зелье, либо просто темневший, если образец им не являлся, содержал примеси или был ядовит; первоначальный цвет ничуть не изменился. Такой эффект давали только вода (но не могла же она в результате всех мучений получить воду?) и правильно сваренная Сыворотка правды. Когда Гермиона разливала готовое зелье по хрустальным флаконам, в её измученную и потому несколько расторможенную голову пришла мысль, что вполне можно захватить парочку с собой. Особая прелесть Сыворотки правды заключалась в том, что формально она не несла никакого вреда здоровью и была по сути абсолютно нейтральна, из-за чего не выявлялась ни одной проверкой в мире. Именно эта её особенность послужила дополнительной причиной для столь строгого запрета на изготовление и использование. Детектор Филча и охранные чары замка не могли стать для неё помехой.* * *
В гриффиндорскую гостиную Гарри спустился одним из первых и поминутно зевал, потирая никак не желавшие открыться до конца глаза, но это ничуть не умаляло его прекрасного настроения. И пусть Гермиона разбудила его и Рона ни свет ни заря, но она порадовала их тем, что наконец-то закончила свой труд и после каникул первым делом можно будет заняться Малфоем с его коварными планами, чего с нетерпением ждали все трое; второй же причиной недосыпа была долгая прогулка по Хогвартсу в компании Джинни — теперь уже его девушки. Правда, они чаще стояли или сидели, чем ходили, но именно поэтому воспоминания о вчерашнем вечере могли бы заставить Гарри летать без метлы даже после недели вовсе без сна или вызвать патронуса размером с Большой зал. Вот бы ещё найти способ объяснить всё Рону... Тот же, поворчав для порядка на Гермиону за раннюю побудку — на что она лишь снисходительно улыбнулась, — с безмятежным выражением лица тихо задремал в кресле, не подозревая о терзавших Гарри муках совести и предстоявших ему самому в очень скором времени открытиях. В самом деле, не держать же им произошедшие изменения в тайне. Но ведь Гарри не был против отношений Гермионы и Рона, когда думал, что они начнут встречаться, а это то же самое, разве нет? Вот только если говорить совсем уж честно, узнай он, что кто-то, пусть даже его лучший друг, хочет сделать с Гермионой нечто подобное тому, что он сам мечтал когда-нибудь сделать с Джинни, Гарри бы его убил. Так и не додумавшись ни до чего утешительного, он решил положиться на импровизацию. Когда Джинни чудесным видением спустилась из спальни, радостно и громко поприветствовала всех, а затем как ни в чём не бывало чмокнула Гарри в губы, Гермиона замерла с открытым ртом и выражением радостного неверия в глазах, а разбуженный Рон оторопело и сонно заморгал. — Я всё ещё сплю? — уточнил он после того, как Джинни приземлилась на колени Гарри, словно делала так каждое утро много лет подряд. — Нет, — Гермиона прямо-таки сияла. — Ну наконец-то. Ох, я так за вас рада. Казалось, ещё немного — и она прослезится от умиления. Гарри немного смутился и ответил благодарной улыбкой. Её поддержка очень много для него значила. Рон же тем временем сосредоточенно хмурился. — Гарри и Джинни? Моя младшая сестра и мой старый добрый друг? Моя младшая сестра и мой старый добрый друг… Моя младшая сестра и мой старый добрый друг! — бормотал он с разными интонациями: то недоверчивой, то удивлённой, то задумчивой; потом как-то смущённо хмыкнул и криво кивнул. С сердца Гарри свалился огромный камень, и он счастливо улыбнулся, а Рон вдруг сделал суровое лицо и добавил: — Если кто не понял, в этой фразе ключевым словом было «старый»! Все посмотрели на него с недоумением. — Эй, у них разница всего год, — справедливо возмутилась Гермиона. — Целый год! — Рон наставительно поднял указательный палец и со значением погрозил им Гарри. — Это не считается, — робко возразил тот, ощущая, что радость из него понемногу улетучивается. — Ещё как считается. Да нет, всё в порядке. В полном порядке. Джинни уже взрослая девушка… а ты отвратительный педофил. — Оу… — Гермиона помрачнела. — Растлитель младенцев. — Рон… — в её голосе послышались угрожающие нотки. — Да шучу я, успокойтесь, — он оглядел их вытянутые лица и заливисто расхохотался, явно довольный своим розыгрышем. — Знаешь, Лаванда плохо на тебя влияет, — буркнула Джинни, но уголки её губ так и дёргались, норовя расплыться в улыбке. — Значит, ты действительно не против? — все же решил внести окончательную ясность Гарри. — В конце концов, она ведь должна с кем-нибудь встречаться, верно? Так пусть это будет мой лучший друг, чем какое-то малознакомое чувырло, — Рон пожал плечами и хитро прищурился. — И кстати, дружеский совет: если ты её обидишь… — Буду иметь дело с тобой? — Не-а, я же сказал, что дружеский. Просто помни: обидишь её — она сама тебя убьёт. Джинни в таком деле помощники без надобности. — О. Ладно. Спасибо. Наверное.