Цикл

— Монна Хоук, — Рози ставит ещё горячий жестяной чайник на навершие широкой каменной ограды лечебницы и сочувственно поджимает губы. — Я принесла вам отвар, полно вам так умаиваться… И вы ведь человек, отдохните хоть немного. Беленький накрахмаленный арселе уличной сплетницы потускнел от частых стирок, а простенький макияж горожанки сменил живой румянец труда на свежем воздухе. Рози, давеча звавшая за глаза Хоук «той женщиной» и целовавшая нательное солнце, чтобы не сглазила, львиную долю времени теперь проводит в теплицах, взращивая лекарственные травы, врачующие рубцы и язвы, остававшиеся после лечения. Теперь тифрадийные малефикары были более осторожны, чем запальчивая, поющая для чужой крови Мариан, в первый день своего прибытия исцелившая молодого наместника так, что и не скажешь, что был болен. Теперь они врачуют спокойней, более скупо, чтобы не приходилось потом брать чужого тока жизни больше необходимого, находят опытным, полным ошибок и удачных решений путём тот способ, который позволит очистить от малихора потемневшие вены, выгнать заразу из тела, а с внешним справятся мази и припарки. Закроют, зарубцуют раны, сгладят неровности, высветлят тёмные гематомы, выжгут сопутствующие главной душащей беде недуги. — Спасибо, Рози, что бы я без тебя делала? — Мариан опирается поясницей о прогретый камень ограды, послушно наполняя пахучим отваром небольшую чашку. Мелкие чаинки и размокшие травы кружатся на дне ленивой каруселью, притягивая усталый, но такой довольный взгляд. Магесса умела радоваться вот таким счастливым, спокойным минутам, когда только открывшаяся лечебница работала без её непосредственного участия и, вот чудо, ничего ужасного не происходило. Ничего не рушилось, люди не умирали, лекарства не терялись, новоявленные малефики не сходили с ума и не превращались в одержи… ах да, в надаигов. Хоук с трудом привыкла с ленному, счастливому для магов существованию — без казематов, башен и тюрем, без выжженного на лбу солнца, без жуткого, сводящего с ума страха его заполучить, без соблазнов демонов, без заспинных шепотков и тычков пальцами. Она мурлыкала себе под нос телемские коротенькие молитвы, не столько веря в их бога, сколько находя упоение в том, как дивно они отличались от андрастианских стихов, в которых наущали бояться и чураться магии, что должна служить человеку, желательно в цепях, не поднимая головы. Мариан Хоук вскинула лицо к прозрачно-голубому небу. Угольно-чёрные ресницы мелко подрагивали, яркие солнечные лучи заливали бледную кожу золотым светом, путались в вьющихся волосах, теперь достигающих линии челюсти. Было тепло и хорошо. — Вот вы где, дитя моё, — даже не открывая глаз, Мариан узнаёт его по этому уверенному, степенному шагу, и сдвигается вбок, уступая Петрусу место у прогретой каменной ограды. — Признаться, я думал, что мир должен рухнуть, чтобы вы позволили себе немного отдыха. Он усмехается беззлобно в седые усы и она улыбается ему в ответ, тепло и расслабленно. — Не надо, пожалуйста. Не уверена, что переживу это в очередной раз. Лучше возьмите и себе чаю, у Рози он всегда успокаивает лучше всего… — Мариан открывает пронзительно-голубые глаза и с удовольствием скользит взглядом от пригубившего отвара телемца к светлым стенам лечебницы, а потом выше, к выбитому в камне названию. — Мне жаль, что шутка про несвятую Андрасте не прижилась, но… полагаю, вы выбрали это имя вовсе не из-за того, что это первая женщина-врач в истории Торгового содружества? Хоук улыбается и мягко кивает. Полуденное солнце над лечебницей имени врачевательницы Лиандры светило для Мариан особенно ярко.