В свете синих фонарей

- Эй, Фушими, сегодня твоя смена, куда ты собрался? Сарухико цокнул и лениво обернулся, показушно выискивая источник шума с его именем на языке. Он знал, что администратора Такеяму из раменной, где он подрабатывал, такое ужасно бесило, поэтому старался извлечь из ситуации как можно больше душевной услады. - Принимайся за работу, - Такеяма вытер пот с загорелого лба и протянул подчиненному швабру. - Я здесь больше не работаю. - Ч-что?! С каких это п... - Взгляните на часы — сколько времени? - Двадцать минут одиннадцатого... - ошарашенный внезапный вопросом, да еще и до конца не осознавший все хамство со стороны Фушими, администратор выглядел крайне озадаченным. Простому покупателю могло бы показаться, будто главным здесь является именно Сарухико Фушими, но никак не этот поджарый брюнет с рассеянным взглядом. - Вот с этих самых пор и не работаю. До свидания, - Сарухико поправил дужку очков, развернулся и старался не вслушиваться в ругань, которая доносилась из уст уже бывшего начальника и была слышна даже за пределами ресторана. Тонкие пальцы быстро забегали по сенсорным клавишам мобильного телефона, вызывая незнакомого абонента: - Ты всё сделал, как я просил? - Пфф, да за кого ты меня принимаешь?! Конечно, я сделал всё в лучшем виде! - из динамика послышался капризный голос. - Отлично, - Сарухико улыбнулся своим мыслям и молча нажал на отбой, игнорируя верещания собеседника, который надеялся на более достойную похвалу. Фушими позволил себе улыбку, наблюдая как много созвездий рассыпалось в сегодняшнем ночном небе. *** Душный, спертый воздух обволакивал комнату плотным облаком благовоний. Хотелось свежести. Хоть глоток. Но тело, будто покрытое воском, совсем не слушалось. "Цвирк-цвирк" - пели на крыльце цикады, врываясь в затхлую тишину онемевшего борделя Татемацу. Почему-то именно с приходом сумерек голова начинает самую активную деятельность, нежели в течение дня. Мысли роились, давили, не давали спокойно спать. Или то вовсе не они, а что-то другое, то, что не поддается объяснению? Может, всё происходящее вовсе не явь, а во сне не обязательно думать; во сне можно всё пустить на самотек, зная, что с первыми лучами солнца близка развязка. Внутри, где-то под ребрами, а может, в гортани, ощущался тугой душащий узел. Хотелось плакать. Не хотелось плакать. Может, кричать? Нет. Ята изучал потолок и почти не моргал. Произошедшее казалось таким далеким и нереальным. Таким безнадежным. А будущее... Мисаки хмыкнул, позволяя кривой ухмылке очертить губы. Он знал, что будущего нет. Мог бы последовать примеру Ниро и совершить драматичное самоубийство одной из роскошных серебряных заколок, что ему подарили. Но тело было сейчас таким непослушным, а разум будто устлан едкими благовониями - теми самыми, что заполняли всю комнату юноши. Да и что об этом постыдном деле разговоры даже вести? Стойкий, непоколебимый и горделивый нрав не позволили бы Яте пасть настолько низко, чтобы признать свою слабость и так легко отказаться от жизни. «Запомни, сыночек, как бы ни было тебе плохо, как бы ни было больно — береги свою жизнь! Никто не достоин того, чтобы лишать тебя её!» - чуть не плача говорила мать, сжимая в объятиях восьмиклассника Мисаки, которого застала с канцелярским ножом у запястья и полными отчаяния глазами. Тогда Ята и не думал о кончине, ему просто хотелось поранить себя. Будто пытался отвлечься от травли, что творилась с ним в новой школе. Но слова матери плотными корнями вплелись в память. - Я не сдамся, - сквозь сжатые зубы, проглатывая давно жгущие горло слезы, - Я что-нибудь придумаю. "Цвирк-цвирк" - вторили цикады, будто подбадривая. Деревянные решетки, окрашенные синим и покрытые матовым лаком, позволяли луне смотреть на такие непохожие лица кукол борделя. *** Пресный переваренный рис не лез в горло, но Ята жевал через силу, надеясь, что последний завтрак в доме Татемацу останется некрасивым пятном на обивке дорогой машины господина Дзюнъитиро. Он не помнил, как заснул ночью и спал ли вообще, зато очень четко осталось в памяти, как несколько хиккоми нехило пинали его в бока, уговаривая подняться с футона. Все вещи были уже собраны в большой чемодан, в который при желании поместился бы и сам Мисаки. Начинающий куртизан нарочито долго торчал в ванной и не хотел соглашаться на косметику. Тянул время, как мог, чтобы напыщенный "хозяин" понервничал. Мисаки прекрасно знал, что Иноуэ как наследник компании не располагал кошерностью времени, и хотел как можно больше, хоть по мелочи, но насолить этому неприятному человеку. Еще будучи ребенком, Ята имел обыкновение отражать отношения. Если человеку не нравился он, то этот человек автоматически переставал быть положительным для маленького Мисаки. "Ты мне - я тебе" - такое суждение казалось парнишке совершенно справедливым. Сиреневое хаори не нравилось Яте, он считал, что этот цвет совершенно ему не подходит. Поэтому во что бы то ни стало надел именно его. Хиккоми, что суетились подле него всё утро, уже были готовы продаться богатому господину вместо капризного куртизана, который перечил абсолютно любым мольбам. Тем не менее, рыжий бунтарь не мог не полюбиться: то ли от того, что сам казался ровесником совсем еще юных хиккоми, то ли от своей природной простоты. - Удачи Вам, Каэдэ-сан! - Я Вам так завидую, Каэдэ-сан! - Вам так повезло! Нашли такого хорошего покровителя! - Я так рад за Вас! Мальчишки наперебой щебетали, провожая Яту до ворот, будто именитую принцессу. "Глупые," - обижался в своих мыслях Ята, но в ответ лишь благодарил и тепло улыбался. - Ты попал в хорошие руки, Каэдэ, - равнодушно выдохнул управляющий Маэда, - Жаль, что тебя не видит Ниро. Он бы гордился. Мисаки изменился в лице, провожая потухшим взглядом сиротливые черные занавески на окне покойного наставника. - Нечем тут гордиться, - холодно бросил куртизан, направляясь к машине Дзюнъитиро. Сам Иноуэ уже открыл двери, приглашая устроиться на заднем сидении. Вместо приветствия они обменялись короткими взглядами. Раздраженный – Яты, и пожирающий – Дзюнъитиро. - У тебя будет жизнь, о которой ты даже не мечтал, моя строптивая королевна! - сладко пропел Иноуэ, размещаясь на переднем сидении рядом с водителем. "О да, о жизни шлюхи я точно никогда не мечтал,"- язвительно подметил Мисаки, стараясь держать язык за зубами. Машина тронулась. Синие фонарики, украшающие ворота, медленно поплыли, оставаясь позади.