Как давно он сошел с ума? Вот прям серьезно — когда он слетел с катушек? Когда ушел на войну? На войну, с которой вернулся подавленным и никому не нужным, калекой с мыслями о суициде? Или после встречи с Шерлоком? Нет, после встречи с Шерлоком Джон начал чувствовать жизнь. Каждую ее тоненькую и невидимую ниточку. Каждую пылинку, капельку дождя и каждый лучик солнца. Мир заиграл красками, кровь закипела адреналином, а сердце наполнилось любовью и заботой к лучшему другу, который определенно сумасшедший, как и сам Джон. Они дополняли друг друга. Где кончался один, начинался второй. Когда Шерлок не знал, что делать, на помощь приходил Джон.
Сумасшествие либо передается каким-то образом, либо тихо течет в крови до тех пор, пока не появляется медиатор, который заставляет безумие бурлить. Да, Джон определенно сошел с ума именно после встречи с Шерлоком. Война с ежесекундным риском и вечными мыслями «Умру или еще один день поживу?» заставила только ценить каждую минуту, но она не раскрыла карты, не показала, какой прекрасной жизнь может быть, если находиться рядом с сумасшествием.
Наверное, Джон сошел с ума раньше Шерлока — он ведь убил человека ради незнакомца! Он бросался с головой в каждую авантюру детектива, в каждое расследование, которое могло закончиться смертью одного из них, если не двоих сразу. Поэтому, как у каждого человека с собой есть кошелек и телефон, так у Джона всегда находился пистолет на случай опасности и потребности защитить шкуру детектива, не свою, а Шерлока.
Джон, в отличие от остальных, никогда не считал Шерлока безумцем, сумасшедшим и психом, наоборот — детектив был для него гением из всех известных гениев, которых он когда-либо учил в школе. Роль безумца Ватсон всегда брал на себя, хотя, опять-таки, посторонние видели все с точностью противоположно: для них Джон казался адекватным человеком с безграничным терпением. Но ведь именно он готов был убить каждого, кто осмелился бы сказать лишнее слово в адрес Шерлока, а уж тем более причинить тому вред. Джон видел самого себя адским гончим, сторожевым псом уникального и неповторимого Холмса-младшего. И ему нравился этот образ, он получал эйфорию, кайф, как какой-то наркоман, заботясь о Шерлоке и охраняя его.
Шерлок был его личным сумасшествием, стимулом жизни, наваждением. Он нуждался в нем, как птица в ее роскошных крыльях. Детектив называл его проводником света? Сам же он был для Джона именно крыльями, большими и черными, но крепкими и красивыми. Они заставляли доктора летать, они показывали все красоты мира, которые можно увидеть только в высоте. Но чем выше они взлетали, тем страшнее было смотреть вниз, боясь великолепного падения, что оставит после них одно большое кровавое месиво без надежды на оживление.
Джон любил Шерлока, но без животной страсти. Пошлые желания никогда не приходили в его голову. Поцеловать детектива? Джону показалось бы подобное кощунством, если бы он хоть раз о таком подумал. Его любовь ограничивалась заботой и охраной, она была похожа на любовь родителя, друга, старшего брата. Она была той любовью, которой любит собака своего хозяина. Это была элементарная преданность и огромная благодарность за новую подаренную жизнь.
Джон наслаждался своим сумасшествием, пока не начал сходить с ума Шерлок. И не успел Ватсон этого понять, как тот расставил свои руки и спрыгнул с крыши, взмахнув ими наподобие крыльев на глазах у Джона. У Джона, который чувствовал, как его сердце останавливается вместе с телом детектива, упавшим на асфальт и разбившимся, как кукла. Вот оно — буквальное крушение, так пугающее доктора.
Джон больше не жил. Он чувствовал себя ходячим мешком с костями и мясом, но совсем не ощущал горячую кровь в своих венах и сердце. Он не испытывал боли — никакой, даже душевной. Уходя в себя, Джон терял любую возможную связь с окружающим миром. В такие моменты мужчина выглядел статуей, чей пустой взгляд в одну точку вызывал душевный дискомфорт у постороннего, кто хоть раз его видел. Один из таких трансов настиг Джона во время готовки. Глаза смотрели на недорезанный кусок мяса, а видели лишь белый фон; руки должны были резать мясо, а нож прошелся по пальцам. Доктор не почувствовал боли, хлынувшая кровь смешалась с мертвой и холодной. Он мог бы отрезать себе пальцы, но вовремя зашедшая в гости миссис Хадсон спасла его.
Любимая когда-то квартира, которую Шерлок и Джон делили вместе, стала угнетать доктора. Ее пустота и оставленные вещи Холмса давили на него, как упавшее небо, казавшееся не так давно самым прекрасным творением мира. Джон ничего в ней не менял, никакую чужую-родную вещь не трогал руками и не переставлял. Даже маленькая лаборатория, в которой проводились убийственные и зловонные эксперименты, осталась на кухонном столе, покрывшись слоем пыли. Бейкер-стрит, 221В лишилась только двух самых ценных частей — Шерлока и его скрипки. Они вместе покоились в закрытом гробу под метрами земли.
— Джон, дорогуша, ты чахнешь на глазах. Мне больно на тебя смотреть. — Миссис Хадсон накрыла его плечо маленькой ладонью и чуть сжала его.
— Так не смотрите, миссис Хадсон, — прохрипел Джон. Он уже не помнил, когда в последний раз разговаривал. Дни тишины значительно повлияли на его голос.
— Так нельзя, Джон! — женщина покачала головой. — Мне тоже больно, но, дорогуша, жизнь не закончилась.
— Я умер в ту секунду, как похоронили Шерлока.
— Господи, Джон, не говори так! — вскрикнула Марта Хадсон, напустив в свой голос строгость. Мужчина поднял на нее глаза, и женщина едва удержалась от всхлипа. — Милый, — она тяжело вздохнула, — тебе нельзя здесь жить.
— О чем вы?
— Переезжай. Я помогу найти новую квартиру. Давай, Джон, дорогой мой, ты должен забыть о Шерлоке.
Джон долго думал. Как он мог бросить Шерлока, предать его и забыть? Оставить все, что с ним связано, в 221В и закрыть квартиру, оставив пылиться и тихо умирать в одиночестве? Может, миссис Хадсон найдет новых жильцов? Нет, на посторонних людей, что в конец разрушат единственное напоминие о Шерлоке, Джон не согласен, но и жить здесь он тоже не мог. Эта непривычная тишина на Бейкер-стрит разъедала его изнутри.
— Джон? — миссис Хадсон сонно моргнула и обеспокоенно уставилась на ночного гостя. — Что-то случилось? Так поздно…
— Простите, миссис Хадсон, — доктор виновато переступил с ноги на ногу и, коротко вздохнув, продолжил, — у меня к вам просьба.
— Какая, милый?
— Я собираюсь съехать, но…
— Ох, дорогой, о квартире не волнуйся. Майкрофт выкупил ее, я не буду ее продавать.
— Что? Когда? — Джон впервые за долгое время оживился и удивлённо расширил глаза. Женщина закусила губу и поправила ночную рубашку. Она не хотела говорить о Майкрофте: планировалось, что это останется секретом, но ох уж эта ее болтливость. Женщина мысленно ругала себя, что не смогла сдержать язык за зубами.
— Джон, послушай, — миссис Хадсон заговорила тем тоном, который используют взрослые для разговора с детьми, — ты ушел в себя на целых четыре месяца. Ходил как мертвец, это выглядело ужасно. Ты совсем забыл о квартплате. Я могла подождать, милый, ты меня знаешь, но Майкрофт решил все сам. Он выкупил квартиру.
— Мерзавец, — злобно выплюнул Джон.
— Нет, Джон. Ну что ты, дорогой? Он хотел как лучше. Он заботится о тебе, ведь ты стал частью семьи Холмс. Поверь мне, я знаю.
Джон собирал коробки около недели. Можно было бы и быстрее, но каждый раз под руку попадались те или иные вещи Шерлока, которые тот часто оставлял рядом с вещами Джона. Как символично — где Джон, там и Шерлок и наоборот. Они отвлекали, насильно заставляли вспоминать события, при которых попадали в комнату доктора.
— Джон, этот парфюм просто ужасен! — брезгливо поморщился Холмс и вылетел из чужой комнаты пулей, чтобы через минуту вернуться, держа в руках собственный одеколон.
— Что ты… Шерлок?
Детектив нарочно медленно доставал из шкафа доктора вешалки с одеждой и, скептически оглядев, опрыскивал изысканным парфюмом, который Джон не мог себе позволить купить.
— Вот, теперь от тебя будет приятно пахнуть, и женщины ещё больше будут сходить от тебя с ума, — самодовольно закончил Шерлок. Он смотрел на застывшего Джона какое-то время, а потом, получив смс от Лестрейда, убежал, оставив парфюм на одной из полочек шкафа.
Джон взял в дрожащие руки чужой парфюм и принюхался. Божественный запах, но такой родной и одновременно далекий. Ему хотелось забрать с собой флакон, чтобы в новой квартире сделать иллюзию уюта, прочно ассоциирующийся с Шерлоком. Но Джон поставил парфюм туда, где нашел его, и закрыл дверцу — он забрал все свои вещи, которые мог. Оставил только общие: ноутбук, который детектив облюбовал с первых дней, пусть имел собственный; любимую чашку, чья история была похожа с ноутбуком, только Шерлок не пил из нее, а временами делал чай, когда хотел извиниться, неуклюже, но мило. С каждой поверхности квартиры исчезли вещи Джона. Ему хотелось, чтобы 221В всегда оставалась собственностью Шерлока, чтобы, заходя в нее, сразу вспоминать, что здесь жил детектив, чтобы посмотреть и задаться вопросом: «Когда же он придет?». Ничего не было нарушено в идиллии маленького хаоса, кроме того, что его покрыла пыль и местами даже тонкая паутина.
Завтра Джон съедет и дверь в 221В будет навсегда закрыта, а ключ останется только у него и у миссис Хадсон. А сегодня… А сегодня ему нужно начать жить самостоятельно.
Магазин впервые на его памяти такой пустой. В последний раз он был в нем, когда покупал молоко Шерлоку. После его смерти Джон не заходил в него, потому что самые обычные продукты напоминали о том, что когда-то они были здесь вместе. Они и сейчас об этом тихо молчали, но Джон пересилил себя и стойко, как солдат, делал медленные шаги в сторону стеллажей. Сыр, колбаса, кофе… Но вот он прошел мимо любимого молока Шерлока и снова впал в транс, остановившись перед ним, как вкопанный. В магазине тихо играла спокойная музыка, наводящая уныние и медлительность. Джон стоял один во всем молочном отделе с пустой корзиной в руках, как брошенный человек. Как маленький потерянный ребенок, как пес, ожидающий своего хозяина, который не придёт.
«Мне купить молоко? ДВ»
Пальцы бегали от кнопки к кнопке, набирая коротенький текст, такой привычный для них. А номер… Номер все еще был в быстром наборе, несмотря на прошедшее время. Тихий писк, оповещающий об отправке сообщения вывел Джона из его глубокого транса. Мужчина вздрогнул, чуть не выронив телефон.
— Идиот, — прошипел доктор, сжимая аппарат с такой силой, что побелели костяшки. Он ударил себя телефоном по лбу, заставляя очнуться, понять, что Шерлок действительно мертв и никогда больше не ответит.
— Боже, какой же ты идиот, Джон, — причитал доктор, оседая на пол. Глаза слезились, а нос щипало. Хотелось плакать, зареветь, как капризный ребенок, вот только что бы это изменило? Ничего. А плакать хотелось так, чтобы спрятаться под одеялом и не вылезать, спрятаться от всего мира, от всех проблем, от мыслей и страшной реальности, что Шерлок мертв. Хотелось и самому умереть, но ведь тогда жертва детектива стала бы напрасной. Он умер ради жизни других, его в том числе. Он не уверен, о ком тот больше волновался в последние минуты жизни. Он никогда не тешил себя мнимой надеждой на то, что Холмс считает его настолько же важным, как Джон считал его.
Тихий звук пришедшего уведомления. Наверняка Майкрофт или миссис Хадсон, вспомнившая о чем-то. Джон сперва поднялся, сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, а уж потом посмотрел в телефон.
«Либо вы ошиблись номером, либо вы настолько идиот, что решили обратиться с подобным вопросом к детективу. ШХ»
Джон шокировано уставился на последние две буквы. У него галлюцинации? Он бредит? Следующее сообщение настолько испугало доктора, что тот выронил телефон из рук и сделал несколько шагов назад, ударившись спиной о стеллаж, чудом ничего не уронив.
«Советую купить. Говорят, оно полезное. ШХ»
Джон не сразу поднял телефон. Прошло минуты две, прежде чем его дыхание успокоилось, и он решился прочитать пришедшее сообщение. Истерический смех вырвался неожиданно.
— Боже, я сошел с ума.
Джон вышел из магазина с пакетом молока.
