Гость

Вечер перед праздником Всех Святых оказался довольно приятным. Ни одна капля дождя не оросила землю, не было типичной для конца октября стужи, и, в целом, весь день оказался довольно приятным. Вообще, хорошая погода всегда настраивает на великие свершения, но Осаму, как обычно, к этим свершениям был не готов. Ему хотелось бы расслабиться с книгой у камина, перелистывая старые страницы прочитанных ранее множеством людей книг. Сегодня он путешествует на другой край земли и наблюдает за великими сражениями, завтра он читает о любви, а послезавтра проникается философией. Всё это так прекрасно и интересно, однако путешествия приходится отложить, ведь злосчастный четверг оказался днем, загруженным до предела. И дело вовсе не в его стремлении что-то делать. Просто его, как обычно, заставляют. Совсем недавно Дазай, не без помощи своего дядюшки, поступил в университет, и теперь обязан каждый вечер не проникаться поэзией, а изучать строение человеческого тела. Ох… если бы только он этим всем интересовался, однако его больше манила литература. Юноша писал этими темными вечерами, делая вид, что готовится к занятиям. — Осаму, ты всё за учебой, — улыбался ему дядюшка Огай, который приходил проведать юношу на второй этаж. Он трепал его по каштановой макушке и радовался такому послушанию воспитанника. — Мне бы твою энергию и твои годы… эх! — затем он удалялся, присвистывая какую-нибудь озорную мелодию. Огай Мори был опекуном Дазая. Еще в молодости он нашел бродячего мальчишку, воровавшего кошельки на рынке, и решил, что стоит заняться его воспитанием, ведь своих детей у него не было, да и не планировалось, а семейный особняк на окраине города надо кому-то передать по наследству. Вот он и подумал, что из мальчишки выйдет толк. Но, несмотря на то, что Осаму уже восемнадцать, он по-прежнему остается озорным мальчишкой, который порой пользуется бывшими навыками карманника. По мере необходимости, конечно. Однако сегодня день был загружен не только учебой, но еще и другими делами. Огай — известный доктор в этой округе, и параллельно Дазай работает у него в качестве медбрата, а также выполняет прочие поручения. Сегодня же у него особое задание — пойти в соседний поселок и забрать лекарство у хорошего знакомого Мори. Ехать ему туда не на чем, ибо все деньги юноша благополучно пропил в баре со своим знакомым госслужащим Анго Сакагучи. Вот и сегодня вечером они решили собраться и посидеть вместе, обсуждая насущные дела. — Эх… Анго, Анго, — причитал Осаму, — знал бы ты, как тяжела моя жизнь. — Ты говоришь мне об этом каждый раз, Дазай, — возмущался тот, попивая томатный сок, ведь сегодня ему нужно сохранять трезвость ума, несмотря на шумиху вокруг и атмосферу праздника. Он приходил на встречи с юношей просто ради разнообразия, да и тот ему очень нравился как друг. — К тому же, почему ты пьешь, разве у тебя сегодня нет дел? — Вообще-то, у меня и правда есть дела, — подметил он, отпивая немного виски. — Огай поручил мне сходить к его знакомому аптекарю за каким-то лекарством. Очень важным. Сказал, что я обязан доставить его в целости и сохранности, ни в коем случае никому не показывать. Уж думаю, не опиум ли какой… — Ну, думаю, что в этом Мори не нуждается, ведь у вас целое хранилище морфия в больнице. — Не такое уж и хранилище. Да и не нравится мне этот морфий… фу. — Ты что, кололся морфием?! — возмущался Сакагучи. — Что ты, что ты, я шучу. Ладно, Дазай, вообще-то, не шутил, но и морфием он не злоупотреблял, ведь это дело гиблое, как известно. — Так когда же ты пойдешь? — спрашивал его Анго, понимая, что на дворе уже вечер, и пора бы ему отправляться. — Ну… — тут Осаму задумался. По нему было видно, что юноша прилично выпил. — Вообще, Мори сказал, что нужно идти поздним вечером. Не понимаю, зачем, это только больше наталкивает меня на мысль, что это нечто противозаконное, однако… — он осушил стакан, с грохотом поставив его на стойку. — Ты-то понимаешь, что я об этом ничего не знаю, так что нет смысла меня приплетать. — Может, тебе не стоит идти одному? — Сакагучи вся эта затея не нравилась. — Да ладно, что со мной может произойти? Ничего ведь абсолютно! Ты же знаешь, что я… ик! Бессмертный, — тут он поднялся из-за стойки, и его повело в сторону, благо товарищ успел схватить его за руку, дабы тот не грохнулся. — Да ты еле на ногах стоишь, Дазай! — возмущался Анго. — Может, следует пойти в другой раз? Давай, я довезу тебя до дома. — Нет-нет-нет! И еще раз нет! Мори открутит мне голову и поставит вместо тыквы на входе в дом, если я не выполню это… что я там собирался? Ах да… так вот! Я иду… ик! На… на станцию! Да! На станцию! А ты… — он указал на Сакагучи плавающим в воздухе пальцем. — Ты идешь, куда шел! Понятно? — Понятно. — Вот что тебе понятно?.. Ой, ладно. Ничего ты не понимаешь! Всё! Нет-нет-нет! Не провожай меня! Мне тут няньки не нужны! Кое-как он все-таки смог покинуть таверну и выйти на улицу. По пути на станцию парень уже успел несколько раз потеряться, точнее, забыть каким-то образом, в какой стороне та находится, но это всё были мелочи. Таким образом, дополз он за полчаса. Дазай успел немного отойти от опьянения и даже купил билет, куда надо. Более того, сел на нужный поезд! И, что вообще удивительно, вышел на нужной станции. Конечно, Осаму и правда мог сохранять трезвость ума, будучи пьяным, хоть и вёл себя так, как и подобает этому состоянию, но вполне свое тело контролировал. Хотя… когда он добрался до места назначения, то подумал, что, возможно, где-то ошибся. Да нет, всё верно. Вывеска гласила, что он находится на станции «Предгорная аллея», значит, всё верно. Дазай очень редко катался на поездах, поэтому не знает названий всех станций, вот только эту запомнил хорошо. Место оказалось очень мрачным. Учитывая, что сейчас разбитый циферблат часов показывал полвосьмого, было еще и темно, и холодно, и даже сыро, а ведь в самом городе всё было тихо, тепло и весело: люди в карнавальных костюмах, дети клянчат конфеты, кругом разноцветные флажки, и влюбленные парочки наслаждаются свиданием. Да, вот бы Осаму так же. Он давно мечтает найти себе девушку, чтобы когда-нибудь красиво уйти вместе с ней из жизни по собственной воле, однако что-то ему подсказывало, что из жизни он уйдет гораздо раньше. Кажется, что даже сегодня. Возможно, что даже сейчас, когда он спустится с платформы. Прогнившая деревянная лестница издавала отвратительный скрип, и куча противных жуков расползались в разные стороны. Путь от станции вёл куда-то в лес, что вообще не внушало доверия, однако другой дороги не было. Следующий поезд, вполне возможно, вообще не придет, да и неизвестно, что лучше: пробыть на станции до утра или трагически погибнуть в лесу. В этом есть какая-то доля романтики. «Ну, дядюшка, ну и сволочь ты, конечно!» — ругался в мыслях Осаму, пробираясь сквозь эту чащу. Всюду ему мерещились шорохи и шелесты, а по телу будто бы ползали тысячи насекомых. Внезапно он вляпался в какую-то лужу, отчего ноги промокли насквозь. Что может быть хуже? Разве что то, что ему потом еще и ветка врезалась в лицо, а затем еще и паутина, а потом он вышел куда-то на свет и обнаружил, что по руке его ползет здоровенный жирный черный паук, которого юноша в панике сбросил с себя и принялся отряхиваться. Туфли его совсем запачкались, да и костюмчик потерял вид. Самым неприятным было то, что он даже не надел ни пальто, ни сюртук, поэтому сейчас был лишь в рубашке, жилетке и брюках. Вдобавок он обнаружил, что его шейный платок, завязанный в бант, вообще порвался и испачкался. Вот незадача, а ведь он довольно дорогой. Ну ладно, состояние вещей его сейчас не так беспокоит, как холод и еще не отпустившее алкогольное опьянение. А ведь он только спустился со станции, страшно представить, что будет дальше. Оглянувшись, он заметил, что действительно вышел к аллее. Она была освещена фонарями, дорога ровная, хорошая, поэтому он спокойно пошел по ней дальше. Пока что всё примерно так, как описывал ему Огай, разве что он не сказал, что вокруг будет сплошной непроглядный темный лес и… это что, волки воют? Черт… нет! Дазай эту ночку точно никогда не забудет. Решив, что он уже слишком трезвый для происходящего вокруг дерьма, Осаму достал из внутреннего кармана жилетки фляжку с виски и отхлебнул немного, передергиваясь от спирта и горечи. Ничего, нормально. По телу разлилось тепло, и появились силы идти дальше, поэтому он весело зашагал по аллее. Шел он, шел, пока перед ним не оказалось два ответвления. Перекресток. Ага, только дьявола не хватает. И тут он подумал: «А в какую сторону мне сказал идти дядюшка? Направо или налево?» Вот у Дазая очень хорошая память. Хорошая на важные вещи. А на такие мелочи, как в какую сторону ему надо идти, вот честно… Он стоял около пяти минут и думал, куда же все-таки ему надо повернуть. Он посмотрел в каждую сторону, вспоминая, что его вообще должно ждать в конце. Ах да, Мори сказал, что он должен выйти к церкви, а там и деревня, в которой как раз и держит лавку его знакомый. Присмотревшись, он попытался найти хоть какие-то очертания в конце пути, но ничего видно не было. — Эх, будь что будет, — сказал парень и все-таки свернул налево. Возможно, он сильно ошибется, но ведь всегда можно вернуться обратно. Всегда можно вернуться. Спустя пять минут ходьбы Осаму понял, что огней становится всё меньше, дорога всё хуже, и никакого храма он, конечно, не видит. Однако он упорно продолжал идти вперед, ибо ему было интересно, куда же все-таки приведет эта дорога. Вообще, подозрения подкрались к нему еще когда он увидел, что указатель с деревней «Футил» указывает в обратную сторону, однако что-то все равно заставляло его идти вперед. Как и ожидалось, вышел он совершенно не туда. Воздух стал каким-то чересчур насыщенным, а ветер и вовсе ледяным, но юноша все равно продолжал идти вперед. Понял он, что пора поворачивать обратно, только когда вокруг себя обнаружил страшные потрескавшиеся надгробия, даты на которых уже перевалили лет за двести. Но, как это обычно бывает в поселениях старого типа, там, где кладбище — там и церковь — там и город. И хоть, возможно, проще было бы вернуться обратно и свернуть на нужную улицу, но что-то идти туда вообще не хотелось. Осаму впервые бывал на таких древних кладбищах, да и мест подобных он не боялся, вообще, это казалось очень интересным и в некоторой степени романтичным, если бы еще не было так холодно, сыро и темно. Он очень долго шел по этому кладбищу, то и дело оглядываясь по сторонам. Воздух становился всё гуще, да и темно, в общем, кошмар. Свет луны, которая в эту ночь была особенно яркой, немного спасал положение, однако это казалось еще более жутким. Тем не менее, страшно не было, может, потому, что Дазай считал себя храбрым и не верил во всякую мистику, а может, потому, что просто выпил уже прилично. Кстати, по дороге он еще пару раз приложился к фляжке, поэтому сейчас ему больше хотелось спать, нежели бояться шорохов, волков и отвратительных насекомых. Но тут внезапно пошел дождь, и не абы какой, а настоящий ливень. Юноша и так промочил все ноги, так еще и теперь совсем промок до нитки. Пытаясь найти спасение, он побежал, если его пьяный полет под дождем вообще можно было назвать бегом, и стал оглядываться по сторонам, дабы найти хотя бы какой-нибудь склеп или мавзолей, чтобы укрыться, но подобных строений тут не было. Церкви, кстати, тоже, но теперь поворачивать обратно вообще бессмысленно, ибо там от дождя он сможет укрыться только на станции, а это довольно далеко, его одежда успеет за это время превратиться в половые тряпки. В результате он забежал в какую-то чащу из терновников, которые ничуть не спасали его от воды, но он, к счастью, ничего не порвал. Пробираясь сквозь заросли, впереди начали вырисовываться очертания какого-то огромного здания с остроконечной крышей. Слава Богу, хоть какое-то укрытие. Это оказался старый замок. Да, Осаму слышал, что в этом месте было нечто подобное, но замок этот заброшен из-за сложности его реставрации и человеческих предрассудков. Дескать, в этом замке триста лет назад жил какой-то больной ублюдок, который мучил людей и, конечно, пил их кровь! Ну что за бред? Ну вот ум у людей есть? Ну ладно, пил кровь… бывают такие люди, возможно, но это ведь было триста лет назад! Он же уже помер давным-давно! Кое-как пробравшись сквозь заросли этих кустарников, Дазай наконец-то нашел ворота, которые, к сожалению, оказались закрыты, но рядом он увидел выломанную часть кованого забора, через которую и пролез на территорию. Вид этого замка мог желать лучшего: всё заросло мхом и плесенью, камень потрескался, горгульи на каменных столбах выглядели, скорее, ущербно, нежели жутко. У какой-то из них не было носа, отчего та выглядела совсем убого, но это еще ерунда, ведь большинство из них просто были инвалидами. Взобравшись по длинной мокрой лестнице, Осаму спрятался под крышей замка и дернул ручку двери, которая, на удивление, отказалась поддаваться. Закрыто? Но кто мог закрыть? Подумав, что, может, в этом замке кто-то обитает, Дазай обнаружил огромную железную колотушку на двери и постучал в нее так, что, казалось, заплесневелая деревянная дверь сейчас сломается под таким напором. Однако не тут-то было. Через несколько минут замок в двери щелкнул. Действительно, кто-то здесь живет! Могли бы хоть прибраться, ей Богу. Тяжелая дверь со скрипом отворилась, и Осаму, не обнаружив никого за ней, несколько раз подумал: бежать к чертям собачьим подальше от этого жуткого места, или же все-таки зайти и переждать грозу? — Заходите, — послышался голос изнутри. Дазай неуверенно заглянул внутрь и обнаружил там светловолосого мужчину. Голова его была забинтована, но одет он вполне прилично, поэтому есть смысл зайти внутрь и поздороваться. — Здравствуйте, я тут проходил мимо… — Ох, право, извините меня за такую дерзость! — начал восклицать мужчина, подбегая к Осаму. — Что вы… — Я не предложил снять с вас пальто! — Но на мне нет пальто. На минуту он затупил, однако с лица его не исчезала немного больная улыбка, поэтому Дазай решил, что стоит, наверное, все-таки покинуть это место, пока не поздно. Ведь никогда не поздно. — А что есть? — задал совершенно глупый вопрос хозяин. Гость решил промолчать, скорчив весьма прискорбную и непонимающую гримасу. Да, ну логично, что только псих будет жить в этом Богом забытом месте. — Эм… — мычал он, пытаясь придумать более-менее адекватный ответ. — Ха-ха-ха-ха! — вдруг рассмеялся мужчина, причем засмеялся искренне и безумно, будто бы действительно с головой у него совсем не всё в порядке. — Ха-ха-ха! Какая глупость! Ха-ха-ха! Что ж, пойдемте, я провожу вас в гостиную, вы, наверное, устали! — Я… я просто переждать дождь, но, знаете, пожалуй, я уже пойду. У меня еще есть дела, я в этих местах впервые, поэтому… — Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет! — зашептал мужчина. — Вы выглядите ужасно! Какой путь-дорога? Проходите, пожалуйста! — он подошел к нему и слегка ухватился за плечи, насильно провожая дальше в замок. Кстати, тут действительно было тепло и даже убрано. — Вы располагайтесь, а я принесу вам чаю. Они оказались в гостиной, которая была довольно просторной, однако по-прежнему его окружал старый потрескавшийся камень. Мужчина добавил в камин поленьев и пододвинул большое тяжелое кресло с бархатной обивкой поближе к огню, усаживая затем до нитки промокшего Дазая туда, хоть тот и сопротивлялся, ведь боялся намочить такой дорогой предмет. — Предложи нашему гостю сухую одежду, Иван, — раздался голос выше с лестницы, которая располагалась как раз за креслом, отчего Осаму не сразу увидел того, кому этот низкий и немного хриплый голос принадлежал. Обернувшись, он заметил, как по лестнице тяжелыми шагами спускается высокий мужчина. Белые волосы его были настолько длинные, что даже, будучи собранными в хвост, доходили ему до поясницы. Ворот его был украшен черными перьями, а плащ и того вовсе порвался, но всем своим видом он показывал богатство. В руках альбинос нёс канделябр, который, спустившись, поставил на тумбочку рядом с Дазаем, взирая затем на гостя сверху вниз. Алые очи его смотрели изучающе и недоверчиво, но тот будто бы совсем не удивился чьему-то появлению в их доме. — Прошу прощения за этого оболтуса. Он совсем не знает, как вести себя с нормальными людьми. Иван тем временем уже успел испариться, что-то напевая себе под нос. — Да, по нему видно, — прокомментировал это Осаму. — Меня зовут Тацухико Шибусава. — Дазай Осаму, — молодой человек протянул хозяину руку, однако тот лишь посмотрел на неё с непониманием и пожимать не стал. Неловкая ситуация. — Что ж, кхм… Вы хозяин этого… дома? — Ха! Нет… хозяин сейчас… отлучился, — ответил тот. — Я… что-то вроде того же гостя, но этот замок уже успел стать для меня родным. — Понятно. Я думал, что он необитаем. — Нет, этот замок был обитаем всегда, — немного прискорбно выразился Шибусава, отходя затем от кресла. Юноша мог поклясться, что от него веяло холодом. — Я пойду предупрежу остальных, что у нас гость, дабы больше вас не смущать. — Да что вы… я так ворвался. Честно, я бы уже пошел обратно. Вы, кстати, не знаете, в какой стороне деревня? Как мне удобнее до туда добраться? — Не волнуйтесь, — хитро оскалился тот. — Доберетесь рано или поздно. Затем мужчина удалился, но зато спустя минуту вернулся Иван с чашкой чая и чистым бельем. — К сожалению, всю нашу гардеробную пожрала моль, — начал оправдываться тот, — но сорочку для вас я найти всё же смог. Наденьте, а то и правда простудитесь. Сейчас я принесу вам плед, а мокрую одежду повешу сушиться. — Ну, правда, не утруждайтесь. Я сейчас просто выпью чаю и пойду. — Ничего-ничего, в любом случае, мы подыщем вам сухую одежду. Правда, хозяин очень богат, добр и милосерден, он не пожалеет для вас чистой одежды, правда! — Я… — Раздевайтесь. Всё-таки Дазай разделся. Он и сам не понимает, каким образом вообще так бесцеремонно ведет себя в гостях, хотя его к этой бесцеремонности просто склоняют, что, конечно, совсем нехорошо. Никогда прежде его вот так вот сразу не раздевали и не поили чаем. Сразу видно, что люди воспитанные и богатые, раз позволили себе выкупить этот замок. — А как… как давно ваш хозяин живет здесь? — решил поинтересоваться Осаму, когда его уже уютили в плед и подали чашку с чаем прямо в руки. — Ох, совсем недавно господин выкупил этот замок. Мы, как видите, еще не успели здесь обжиться и отреставрировать, но мы в процессе! — А кто этот… господин Шибусава? — А, этот? Да так, никто. Пустое место, если честно. — Эм… ясно, — ответ его немного смутил, однако надо как-то поддержать разговор, ведь Иван стоит над душой и смотрит своим безумным взглядом уж слишком непристойно. — А… ну… расскажите мне про вашего господина. Кто он такой, чем занимается? — О… господин о-о-очень важная персона. Думаю, вы познакомитесь с ним лично. — Он предприниматель? — Нет. — Политик? — Нет. — Хм… землевладелец? — Можно было бы так сказать раньше, но… сейчас — нет. — Ну а… чем он занимается? — Ох… совсем забыл! Нужно развесить вашу одежду! Чувствуйте себя, как дома! И на этом он так же быстро испарился в коридоре, оставив Осаму одного. Этот тип и его поведение очень сильно смущали Дазая. Его вообще смущала вся эта авантюра. При другом раскладе он бы уже вернулся домой, но сейчас… как же отсюда уйти? Не выбегать же вот так под дождь в одной сорочке! Не надо было вообще сюда приходить. А с другой стороны… можно ведь и правда забрать лекарство завтра? Какая разница? Даже если обязательно ночью, то он может день пробыть тут, познакомиться с хозяином или же пойти в город. Никто же не отменял человеческий фактор. Так случилось, что Осаму слегка захмелел и попал под дождь, свернул не туда. Бывает всякое. Ведь Мори не нарисовал ему карту, не сказал, что его ждет. В самом деле, во всем виноват дядюшка и только он. Нужно ему было лекарство — поехал бы сам. Нечего молодежи пропадать вот так. И Дазай уже был готов вырубиться в этом кресле, как вдруг заметил какое-то шевеление на потолке. Присмотревшись, он понял, что там явно что-то сидит. И, черт возьми, что-то живое и крупное. Недолго вглядываясь, он понял, что это летучая мышь. Какая-то необычная, таких в этих местах не водится, но… что-то в ней такое было странное. Глаза её будто бы светились лиловым пламенем. Может, Осаму так только казалось, но она явно наблюдала за ним. Наблюдала безотрывно, с любопытством. Они сидели и смотрели друг на друга, понимая, что интерес небеспочвенный. Не выдержав, Дазай поставил на столик чашку с чаем и, завернувшись в плед, поднялся и пошел по мягкому ковру ближе к стене, всматриваясь в зверька на потолке. Мышь повернула голову чудно, возможно, чувствуя некую опасность, а затем отвернулась к стене. — Эй! — позвал её Осаму. — Ты что, обиделась? Та, кажется, даже вздрогнула, услышав голос незваного гостя. — Ну, иди сюда, — продолжал звать он её ласково. — Я тебя не обижу. Честно говоря, Дазай никогда раньше не видел летучих мышей, да еще и таких, да еще и так близко. Он вернулся к столику и взял с него канделябр, возвращаясь потом на ту же позицию. Юноша поднял огонь выше, дабы тот своим светом озарил притаившееся в углу нечто, но той явно не понравился этот жест, и она только больше скукожилась в своих крыльях. — Ох, ты такая прелесть! — умилился Осаму этому движению, а затем все-таки убрал канделябр. — Ладно, не буду тебя тревожить, раз тебе не нравится. Он вернулся обратно к своему креслу, оставляя светильник и укутываясь в плед. Огонь в камине завораживал, и он вот-вот уже готов был уснуть. А хозяин так и не возвращается. Что же это за напасть? Еще и Иван куда-то запропастился, да и Шибусаву не видно, хотя никто дверью явно не хлопал, поэтому замок не покидал. Всё это очень сомнительно, но, пока его не трогают и не беспокоят, волноваться не о чем. И Дазай уже практически уснул, как вдруг почувствовал, как что-то ползет по ручке кресла. Медленно открыв глаза, он повернул голову и увидел, что летучая мышь, которая, казалось бы, вообще должна обходить людей за километр, устроилась рядом и смотрит теми же аметистовыми глазами. Нет, таких глаз у животных быть не должно. Это не просто мышь! Это какая-то нечистая сила. И Осаму бы хотел прогнать её, да и должен был, мало ли она болезни переносит, но какой-то панический восторг сковал всё его тело, из-за чего он просто сидел и смотрел на зверька. — Привет, — шепнул тот, и летучая мышь дернула носом, будто ответив. — Я тебе мешаю? Конечно, никакого жеста не последовало, она продолжила смотреть. Нет, это точно ненормально. А вдруг она сейчас на него бросится? — Я не причиню тебе вреда, — непонятно зачем продолжал он свой монолог. — Я просто… очень устал и напился. Еще меня заставили здесь сидеть. Дело запорол, в общем, как обычно, — горестно усмехался Дазай. А эта мышь неплохой собеседник. — Наверное, тебе до этого нет дела, но я хочу сказать, что хочу умереть. Знаешь, всю жизнь просто об этом мечтаю. Многие это осуждают, но, ты понимаешь, какой смысл в этой жизни? В том, чтобы нарожать потомства и умереть? Достигнуть каких-то целей? К чему? Существовать и паразитировать на других? Какие-то глупости… это всё так глупо. Может, я уже умер, а сейчас просто нахожусь где-то в параллели, где обитают такие мыши, как ты? Знаешь, это был бы классный расклад. Я вот не против просто сидеть здесь с тобой и обсуждать что-нибудь. Ты любишь книги? Хотя, о чем я… ты ведь всего лишь мышь. Сомневаюсь, что ты умеешь читать, да и понимаешь мои слова вообще. Ты знаешь, у меня, вообще-то, никогда не было достойных собеседников. То есть, были, но они меня никогда не понимали. Им кажется, что мои взгляды… жестокие и… глупые? Что я мыслю иначе? Не так поверхностно, как должен. Из-за этого мне приходится притворяться местным дурачком и шутом, поэтому меня никто не уважает, представляешь? А те, кто уважают, просто подстилаются, ибо я наследник очень уважаемого человека. Это так глупо. Не люблю, когда о детях судят по их родителям. Я вот своих родителей даже не знал, всё детство на улице. Такой ужас. Ты когда-нибудь знавала нищеты? Кстати, ты не голодаешь? Чем ты питаешься, ты ведь хищник, верно? Ну да, у тебя, наверное, острые зубки. Так вот, представь себе, что все мелкие животные, которыми ты питаешься, внезапно вымерли? И ты не можешь найти себе пропитания, просто вот нигде не можешь взять. А все мыши вокруг тебя сытые, они взрослые и знают места, где можно добыть себе еды. И ты смотришь на них, смотришь, как они жрут. Ты завидуешь, ты тоже так хочешь. И тут-то у тебя и появляются первые мысли о смерти. Ты знаешь, что если не поешь еще хотя бы три дня, то начнешь умирать от голода. Это страшно. Я ничего не боюсь: ни волков, ни насекомых, ни даже этого странного слугу Ивана, но голод… это страшно. Это медленная и мучительная смерть. Такая отвратительная. Это смерть, которой я бы никогда не хотел умирать. Он посмотрел на летучую мышь, а та так и оставалась в прежней позе. Она продолжала смотреть на него аметистовыми глазами так заинтересованно, так умно, будто она понимает каждое его слово, будто она отвечает ему этим взглядом. Как будто она и сама была человеком. Осаму посмотрел на неё еще немного, а затем отвернулся и закрыл глаза. Может, действительно стоит поспать. Утро вечера мудренее, как говориться, поэтому нет смысла сейчас разводить дискуссии с летучей мышью и ждать прихода того самого хозяина. — Я понимаю. Этот голос раздался над самым ухом. Такой высокий и приятный мужской тон, будто щекочущий само сознание своей нежностью. Будто сам голос приносит успокоение. Но Дазай от этого голоса вздрогнул и открыл глаза. Повернувшись, он увидел, что никого рядом не было, да и мышь уже пропала куда-то, хоть он и не слышал взмаха её крыльев. Внезапно отворилась дверь в коридор, и ветер подул с такой силой, что тут же погас канделябр и камин, окрасив зал в оттенки тьмы. Сквозняк из коридора ознаменовал появление хозяина этого замка, и тяжелая дверь в коридоре закрылась с оглушающим грохотом, будто гром был не на улице, а в этом самом доме. Нет, оставаться здесь на ночь нельзя. Осаму подскочил с места, и первым его желанием было убежать или спрятаться. Куда угодно, но почему-то сердце бешено стучало в груди от некого волнения и страха, доселе незнакомого. Он не хотел быть здесь, в этом самом месте, не хотел. Но тут из коридора донесся по-прежнему безумный голос Ивана, который приветствовал хозяина. И правда, это явился он, однако слуге не отвечал, лишь фигура его появилась в дверном проеме. Высокая, темная фигура, лица не видно, ибо на нем капюшон, но на секунду Дазаю показалось, что за этим капюшоном таким же аметистом горят глаза. — Иван, — голос, так похожий на тот, что только что слышал Осаму, звучал уже более уверено, в приказном тоне, — зажги свет. Тот быстро забежал в комнату, и снова зажег свет на канделябре рядом с Дазаем, который стоял, как вкопанный, и смотрел на по-прежнему темную фигуру хозяина. Затем он принялся разжигать камин, и сделал это на удивление быстро. За это время фигура хозяина уже успела несколько раз пройтись по коридору, а затем он наконец-то зашел в уже светлый зал, приспустив капюшон. — Прошу прощения за такую оплошность, — с улыбкой молвил тот. — Здание старое, и сквозняки здесь не редкость. Слегка влажные темные волосы прилипали к худому и бледному лицу хозяина. Осаму мог поклясться, что на вид ему не более двадцати пяти. Тощий, в странных темных одеяниях, будто только что вернулся из позапрошлого столетия. Тихой поступью он прошел по ковру и улыбнулся такой нежной улыбкой, можно сказать, голому Дазаю, который чувствовал себя весьма неловко в этой ситуации, однако того явно не смущал внешний вид юноши. — Я не думал, что в такой поздний час у нас будут гости, но Иван сказал, что вы практически голый гуляли под дождем. — Д-да… — дрожащим голосом выдавил из себя Осаму. — Позвольте узнать ваше имя? — Д-дазай Осаму, — он протянул ему руку, надеясь, что хотя бы этот человек достаточно воспитан, чтобы пожать её. — Фёдор Достоевский, барон Футила, — рука в черной перчатке уверенно обхватила продрогшую ладонь Дазая. — И-извините меня з-за такое позднее вторжение, — тот и сам не знает, почему сейчас его трясло от холода, вроде, в помещении достаточно тепло. — Нет-нет, не извиняйтесь. Это наш моральный долг — приютить потерявшегося человека. Так, значит, вы шли в деревню? Что вы стоите? Присаживайтесь. Дазай медленно плюхнулся обратно в кресло, кутаясь в уже негреющий плед и внимая барону Достоевскому, которому сразу же подали резной стул, на который тот приземлился с аристократичной грацией. — Спасибо, — тихо шепнул Осаму, чувствуя, что все-таки немного, но согревается. — Да, я впервые в этих краях. И, вообще-то, я из Олив-Куперти. — О-о-о, так вы, значит, горожанин! — удивился Фёдор. Иван уже за этот короткий промежуток времени успел подать ему чай. — Как любопытно. И что же вас привело в нашу глушь? — Одно дело, — Дазай чувствовал некое недоверие по отношению к хозяину замка, поэтому не хотел уточнять. — Понятно. Очень интересно. Да, с радостью бы показал вам завтра, как туда пройти. — А вы можете мне просто объяснить, и я пойду? — решил хоть здесь добиться взаимопонимания Осаму. — Что за глупости, любезный? — с усмешкой молвил Достоевский. — Право, это ни в коем разе невозможно. Неужели вы не видите, какой на улице аншлаг природных явлений? Вы вновь промокнете до нитки и вернетесь к нам от безысходности, уж мне ли не знать? И будем мы вас выжимать тут по второму кругу. — Ха-ха-ха… по кругу! — ни к селу ни к городу вдруг рассмеялся Иван, стоящий подле Фёдора. Тот многозначительно посмотрел на него, и он утих, понимая свою глупость. — В общем, — продолжил он, отпивая затем немного чая, — вы уж, голубчик, останьтесь у нас на ночь, а утром пойдете хоть на все четыре стороны, хоть на тот свет. — Эм… — последнее выражение показалось Осаму весьма сомнительным, однако перспектива эта его устраивала. — А вы можете это устроить? — Что? — А, ну… четыре стороны, конечно, — начал оправдываться Дазай. — Какие четыре стороны? — будто специально не понимал Достоевский, вызывая у гостя взгляд, полный безысходности. — Ну… — Да не переживайте, проводим вас до деревни, — улыбался хозяин. — Хоть на руках дотащим. — Хотелось бы уйти на своих двоих. — Да, было бы великолепно. — А что? — Простынете еще, вот что, — он отдал опустевшую чашку Ивану и поднялся, поправляя своё чудное одеяние. — Пойдемте, я провожу вас наверх, в опочивальню. С появлением в доме хозяина замок озарил свет канделябров и бра, висевших на стенах, по-прежнему каменных и потрепанных столетиями. Взобравшись по лестницам наверх, им открылся освещенный коридор, кажется, еще более потрепанный, чем первый этаж. На стенах висели портреты каких-то людей, и лица их были обезображены и размыты. Все эти картины отдать бы на реставрацию, а лучше и вовсе выкинуть. К чему новым жильцам знать о тех, кто когда-то родился и умер в этих стенах? — Могу я задать вам еще пару вопросов? — молвил Дазай, следуя за хозяином. — Конечно, всё, что угодно. — Почему вы выбрали именно этот замок? — Ох, честно, не мой это выбор — проводить свои лучшие годы в этих стенах. На всё воля судьбы. — Понятно, тогда… почему на вас платье? Тут Достоевский замер и повернулся, то ли с возмущением, то ли с непониманием глядя на Осаму. — Это роба. — Но… просто, честно, странно выглядит. — Ха! Вы так сейчас вообще в одном белье, мой милый гость, так что, к чему этот вопрос? — Просто чисто ради интереса, — улыбнулся ему Дазай. Он рад, что хозяин не разозлился, да и вообще, он казался довольно приветливым человеком. Они проследовали дальше. — А вы? Почему не уедете из города, раз вам так там не нравится? — А я говорил, что мне там не нравится? — Мне так показалось, — загадочно пробубнил себе под нос Фёдор. — Ну, в этом вы правы. Просто мой дядюшка сейчас меня обеспечивает. Да и я студент, куда уж мне? — Понятно. Учеба — это дело правое. — Вы так думаете? — Да, разве что лучшая учеба — это практика. — Не могу не согласиться. Коридор оказался довольно длинным, да и шли они шагом спокойным. Было на удивление так тепло, что Дазай даже не чувствовал, что идет босиком по каменному покрытию. — И всё же, я расспрашивал Ивана, но он так и не ответил, чем вы занимаетесь? — А это имеет значение? — Чем больше таких отводящих вопросов, тем больше у меня оснований полагать, что вы занимаетесь чем-то нечистым. — Я? Ха… нет. Можно сказать, я ничем не занимаюсь пока что. Я только недавно выкупил эту землю и деревню. Моя семья раньше была крупными землевладельцами, но после их смерти, как вы видите, мне приходится как-то справляться самому. — А на какие же деньги вы будете преображать этот замок и обеспечивать деревню? — Я же сказал, что пока что ничем не занимаюсь. Позже определюсь со своим предназначением. — И как давно вы уже пытаетесь определиться? — Осаму, скорее, волновал не сам ответ, а то, ответит ли на этот вопрос Достоевский вообще. — Ну… скажем, давно. Очень давно. — Понятно. Извините меня за моё несдержанное любопытство. Впервые вижу таких людей, как вы. — Да… людей, — снова пробубнил себе под нос Фёдор. Тут он остановился напротив одной из дверей и открыл её, осматривая убранство. Но взгляд Дазая зацепился не за его действия, а за картину, висевшую в конце коридора. Издалека было видно плохо, но гостю показалось, что это ничто иное, как сам портрет Достоевского. И он такой же потертый, мрачный и старый, как и все остальные. И он точь-в-точь такой же, каким его видит сейчас юноша рядом с собой. По телу пробежались мурашки, парень сглотнул комок в горле и замер. Он чувствовал, как лицо его холодеет, и ему явно становится плохо. Что же это такое? Не может же быть так, что… нет! Этому должно быть логичное объяснение. Эти картины наверняка привезены сюда самим хозяином. А почему бы не взять и не спросить? — Эм… господин Достоевский, — кое-как поборов волнение, спросил Дазай. — А… а эти картины… они ваши? — М? — тот посмотрел на него, будто переспрашивая. — Да, это всё мои предки. — А, ну тогда ясно. Я… увидел… это ваш портрет в конце коридора? Фёдор отошел от двери и посмотрел в конец коридора, как бы в очередной раз удостоверяясь. — Ну да, мой. — А почему такой старый? — О, ну… большинство портретов здесь старые, и мы решили не отклоняться от стиля и просто попросили художника состарить и наши. — Некрасиво, — честно сказал Осаму, да и всё это казалось ему неправдоподобным. — Да, мне тоже не нравится, — он повернулся к нему, вновь улыбаясь, как и прежде. — Что ж, вот подходящая комната. Проходите, обустраивайтесь. Если что-то понадобится, то моя комната рядом, — он указал на дверь справа. — Решили приютить меня поближе? — Да. Не волнуйтесь, стены здесь плотные, и я не храплю. — Очень жаль, а мне этого будет не хватать. Мой дядюшка любит похрапеть за соседней стенкой. — Если так хотите, могу позвать вам Ивана. Его всё равно не уложишь до утра. — Спасибо, но нет, пожалуй, обойдусь. — Что ж, спокойной ночи, Осаму. — И вам того же, — ответил тот и испарился за дверью в свою сегодняшнюю комнату, наблюдая всё ту же улыбку хозяина, казавшегося уж слишком дружелюбным. Убранство оказалось по-настоящему королевским: кровать с балдахином из резного дерева и кружевным покрывалом, багровые шторы, обрамляющие небольшое окошко с витражными вставками. Сквозь немного грязное стекло проникал лунный свет. Внутри не горели свечи, однако было относительно светло, да и глаза быстро привыкли к очертаниям комнаты. Подойдя к окну, Дазай заметил, что дождь уже прекратился. Можно было бы попросить Достоевского отпустить его, но силы Осаму совсем покидали, поэтому он был готов вырубиться прямо сейчас. Завалившись на мягкую кровать, он вгляделся в потолок, который оказался зеркальным. Да уж, странно спать и видеть себя в потолке. Весьма необычное решение. Наконец-то, забыв обо всем, юноша заполз под одеяло и уткнулся носом в мягкие подушки, наслаждаясь заветным теплом и отдыхом. Этот день и правда его утомил, к тому же час поздний, да и опьянение еще не отошло. Совсем скоро он погрузился в сон, хоть некоторое волнение его не отпускало. Уж слишком сомнительно всё это: приветливые слуги, заброшенный замок, и эти картины… так жутко. Ладно, надо просто выкинуть всё это из головы и позволить себе отдохнуть. И уснул Дазай сном младенца: ни ветер за окном, ни прочие звуки его не потревожили. И не услышал он, как некто зашел в комнату, закрыв за собой дверь на замок, и проследовал к кровати, плавно опускаясь на неё. Чьи-то холодные пальцы коснулись дазаевской руки, и тот, понимая, что некто явно захотел его побеспокоить, пробудился, но глаз не открывал, делая вид, что спит. И делал бы он и дальше такой вид, если бы не почувствовал, как что-то еще коснулось его запястья, явно оттягивая кожу. Вот это заставило Осаму распахнуть глаза в удивлении и повернуть голову. На кровати лежал Достоевский и, придерживая запястье гостя, присасывался к коже внутренней стороны предплечья. Подобная картина могла бы удивить кого-угодно, но это выглядело и вовсе мало того, что возмутительно, так еще и постыдно, и глупо. Дазай даже не знал, что на это возразить, и первым вопросом, что волне логично, было: — Что вы делаете? Тот оторвался от запястья, и влажный участок кожи окатило холодком. — Да как же так?! — он словно не слышал его возмущений. — Как такое возможно? — Позвольте… — пытался вырваться гость, но его запястье не отпускали. Более того, Фёдор присосался к его руке снова. — Не могли бы вы прекратить?! — уже повысил тон Осаму. — Как?! Как ты это делаешь? Что это такое? — продолжал удивляться Достоевский, вновь повторяя уже знакомое движение. — Я не понимаю, о чем вы, но не могли бы вы перестать лизать мою руку, это более, чем неприлично! — Нет… это уже сумасшествие какое-то, — не унимался хозяин, меняя позу, и взял другую руку Дазая, повторяя то же действие, несмотря на его сопротивления. Сопротивляться такому сильному Фёдору оказалось сложно. — Нет, правда, чего вы добиваетесь? — Пытаюсь выпить твою кровь, разве не ясно? — на удивление честно ответил тот, отрываясь от руки. — Но я не могу этого сделать, просто не получается прокусить кожу и всё! — Что? — тут Осаму присмотрелся к лицу Достоевского. Сейчас он выглядел несколько иначе: глаза его горели сиреневым пламенем, а из полуоткрытого рта выглядывали клыки, словно у зверя. Он явно что-то иное, нечто несущественное. — Демон! — завопил вдруг Дазай, кидая в вампира подушку и отстраняясь на другой край кровати. Вообще-то, он не ощущал какого-то сильного страха, ведь тот уже сказал, что никак не сможет ему навредить, однако всё же решил рвануть отсюда подальше. Только-только он хотел прыгнуть с кровати, как Фёдор схватил его за щиколотку и притянул к себе. — Пусти меня! — Ну уж нет! Я не позволю тебе так просто сбежать! И вообще, отсюда еще ни один смертный не уходил живым! — А что, все остальные — мертвые? Вместо ответа Достоевский лишь рассмеялся и перевернул Осаму, проводя холодными пальцами по горячим от адреналина венам. — Что же мне с тобой делать? — задумчиво мычал он, водя ногтями по предплечью. — Может, я просто уйду? Правда, я никому не скажу. К тому же, мне никто не поверит. — Да что ты? — Фёдор приблизился еще, снова потом впиваясь в руку гостя, однако, как и до этого, не последовало укуса. — Что же ты будешь делать?.. — возмущался он. В результате от безысходности вампир начал присасываться к разным участкам рук и дошел чуть ли не до плеча, разрывая рукав дазаевской рубашки. Тот лишь молчал и смотрел с удивлением, понимая, что ни одна дама еще его так не целовала. — Правда, прекратите, это смущает… — не выдерживая, прошептал Осаму. — А ты не обращай внимания, и вообще, расслабься, может, из-за этого и проблемы. — Больше похоже на вампирскую импотенцию. — Чего? — тот явно не понимал, о чем он. — Да так, неважно. Сколько вам лет? — Не знаю, где-то триста. — Оскорбили пианиста… по вам не видно. — Плевать, — затем Достоевский подвинулся еще, притягивая к себе Дазая за шею. — Эй, что вы задумали?! — Отвернись. — Чего?! Я с вами на подобные ласки не подписывался. Но тот все же насильно отвернул его и так же вцепился к шею, отчего Осаму невольно бросило в краску. Нет, это действительно смущает. Как сказать ему, что всё это глупости бесполезные? Да и вообще, если б не его странное поведение и горящие глаза, то вообще сложно признать в нем кровососа. Юноша и до сих пор не верил в это до конца. Больше похоже на поведение обычного сумасшедшего. — Нет, правда, — пытался он возразить Фёдору, который так и не отлип от его шеи, — хотите меня убить — убейте другим способом. Этот слишком возмутителен. Достоевский наконец-то отстранился от него, а затем схватил его за воспылавшие щеки, заглядывая в темные при свете луны глаза. — В губы с первыми встречными не целуюсь, — быстро проговорил Дазай, хотя понимал, что тот больше смотрит куда-то не конкретно на него, а будто бы сквозь. — Кто же ты такой, Осаму Дазай, и почему я никак не могу тебя выпить? — Что ж… а… были какие-то сопутствующие симптомы? Может, вы не так сильны, как раньше или… — Да нет, — наконец-то он отстранился и отпустил Осаму, который быстро заполз под одеяло. — Вообще-то, на прошлой неделе всё было хорошо, а сейчас добыча вот так пришла ко мне в дом, и я… не знаю, что случилось. — А как часто вы… ну… пьете людей? — Ну, раз-два в неделю. — И выпиваете до последней капли? — Да. — Ох… жуть какая. Так вот почему отсюда все уезжают. И что же? Никаких признаков больше не было? — Нет, конечно. Ох… как же меня мучает жажда, — Фёдор схватился за горло, и лицо его исказилось в измученной гримасе. — У тебя такой запах… Ах… ты такой молодой и вкусный… Как же это невыносимо. — Да, такие комплименты редко услышишь в свою сторону, — улыбнулся Дазай. — И ведь ты сам просил убить тебя. Что за напасть? — Я? Просил? Постойте… не говорите, что вы были той самой летучей мышью! Достоевский улыбнулся и посмотрел в глаза Осаму с каким-то незнакомым доселе выражением. — Не-е-ет… — промычал гость, чувствуя, что краска на щеках становится гуще, и он бы хотел провалиться под землю. — Нет, я столько глупостей наговорил… Вы можете просто забыть? — Ха, но ведь вы говорили правду. Это было великолепно. Только наедине с собой человек откровенен. Раньше я не вдавался в судьбы людей, но в ваших словах было столько печали, что я захотел подарить вам сладостную смерть, хоть и думал, стоит ли оно того. Вообще-то, я хотел убить вас еще тогда, но… не знаю, что-то меня остановило. — Что же? — Дазай с интересном слушал упыря. — Может, мне захотелось пообщаться с вами лично. Вы сказали, что никто вас не понимает, а я… я понимаю. Я знаю, что такое голод, знаю, что другие люди совершенно иные, и это… тронуло меня, что ли. Вообще-то, я не привык склоняться к подобным откровениям… — Да что вы? Вы только что лизали мне шею. — Простите, вы, думаю, понимаете… — Да что уж там, — наконец-то Осаму полностью лишился страха, лишь осталась доля смущения. — Так, может, все-таки тогда убьете меня? Может, если вы порежете мне руку, то сможете выпить кровь из нее? Мне кажется, это не такая уж и ужасная смерть — отдать свою жизнь на пропитание вампиру. — Если… если вы согласны на подобный шаг, то можно попробовать. — Тогда принесите что-нибудь острое. Тут Достоевский поднялся с кровати и, обернувшись в черную драную мантию, превратился в сгусток тумана, исчезнув за дверью. Вот теперь у Дазая не было сомнений, что перед ним нечистая сила. К тому же весьма эффектная и симпатичная нечистая сила. С таким даже мужчина бы возлежал. Спустя несколько мгновений он влетел уже в распахнувшееся внезапно окно в образе той самой мыши. Присев на плечо Осаму, который из своего недоверия к демону все же шелохнулся, Фёдор уронил ему на колени какой-то футляр. Открыв его, гость обнаружил внутри резной кинжал, явно работа мастера, и принялся осматривать диковинное оружие. — Ну что, приступим? — послышалось из-за уха. Достоевский обратился в человеческое подобие, аккуратно положив свои бледные ладони на плечи юноши, который аж весь сжался. И почему он согласился? Почему он позволяет сейчас убить себя? — Хорошо, — шепнул Дазай, а затем отстранился от вампира, посмотрев на него многозначительно. — Что-то не так? — Фёдор прочитал в его глазах некую неуверенность и страх. Будучи мальчишкой, он не до конца осознает свои действия, однако кровопийце это лишь на руку. — Нет, я… — он запнулся, будто пытаясь что-то обдумать, однако мысли его сейчас были пусты и хаотичны. Он не видел смысла откладывать неизбежное, но мысль о том, что дядюшка не обрадуется его смерти, а скорее даже, очень сильно расстроится, щекотала подсознание Осаму. — Я не знаю… не хочу жить, но… — Но? — Достоевский приблизился к нему, снова хватаясь за плечи и укладывая юношу на простыни. Тот повиновался, но в карих глазах всё еще читался ужас. Он даже не заметил, как комнату озарил приглушенный свет канделябра, будто бы нечто незримое зажгло в комнате свет. В этом свете Фёдор казался таким добрым, готовым оказать ему совершенно бесплатно услугу, на которую Осаму копил всю свою жизнь. Он подарит ему то, чего Дазай так давно желал, — смерть. — Мне будет очень больно? — непонятно зачем даже для самого себя вдруг спросил юноша. Он понимал, как глупо сейчас выглядит, но его сковало непонятное чувство. — Я не знаю, — вампир дотронулся холодной рукой до его волос, успокаивающе погладив. — Ты такой молодой… — задумчиво проговорил он, всматриваясь в чужие черты лица с любопытством. — М-мне всего восемнадцать… — улыбнулся тот, чуть отводя взгляд, будто стесняясь своего возраста. — Да? Люблю молодую кровь, — эти слова немного смутили Осаму, но он предпочел не шутить и не отвечать, вместо этого просто закрывая глаза и поворачиваясь на бок. Засучив порванный рукав рубашки, он положил её перед собой, ожидая долгожданного момента, когда его наконец-то лишат жизни. — Я… попытаюсь уснуть. — Это будет очень сладкий сон, — молвил Достоевский, а затем провел пальцем по коже на предплечье. Взяв в руки нож, он зрительно наметил линию и сделал надрез, отчего Дазай слегка пропищал и скорчил недовольную мину. Однако глаз он не открыл, продолжал притворяться спящим для самого себя. — Прощайте, господин Достоевский, — улыбнулся он, из-под закрытых век по щеке прокатилась прозрачная слезинка, отставившая мокрый след на белых простынях. — Спокойной ночи, Осаму, — ответил ему Фёдор, а затем наклонился, присасываясь к кровоточащему предплечью и наслаждаясь таким приятным вкусом молодой крови.

***

Дазай проснулся очень тяжело. В горле пересохло, а ноги будто окоченели, да и вообще состояние было отвратительным. Не удивительно, что ему приснился такой странный сон, в какой-то степени жуткий, а с другой стороны — прекрасный. Прекрасно в нем было всё: от атмосферы старого замка до обитающего там господина-вампира. Да… осознав, что такой замок действительно там есть, юноша подумал, что можно туда наведаться, чтобы просто сравнить, насколько его сон похож на реальность. Когда он наконец-то смог еле-еле разлепить глаза, то увидел себя в мутном зеркале на потолке. И всё в этом отражении было таким же, каким было и во сне: кровать с балдахином, его бледное лицо и красивое убранство спальни. Неясно одно — как он выжил, если всё это было не сном? Резко присев на кровати, он почувствовал головокружение и схватился за лоб, пытаясь отойти от этой жуткой слабости. Взгляд сразу же зацепился за перебинтованное предплечье и разорванную рубашку. И правда не сон? Сквозь багровые приоткрытые шторы сочился солнечный свет. От вчерашней пасмурности не осталось и следа, и день был по-настоящему ясным. Удивительно, как всё же изменчива погода… Кое-как он пересилил себя и смог подняться с кровати. Ноги его не держали, поэтому пришлось схватиться за стенку и по ней дойти до окна. В свете осеннего солнца листья на деревьях играли золотом, что невольно вызвало улыбку у молодого человека. Рядом на кресле он нашел какую-то мантию и, надев её и свои туфли, только уже чистые и сухие, он дошел до двери и покинул комнату, несмотря на всё еще присутствующую слабость. В коридоре замка было не так радостно, как в его спальне и на улице. Там, как и вчера, царствовала тьма. Он невольно снова заметил в конце коридора портрет Достоевского. Ноги будто сами понесли его к картине, на которой молодой господин выглядел практически так же, как и сейчас. В углу красовалась фамилия художника на неизвестном ему языке и дата: 1519 год. Так, получается, Фёдору действительно где-то около трех сот. Да уж, а по нему и не скажешь, даже по поведению. Лицо на портрете улыбалось, но глаза были не такими яркими, как при жизни, одежда не такой потрепанной, а волосы, кажется, даже длиннее. Однако и тут ему была присуща бледность и худоба, будто бы всегда он был мрачен и нелюдим с виду. А еще он был невероятно красив. В жизни даже красивее, чем на средневековом потрете, который не передает всю суть и характер мужчины. Осаму хотелось еще посмотреть на Достоевского, никак он не мог налюбоваться. В общем-то, зачем ему любоваться портретом, когда можно просто найти его лично и узнать, почему же Дазай все-таки остался в живых? Отойдя от предмета искусства, юноша направился обратно. Вспомнив, что комната Фёдора рядом с его, он вежливо постучал в неё, однако ответа так и не послышалось. Будучи человеком наглым, он не удержался и все-таки дернул ручку. Открыто. Заглянув внутрь, он решил осмотреться, однако видно не было ничего. Только мутный свет из коридора мог хоть как-то очертить убранство его комнаты. Прикрыв дверь, Дазай вернулся в свою комнату и взял канделябр, свечи на котором зажег уже со светильника в коридоре. Переступив порог комнаты господина, он осветил её и заметил, что окно было плотно занавешено, да и вообще убранство тут было не таким изысканным, как в его спальне. Пройдя дальше, он внезапно обо что-то споткнулся, еле-еле сохранив равновесие. Юноша посмотрел вниз и увидел, что, оказывается, не заметил гроб, который стоял в самом центре комнаты. А еще там явно что-то лежало. Осознав, что, скорее всего, хозяин дома ночует именно там, Дазай быстрее рванул на выход, вот только, как только он остановился у двери, сзади послышался скрип, и знакомый голос: — Ты разбудил меня. Осаму медленно обернулся и заметил Достоевского, который сидел в этом самом гробу и возмущенно смотрел на юношу, посмевшего потревожить его. — Извините, — сказал тот, — я не… я не заметил вашу… эм-м-м… кровать? — Ничего страшного, — улыбнулся тот, поднявшись. — Поставь светильник и подойди сюда. Дазаю не хотелось ему повиноваться, однако пришлось. Он поставил светильник на полку рядом с выходом и медленно подошел к Фёдору, который явно что-то задумал. — Я… правда извиняюсь, просто… Тут хозяин замка испарился, и в спину Осаму что-то ударило, заставив его упасть в открытый гроб. Еще секунда, и крышка его закрылась, оставляя юношу в кромешной темноте. Он попытался её открыть, но сверху что-то явно не позволяло ему это сделать. Послышался тихий и ехидный смех Достоевского, который специально устроил ему такое приключение. — Что вы делаете?! — возмущался Дазай. — Откройте немедленно! — Нет, — продолжал смеяться тот. Голос его звучал очень четко, будто он улегся сверху. — Я так сладко спал, а вы посмели меня разбудить. Поэтому посидите тут, скажем, недельку. — Недельку?! Вы не убили меня сразу и решили убить медленно и мучительно? — он продолжал стучать, пытаясь освободиться, хоть и понимал, что это бессмысленно. — Что ж, вообще-то, идея неплохая, — подметил Фёдор, переворачиваясь на спину, удобнее укладываясь на гроб сверху. — Но, наверное, вам там будет очень скучно. — А еще тесно и нечем дышать. — Я могу просверлить вам дырочки для воздуха, раз вы так хотите, — продолжал смеяться тот, радуясь своей выходке. — Или же вы предпочтете смерть? — Вообще-то, я на нее надеялся еще вчера. Почему вы меня не убили? Повисло молчание. Кажется, и сам вампир не знал ответа на этот вопрос. Он тяжело выдохнул, а затем спустился и открыл гроб, отчего юноша тут же хотел подскочить, но заметил Достоевского сидящего рядом и посмотрел на него со всем своим возмущением, ожидая ответа на вопрос. Тот же спокойно молвил, смотря в глаза: — А зачем? Действительно. Казалось бы, зачем ему убивать его? Чтобы тот не рассказал горожанам? Ему не поверят, мало ли он сам себе руку порезал ножом? Чтобы не раскрывать тайну своего существования? Ну и что с того? — Вы… просто не захотели, да? — спросил Осаму и получил кивок от господина. — Но… я думал, вы выпьете меня до конца. — Нет, я отпил прилично. Наверное, ты чувствуешь себя не очень хорошо. — Да, есть такое. — Ты можешь погостить у меня какое-то время. — Зачем? Я не хочу, меня ждут, мне надо идти. — Но… я… — тот как-то запнулся, и тут Дазай понял. Ему скучно. Смертельно скучно в этом замке. Все его слуги и прочие обитатели давно Фёдору наскучили, а вот живой человек, такой молодой, интересный, современный, заинтриговал Достоевского. — Я не могу остаться, простите, — юноша даже как-то сам застеснялся собственного ответа. — Я… мне правда надо идти. Дядя волнуется. Осаму поднялся, а потом уловил крайне опечаленный взгляд вампира. Казалось, он сдерживается, чтобы не зарыдать. — Я… обманул вас. — Да, причем несколько раз. — К сожалению, я не смогу проводить вас до города, Дазай, — сказал он, поднявшись с пола. — Мне очень жаль, но я терпеть не могу день и солнце, — господин смотрел ему прямо в глаза, будто добиваясь понимания со стороны юноши. — Но я расскажу вам, как туда пройти, думаю, не заблудитесь, это недалеко. — Хорошо, — тот посмотрел в пол, чтобы не смотреть в эти горящие в темноте глаза. — Могу я… получить свою одежду? — Конечно. Наконец-то ему вернули его вещи и даже напоили чаем. К сожалению, обсуждения за этим застольем не было. Осаму то и дело страдал от недомогания, да и Достоевский выглядел не лучше, ибо в это время он обычно спит. А вот Иван выглядел как-то подавленно. Возможно, он ждал, что сегодня в их дворике появится еще одна могилка. — Что ж, благодарю за гостеприимство, — Дазай поставил пустую чашку на стол и поднялся, улыбаясь всем присутствующим. — Не знаю, что бы я без вас делал. Но, к сожалению, мне уже пора. — Я провожу вас. Ваня, убери со стола, — будто бы специально, чтобы отшить слугу, сказал хозяин. Остановившись у входной двери, Осаму еще раз посмотрел на сонного вампира и улыбнулся как-то слишком позитивно даже для себя, на что получил такую же улыбку в ответ от Фёдора. Тот снял перчатку с бледной руки и протянул ладонь юноше. Пожав её, тот еще раз удивился, насколько та холодная, хотя, в целом, тот не казался уж слишком мертвым. — Может быть, как-нибудь встретимся в более нейтральной обстановке? — внезапно для самого себя предложил ему Дазай. — Я частенько по вечерам бываю в баре «Люпин» в центре Олив-Куперти. А если и не бываю, то все меня там знают и смогут подсказать. — В Олив-Куперти? — удивился вампир. — Я… редко бываю в… этом городе. — Сложно добираться? — Да нет, вообще-то, мне до туда минут десять лететь, но… там столько людей, я… не знаю. — Не говорите мне, что боитесь людей, — усмехнулся Осаму. — Правда, я бы очень хотел встретиться с вами вновь и подобрать вам более современный наряд, а не это платье. — Это роба. — Да какая разница? Так что буду ждать вас там завтра вечером. Если не явитесь, то я больше не приду к вам в гости и крови своей не дам. Тот тихо посмеялся. — Так и быть, я загляну. — Хорошо. До встречи, господин Достоевский. — До свидания. Но стоило Осаму дойти до деревни, как все воспоминания о произошедшем испарились.