Я, Драко Малфой

Я, Драко Малфой и моя история может показаться на первый взгляд до банальности драматичной. Впрочем, это вы сможете решить для себя сами, когда я закончу свой рассказ. После школы, когда закончилась война, отца упекли на пожизненный срок в Азкабан, бесконечные суды завершились полным моим оправданием, а у матери на нервной почве начали сдавать нервы, происходить припадки и срывы. Тогда-то её и отправили в клинику Святого Мунго на обследование, и мне приходилось постоянно находиться рядом. В тот момент я стал невольным наблюдателем тяжёлых последствий войны, и это не давало мне покоя. После увиденного, всего количества жертв и изувеченных лиц, я понял, что должен снять с себя хотя бы часть вины за свое участие во всем этом дерьме. Моя дальнейшая дорога была предопределена всеми обстоятельствами этого несправедливого мира, в котором я был всего лишь пешкой. И вот, я лекарь экстренного отделения в Мунго, и почти в каждом пациенте я вижу скорбь и боль войны, в которой я сыграл свою роль. Перед глазами всплыло лицо профессора Дамблдора, просящего меня не делать глупостей и не убивать его. Потом его смерть. А ещё, лица моих сверстников, убитые или изувеченные войной, которым не повезло как мне. Да, это до сих пор мучает меня, особенно по ночам. Я стараюсь все время проводить в больнице, беря дополнительные часы и смены. Клиника практически стала моим домом, потому что, в Малфой-меноре находиться нереально тяжело. Стены пропитаны духом насилия и смерти. Сколько людей было замучено в моем доме до смерти, сколько предсмертных криков и слез? Я уже сбился со счета. Но, в то недолгое время между сменами, что я нахожусь там, я заливаю в себя огневиски, много огневиски, чтобы забыться и наконец-то утихомирить то, что живёт внутри меня. Сколько времени прошло в таком режиме я не знаю. День сурка какой-то. Работа, серые мысли, работа, дом, огневиски, работа, работа… Да, работа… она то, мне и подкинула самое нежданное, и страшное, что могло случиться со мной в этой гребаной жизни. Однажды, в моё дежурство, поступил пациент с сильными ожогами и травмами. Лицо обгорело, повреждены слуховой и речевой аппараты, волос не было. Степень повреждений была сильной, но угрозы жизни не было. Позже я узнал, что это девушка, девушка знакомая мне еще со школы, и хочу сразу же уточнить, я ненавидел ее всеми фибрами своей души, если она, конечно, вообще была когда то у меня. Подружка рыжего нищеброда и всезнайка-выскочка Грейнджер. Вот же ее судьба то поломала. Не я один в этом дерьме. Это порадовало. Время шло, обязанности врача вынуждали меня осматривать ее и как то общаться. Выяснилось, что, помогая своим дружкам «святому» Поттеру и рыжему недотепе, которые работали в группе зачистки по захвату и уничтожению оставшихся в живых приспешников войны, произошел взрыв с последующим возгоранием. Ей повезло меньше чем остальным. И вот она здесь, лежит, изуродованное лицо не узнать, выдают только карие глаза, которых раньше я вообще не замечал и не знал какого они цвета. Сколько я ей сказал гадостей, сколько раз унизил при всей школе? Навеяла тоска по беззаботным школьным временам. Вспомнился Снейп, которого все боялись как злостного и мрачного преподавателя, который, к слову, был более чем благосклонен ко мне… Ладно, фиг с ней. Решил помочь грязнокровке, все равно дома нечем заняться, виски уже не лезет, голова трещит. Может на грамм легче дышать самому станет. Не знаю, что это, жалость к ней или так сильно хотелось отмыться от своих же грязных поступков? Ближайший свой выходной провел в библиотеке отца, в поисках нужной книги. И вот спустя несколько дней моих трудов, нужный эликсир готов. Захожу в палату, чувствую, она ждет. Видимо я захожу чаще, чем положено врачу. Надо подумать об этом на досуге. Молча достаю пузырек и протягиваю ей. Она берет, но молчит, говорить ещё тяжело. Наши взгляды встретились. Ее глаза прикрылись и по щекам побежали слезы. Я не выдержал, сказал ей нанести смесь на лицо и поспешно вышел. Оставалось ждать результат. Хотелось посмотреть насколько хорошо Снейп обучил меня зельям. После очередного выходного направляюсь в палату Грейнджер. Она лежит лицом к окну, на звук закрывающейся двери никак не реагирует, хотя слух уже приходит в норму. Спит наверно. Молча обхожу кровать и вижу, что глаза ее открыты. Шрамов от ожогов практически незаметно. Мысленно хвалю себя. Местные лекарства не дали бы такого результата. Приближаюсь к ней еще, и молча смотрю. Глаза мои почему-то расширяются, а рука сама так и тянется к ее лицу. Грейнджер не сопротивляется, когда мои пальцы касаются ее мелких затягивающихся рубцов. Но это не выглядит страшно. Черт, что за гребаное, извращенное действо я делаю, и какого фига она не возмущается? Осознав это, хочу отдернуть кисть. Но дальше вообще, что то странное… она берет меня за протянутую к ней руку своей и сжимает. Вместе с этим сжимается мое сердце. Как, разве оно там есть? Вот это новость. Мои глаза бешено начинают метаться по её лицу, а она продолжает сжимать моё запястье. Я не выдерживаю и со всей силы рву на себя, выдёргивая руку с болью. Крепкая у неё хватка. Чувствую, что начинаю краснеть.. от злости на неё или от досады на свою глупость. Оставаться больше невыносимо. Практически выбегаю из палаты. Остаток смены проходит как в тумане. Мыслей нет, я как в трансе. Дальше дом, виски, разбитые кулаки и сожаление о совершенной помощи. Борьба спиртного и разума. Сна нет, несмотря на количество выпитого. Вот и утро. Пора на дежурство. В зеркале вижу зомби, очень схожего с моим отцом перед судом, та же ужасная щетина, красные белки глаз от потрескавшихся капиляров, чёрные мешки под ними и уныние. Черт, что за фигня? Сам не понимаю, но ноги меня несут в ту самую палату. Пока иду успеваю передумать и хочу уже свернуть, но в самый последний момент тяну за ручку и вхожу. Она сидит на кровати, взгляд стеклянный, направлен в пол. Я сажусь рядом. Сидим молча какое то время. Обязанности врача заставляют меня все же спросить, как самочувствие пациента и заранее знаю, что ответом будет «все хорошо». Пора на выписку. Блять, что за гребаное сожаление? Это не я, я не умею чувствовать. Кулаки сами собой тихонько сжались. Она скосила взгляд. Заметила. Протянула мне листок пергамента, смятый на много раз. Видимо металась, отдать или нет. А я сообщил, что сегодня ее выписывают. Стою в туалете больницы и курю уже третью сигарету. На листке передо мной адрес. А нужен ли? Оставшиеся сутки как в тумане, я не видел как она уходила. Скорее всего ее забрал рыжий. Хотя Поттер навещал ее чаще чем он. Может расстались? Да и черт с ними. Смял бумагу, выкинул. Менор встретил, как всегда, холодом и запахом смерти. Где спасительное огневиски? Первая, вторая… пятая… ноги сами несут по дождливой улочке, сквозь поздний вечер к запомнившемуся адресу, написанному почерком этой чертовой Грейнджер. Опомнился когда палец жал на кнопку звонка у двери. Последняя открылась почти сразу. Она что, ждала? Не думал, что она может быть такой. Через секунду ее руки обвили мою шею, а ноги торс. Целуется она хорошо. Мой мозг тут же отключился, а ноги понесли ее в сторону предполагаемой гостиной на диван. Сквозь страсть, бешеную и озверевшую, не запомнил что делал я и что делала она, только очнулся от яркого конца, которого не испытывал очень давно. Откинулся на спинку дивана и закурил. Она не против. Разговоров между нами не было вообще. Только секс и ее мольбы сделать это жестко. А с моей стороны дикое рычание и острое желание умереть в этом иллюзорном раю. Так продолжалось несколько месяцев. После суток в Мунго, я напивался в каком нибудь кабаке или дома, по старой привычке, и шел к ней. Она была не против. Жизнь, казалось, начала приобретать краски. В Менор я ее не звал по понятным причинам и у нее не оставался. Не хотел чтобы эти «отношения» приобретали смысл и обрастали воспоминаниями, только секс. Вот и три месяца прошло. Так, почему я считаю? Это не может быть важным для меня. Но почему-то тащу ей цветок. И опять яркий секс, а она просит меня остаться. Не хочу оставаться, но не могу отказать. Ночь проведенная с ней изменила мою гребаную жизнь полностью. Я никогда, ни с кем не оставался на всю ночь. Это мой принцип. Начинаю осознавать, что привязался.Только сейчас понимаю, что обманывал сам себя всё это время. Шок. Раньше я старался об этом не думать вообще. Сука, я чувствовал какой-то подвох в ее покорном молчании, ее согласии во всем и вечно опущенных, задумчивых глазах. Взял неделю отгула на работе, сижу в кабаке, пью пятый день. Уже не лезет. Она, наверняка, знает где я, но не смеет меня потревожить. Ноги снова несут меня сами. К ней. Осознаю это когда стою под ее окнами. Холодно, очень холодно. Но не осмеливаюсь зайти. Она не выдерживает, накидывая пальто, выходит ко мне, тянет за руку в дом. Снова кровать, ее запах. Кружится голова. Вот я влип. Курю много и часто, не готов к отношениям, совсем. А она ждет, чувствую это, хочет чтобы что-то сказал, а может и предложил. Но я не могу, как и без нее теперь тоже не могу. Разрываюсь, но все еще придерживаюсь своих принципов. И так очередные три месяца, за которые она изменилась. Что-то внутри нее переиграло. Может и умерло. Ожидания ее не подтвердились, а я ничего и не обещал. Очередной загул, я в кабаке, продолжаю винить себя во всем уже три дня. Знаю, она меня поймет и будет ждать в нагретой постели. И как же я ошибся. Открыв двери своим ключом, вижу ее на рыжем Уизли. Та же грация спины, руки закинула за голову, приподнимая уже заметно отросшие волосы. Картина завораживает, только вот не со мной, а с ним. Почему-то боюсь потревожить их действо, отступаю медленно к входной двери и только выйдя, хлопаю со всей силы. Штукатурка вокруг аж осыпалась. Иду назад в кабак. Три двойных дозы добивают меня окончательно. Уносит. А потом снова Мунго, менор, Мунго, менор. Стараюсь не думать о ней, и как ни странно вроде получается, только вот руки разбиты в кровь каждый раз, когда я остаюсь дома. И залечивать раны нет желания. Боль отвлекает от мыслей. Мыслей о ней. Прошло уже месяца два… или три… сбился со счета этих гребаных месяцев, недель, дней, часов, минут без нее. И вот долбаная судьба подбрасывает мне развлечение, так сказать, чтобы, не расслаблялся. В мою смену, ближе к ночи, открылись двери экстренного привоза пациентов и я вижу ее в конце коридора. Она бежит рядом с каталкой и громко рыдает, выкрикивая мольбы о жизни того, кто лежит под белой простыней полностью пропитанной кровью. Эти мгновения показались для меня схождением в ад. Они приближались, а мои ноги становились деревянными. А гребаные легкие отказывались нормально дышать. Грейнджер оторвалась от каталки и упала передо мной на колени. Ее окровавленные руки тянули меня вниз за халат. Сквозь рыдания я расслышал только «помоги, спаси его, пожалуйста». Посмотрев в сторону пациента, я вовсе испытал моральную смерть. Передо мной лежал Уизли. Весь израненный и изуродованный, его я признал по рыжим, окровавленным волосам. Ступор. Память тут же подкинула картинку, где он сидя в нашей кровати прижимает ее, сидящую на нем, за спину к себе, при этом целуя грудь. Да, она знала, что в этот вечер я был там и видел их близость. И приняла мой выбор, когда я больше не пришел к ней. Теперь передо мной стоял выбор, месть Уизелу и ей или клятва лекаря. Из мыслей меня вывел ее крик «Драко, помоги же, пожалуйста!». Я медленно перевел взгляд с него на нее и она поняла мою медлительность. В ее глазах застыл страх, страх за него. За этого рыжего козла. За меня она так никогда не переживала. Разворачиваюсь, и не обращая внимания на ее истерики иду в сторону реанимации, бросая через плечо подоспевшей медсестре «катите его в восьмую». Перед тем как зайти в двери оборачиваюсь, смотрю, она медленно осаживается по стенке на пол и прикрывает лицо руками. Любит. Его, не меня. Мерлин, какой же я дурак. Злость на себя же, на свою гребаную жизнь со всеми ее сюрпризами. Кожа на костяшках рук только начала затягиваться, а кулаки уже с новой силой сжались. Делаю свою работу без пристрастия, отрешенно. Представляя на месте лица рыжего ее лицо. Тот первый раз, когда она сюда попала, как искал ей рецепт лекарства чтобы убрать шрамы. Шесть часов и все осколки из этого гада вынуты. Маггловская осколочная граната это не сектумсемпра, сотни осколков … жаль, что не насмерть. Мои руки в его крови. Уставший, выхожу из реанимации, а она уже тут, под дверью. Кинулась ко мне. Я лишь поморщился и отодвинул ее рукой в сторону, чтобы пройти. Сил, что бы о чем-то говорить не было вообще, а тем более чтобы слушать что говорит она. Туалет, и снова сигареты, много сигарет, аж тошнит. Операция прошла удачно, смена закончилась. Менор как всегда встретил холодом и запахом смерти. Огневиски должно было подлечить мое, растоптанное мною же самолюбие. Крыша поехала молча. Очнулся через сутки, сидя на диване в гостиной и понял, что надо срочно на работу. Но мне там дали еще один выходной и я направился прямиком к психиатру в соседнее отделение клиники. Мои подозрения оправдались. Психические расстройства на фоне стрессового синдрома… И вот я, Драко Малфой, сижу здесь, на коллективном занятии по психоанализу, в психиатрическом отделении больницы святого Мунго.