Принц-лебедь

      Он и так задолжал своему сыну объяснение, что случилось со Стэном и почему Эдди находится в опасности. Обрывки правды наконец нужно скрепить в одну полную картину.       Проще сказать, чем сделать. Послав слугу за принцем, Уильям садится в кресле поудобнее, подбирая слова. Эдди знает обо всём произошедшем только местами, у него нет всей ситуации перед глазами, и тем сложнее объяснить. Король не мог рассказать ему в детстве, опасаясь, что тот воспримет это на свой счёт, даже сейчас у него нет уверенности в реакции сына. Он не знает даже, как отреагировал бы сам, сообщи ему его отец такую новость спустя столько лет.       Как подать это так, чтобы это не звучало ужасно? Синичка, ты появился потому, что твой папа Стэн умер? Тебя не должно было быть, но ты есть? Уильям тяжело стонет, спрятав лицо в ладони. Где бы взять мужества на этот разговор?       — Пап? Ты меня звал?       Король вскидывает голову, улыбается сыну, зная — вряд ли от Эдди укрылось напряжённое состояния родителя. Принц смотрит недоверчиво, подозрительно, инспектируя каждое движение: так дети обычно смотрят на родителей, каким-то шестым чувством ощущая предстоящие неприятности. У них у всех появляется такой взгляд, даже у Стэна, когда они ездили к его родителям, глаза наполнялись этим выражением сами собой, стоило его матери сказать заветное «нам нужно поговорить». В итоге всё разрешилось мирно, но забавно было наблюдать у мужа пробивающийся сквозь лета детский «рефлекс». Уильям бы сейчас не отказался от совета кого-нибудь постарше, чтобы скинуть хоть чуть-чуть бремя ответственности с плеч, но рядом из взрослых никого нет, только он сам. Он сам взрослый и несёт ответственность за сына.       Король прочищает горло, усаживается поудобнее в кресле и кивает в сторону блюдечка с печеньями:       — Не хочешь? — он сам, кажется, не ел с утра, но это его мало волнует сейчас. Эдди переводит настороженный взгляд на лакомство, качает головой и усаживается напротив, положив руки на колени. — Расслабься, я не собираюсь тебя ни за что ругать.       — А меня и не за что, — принц приосанивается горделиво, однако глаз с отца не спускает, — зачем позвал тогда?       — Есть… одна вещь, о которой тебе следует знать, — Уильям вздыхает тяжело, чешет бровь, собираясь с духом. Подавляет порыв встать с кресла, пройти к окну, чтобы не смотреть сыну в глаза, рассказывая о событиях относительно давнего прошлого. Семнадцать лет уже, как Стэна нет, а всё равно болит внутри воспоминаниями о нём. Денбро, наверное, никогда никого так не любил. Точно не в качестве партнёра.       Эдди ёрзает на стуле, вытягиваясь ещё сильнее, становясь похожим на напряжённую струну. Оттягивать дальше смысла не имеет, лучше разобраться сейчас. Теоретически, Уильям мог бы оставить это до совершеннолетия, но в совершеннолетие будет свадьба, и портить её такими вещами не хочется совершенно; мог бы оставить и до двадцатилетия, и до тридцатилетия, но что если колдун всё-таки доберётся до него? Король поправляет белую фарфоровую птичку у себя на столе, подарок Стэна на пятилетний юбилей, и снова вздыхает. Перед смертью не надышишься.       — Помнишь, я тебе говорил о том, что променял жизнь любимого человека на магию, в которой был не уверен? Ты уже, наверное, сам понял, что это был твой папа Стэн, — Эдди кивает. Естественно, он понял, он же умный, — только я тебе тогда не объяснил некоторые важные… детали. Может быть, ты не думал никогда об этом, может быть, думал, неважно, но у тебя единственного в нашей семье есть магия. Ни у меня, ни у твоего папы и твоих тёть магии нет. Это связано с твоим рождением.       В горле словно застывает смола, вязкая, не дающая говорить. Слова не хотят идти наружу — всё равно что снимать присохшую к ране повязку. Рана застарелая, глубокая и никак не затянется, повязку следует сменить, но для этого нужно сделать усилие, сцепить зубы и отдирать постепенно, не обращая внимания на всё остальное. Уильям прочёсывает пальцами бороду, не давая себе снова погрузиться в размышления, и продолжает:       — Я не очень много знаю о магии. Намного меньше, чем ты, и уж тем более меньше, чем Оксана или Альфия. Но я знаю, что есть способы с помощью магии помогать, а есть способы навредить, и навредить сильно. Иногда даже убить. Я не знаю разницы между магами, колдунами и волшебниками, я не знаю, чем отличается ли ведьма от волшебницы, но я сталкивался с теми, кто приносил как добро, так и зло, — надо подходить ближе к сути, не распыляясь на речи вокруг да около, — колдун, от которого я тебя предостерегал, убил твоего папу.       Эдди знает это и всё равно сжимается. Произнесённое вслух, это звучит более… реально.       — В день твоего рождения я не мог понять, что случилось и как это произошло, мне объяснила позже Альфия. Магия формируется в ядре, со временем это ядро может истощиться, особенно если его владелец пошёл по «тёмному» пути, причиняя людям вред, никак не балансируя свои действия хорошими поступками. Разумеется, никому не хочется лишаться сил, позволяющих чувствовать себя всемогущими, — Денбро усмехается невесело, — и тогда приходиться искать выходы из ситуации. Существуют заклинания, с помощью которых можно образовать дополнительный источник сил вне своего тела и черпать магию оттуда.       Куда всё это ведёт, понять несложно, только Эдди не совсем улавливает — почему тогда колдун нацелился на него? Просто из-за отцовского обещания? Что ему нужно от принца? К нему и власть-то придёт нескоро. Его так и подмывает задать сразу несколько вопросов, но рассказ только начался, и, возможно, на многие из них к концу найдётся ответ.       — Пеннивайз всё это знал и активно использовал. По всей видимости, у Стэна была предрасположенность к магии, иначе это нельзя было бы провернуть. Колдовать он не колдовал, но мог бы, если бы захотел в себе это развить, — Уильям шуршит бумагами, разложенными на столе. Эдди подглядывает, вытянув слегка шею: уж не речь ли там написана? Но на документах только цифры и таблицы, для задушевного разговора формат неподходящий. Король замечает это движение, покачивает головой, — прости, что нагружаю таким количеством технических деталей. Наверное, это не то, что тебе хотелось бы слышать, но без этого никак не получится объяснить.       Эдди, строго говоря, слышать всего этого хочется и не хочется. Разгадать загадку тучи, висящей у него над головой с рождения? Да, пожалуйста. Понимать, что при этом он услышит что-то, что ему очень не понравится? Нет, увольте. Пожалуйста, не надо. Ему и так уже не нравится, однако сдерживать себя приходится и наблюдать, как отец вытаскивает из себя тщательно запрятанное. Ради него же вытаскивает. Эдди представляет всего на секунду, он мог бы быть на месте папы и говорить о смерти Ричи… Такую страшную мысль приходится отгонять от себя как можно скорее, потому что рассказ не окончен:       — Пеннивайз сформировал внутри Стэна ядрышко. Маленькое. Со временем оно росло…       — Как ребёнок в животе у матери! — оживлённо вставляет Эдди свою ассоциацию. Выражение лица у папы ему не нравится.       — Как ребёнок в животе у матери. Только мы со Стэном о нём не знали, а оно, тем временем, высасывало его жизненные силы. И если ребёнка можно родить, то избавиться от этого ядрышка можно было только с помощью магии. Я так и не узнал, как Пеннивайз сумел это провернуть, но дело завершить он явился. И потребовал за помощь первенца. Если бы у меня было тогда хоть малейшее представление о том, что происходит, я бы не подпустил его к замку вообще. Может быть, дождался бы возвращения Альфии из поездки. Она вернулась много позже, чем пришёл Пеннивайз, а я был в отчаянии.       Уильям старается звучать не виновато. Его вины нет. «Если бы» и «мог бы» и так терзают его днями и ночами.       — Пеннивайз добавил магии к ядру. И оно получилось живым. Что довольно логично, Стэн-то, — король сглатывает подкативший к горлу комок, — умирал, а поддерживать ресурс надо было. И из ядра получился ребёнок.       Мозг Эдди успевает понять быстрее, чем он сам, словно до головы уже дошло, а сердце только-только нагоняет и обрабатывает полученную информацию. Ребёнок. Ре-бё-нок.       — Я… я родился из ядра?       — Не совсем, — папа отводит глаза только сейчас, сжимает нервно пальцы, сложенные в замок, до побеления костяшек. — То, что я назвал ядром, на самом деле больше похоже на опухоль. Она сжалась под действием магии, и… но ядро в тебе есть. Мощное, сильное. Наложенные чары были сложными, поэтому… Я просто хотел тебя предупредить, чтобы ты не позволял никому брать у себя магию. Оксана и Альфия сказали мне, что это возможно.       Это звучит как бред. Всё это — ведь тогда получается, что он-       Тогда получается, что он-       Что из-за него умер папа Стэн. Не за него, а из-за.       Его создал колдун, его и на свете не должно было быть.       Теперь Эдди понимает, почему ему не хотели говорить. И всё равно, чёрт возьми, его это не устраивает!       — Синичка… — услышав первые всхлипы, Уильям встаёт и подходит к сыну, неловко разведя руки для объятий. Эдди утыкается ему мокрым лицом в живот, несильно, но Денбро кажется, будто из него выбили весь дух. — Ты не виноват, ты знаешь об этом?       Эдди мотает головой, цепляясь за отцовский камзол. Всё это так странно, и нелогично, и душит, сжимает в горле и груди. Эдди хочется, чтобы всё это было неправдой.       Уильяму хочется тоже. Большие знания — большие печали, так всегда говорила его мама, но оставлять принца в неведении было бы слишком опасно, рано или поздно он пришёл бы сам, но дожидаться у них времени нет.       

***

      Ричи всегда подозревал, что за всеми этими разговорами про свадьбу и бесконечными лекциями про колдуна кроется что-то гораздо более серьёзное, чем хотели показывать взрослые. Он убеждался в этом с каждым спрятанным взглядом, каждой переведённой темой — классика жанра — и каждым тяжёлым вздохом. Лезть в это он не лез, перестал ещё лет пять назад, после того, как мама ему велела не поднимать эту тему. Велела, не как мать, а как королева, и что будет за нарушение чёткого приказа, Ричи не интересовался. У него хватало проблем и так, чтобы разгребать вдобавок что-то, что висело на более опытных плечах.       Оставалось только дождаться, когда всё самое необходимое расскажут Эдди. Его принцесса (и будущий муж) вряд ли скрыл бы такую важную вещь от своего лучшего друга (и будущего мужа!). Тозиер обкатывает это словосочетание в голове со всех сторон и довольно жмурится. Как приятно наконец смириться со своей свадьбой, особенно потому, что теперь у них всё официально. Чёрт возьми, это стоило всей ревности, всего гнева и страха, что Эдди не захочет видеть его своим мужем — если уж белорусский принц согласился на него-парня, то и на него-супруга согласиться должен, если Ричи не накосячит раньше времени, а он косячить больше не собирался. Пока заканчивать с косяками, ему не семь лет, целых двадцать, время учиться на своих ошибках и больше никогда их не повторять. Мама, которой он это заявляет, почему-то громко хохочет до слёз, и Тозиеру даже приходится успокаивать её, чтобы не было очередного приступа неконтролируемого смеха.       — Что я такого смешного сказал-то? — ворчит Ричи, перебирая старые кофты у себя в комнате. Неужели мама правда думает, что он не способен придерживаться собственного плана? Тактика у него есть, и довольно простая: думать, прежде чем говорить или действовать. Это не так сложно, как остальные говорят, у них просто не было тозиеровской смекалочки, ума и умения обращать внимание на окружающий мир, чтобы считывать ситуацию.       Лай Рори заставляет его повернуть голову к окну, где сидит маленькая птичка с письмом в клюве. Её практически не видно за листья, засыпавшими подоконник: яркое коричневато-жёлтое оперение сливается с осенней листвой. Неудивительно, что Тозиер её не заметил. Принц протягивает руку, открывает окно и подставляет ладонь скакнувшей на неё пичужке. Письмо выглядит тоненьким, однако Ричи объёмом не обманывается — Эдди всегда пишет убористым почерком. То, что это весточка от черешенки, сомневаться не приходится: такая птичка есть только у Эдди, созданная магией и способная преодолевать многие километры за несколько взмахов крыльев. По крайней мере, так сказал ему когда-то белорусский принц, Ричи понятия не имеет, что такое километры.       Письмо начинается, как обычно, с небольшого рассказа о том, что происходило в замке. Обычно новости звучат хорошо, но в этот раз видно даже по почерку — что-то гложет Эдди, Тозиер даже зачитывает некоторые предложения вслух, чтобы убедиться, что ему не показалось. Некоторые незакончены, словно во время написания принц отвлекался на какие-то посторонние мысли да так и не возвращался в итоге к брошенным на полпути рассказам. Ричи знает эту особенность своего друга-скоро-супруга, она и в разговорах у него присутствует, но сейчас настолько бросается в глаза, что сложно не начать переживать. Что-то стряслось. Что-то случилось, а Ричи не знает и, возможно, сейчас уже даже писать ответ поздно, письмо будет идти ещё пару месяцев. Проще дождаться свадьбы, которая состоится через месяц, и перед ней выяснить, в чём дело. Если, конечно, поправляет себя американский принц, он не обнаружит ответ дальше, среди слегка подпрыгивающих строчек.       «Наверное, не стоит рассказывать это в письме…»       Так и знал! Ричи вчитывается с удвоенным энтузиазмом, который тут же угасает — Эдди описывает всё очень туманно, хоть и ясно, что он полон тревоги, печали и разочарования. Последнее ощущается в каждой букве особенно сильно, но Тозиер не может разобрать первопричину и того, на что (на кого?) это разочарование направлено. С таким навыком витиеватого письма Эдди стоит писать инструкции ко всему подряд, шутит про себя Ричи, игнорируя свою собственную тревогу. Иносказания и недомолвки никогда не внушали ему доверия, а учитывая, что письмо буквально ими кишит, дела очень плохи.       «Я расскажу тебе, когда мы снова встретимся, хорошо?»       Не нравится ему всё это, ой не нравится.