Mr. Sandman, bring me a dream Make him the cutest that I've ever seen Give him two lips like roses and clover Then tell him that his lonesome nights are over. Песочный человек, пошли же мне сон, Пусть он будет самым красивым из всех. Надели его губами, похожими на розы и пахнущими клевером, И расскажи ему, что его одинокие ночи позади. Mr. Sandman. SYML
Мое пробуждение сопровождается уютной домашней атмосферой. Глаза ласково целуют солнечные лучи, кожу обволакивает сладкое тепло, а по комнате витает аппетитный запах только приготовленной выпечки. Растягиваю губы в довольной улыбке, предвкушая, как в комнату через несколько минут зайдет брат и обрадует меня своим фирменным способом: «я приготовил твои любимые улитки с корицей». Из нас двоих он лучший кулинар. И с утра у него всегда находит вдохновение: он может наготовить столько блюд, насколько хватит продуктов в холодильнике. Плюс у него пары чаще начинаются в десять минут первого, и ему позволено проводить свое утро в ленивом ритме. А мне — в коротком. Я люблю сон настолько, что всегда ставлю будильник ровно за полчаса до выхода. Поэтому успеваю только натянуть форму (а в Горном все обязаны ходить в пиджаке с гербом университета и брюках) и налить в термокружку кофе, которую полностью осушаю к концу поездки на метро. Сегодня суббота. Первый выходной. Мне так нравится, что в моем вузе пятидневка… хотя у брата шестидневка (что меня позабавило в начале первого курса), но у них бывают по два выходных на учебной неделе, а то и три. А еще каждую неделю разное расписание и очень редко, когда четыре пары подряд. Я долго зеваю, потягиваясь в кровати. Руки как неживые не хотят отлепляться от боков, ноги с трудом двигаются. У меня же не было вчера физкультуры? Желудок пронзительно урчит, сминая собственные стенки и клеясь к позвоночнику. На языке сухо, горло режет жажда. Я кое-как заставляю себя опустить руку на пол, где обычно стоит бутылка с водой. Но пальцы натыкаются на деревянную преграду, похожую на решетку — прохожусь по ней ладонью и просовываю в свободное пространство между прутьями, но хватаю только воздух. Ни пола, ни бутылки — ничего. Брат решил пошутить? — Не смешно, — хочу сказать, но из горла вырываются непонятные звуки, больше похожие на детский лепет. Меня прошибает током. Блять. Я резко открываю глаза. Мир вокруг размыт: нет привычных грязно-розовых штор, полки с фотографиями в правом углу и огромного постера чуть ли не во всю стену. Только мутная белая пелена и темные пятна со стороны деревянной решетки. А еще над моим ухом раздается тихое сопение, быстро перерастающее в громкое хныканье. Пиздец, это реально. Вчерашние события мне казались обычным глупым сном, какие бывают после пяти сигарет за раз — мозг не справляется с таким количеством никотина, проникающего в легкие и во все тело. Но это… у меня нет приличных слов. Что только происходит… В голове снова разносятся громкие взрывы, чужие голоса, незнакомый язык. А еще адская боль во всем теле. Мои кости ломались с таким тошнотворным звуком, что в ушах звенело. И я переродилась младенцем! Но неужели это все-таки правда. Разве такое бывает? — Кто это тут плачет так надрывно? Что случилось, малыш? — в комнату с легким потоком воздуха заносятся запахи только что приготовленной выпечки, космеи и травяного чая. Еще спустя мгновение над нами возвышается женщина: светлое размытое пятно лица, черные глаза-бусины и, кажется, русые волосы. — Эй, ты чего. Вспомнил вчерашнюю ночь? Да, она была ужасной. Но все уже позади. Вы живы, я жива, большая часть жителей — тоже. Несмотря на тех, кто погиб. Жертв тоже достаточно. Страшная ночь… одна из страшнейших, — она перегибается через меня и берет на руки мальчика, который продолжает надрывно реветь. — Но подарившая жизнь вам. Как такие крохи только уцелели — известно одному Ками. Она говорит медленно, с огорчением и нотками удивления в голосе. Я же могу только непонимающе разевать рот и хлопать глазами, веки которых с большой неохотой двигаются по моему желанию. Что это, мать его, за язык. Может, это все же галлюцинация, и я нахожусь в коме? Мое сердце еще живо… и борется каждую секунду, пока я нахожусь здесь? — Милый Наруто, ничего страшного не случилось, тебя не забрали от твоей сестры. Я знаю, что ты хочешь кушать, и я скоро тебя покормлю… — она снова расходится долгим монологом, из которого я вычленяю только «Наруто». Женщина произносит это имя четыре раза. А я эти четыре раза вздрагиваю и громко выдыхаю, привлекая к себе внимание, быстро возвращающееся к плачущему мальчику. Наруто. Аниме, крутившееся по 2×2, и на которое мы с братом залипали с две тысячи третьего года. Неужели можно переродиться в аниме? Пиздец какой-то. А может, просто этого ребенка назвали в честь знаменитого героя не менее знаменитого аниме? Хотя кто в здравом уме выберет такое имя в современном мире, да и в той же Японии. Детский плач сходит на нет, вместо него появляется радостное улюлюканье и смех. Все эти звуки, неестественные эмоции и японский (как я все-таки решаю) язык, настолько меня раздражают, что я с силой сжимаю кулаки, совсем не чувствуя давления ногтей на ладони. Черт, я даже не могу в полной мере выразить свое негодование сложившейся ситуацией. Застрять в детском тельце с душой, прожившей двадцать лет в другом теле… Пожалуйста, пусть это будет простая галлюцинация. Господи, если ты существуешь, не отвергай моих молитв. Но Бог не слышит меня ни через неделю, ни через месяц, ни через три. Я все также остаюсь недееспособным ребенком: в моей власти только качание головой, долгое и поглощающие слишком много сил переворачивание набок, нечленораздельные слова. Хотя наедине с собой я пытаюсь первое время проговаривать простые фразы на русском, но речевой аппарат развит не до конца — для произношения большинства букв не хватает зубов и гибкости языка, который до сих пор ленивой массой ворочается во рту и служит только помощью в глотании каких-то смесей, пахнущих рисом и курагой. Еще одним тревожащим вопросом остается отсутствие матери этого тела и ребенка-соседа, Наруто. За последние месяцы в доме, в котором мы находимся, не появляются новые люди, кроме женщины, называющей себя бабушка, когда тычет в собственную грудь. А Наруто она зовет брат. Я не до конца понимаю смысл этих слов, но стараюсь запоминать все, что она говорит и визуализирует. Все-таки зрение улучшается, и мне становится доступно больше возможностей в рассматривании обстановки вокруг. Младенец действительно выглядит как Наруто из аниме, насколько я, конечно, помню. У него большие глаза, насыщенного голубого цвета, пока что реденькие блондинистые волосики и отличительные полосы на щеках, словно расходящиеся кошачьи усы. Он милый, симпатичный ребенок. Думаю, в моем мире он мог бы быть моделью (в каком там возрасте допускается работа младенцев?). Интересно, как выглядит мое новое тело? Кстати, бабушка часто говорит слово Макото, когда берет меня на руки. Возможно, это мое имя. Но я еще слишком плохо понимаю язык, в моем арсенале не так много слов: примитивные кушать, гулять, кошка (она долго мяукала, когда произносила это слово), солнце, да-нет и еще несколько, которые женщина сопровождала какими-то примерами. А я ведь всегда хотела выучить японский. Бойся, называется, своих желаний. Судьба все-таки такая сука. Весь день нам не дают скучать. Мы то кушаем, то гуляем, то бабушка пытается поставить нас на ноги, то слушаем сказки, то просто спим. Но иногда, в большинстве своем ночью, я остаюсь наедине с собой. И меня настигает отчаяние, тянущиеся за мной все эти месяцы. Я вспоминаю все счастливые моменты своей жизни… прошлой. Как мы дурачились с братом. Как стояли на сцене со всем классом на концерте в честь последнего звонка и пели дрожащими голосами прощальную песню. Как на выпускном я первый раз напилась и призналась в любви своему однокласснику; мы с ним гуляли тогда до самого утра и целовались на набережной Невы, пока занимался розовый рассвет. В то утро я получила по шее от брата, который не мог найти себе места всю ночь и названивал на мой разрядившийся телефон. Как увидела себя в списках на бюджет, нашла новых друзей, погрузилась с головой в учебу… которая стала тяготить спустя два года. Как с трепетом готовила сюрпризы на день рождения мамы и двоюродной сестры. В моей голове столько воспоминаний, что они давят на детский неокрепший мозг и вызывают тупую боль и тоску. На моих глазах постоянно проступают слезы и стекают по вискам к ушам. Я чувствую дикое одиночество. Давящее и разъедающее. Мама… мамочка… помоги мне вернуться обратно. Ты же всегда все делала для нашего счастья. Помоги и сейчас. Ты должна чувствовать, что я жива, что я где-то потерялась и ищу дорогу домой. Материнское сердце ведь это чувствует — об этом пишут в каждой третьей книге, снимают в каждом пятом сериале. Но чудо не происходит. Мама меня не слышит. А за окном снежная зима сменяется нежной весной, а весна — жарким летом. Мне приходится хоть как-то оправдывать свой новый социальный статус — ребенок до года. Поэтому я заставляю себя трясти руками в приступе неимоверной радости в присутствии женщины, выдавать непонятные звуки и играть с Наруто в игрушки: кубики или тряпочных зайцев — не заостряю на этом внимания. А еще я решаю, что пока не будет весомого доказательства, что этот мир полное отражение аниме, все происходящее вокруг — Япония, современная или нет — без разницы. Главное, что известная страна. Однако взрывы той ночи остаются под большим вопросом, они не вяжутся с современной страной восходящего солнца. Я решаю для себя, что первые месяцы каждого ребенка — какой-то ужас. Ты не можешь ничего сделать и полностью зависим от родителей. Тебя кормят, моют, меняют пеленки. А когда начинают резаться зубы… у меня до сих пор сводит челюсть от воспоминаний о той острой боли в деснах, слава Богу, бабушка сразу же поняла в чем дело, когда Наруто начал истошно вопить, и намазала десна какой-то травяной мазью, заглушающей и в итоге прекращающей боль. Я даже радуюсь, что не помню свои первые месяцы жизни. Хотя мама частенько говорила, что я была той еще плаксой в отличие от спокойного брата, который просто тихо лежал большую часть времени. Как там он…? Мне не становится легче. С каждым днем я все больше выпадаю из реальности, зарываясь в воспоминания и пытаясь найти тот момент, который мог привести к моей смерти. Ведь все взаимосвязано.Потяни за нить, за ней потянется клубок,
Наверное, любой другой на моем месте был бы счастлив… а я превращаюсь в… заебавшееся дерьмо. Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, я учу японский. Пытаюсь запомнить каждое слово сказанное бабушкой, у меня уже получается произносить короткие по слогам слова. Голос правда подкачал — высокий, звонкий, совсем такой же, как описывала Стефани Майер голос переродившейся Беллы — звон колокольчиков. Только та стала вампиром, а я — совершенно новым человеком. Женщина радуется моим успехам, ставит меня в пример Наруто и балует пирожными моти. Мне они надоедают на третий раз, и без подкатывающей тошноты я не могу на них смотреть. Порой мне кажется, что время совсем неподвижно. Мы можем целую вечность проводить на улице перед домом в сооруженном манеже с низкими бортиками, но высокими, чтобы через них нельзя было перелезть. Дом, в котором мы живем, построен в традиционном японском стиле, с элементами буддистского храма. Признаться, когда я его увидела, то словила эстетический экстаз. Дом выгодно вписывается в пейзаж: море деревьев и зеленой травы, голубое небо и где-то вдалеке блестящая речка. Эту красоту нужно видеть. Что меня удивляет, так это тишина. Блаженная, чистая. Угнетающая. Где-то должен быть город или деревня, откуда бабушка берет свежие продукты. Огородов поблизости не видно. А мое выровнявшееся до единицы зрение позволяет насладится всеми видами природы. Наруто, кажется, всем доволен. Помню, по сюжету аниме ему досталась не самая завидная участь. Но я же еще не убедилась, что это точно оно… Он был изгоем, без родителей и друзей. Все его презирали. И никому не было до него дела. Хотя он и являлся сыном всеми любимого четвертого главы деревни. Кажется, он погиб при нападении огромного лиса, которого запечатали в младенце. Да, я помню тот драматичный момент, когда огромный коготь проткнул тела родителей, который смотрела в отрывке на YouTube, перематывала несколько раз и каждый раз из глаз текли слезы. А если сопоставить мои первые воспоминания из этого мира… лязганье цепей, предсмертные наставления, которые я вспоминаю, понимая отчасти смысл, звуки рушащихся зданий. Блять. Это несерьезно. От такого простого сопоставления фактов мои глаза лезут чуть ли не на лоб, а из горла вырывается растерянный вскрик. Наруто, сидящий рядом, испуганно смотрит на меня, его голубые глаза расширяются, становясь еще больше. — Нэ-сан? — протягивает мальчик, вопросительно махая рукой. Мы сидим в нашем манеже на кирпичного цвета покрывале. Солнце светит высоко в небе, только недавно стрелка часов пересекла черту двенадцати дня. Бабушка, обещая принести нарезанные яблоки, какое-то время назад скрылась в доме. — Хорошо, — я улыбаюсь и выставляю перед собой руку: только бы Наруто не начал плакать от удивления. Он слишком впечатлителен — это я поняла, еще когда несколько недель назад попробовала что-нибудь произнести на русском, чтобы начать разрабатывать речь. А он испугался звучания моего голоса. Я, конечно, знаю, что русский воспринимают как агрессивный язык, но чтоб настолько… — Нэ-сан, — Наруто вытягивает руку и показывает куда-то за мою спину. Оборачиваюсь: стараюсь сделать это медленно и нерасторопно, как двигаются маленькие дети, но выходит резче, чем я рассчитываю. Около шаткого заборчика стоит невысокий мужчина. Он одет в упрощенное кимоно, состоящие из темного халата с широкими рукавами и брюк. Его руки заведены за спину, и он не спеша заходит на лужайку через калитку. Взгляд уставших глаз скользит по мне и Наруто, пока мужчина проходит мимо. Я замечаю старческие морщины на его лице и несколько темных пятен на щеке. Наруто любопытно взирает на него, неуклюже поднимаясь на ноги и шатающимся шагом подходя к бортикам манежа. Ему интересно — этот мужчина первый незнакомец за последние десять месяцев. Да и я тоже не видела ни одного человека помимо бабушки. Она как раз выходит на улицу и встречает мужчину у самого порога. На ее лице отражается удивление, она явно не ожидала его увидеть. Но собирается с мыслями быстро, указывает на широкую скамейку рядом с нашим манежем и идет к нам. В руках у нее две миски с нарезанными яблоками. — Заждались, крохи? — она улыбается, но я вижу ее растерянность. — Макото-чан, только не забирай у брата. Он тоже должен запасаться витаминами. Кто будет тебя защищать? — она ставит обе миски рядом со мной — Наруто не особо любит фрукты. Смотрю на нее долгим взглядом. Я бы сказала, что она в большой растерянности. Ее руки мелко подрагивают. На красивом лице отражается волнение. Она оборачивается к мужчине спустя секунды, когда он садится на предложенное место. Возможно, мы ее молчаливая и ничего не понимающая поддержка. — Зачем ты пришел? — спрашивает она настороженно, поправляя юбку и поворачивая в его сторону голову. Садится рядом с ним. — Я ждала твоих объяснений десять месяцев. Ты мог бы с таким успехом прийти еще через год. Я тянусь за долькой яблока. Все же сидеть, замерев и слушая их разговор, может быть слишком подозрительно. Наруто повторяет мое действие, плюхаясь рядом. — Не сердись, Кацуми-сан, у меня были на то причины, — произносит мужчина после долгого и тяжелого вздоха. — Йондайме Хокаге погиб во время нападения Кьюби, и теперь на моих плечах снова лежат дела деревни. — В ту ночь Конохагакуре лишилась поистине великого человека, героя, — ее взгляд тухнет, мрачнеет. Она вспоминает его, героя. — И его жена… Кушина была прелестной девочкой, молодой женщиной. Их ждала целая жизнь… кто это сделал? — Мы выясняем, все было спланировано безукоризненно, без единого промаха, — он поджимает губы. Легкий ветер гуляет в поседевших волосах. — Я не должен этого говорить, это конфиденциально. Но в нападении подозревается клан Учиха. Они давно были против сложившейся политики — моей и Йондайме. А еще жители деревни обвиняют их в нападении Кьюби. И Совет старейшин решил выселить их на окраины, я подписал указ… но мы его еще не обнародовали даже Фугаку. — Ты впервые так свободно говоришь… здесь Анбу? — она щурит глаза, вглядывается в деревья. — Ты никогда не выходишь без охраны. Настолько боишься своих же людей? Наруто откидывает надкусанную дольку яблока в сторону и морщит лицо, тря щеки ладонями. Я медленно пережевываю, вытягиваю перед собой ноги, вслушиваясь в разговор. Большинство слов так и остается вне досягаемости. — Это не так важно, — отчеканивает бабушка, когда мужчина собирается то ли оправдаться, то ли просто ответить. — Меня мучает единственный вопрос, Хирузен… чьи это дети? Я помню, как двадцать пять лет назад вы с Цунаде появились на пороге моего дома с младенцем на руках. Отчаянье на ее лице заставило меня принять малыша и лгать всем, что это мой сын. Некоторые думали, что он от тебя… хотя ты тогда предусмотрительно перестал даже присылать письма, чтобы никто не перехватил информацию и ничего не узнал, — в ее голосе скользит укор, скрытая обида. — Ты же знаешь, что наши отношения не могли закончиться ничем, кроме расставания. Мы жили в неспокойное время. Мои родители заключили… — он обрывает себя. На краткий миг решаю, что он замечает мой интерес: я сижу, прижавшись спиной к бортику манежа, бездумно наблюдаю за Наруто, снова принявшегося собирать башенку из кубиков. Но он не может видеть моего лица — только спину. — Сейчас это не важно. Бивако мертва. Она погибла в ту ночь. — Ты скорбишь по ней? — Мы были женаты тридцать лет. Я должен скорбеть. Но у меня нет на это времени. Слишком много последствий нападения Биджу нужно исправить. Решить вечную проблему клана Учиха. Мужчина выдерживает паузу. — Она принимала роды Кушины. И она бы выжила, если бы у них было больше времени на возвращение в убежище… если бы родился один ребенок, — он проговаривает последние слова слишком тихо, неверяще шепчет, — я рад, что ты не пострадала. — Ты не можешь винить Ками за это. Близнецы рождаются редко, особенно в семьях шиноби. Число детей с геном тоже снижается, тебе ли не знать… Башенка Наруто валится на землю с глухим стуком, а он с глазами полного отчаяния смотрит на меня. Вот-вот заплачет. Я медленно подползаю к нему, садясь в этот раз полубоком, чтобы видеть их, и беру в руки кубик. Смотри и учись, неумеха. — Так эти крохи — дети Кушины и Минато… я должна была догадаться. Они слишком похожи на него. Такие же золотые кудри, лазурные глаза… — она замолкает, — они так на него похожи. Хирузен, я так скучаю по нему… он был мне сыном. Мужчина в нерешительности протягивает к ней руку, касается плеч. Она смотрит на него вымученным взглядом, по щекам бегут слезы. В ее голове только он — мертвый герой, сын. Она доверительно жмется к его груди, прячет лицо где-то в вороте кимоно. Я прерывисто выдыхаю, ставя последний кубик и наблюдая, как Наруто восторженно хлопает в ладоши. Он радуется, они — печалятся. Не только мое сердце разъедает дикая тоска. Сердце бабушки тоже болит, она тоже скрывает отчаянье за счастливой улыбкой. Мы с ней одинаковые. Только она среди знакомых людей, а я — одна. Солнце светит высоко в небе, лучи расходятся по голубому небосводу, блестят в листве деревьев, лепестках цветов. Несколько птиц срываются с ветки, взмывают ввысь, уверенно рассекая крыльями воздух. — Вы связались с Цунаде? — Она путешествует по континенту, ищет оставшихся родственников, — тихо отвечает мужчина, поглаживая ее по спине, — мы не знаем ее точного расположения. — Но они ее внуки, последние живые потомки Шодай и Нидайме Хокаге. Насколько бы я не любила Минато и не привязалась к близнецам — они наследники клана Сенджу. Ты должен рассказать об этом Цунаде и вписать их в клан. Столько древних родов вымирает с каждой войной, скоро не останется ни одного представителя знаменитых и могущественных фамилий… — Я не могу, — качает головой он, — это вправе сделать только Цунаде, после того как докажет, что Йондайме являлся ее биологическим сыном. Это слишком долгий и муторный процесс, не уверен, что она захочет оставаться в Конохагакуре на такое длительное время. — Она твоя ученица, если ты проявишь к ней хоть каплю терпения и заботы… хотя она столько лет не появлялась в деревне. Все горькие воспоминания должны были притупиться. Она сильная, справится. Возможно, уже справилась, — женщина поднимает голову, ее щеки блестят от слез. — И ты их просто так отдашь? — Я их люблю всем сердцем, но… когда я растила Минато, я ни на секунду не забывала, чей он сын, ожидая, что в любой момент Цунаде может вернуться за ним, поняв, что ей будет невозможно жить без частички себя… — Пока что они твои. Ты их бабушка, единственный живой родственник. — А если бы так сложилось, что мы бы поженились тогда… почти сорок лет назад… Ты бы принял их? Признал бы своими внуками? — Вероятно, — он пожимает плечами, — но фамилию Сарутоби бы они не получили. Женщина закатывает глаза, отстраняясь и вытирая лицо руками. — Кушина ведь была Узумаки. Я слышала, их клан был хранителем Кьюби… что с ним стало? Вместо ответа он поворачивается в нашу сторону. Бабушка делает то же самое, продолжая смахивать все подступающие и подступающие слезы. Наруто замирает, смотрит в упор на них и тянет руки. Я же с детским любопытством, вытягиваю один из нижних кубиков башенки. Меня напрягает эта тишина. Деревянные кубики валятся на землю со звонким стуком, ударяясь о мою ногу и задевая мальчика. Он обиженно трет ушибленное место и начинает пыхтеть. — В одном из них…? — Но об этом никто не должен знать, я обещал Йондайме позаботиться об его наследии, — кивает мужчина и поднимается на ноги. — Кацуми, я надеюсь, что в скором времени мы увидимся снова. И что они не причинят тебе еще больших неудобств. Он наклоняется и целует ее в щеку долгим поцелуем. Уходит не обернувшись. А женщина даже не провожает его взглядом. С того дня проходит еще несколько месяцев. За окном разгораются яркие краски осени. Трава желтеет, деревья окрашиваются в красные цвета. Небо все чаще заволакивают кучерявые облака, учащаются дожди. Наступает такая привычная осенняя хандра. На дом опускается пелена ожидания, напряжения. Словно что-то должно произойти, что-то нехорошее. Кацуми — спустя столько времени я узнаю имя женщины — все чаще печалится. Кажется, та правда, которую она узнала, не дает спокойно дышать. Но она пытается это скрыть, смеясь и улыбаясь. А когда Наруто требовательно настаивает на сказке, женщина рассказывает о двух молодых влюбленных людях. И каждая последующая история касается только их двоих. То, как юноша и девушка впервые встретились в одной из деревень на границе страны; то, как они искали встречи и убегали из своих домов, проходили сотни миль ради одного взгляда на полюбившееся лицо. То, как девушка решительно заявила родителям, что собирается перебраться в деревню своего возлюбленного, по его же настоянию, потому что скрытое поселение куда безопаснее — он сможет защитить ее в любой момент. То, как они собирались тайно пожениться. То, как все мечты разрушились. Он был шиноби, служителем людей, она — обычной девушкой, гражданской. И его родители были против брака наследника клана с какой-то неизвестной, без родовой девки, которой предстояло стать обычной обузой. Все это будто отражает реальные события, словно Кацуми сама являлась той несчастной девушкой, побежавшей за любовь, а тот мужчина — юношей, которым руководили собственные родители. Наруто нравятся эти истории, он удовлетворенно причмокивает и продолжает играть в игрушки, сидя на ковре перед камином около кресла, на котором расположилась задумчивая женщина. Я же в конце каждого монолога не могу отвести от ее лица взгляда. Представляя молодую и сильную девушку, ждущую столько от жизни и ударяющуюся об острые камни. Она была красавицей: с ясными серыми глазами и русыми косами она могла бы покорить любого мужчину, выйти выгодно замуж и прожить свою жизни ни в чем не нуждаясь. Но она выбрала любовь и обманулась призрачной надеждой на нескончаемое счастье. В такие моменты я слышу, как щемит сердце, не только мое. Ее глаза часто застилает пелена, по щекам скатываются одинокие капельки слез. Словно она сожалеет о прошлом. Я тоже. И я так хочу вернуться обратно. Прошлое как пуховая подушка, ковер из цветов и объятий. Такое знакомое и родное, расходящееся сладостью по дрожащим пальцам и позвоночнику. В прошлом любимые лица и вещи. Люди, с которыми было так хорошо. Оно светлое и невинное, смотрящее на тебя детскими глазами. Потому что ты сам был ребенком в те счастливые мгновения. Теплые материнские руки так крепко сжимали твои маленькие ладошки, нежные губы целовали щеки, ласковый голос говорил о будущем, но просил не взрослеть, подождать. А мы ведь все летим, нам нужно больше, недостаточно имеющегося счастья. Но в итоге спотыкаемся, разочаровываемся, оглядываемся назад. А там пусто… и столько забот наваливается на некогда безмятежную голову, наступает однотонная рутина. Противоречащая твоим представлениям о будущем. Как жалко, что мы понимаем это так поздно… я гналась за будущем и обманулась… Последнее время я все чаще замечаю внимательный взгляд Кацуми. Она порой останавливается около нашей кровати или небольшого манежа, сооруженного на этот раз в нашей комнате, и долго вглядывается в мое лицо, будто что-то ища. Мне с каждым днем становится тяжелее контролировать свои эмоции. Тело растет, возможностей становится больше. И порой я забываю, что нахожусь в годовалом тельце, которое должно постоянно лучится радостью. Но меня не отпускает прошлое, ее — тоже. Следующий раз мужчина приходит поздней осенью, когда мы с Кацуми сидим на веранде дома и в молчании наблюдаем за последними опадающими листьями. Некогда красные, ныне мертвенно коричневые с черными прожилками они кружатся в воздухе, подхватываемые ветром, и в одиночестве провожают свою жизнь, встречают смерть на земле, среди пожухлых, почти превратившихся в прах, старых листьев. Наруто спокойно спит в нашей общей кроватке; сейчас раннее утро, и нам с Кацуми не спится. Если это и удивляет мужчину, то он это умело скрывает, подходя к нам и садясь рядом. Никто не произносит ни слова. Все о чем-то думают, пока плотное полотно туч медленно светлеет — солнце поднимается. Новый день приходит на землю. — Мы сослали Учиха на окраины Конохагакуре, — произносит мужчина, склоняя голову и провожая взглядом яркий, единственный из всех, листочек клена. — Они недовольны. — Ты выселил их с родовой земли, отобрал квартал, — тихо замечает Кацуми, — они будут недовольны. Глупо было надеется, что все решится так просто. — Я и не надеялся. Руки женщины крепче прижимают меня к себе. Спиной чувствую тяжелое биение ее сердца. — Что ты будешь делать? — Они требуют отдать им на воспитание джинчурики Кьюби, обещают, что забудут об обидах, — он тяжело вздыхает, вторя ритму сердца Кацуми. Его локти упираются в колени. И он устало трет переносицу. — Совет им не верит, но хочет проверить их поллицитацию. Может быть, в Конохагакуре настанут спокойные времена. — И вы правда намерены отдать настолько сильное и опасное оружие в руки нестабильных и всегда жаждущих власти Учиха? — Они не знают, в ком из близнецов биджу. Это наше преимущество.