Сосуживцы

Как всем известно, труд облагораживает человека, и поэтому люди с удовольствием ходят на работу. Антон Шастун вот, например, ходит на службу только потому, что она его облагораживает. В его двадцать восемь лет ничто его так не облагораживает, как работа. В основном потому, что в остальное время он деградирует. Антон работает в аналитическом исследовательском центре, правда не совсем по профилю организации — он занимается не опросами и социологией, а их продвижением на рынке услуг. Если конкретнее, Шастун — СММщик. Тем не менее местом работы он очень гордится. Как говорит его подруга, которая его сюда и устроила, если бы не было исследовательских центров, россияне бы даже не подозревали, как хорошо им живётся. Их же организация никакой пропагандой или манипулированием общественным мнением не занимается, за что довольно-таки активно огребает от людей властьимеющих, зато хорошо принимается в независимых СМИ и, благодаря, собственно, Антону и его коллегам из СММ-отдела, в социальных сетях у молодёжи. К такой политике правление центра пришло ещё в самом начале — с момента создания, когда Шастун только школу заканчивал — и активно поддерживает до сих пор во главе с неизменным директором. Арсений Сергеевич Попов — директор их исследовательского центра. Он знает дело, которым руководит. Такое тоже бывает. В конце концов, это его детище, его стартап, который он создал, ещё когда слово такое не было знакомо российским бизнесменам. Нельзя сказать, конечно, что он придумал сферу, в которой они работают, но он существенно расширил рамки — их центр проводит не только социально-политические и маркетинговые исследования, они занимаются также прикладными социологическими и демографическими исследованиями не столько в рамках госзаказов, сколько для международных и частных организаций. Попову удалось достичь огромного успеха — их центр федеральные источники называют иностранным агентом, сборищем либерастов и рассадником демократии. На самом же деле Арсений просто не боится поднимать в опросах и исследованиях больные для России темы домашнего насилия, ЛГБТ-проблем, психических заболеваний и многие другие. За это его, естественно, уважают, как вне центра, так и собственные коллеги и подчинённые. В остальном же Попова боятся, и одновременно с этим над ним подтрунивают и создают мемы с его лицом и коронными фразами, типа «Не попробуем — не попробуем», которые он почему-то использует на полном серьёзе. Арсений Сергеевич приходит на работу раньше всех, а уходит позже всех. Он никогда не веселится, и никто не видел его смеющимся или даже улыбающимся, но, если кому-то не посчастливится попасть под его водопад сарказма, несчастный действительно рискует уйти мокрым — Арсений умеет довести до пота и слёз своими едкими, очень обидными, но очень меткими и смешными замечаниями. И, конечно, он с каждого спускает по три шкуры. Одевается он так, будто до сих пор живёт при Брежневе — скучные костюмы унылых оттенков, не допускающие ни малейших излишеств, вроде облегающих брюк или приталенных пиджаков — всё строго прямо, со стрелками и запонками — отвратительные рубашки под горло, едва ли не со стоящими воротничками и галстуки, нагоняющие тоску. Картину завершают убогие очки в слишком массивной роговой оправе и постоянно зачёсанные назад и приглаженные гелем не слишком длинные волосы. Попов всем своим видом излучает такие понятия как пунктуальность, перфекционизм, трудоголизм. А ещё слишком очевидное одиночество. В центре его называют «наш дед», конечно, только за глаза. Это прозвище идеально ему подходит — во-первых, никто не знает, сколько ему лет, но выглядит он со своими мешками под глазами, непонятно откуда взявшимися мимическими морщинами вокруг рта и глаз и совершенно унылым видом в целом, как хорошо сохранившаяся мумия, а во-вторых, пусть он и не президент, а директор компании, должности схожи, да и боятся их одинаково — только попробуй рядом пукнуть. Антон работает в их центре уже около пяти лет, пройдя путь от простого стажёра до помощника руководителя отдела, и за всё это время ни разу не разговаривал с Арсением дольше двух минут и то только по делу. У Оли схожая ситуация, но ей по должности приходится обращаться к Арсению часто — её непосредственная начальница, руководительница отдела маркетинговых исследований, сама не в восторге от Попова, поэтому всё общение с ним скидывает на Серябкину как на ассистентку. Но Оле в принципе легче — она менее впечатлительная, чем Антон, и более спокойная по отношению к людям и их проявлениям характера. Она даже утверждает, что они с Поповым пару раз смеялись. Оля Серябкина — лучшая подруга Антона. Больше всего он любит в ней то, что она оптимистка, что бы ни случилось. А земной шар вертят, как известно, оптимисты. Вертят они его, конечно, на хую, а не в красивом метафорическом смысле. Хотя Оля действительно пашет так, что впору было бы памятник ставить. Пашет и не загоняется. Недавно вон квартиру купила — не в Москве, правда, а в Одинцово, зато с высокими потолками, евроремонтом и огромной гардеробной. Единственное, что теперь приходится на электричках до работы добираться, потому что так быстрее, чем «через ебучие пробки». В любом случае, можно сказать, что они с Антоном за одинаковое количество времени работы в одной компании практически с одинаковым окладом сумели накопить на абсолютно разные вещи. Оля — на квартиру, Антон — на целое нихуя. Сам Шастун жил только на зарплату, от получки до получки, в промежутке между ними как настоящий миллениал балуя себя совершенно бесполезными покупками, такими, как макбук («винда устарела, все сайты рекомендуют эппл, и нет, я не подвержен зависимости от брендов, это объективная реальность, Оля»), гироборд («это же охуенно, ты просто стоишь, а оно тебя катит! Нет, Дим, я не ебанулся и буду на нём кататься, как раз от дома и до метро») и дорогущие кроссовки («просто посмотрите, насколько они круто выглядят, дело не в марке, конечно, вы чо? Я даже не знаю, что такое Баленсиага!»). Единственная блажь, о которой он не жалел никогда — его питомцы. У Антона было два пёселя — шпиц и… шпиц. Первого он купил со своей первой солидной зарплаты, а второго потому что первому было скучно. Шастун даже внимания не обратил тогда на всяческие подколы друзей, мол, он превращается в сорокалетнюю сильную и независимую. Собак своих он очень любил и всячески баловал. Даже в отпуск они катались вместе. Шпицы Антона послужили причиной расставания с его бывшей — та собак не любила, открыто называла их Антоновым прицепом, хотя у самой был кот, а под конец отношений заявила, что своих питомцев Шастун любит больше, чем её. На самом деле, она от правды ушла недалеко — к концу третьего года Антон просто плыл по течению этих вконец уже заебавших отношений. И дело было не столько в чьей-то любви или нелюбви к домашним животным, сколько просто в обыкновенной нелюбви, что превращало их пару в одну из многих, фундаментом для которых служат не чувства, а нежелание выходить из зоны комфорта и искать более интересного и подходящего себе человека. Зато, когда они наконец перестали тянуть никому не нужную резинку — хубба-бубба давно уже потеряла вкус и цвет — Антон вздохнул с облегчением, а его шпицы тем более. В конце концов, животным намного более очевидно, когда к ним не испытывают симпатию, и, в отличие от людей, им не нужно притворяться. Возможно это отсутствие необходимости строить из себя что-то и повлияло на то, что один из шпицов — Билли — этим утром был застукан за поеданием собственных каках. Уже третий раз за неделю. Очень опечаленный этим фактом Антон уныло думал, что поговорка о том, что животные чаще всего похожи на собственных хозяев — наглая ложь, и одновременно пытался загуглить, как отучить пушистую жопу проворачивать это в будущем. Выяснилось, правда, что такие пищевые пристрастия пса — действительно вина Антона, поскольку означают, что собаке не хватает каких-то там витаминов. Перед Шастуном стояло два варианта — и дальше позволять любимому щенку жрать какашки, а потом лизать его лицо, или же обращаться к ветеринару. После прогулки с пёселями, душа и завтрака Шаст, как обычно опаздывая на работу, выяснил, что комплексное обследование собаки будет стоить ему как, блядь, поездка на неделю в Турцию по горящей путёвке. Даже если собака весит килограмма четыре, не больше. Таких денег у Антона не было. Он попытался притвориться, будто ничего не произошло, и Билли просто скушал кусочек гематогена, но это было слишком наглой ложью — за своих собак Антон переживал больше, чем за многих друзей, поэтому, видимо, придётся ему искать где-то или подработку, или позорно одалживать у друзей до следующей зарплаты. В самом мрачно-убитом настроении из всех возможных Антон подходит к офису их центра, пикает входной карточкой на охране и со спокойной душой разворачивается, чтобы зайти в кофейню, которая находится в их же здании. Отметиться карточкой необходимо — никто не знает точно, так ли это, но все в один голос твердят, что кадровики чекают, кто во сколько приходит, чтобы отслеживать опоздавших, а потом жаловаться на них начальству или вообще лишать корпоративных бонусов. Шастун считает, что это чушь собачья — будто эйчарам заняться больше нечем — но всё равно каждый раз исправно отмечает своё электронное присутствие перед тем, как ещё полчаса проторчать с Олей в кофейне. Если вдруг его обвинят в опозданиях, чего так терпеть не может Попов, у него будет возможность нагло заявить, что он был в офисе, просто в туалете, например. Шаст как раз забирает два стакана с кофе — миндальный капучино ему и лавандовый раф на кокосовом молоке для Оли — когда она сама залетает в кафе. Отстранённо Антон удивляется, как ей удаётся выглядеть так хорошо даже после явно не самого приятного путешествия на электричке и метро, а потом ещё очевидного бега на каблуках до здания офиса. — Привет, мой мальчик, — Серябкина — единственный человек на свете кроме мамы, кому позволено его так называть. И то, только потому что спорить с ней бесполезно — она видела, как Шаст жрёт жирную курицу руками, лакает пиво, делает отрыжки, чешет яйца и блюёт, но всё равно настаивает на ласковых обращениях. У Оли, видимо, какой-то неудовлетворённый материнский инстинкт по отношению к нему просыпается, потому что иначе их дружбу Антон объяснить не может. — Привет, Оля, — Шаст целует её в подставленную щёку и протягивает стаканчик. Они вместе идут к столику, на ходу здороваясь и обмениваясь шутками с Пашей — секретарём Попова. Эта кофейня, на самом деле, кормится чуть ли не за счёт одних только сотрудников их центра — вон даже Гудок уже тут как тут, собирает дань. Шура Гудков был их с Олей коллегой — сотрудником центра, правда, как и Шаст, мало отношения имеющим к социологии — он работал в эйчар отделе и был симпатичным, но, к сожалению, активным. Когда-то его выдвинули на выполнение общественных работ, и до сих пор не могут задвинуть обратно, так что, помимо (не)выполнения собственной работы, он ещё с какого-то перепугу назначился и на должность активиста-энтузиаста, ответственного за разнос сплетен и сбор денег на различные значимые и не очень события сотрудников. Ни один день не обходился без его жутко навязчивых требований скинуться, всего по сто рублей, на чей-то день рождения, свадьбу, рождение ребёнка и прочие крайне важные явления. — Ой, господи, какой отвратительный у него голос, — Антон раздосадовано присаживается за столик прямо напротив Оли — у них есть минут пятнадцать, чтобы поболтать или скорее позалипать каждый в своём телефоне — в конце концов, какими бы друзьями люди ни были, интернет зачастую куда интереснее разговора с человеком, с которым ты общался буквально двенадцать часов назад, шесть из которых спал, три потратил на дорогу, один на еду, один на сериал. За оставшийся час, как правило, не случалось ничего мозговыносящего. Но не сегодня. — Оль, мне кажется, у меня Билли заболел. Серябкина поднимает взгляд от телефона, смотрит скептически. — С чего ты взял? — Ну он уже третий раз за неделю ест свои какахи, и я погуглил, это, в общем, означает, что у него там недостача ферментов, витами… Девушка перебивает: — Шаст, ты серьёзно? В прошлый раз ты запаниковал из-за того, что тебе казалось, будто твой пёс не может идти прямо и его заносит, а до этого ты повёз другую свою собаку в ветеринарку из-за того, что она сожрала гусеницу! — Оля! В этот раз это серьёзно, — Антон корчит грустную морду, которая всегда срабатывает. Вот и сейчас — лицо Серябкиной смягчается, она смотрит жалостливо. — Ладно, Тотош, как скажешь, — Шаст старается не морщиться на ласковом варианте имени, ему сейчас надо, чтобы Оля была в хорошем расположении духа. — Это же твой питомец, в самом деле, тебе лучше знать. Антон кивает, девушка возвращается к своему кофе и переписке. Но Шастун вообще-то рассчитывал не на это, когда заводил разговор. Он издаёт нечленораздельный звук — нечто между покашливанием и тихим криком чайки — со стороны может показаться, что Шаст подавился. Оля несколько более раздражённо, чем того требует ситуация, опять переключает внимание на него. Она любит его шпицов и каждый раз, когда приезжает к нему, привозит им собачьи лакомства и с удовольствием играет, но это не мешает ей считать, что Антон чересчур паникует, если дело касается питомцев. — И что ты собираешься делать? — видно, что ей не очень интересно, но вопрос получается даже не вымученным, Оля правда хороший человек, она старается. — Отвезу его в клинику, проведём обследование. Там анализов насдавать придётся тучу, конечно. Но наш врач нас уже знает, я думаю, он как-то поможет, может даже цену снизит немного. Серябкина хмыкает — ещё бы их ветеринар их не знал, Антон же ходит в ветклинику чаще, чем нормальные люди в кино. Ещё её веселит, как Шастун говорит «мы», «нас», «наш», когда описывает себя и своих собак. Оле искренне кажется, что Шастуну бы о детях так заботиться, а не о собаках, но она так же искренне считает, что гетеронормативность сосёт, а ещё она сама детей боится. То есть она их любит, ей нравится возиться с племянниками, в метро она корчит рожицы малышам, но сама идея завести собственного ребёнка, чтобы он сначала был совсем крошечным, а потом активным и любознательным, рискующим каждую секунду, пугает её до усрачки. Родителям такую позицию объяснить очень сложно. — Ну видишь, вот ты и решил проблему, как взрослый мужчина. — Не, Оль, ты не понимаешь. У меня денег на это нет, — на этом моменте Антон строит ещё более грустную и страдающую мину и тяжко вздыхает в довесок, но Оля сразу просекает, что к чему. — Сладкий, если ты так пытаешься одолжить, у тебя не получается, извини, — видя, что Шастун собирается её перебить, Оля быстро продолжает. — Не потому что я не хочу, правда. Я же сказала, что поддерживаю тебя и, хотя считаю, что ты ужасающе нерационально тратишь деньги, знаю, что долги ты всегда возвращаешь. У меня просто самой нет. Я же ещё кредит за ремонт не отдала, а у меня ипотека, если ты не забыл. Антон округляет глаза в ужасе — естественно он знает всё это, но каждый раз, когда Оля спокойно упоминает о таких вещах, ему становится жутковато. Серябкина пожимает плечами — жест, который Шаст трактует как «ну бля, а чо поделать?», так что ему остаётся только теперь уже по-настоящему тяжело вздохнуть и начать перечислять. — Дима тоже не вариант — Катя уже совсем скоро родит, у них каждый рубль на счету, Макар на прошлой неделе уволился, Окс с Лёшей тоже планируют сейчас ипотеку брать… Господи, почему ни у кого из моих друзей нет денег? Взрослая жизнь сосёт! Оля сочувственно гладит его по голове. — Дорогой мой, а чего ты хотел? Всю жизнь в КВН играть и на сцене кривляться мы с тобой не можем. Да и к тому же, сам знаешь, это тоже сложно. Остаётся вот это вот всё — семьи, дети, кредиты, работа. — Ага, ещё скажи, что нужно превращаться в такого, как Попов. Оль, ты своим здравым смыслом даже поныть по-человечески не даёшь! — Слушай, Тотошка, а ведь это идея. Они уже встали из-за столика, выбросили стаканчики из-под кофе в урну и шли по направлению к офису. — Что? Ныть? Ты же не предлагаешь мне с собаками по электричкам ходить и милостыню просить? Хотя, знаешь, в принципе… Оля смеётся и тыкает его локтём в бок — охранник на входе улыбается и открывает им турникет без повторного прикладывания карточек — знает их схемы — они оба с улыбками кивают в ответ. — Нет, дурак, я имею в виду поговорить с Поповым. У нас же уже почти два месяца нет начальника вашего СММ-отдела! — Ну так он нам и не нужен же. Не помнишь, что ли, как Рома обсирался каждый раз, а мне за ним приходилось каждый раз приводить всё в божеский вид? С его увольнением только легче стало. Да и отдела у нас как такового и нет — мы вдвоём с Ваней прекрасно справляемся. — Да, но ведь Рома числился как глава отдела! У него и зарплата была выше, и в трудовой книжке красивее выглядит «начальник», чем «сотрудник». — Не, Оль, это тупая затея. Ты бы мне лучше левых заказов подкинула, чем эту недоидею. — Да почему недоидея, Тотош? Ты ведь ничего не потеряешь: забот не прибавится, а вот денег точно больше будет, ну! К тому же ты заслужил, все знают, что это ты за Рому работал, пока тот ебланил, даже наш дед. — Ну откуда ему это знать? Он ведь дальше своего обрезанного носа кнопкой ничего не видит. — Шаст, ну ты неправ, — они как раз подходят к Олиному столу — у них в центре стандартный опенспейс с разделением на условные отделы. — Он отличный босс — руководитель и исполнитель в одном лице, так что в курсе всего, что происходит под его началом. Я уверена, что, если ты попросишь, он не откажет. Шаст неуверенно топчется у Олиного рабочего места — оно всё в стикерах, с двумя суккулентами и маленьким мягким медвежонком. — А знаешь, ты права! В конце концов, за пять лет у меня может быть хоть какое-то карьерное продвижение? Мне вообще надоело сидеть на этом месте, чувствую себя переростком. И это даже с ростом моим не связано, — Антон ухмыляется, он любит каламбуры, поэтому искренне радуется, когда у него получается. — Только, Оль, ну я же боюсь его до усрачки. Вообще не представляю, как к нему подойти, да ещё и что-то просить. — Антош, ну тебя просто жалко. По жизни, понимаешь? Ты пойди к нашему деду и поговори с ним. Даже его должно пронять. — Я не хочу унижаться, я гордый, — Шастун недовольно бурчит, задетый тем, какое впечатление он производит на людей, по версии Серябкиной. — Шаст. Тебе напомнить, как ты совершенно не гордо жрал упавший кусок торта прямо с пола? — Ой, это было давно! — Это было на прошлых выходных. — Ну не пропадать же добру! — Антон пытается отшутиться, но, увидев «мамочкин» взгляд подруги, затыкается. — Ладно, ладно, пойду, поговорю с ним. Антон вскидывает ладонь подруге, пародируя прощание Спока, и направляется к себе. Если бы он только знал тогда, какая заваруха начнётся в это среднестатистическое утро. * Шастун сидит у себя за столом, выполняя свою обычную рутинную работу: проверяет просмотры и автотаймеры на прошлых и будущих постах, одновременно с этим списываясь с фотографом по поводу готовности фотоотчёта с форума, прошедшего на прошлой неделе, где Попов выступил с какой-то новой инновационной стратегией проведения опросов в интернете. Ещё ему нужно набросать контент-план к следующей неделе, так что работы сегодня предстоит много. В этот момент ему прилетает сообщение от Воли: Шастун, зайди. Тебя Арсений вызывает Мда уж. Как там та пословица про Магомета и гору? Прикол только в том, что Антон сейчас не готов (он вообще не уверен, что когда-либо будет готов разговаривать с дедом без страха). Да и зачем Попову его вызывать? Уже подойдя к кабинету директора, Антон вспоминает, что в начале недели скидывал ему основные пойнты новой стратегии по продвижению Фейсбука их центра. Если Попов вызвал лично, значит там либо очень хорошо — что хорошо, потому что тогда на волне похвалы, если Арсений вообще умеет их генерировать, можно будет и попросить повышение — либо очень плохо, что пиздец. Рабочее место Воли находится перед кабинетом Попова, но оно не выглядит как типичное секретарское, так что единственное, что его отличает — расположение. Шаст интересуется у Паши жестами, в каком настроении Арсений, на что Воля отвечает закатанными глазами и шёпотом: — Ой, да заходи уже. У него, правда, новая руководительница отдела качественных исследований, но он тебя вызывал, так что давай. — Может подождать тогда, а? — Шастун! Антон и сам знает, что перед смертью не надышишься, он аккуратно приоткрывает дверь и тихо заходит. Арсений Сергеевич сидит за столом, но не обращает внимания на его появление — он разговаривает с девушкой, которая сидит спиной к Антону. До Шаста доносится кажущийся знакомым голос: — Да, вы правы, в нашей стране очень сложно найти хорошего сммщика. Антон обиженно хмыкает, но так и остаётся без внимания. Попов сидит с опущенной головой, потирая переносицу. — Да в том-то и дело, что он хороший… В этот момент Шаст думает, что лучше всё же объявить о своём присутствии, поэтому громко произносит: — Арсений Сергеевич, вызывали? Попов поднимает голову, а девушка оборачивается. Антон внезапно понимает, что он её знает. — Лена? — в голосе больше удивления, чем радости. — Антоша! — Темникова подскакивает с места, подбегает к нему, чтобы обнять. Шаст неосознанно смыкает руки у неё за спиной, пока Попов недоумённо наблюдает эту картину. Лена Темникова — бывшая одногруппница Оли. Они учились вместе, и вместе с Антоном играли в КВН-команде университета. У девочек была стандартная роль девочек в КВНе — они пели. Оля, правда, ещё объявляла номера, но в основном они отыгрывали поющих красоток. Антон никогда особо не общался с Леной — он знал, что с Серябкиной у них была история, и Оля постоянно таскала Темникову с ними, но лично они не контачили. Поэтому сейчас такая бурная реакция его несколько смущает. Как и сам факт, того, что Лена теперь, судя по всему, будет с ними работать. Девушка наконец отлипает и принимается щебетать, обращаясь к Попову: — Ох, Арсений Сергеевич, простите, просто мы с Антошей давние близкие друзья, вместе с самого университета! — Видимо, не такие уж и близкие, раз вы не знали, что он здесь работает, — сухо произносит Попов. Антон, на самом деле, не знает, как воспринимать это — с одной стороны, он не может не признать правоту начальника, да и не понимает он, зачем Темникова пытается сделать вид, что они ближе, чем на самом деле. С другой, ну ведь никто же не просил Попова реагировать. Лена быстро находится: — Ну да, наши пути немного разошлись — я поступила в магистратуру в Швейцарию, — Шасту кажется, или акцент на последнем слове может сравниться в размерах с горбатым китом? — Ну вы понимаете. А я же там училась всё это время, потом была больше увлечена карьерой, чем прошлым, ну как-то и растерялись все старые связи. Зато появились новые! Антон удивлён, что она не добавляет «новые, лучшие, более правильные!». Ой, бля, что это за токсичность в нём сейчас бурлит? У него никогда не было привычки воспринимать людей в штыки, даже если это были давние знакомые. Тоха всегда был уверен, что люди умеют меняться, и в лучшую сторону тоже. А Темникова кажется до усрачки довольной его постной физиономией, так почему же тогда он тут воняет. — Ясно, — Попов хмыкает. — Так, Шастун, вы зачем пришли? — Ну так Паша, в смысле Павел Алексеевич, сказал, что вы вызываете, — Антон растерянно хлопает глазами — и зачем надо было Пашу по имени-отчеству называть? — Ну так я думал, что вам хватит догадливости не заходить, пока я очевидно занят. Ебаный Паша! — Давайте я подожду тогда, как вы с Леной, в смысле с Еленой, э-э-э, закончите, — Антон не помнит, да и не уверен, что знает, Ленино отчество. — Да смысл уже? Я просто хотел вам сообщить, что просмотрел ваши предложения по фейсбуку, и они крайне слабые. Такое ощущение, будто вы их в метро по дороге накидывали, — Антон краснеет — вообще-то всё так и было, — Переделывайте. Попов кивает головой, давая понять, что разговор закончен. Это, так-то, не похоже на него — обычно он педантично бы расписал Антону, почему тот кусок говна, а не сммщик. Нет, Антон, конечно, рад, что сейчас всё вышло именно так — всё-таки молодец Пашка — знал, что при новом человеке Арсений не будет его отчитывать. Шаст выходит из кабинета, строит рожицу Воле и направляется к Олиному месту. Девушка вбивает что-то в экселе, и Антон не уверен, что поймёт, что, даже если она объяснит. — Идём в курилку, мне тебе нужно такую новость рассказать! — Шастун делает акцент на слове «такую» и звучит то ли как распоследний сплетник, то ли как мама отличника. Оля недовольно поднимает на него голову. — Клянусь, Антон, если это о том, что твои собаки научились вытирать за собой жопу, или ещё какая-то подобная херня, я тебя придушу. Не видишь, что я занята? — Оль, Оль, это очень сильно масштабная новость, — Шаст канючит, и вообще-то его шпицы и правда умеют вытирать заднички — садятся на попу и елозят по полу. Антон находит это крайне умилительным. — Ну так скажи её здесь. Тош, серьёзно, вот вообще времени на тебя нет, — Оля понижает голос, — Ахмедова опять свою работу мне подкинула, ещё и жёсткий дедлайн установила, стерва. Антон смиряется с тем, что вытащить Серябкину покурить не удастся, поэтому со вздохом раскалывается: — Угадай, кто у нас теперь будет руководить отделом качественных исследований? Оля зло зыркает на него, продолжая что-то печатать в табличке, так что Шаст окончательно сдаётся. — Лена! Темникова! Прикинь! Серябкина вмиг меняется, отъезжает на кресле от стола, и у неё смешное выражение лица. — Как Лена? Наша Лена? Откуда ты знаешь? Как она сейчас выглядит? Она здесь сейчас? Оля хлопает глазами и выпаливает вопросы со скоростью пулемётной очереди, но, видимо, осознав, что надеяться на Антона бессмысленно, вскакивает с места и цокает каблучками по направлению к кабинету деда. Шаст обиженно смотрит на «мега-важную задачу», которую ради Темниковой Оле бросить не стрёмно, и топает следом. Они подходят как раз, чтобы застать интересную сцену: Лена стоит у стола Воли и протягивает ему какой-то блокнот: — Это пробковый блокнот из коллекции подарков Всемирного фонда дикой природы. Ну я думаю, вы знаете — вы делаете пожертвование на определенную сумму, деньги идут на помощь природе и животным, а вам в качестве подарка приходит вот такой вот сувенир. Я сделала около семнадцати пожертвований, чтобы на новом месте раздарить эти прекрасные блокнотики. На этом месте со стороны Оли раздаётся тихое умильное «оу». Пашино же лицо выглядит крайне постным, будто бы он очень сильно пытается сдержаться и не ляпнуть чего-нибудь лишнего. В принципе, Антон понимает его — такой подарок он считает до жути снобским и ханженским, несмотря на очевидно правильную его изначальную цель. Дело не в том, что Шастун против помощи вымирающим животным (боже упаси, нет!), но сама ситуация, в которую таким жестом ставит Темникова одариваемого, некрасивая. Будто бы она сделала пожертвование за него, потому что он сам никогда бы не сподобился. Лена тем временем продолжает вещать, не замечая подбежавших Антона с Олей: — Так вот, Павел, этот блокнот полностью из переработанных материалов, так что вы можете гордиться собой: не только пожертвование от вашего имени, но ещё и прекрасный блокнот для записей, ради которого не было вырублено ни одно дерево! — Из переработанных материалов, это типа из дерьма, что ли? — видимо, Паша решает не сдерживаться, а Антон хрюкает от смеха. Оля пихает его в бок. В этот момент Лена поворачивается и наконец замечает их. При виде Оли её лицо на доли секунды становится удивлённо-раздосадованным, что Антон замечает, хотя обычно он донышко в таких вещах. Но Темникова очень быстро берёт себя в руки и радостно восклицает: — Оля! И ты тут! Серябкина бросается вперёд, чтобы обнять её, но они неловко стукаются и практически сразу отлетают друг от друга, смущённо улыбаясь. — Лена! Я так рада тебя видеть! Когда Антон сказал, что ты теперь будешь с нами работать, я сначала не поверила. Но сейчас я так счастлива, что это ты! Воля смотрит на это всё с интересом учёного и лёгкой насмешкой, присущей ему по жизни. Антон любит Пашу и не понимает, почему в офисе его боятся почти так же как Попова. Лена косится на него и бодрым тоном предлагает: — Ребята, пойдёмте вы мне моё место покажете, чтобы не отвлекать Павла от его работы. Оля с радостью подхватывает её под руку и уводит, Антон кидает последний взгляд на Волю, чтобы заметить, как тот закатывает глаза и хмыкает. Шаст плетётся за щебечущими девочками к Лениному кабинету: опенспейс опенспейсом, но начальники отделов имеют собственные небольшие пространства с дверьми, а некоторые даже с окнами. Когда они заходят в кабинет, Лена оглядывает его пристальным взглядом, недовольно хмыкает и кивает. — Девочки, а пойдёмте может покурим, а? — Антон с надеждой смотрит на подруг, ему до сих пор здорово хочется курить после разговора с Поповым. — Да, давайте! — Оля с надеждой смотрит на Темникову. — Ребят, — в голосе Лены столько нежности, что у Антона зубы скрипят, — я давно бросила и вам советую. Вы же гробите своё здоровье! А как это отразится на здоровье ваших детей! У Шаста с Серябкиной одновременно вытягиваются лица — видимо они думают об одном и том же — вспоминают, как в универе Темникова дымила как паровоз. Видя их недоумение, Лена будто бы смягчается: — А курилка у вас тут более-менее приватная? — Да, на улице, где парковка, в закуточке, — растерянно бормочет Оля. — Ну тогда я не против побыть пассивной курильщицей, хотя это и вреднее, между прочим. Вы покурите, мы поболтаем. Всё-таки я так давно вас не видела! Оля опять загорается и тянет Темникову за собой. Антону неприятно от себя самого, но ему чудится что-то наигранное во всём Ленином поведении. Хотя, скорее всего, это связано с тем, что он помнит её совсем другой, да и их с Олей история сильно добавляет масла в огонь. Но Серябкина выглядит счастливой от встречи с бывшей подругой, да и Лена вроде бы правда искренне радуется их обществу. То, что она изменилась — нормальное явление, Антон вон тоже уже не светит семейниками на сцене, не носит носки под шлёпанцы и не выглядит как бомжара (по крайней мере, большую часть времени). Чо вот он загоняется и придумывает какие-то дурацкие поводы относиться к Лене плохо? С этими мыслями он подходит к курилке с девочками, которые весь путь заваливали друг дружку комплиментами. Антон закуривает и протягивает зажигалку Оле. Та мнётся пару секунд, но всё же принимает и достаёт свои тонкие вкуснопахнущие сигареты. — Ну, а в целом, как дела, Оля? — Ленин голос приятный, она смотрит на Серябкину ласково, и, по скромному мнению Антона, та плывёт. — Всё хорошо, Лен. Ну знаешь, живу, так сказать, не отстаю. Квартиру недавно купила. В ипотеку, но зато большая, светлая и красивая. Ещё вот на Мальдивы ездила, до этого в Индию на целый месяц. Ешь, молись, люби и всё такое, — Оля мелодично хихикает. — Лучше расскажи, как у тебя всё? — Я после выпуска уехала в Германию, помните же? Оттуда в Швейцарию, где и проработала два года. Там супер, все на одной волне, никакого олдскула, как здесь, ну знаете, — Лена мягко хмыкает. — Но по семейным обстоятельствам мы вернулись домой. Ну как? Просто супругу предложили долю в одном агентстве, а это очень прибыльно и перспективно. У меня прекрасный муж и замечательная дочь. Антон правда радуется за девушку. Не многие в её возрасте могут похвастаться успехами как в сфере карьеры, так и в личной жизни. Это здорово, что у людей получается. С другой стороны, ему немного обидно за Олю — по сути же, они стартовали одновременно, но его подруга не может рассказать ни о таком опыте и успехе в работе, ни о счастливых продолжительных отношениях. Это несправедливо, что Ленины родители могли позволить себе отправить дочь учиться заграницу, а Олины нет. С другой стороны, возможно у них просто разные планы на собственную жизнь, и не Шасту тут рассуждать и решать, что для кого лучше. Серябкина, тем не менее, выглядит словно потухшая новогодняя лампочка. Антон думает, что же её больше ранило: слова о работе или о семье? — А у тебя дела как, Антош? Шаст кривится — всё-таки, несмотря даже на вызванную в себе насильно симпатию к Лене, называть его так позволено только Оле и маме. — Да нормально всё. Не так пушечно, как у тебя, конечно, но я всем доволен. У меня две собаки: шпиц и…шпиц. Живём вместе с ними, вот. Работаю, как ты могла заметить, — Антон усмехается. — Лена! Кстати! Вот ты же теперь фактически зам деда, — вмешивается Оля. — Зам кого? — Ну деда — Арсения в смысле, — Лена понимающе кивает головой, — так может ты убедишь его повысить Антона? У нас место главы смминга уже почти как два месяца пустует, а Антон бы справился. Темникова выглядит удивлённой, а Шаст злится на подругу, что та прямо так, в лоб, за него просит. — Оль, ну зачем ты! — Оль, ну это сложновато будет. Тоша когда вышел от него, он шарманку про дисциплину завёл, мол, обратить внимание нужно, и, если что, наказывать людей, ну, а я не могу, вы же знаете, я слишком мягкая. Антон раздражённо закуривает очередную сигарету — в том, что Попова не устраивает его «дисциплина», он и не сомневался. Впрочем, Оля опять прерывает его сопение. — Лен, ну ты же знаешь Шаста. Он может и не самый прилежный сотрудник, зато работает хорошо. И вообще, это вопиющая несправедливость: он умён, он всё знает, просто выглядит как дурак. — Вот это правда, — вмешивается Антон. Он никогда не умел принимать комплименты. — Ну уж не так ты плох, чтобы не мог руководить двумя, или сколько там у вас за это ответственно, людьми, — Лена задумчиво оглядывает его с головы до ног. — Тут ты права, — Антону хочется добавить «потому что я намного хуже», но Темникова выглядит серьёзной, так что он чувствует себя дураком вдвойне и затыкается. Повисает тишина. — А хотите я вам машину свою покажу? — оживляется Лена. Оля кивает головой со слишком большим энтузиазмом, а Антону в принципе по хуй, он не очень большой фанат тачек, хотя вообще, конечно, интересно. Впрочем, как он и предполагал, Лена подводит их к шикарнейшей машине, которую Шаст заметил, ещё когда они только вышли на парковку. Это блестяще-синий кабриолет, мерс. Оля с визгом восторга без разрешения запрыгивает в машину, и Антону даже кажется, будто взгляд Темниковой при виде этого теплеет, но буквально секунду спустя Лена отворачивается и назидательно пеняет Серябкиной: — Оля, ну кто так делает, а? Здесь кожаная обшивка! — Фенёк, ты чего! Прыгай, включай музыку, такая шикарная тачка! — Серябкина использует Ленину кличку, которую они придумали ещё в университете, и в целом выглядит дохуя радостной. Антон кисло осматривает машину ещё раз — она наверняка стоит столько же, сколько вся Олина ипотека за квартиру — и думает, это Темникова сама купила, или же муж подарил в качестве благодарности. Он, наверное, мудак, но удержаться не может. Лена кивает ему, Шаст залазит на заднее сидение, еле втаскивая туда свои ноги, пока сама Темникова грациозно открывает дверцу, садится на водительское место и вставляет ключи. Антон ловит себя на мысли, что завидует, услышав, как рычит мотор. Ему за это стыдно, ему и тачки не интересны в принципе, а сейчас вот он представляет, как мог бы рассекать в таком же кабриолете и снимать девочек, а может и мальчиков. Зато за эти фантазии ему не стыдно — у него очень давно уже никого не было, и, хотя недотрах был жутким, ходить по клубам и барам, знакомиться с кем-то, неуклюже соблазнять, ему было лень. Его размышления прерываются телефонным звонком — Оля подскакивает, достаёт айфон, кривится, смотря на экран, и смахивает. — Ребят, мне пора — эта, неудовлетворённая, звонит. Заметила, видимо, что меня нет, — Оля закатывает глаза и морщится на словах о своей руководительнице. Когда Серябкина грациозно выпархивает из машины, Лена приглашающим жестом зовёт Антона за руль, а сама пересаживается за пассажирское. И хотя Антон думал уходить вслед за Олей, за рулём ему посидеть хочется. — Попов о тебе не слишком высокого мнения, считает тебя посредственностью, — заявляет Лена, когда Антон отъезжает на кресле, чтобы и тут попытаться поместить свои конечности. — Ну он прав, — Шаст думает, неужели он действительно так плох, что дед нажаловался на него новой сотруднице, которая оказалась ещё и его другом? Он же слышал что-то там про «он хороший». Но, видимо, Лена говорит правду — смысл ей сейчас нагнетать. — Я понимаю, самокритика — лучшая защита. Но всё-таки надо найти к Попову подход. В чём его слабое место? — Темникова включает музыку, приглушив её, чтобы было слышно Антона. — У него нет слабых мест, — уныло заключает Шаст. Он действительно имеет в виду это — Арсений — железный человек, совмещает в себе и отсутствие сердца, и лёгкую социопатию, жаль только, что ни топора, ни костюма нет. — Он одинокий, немолодой, некрасивый мужчина, — Лена перечисляет так, будто выносит Попову приговор, и, несмотря на своё отношение к Арсению, Шасту обидно — она тут даже дня не проработала, а уже так говорит об их начальнике. — Он не мужчина, он директор, — Антон пытается напомнить ей, что они вообще-то всё ещё на Попова работают, но она, кажется, даже не слушает его, задумчиво постукивая пальцем по панели. В этот момент из здания выходит не кто иной, как Арсений Сергеевич в своём уродском костюме и с портфелем в руке. Он направляется к ним, Антон аж голову в плечи сжимает. — Елена Владимировна, я во ВЦИОМ, вернусь к вечеру. Вы пока обустраивайтесь. Если что, просите помочь Павла Алексеевича. На вашем ужине буду. Шастун, — Попов, не глядя на него, кивает головой и отходит к подъехавшему чёрному авто. Антон провожает его взглядом. — Эх, если бы ты знала, как я его боюсь. Как волка просто, — Антон думает, что уж скорее он сам тот волк, который терпит, терпит, терпит, а потом ещё терпит. — Так, а чего его бояться, он же гей, — выдаёт Лена. — Чего-о? — кажется, шок Антона по размерам может сравниться с целой планетой очень впечатлительных существ — так у него поднимаются брови и выпучиваются глаза. — Ну да. Только не говори мне, что вы тут не в курсе. — Э-э, нет, — сейчас Шаст понимает, что никогда за пять лет он не думал об этом. Дело, наверное, в том, что он не мог даже представить, что Арсений Сергеевич и хоть что-то, связанное с сексуальностью, пусть даже и ориентация, могут в принципе идти в одном предложении. Это же антонимы! — А с чего ты взяла? — Я почитала о нём в интернете, он не женат и никогда не был, на мероприятия всегда ходит один, Оля сказала, что он буквально живёт на работе, у него секретарь — мужчина, и он никак не отреагировал на мой флирт. — А, бля, я думал, ты что-то реально существенное откопала, — по мнению Шастуна, всё вышеперечисленное характеризует Арсения как трудоголика и профессионала, а пассаж про секретаря — вообще стереотипы. Лена, тем не менее, смотрит на него тем особым взглядом с примесью жалости, который он часто наблюдает у Оли. Этот взгляд означает, что Шаст не понимает, как минимум, элементарных вещей, типа того, что Земля круглая, снег холодный, а считать собак своими детьми странно. — Тош, просто поверь мне. Я понимаю, что ты удивлён, это странно, и у некоторых даже вызывает отвращение… — Да нет, Лен, ты чего? Я просто не согласен с тобой про деда, а так я же вообще не гомофоб, ты сама это знаешь, как никто другой! У меня же у самого в универе были разные отношения, да и вас с Олей я… — Слушай! А ведь это идея! — Лена перебивает его быстро, не дав договорить. — Ведь, если ты к этому всему относишься нормально, почему бы тебе не попробовать его соблазнить? В этот раз у Антона даже не получается никак отреагировать, он просто, застыв, пялится на Лену. Более тупорылой идеи Шаст не слышал никогда. Даже предложение его лучшего школьного друга Ильи закинуть петарду в школьный унитаз сейчас ему кажется не настолько конченым. — Лен, извини, но ты сбрендила. — Да нет же, Тош, это отличная идея! Я сегодня устраиваю вечер в ресторане в честь вступления в должность, у тебя будет отличная возможность, пользуясь обстановкой, наладить с ним контакт, в этом же ты спец, я помню! Поухаживай за ним. А то если я предложу твою кандидатуру — он просто зарычит. Антон до сих пор не может поверить, что Лена всерьёз, поэтому её шутка про рычание его смешит больше нужного. — Как же за ним ухаживать, если он рычит? — Шаст представляет типичный мем с волком, только вместо оскаленной волчьей морды — лицо Попова. «Тебя сложно завоевать, если ты РыЧИшБ». — Тош, ну я же не предлагаю всерьёз, с далеко идущими намерениями, не дай бог, — Лена кривится. — Тебе в любом случае это будет на руку. Всегда можно будет обвинить его в харассменте. Антону даже противно: и от плана, и от самой перспективы соблазнять Попова, и от Лениного выражения. Кроме того, он до сих пор не верит, что Арсений по мальчикам, и это всё пахнет дерьмово, а уж Шаст в этом разбирается. Он не собирается претворять эту идею, но кое-что цепляет его внимание. — Пригласи Олю на ужин, а то меня ты пригласила, а она обидится. — Олю? Ну можно и Олю, — Лена говорит задумчиво, она явно не в восторге от предложения.