От боли до крика ровно двадцать этажей

У Дайшо в косметичке давно не кончается ничего, кроме зеленого тоника, дешевых сигарет и дорогих антидепрессантов. Как можно было защищаться так сильно, чтобы согласиться со всеми входящими, ты мудак, а больше всего бесили эти тупые фразы про гниль в сердце, как и дым на собственных губах. Улыбка гадкая, оттого что улыбаться не хочется, смех громкий, мерзкий, боже, как ты жалок, как смешон. Акааши хмурится, обжигает горло безвкусный чай, змей давно заменил вино на водку. А в кофе всегда этот горько-сладкий посторонний привкус. И его улыбка на плечах остается следами от укусов. Заебал этот его отрешенный вид, эти его спокойные глаза – только бы вытрясти из него вновь свое имя, произнесённое тонким голосом, маленькую просьбу, довести совенка, заставить делать что-то грязное, сыграть вновь в эту игру, будто он против. Акааши не любимый. Но самый близкий человек. Выкурить бы свое сердце — Дайшо на девятой за час сигарете допивает вторую бутылку пива и смотрит вниз. Акааши на крышу 21-ого этажа поднимается как всегда вовремя — Я уже упал, никто не заметил. Змея вновь смеется. Вновь по-змеиному. Вновь обрывая что-то внутри себя. — Ты достоин любви, Дайшо. — Не говори глупостей. Меня уже не существует, нечего больше любить.