Doctor O

Тино не хотел просыпаться. Он был не готов, однако шум оборудования и голоса людей за дверью палаты невозможно было больше избегать, как и вес чьего-то тёплого тела рядом. Тино открыл глаза и увидел перед собой потолочную плитку. Он неподвижно лежал на постели, и каждый вдох и выдох отдавался ему резкой болью в рёбрах, отзывался её раскалёнными волнами в лёгких. Во рту было сухо, как в пустыне, и горло горело огнём. Было трудно определить, где конкретно болело — у Тино просто ломило всё. Перед глазами плыло, один глаз опух и не открывался. Нос ныл тупой болью, не дававшей покоя. Хотелось прикоснуться к лицу, но он хотел не беспокоить Бервальда — к тому же, тот был слишком тяжёлым, чтобы Тино в его состоянии мог пошевелиться: швед растянулся поперёк его живота и прижал его к постели своим весом. Тино попытался повернуться лицом к Бервальду, державшему его за руку, но от этого движения голова взорвалась болью, словно её раскололи арматурой. Он стерпел её, зажмурившись, и попробовал снова. Бервальд. Трудно было сказать, спал он или просто сидел тихо. Пространство комнаты позади него пестрело цветами, открытками и воздушными шариками с красиво написанными от руки надписями: «Поправляйся скорее!» Тино бы улыбнулся, не будь его губы такими потрескавшимися от сухости. До финна донёсся тихий всхлип, и Бервальд с надрывом вздохнул, заставив отвлечься от созерцания этой красоты. Мужчина медленно поднял голову, глядя на Тино воспалёнными глазами, под которыми залегли тени. Несмотря на то, что лицо мужчины было омрачено горечью, это по-прежнему был самый красивый человек из всех, кого Тино когда-либо видел. Он хотел поднять руку и коснуться лица Бервальда, спросить, отчего же он такой грустный. Швед резко вдохнул и бросился к Тино, случайно уронив свою табуретку на пол. Он ласково провёл рукой по щеке финна, как будто не был уверен, что Тино в самом деле очнулся. — П-п… — запнулся тот. Он пытался сказать «привет», но едва мог шевелить губами. Бервальд с влажными глазами, без очков, за которыми обычно прятал все эмоции, выглядел так, будто был на грани нервного срыва. Тино пожал его руку, пытаясь успокоить его: я здесь, я живой. Слёзы из глаз пошли неожиданно. Почему он здесь? Последним, что Тино помнил, была прогулка с работы домой… Нет, не так. Он закрыл глаза, и кусочки воспоминаний понемногу стали собираться воедино. Тино помнил закат, запах раннего лета, тёплый металл, жуткий хруст и маленький цветочек клевера. Он даже смог услышать визг тормозов и чей-то крик. Тино вспомнил пару красных глаз, ничуть не злых или страшных. Кто-то что-то спрашивал у него, но Тино не слышал вопросов, то и дело проваливаясь в темноту. Он точно видел доктора Келлера в той толпе — но разве он не в Африке? Тино попал в Африку? Нет, точно нет. Тино помнил, что ему надели какую-то маску, и всё вокруг закружилось и стало очень холодно. Голова раскалывалась. Воздуха не хватало, горели глаза, губы, нос, а ещё грудь и рёбра — постоянно, каждый раз, когда он пытался сделать вдох клокочущими лёгкими. Израненные руки нестерпимо жгло, будто их сначала окунули в кипяток, а затем — в лёд. А колени… колени. Одна нога казалась тяжёлой, кажется, там был ожог, но вот другая… Тино похолодел и попытался согнуть пальцы. От хватившей его яростной паники перехватило дыхание, и лёгкие обожгло от недостатка воздуха с новой силой. Непрерывно верещал кардиометр. Нужно было успокоиться. Всё обдумать. Люди в коридоре разговаривали слишком громко, птицы за окном кричали слишком громко, аппарат, к которому Тино был подключен, пищал слишком громко. Он попытался сесть и освободиться от всех этих трубок и проводов. Кардиометр успокоился, когда он отсоединил все сенсоры от своего тела. Тино не сразу понял, что закричал. Сильные руки взяли его за плечи и вдруг толкнули его обратно. Тино встретился глазами с хмурым, бушующим от беспокойства океаном за стёклами очков. Несколько человек вбежали в комнату, но Бервальд сказал смотреть только на него и не отводить взгляд. Тино позволил себе потеряться в синих водах, понемногу успокаиваясь, дыша всё медленнее и не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Он поддерживал зрительный контакт, даже когда почувствовал, что в руку что-то укололи. Тино так и смотрел на океан, пока темнота не поглотила его полностью, погружая в тяжёлый сон без сновидений. Когда он проснулся во второй раз, было тихо. Сейчас Тино уже не удивился, что находится в больнице. Он уставился в потолок и сфокусировался на своём спокойном, ровном дыхании. Тино мысленно принялся ощупывать себя, начав с головы. Грубая ткань плотно прилегающей повязки. Тупая боль где-то за ушами, наталкивающая на невесёлую мысль: где-то там была рваная рана. Тино снова вспомнил, как ударился головой о капот машины, а потом этот тошнотворный хруст, когда он упал на асфальт. Вот откуда этот порез. Дальше — опухшее лицо, заплывший глаз. Было трудно дышать через нос. Тино облизнул губы, провёл языком по зубам — те вроде были целы. Больное правое плечо было туго перевязано. Жёсткие простыни. Грудь всё ещё горела, рёбра — тоже. Чем больше Тино думал об этой боли при дыхании, тем больше начинал паниковать, так что пришлось быстро переключаться на что-то другое. У мужчины затекло всё тело — и он попытался немного сменить свою позу, однако малейшее движение причиняло боль. Он замер неподвижно, пережидая накативший приступ тошноты, и продолжил. Правая нога, которую, наверное, переехала машина, казалась фаршем со стеклом, но вот левая не отзывалась вообще. Тино не чувствовал её. Он остановился на секунду и подумал, что нужно пошевелить пальцами, но снова — ничего. Возле двери с другой стороны послышался шум, и Тино посмотрел туда. Пульс подскочил, когда они с Бервальдом снова встретились глазами. Швед, казалось, был напуган. — Привет, — попытался сказать финн, однако снова вышло что-то хриплое и невнятное. Бервальд моргнул пару раз и попытался улыбнуться, но его хватило только на гримасу. Тино оценил попытку. Мужчина рванулся к нему и вмиг оказался около его постели, сев в кресло напротив. Он потянулся к финну и взял его израненную руку в свои, поднеся к губам и запечатлев на коже мягкий поцелуй. Тино видел в его глазах миллион вопросов, которые с трудом успевал понимать. Он в терпеливой тишине смотрел, как Бервальд отчаянно пытается что-то сказать ему. Но после нескольких провальных попыток, Бервальд разочарованно опустил голову и глубоко вздохнул. Когда он посмотрел на Тино снова, в его глазах стояли слёзы. — Я думаю, — прохрипел финн, слабо пожимая руку врача, пытаясь так его убедить, что не обязательно что-то говорить. — Я думаю, мне понадобится твоя профессиональная помощь. Бервальд разрыдался. Питер не видел доктора О уже несколько дней. Вместо него с ним был дядя Матиас. Он объяснил мальчику, что доктор О очень расстроен, потому что Тино в больнице, — а они двое очень близки, и Бервальд хочет оставаться рядом с Тино, пока тот не очнётся. Питер сказал, что понял: он знал, что Тино был «женой» доктора О. Хирург в ответ рассмеялся, потрепав мальчика по волосам. Всю субботу они играли в игры дома, потом пошли в кино. Питер гадал, когда он снова увидит Бервальда, но понимал, что нужно быть терпеливым. В понедельник Матиас наконец сказал, что у него есть очень хорошие новости: Тино очнулся, но доктор О так и не вернулся домой. Питер и дядя Матиас собирали пазлы с кораблями и смотрели документалки о китах, акулах и других морских жителях по телевизору. Они попытались испечь печенье, но вышло так себе, так что вместо того, чтобы давиться неудавшимся экспериментом, они пошли в магазин и купили что-то нормальное. Во вторник мальчик проснулся и вместо дяди Матиаса обнаружил на кухне доктора Бондевика, готовящим завтрак. — Доброе утро, Питер, — проговорил тот дружелюбно. Питеру было странно видеть педиатра без халата босиком в его новом доме. — Где дядя Матиас? Лукас дёрнул уголками губ в полуулыбке и сказал: — Его вызвали на работу рано утром. — О. Они замолчали. Мужчина вручил мальчику тарелку с яичницей-глазуньей и жареными тостами, и тот уселся за обеденный стол. Пусть Лукас был не таким весёлым, как дядя Матиас, но он честно пытался. Он взял мальчика с собой в библиотеку, чтобы выбрать книжки для чтения, и потом они готовили печенье — во всяком случае, тоже попытались. После полудня Питер много читал, потому что доктор Бондевик уснул в комнате Бервальда после долгой ночной смены. Вечером пришёл дядя Матиас и подменил Лукаса, который снова ушёл на работу. В четверг с ним были они оба. Питер тихо выглянул из своей комнаты и заметил, как они обнимались на кухне у холодильника. Матиас обхватил педиатра за пояс, прижимаясь губами к его лбу. Лукас спрятал руки на груди хирурга. Они стояли с закрытыми глазами молча и не двигались. Питер догадывался, что подглядывать плохо, но взрослые не делали ничего плохого, так что он прочистил горло и шагнул в комнату. Доктор Бондевик подпрыгнул и отпихнул от себя другого мужчину — тот от неожиданности налетел на тумбочку и возмущённо ойкнул, а затем рассмеялся. — Утра, мелкий, — Матиас потёр поясницу, хихикая. Лукас предложил Питеру сэндвич с красной рыбой, плавленым сыром и кусочками помидора, и усадил мальчика за стол, поставив перед ним стакан апельсинового сока. Оба взрослых присоединились к нему за столом. Лукас неторопливо ел, запивая завтрак крепким чёрным кофе, а дядя Матиас добавил в напиток сахар и молоко. — Бервальд спрашивал о тебе вчера вечером, — сказал педиатр, размазывая масло по тосту ножом. Питер просиял и заёрзал на стуле. — Когда он придёт? — Сказал, что в эти выходные. Но он планирует снова выйти на работу в понедельник, — Питер сник и нахмурился. Он так надеялся, что они с доктором О проведут побольше времени вместе, прямо как с дядей Матиасом (и Лукасом). После этого он ел в тишине. Когда с завтраком было покончено, мальчик остался сидеть на месте, болтая ногами и задумчиво зажевав нижнюю губу. Дядя Матиас ничего не заметил, увлечённый происходящим на экране телевизора, однако от Лукаса ничего не могло укрыться. — Что такое? — спросил он наконец, отставив кружку в сторону и осторожно пихнув Матиаса локтем. — Я просто подумал… — сказал Питер, отодвигая от себя тарелку. — Наверное, мне скоро нужно вернуться в школу. — Он сомневался, что готов, но больше не мог постоянно сидеть дома. Нет, ему в самом деле нравилось проводить время с новым дядей и Лукасом, но… кстати, интересно, Лукас был так же важен для Матиаса, как и Тино для Бервальда? Питер не знал, как об этом спросить. Доктор Бондевик улыбнулся, а дядя Матиас задумчиво пробормотал что-то вроде «почему нет, Питер» и снова вернулся к экрану. Лукас пообещал передать его слова доктору О, когда они снова увидятся в больнице, и Бервальд обязательно всё уладит. Мальчик кивнул, занятый мыслями об их отношениях, — ему было абсолютно всё равно на такие детали. — Что-то ещё? — Ты жена дяди Матиаса? — не удержался мальчик. Лукас очень пронзительно покраснел. Матиас уставился на Питера, раскрыв рот. Мальчик напугался, что тот начнёт кричать, однако он вдруг громко расхохотался, запрокинув голову. Да так, что едва не упал со стула. Доктор Бондевик бросил на хирурга свирепый взгляд с непроницаемым лицом, закрыв рот рукой. Питер переводил взгляд с одного на другого, недоумевая, почему этот вопрос вызвал у взрослых такую бурную реакцию. — Ага! — вытирая слёзы смеха, ответил Матиас, успокоившись. — Пардон? — мрачно произнёс Лукас, не замечая, как его руки сами сжимаются в кулаки. — Я абсолютно точно не твоя жена. — Но мог бы быть. Жуткая тишина повисла между ними, и Питер понял, что должен уйти и сделать это незаметно. Взрослые смотрели друг на друга напряжённо. Заметят ли они, если он улизнёт? Питер медленно стал сползать со стула. — Куда это ты собрался? — спросил Лукас, не поворачивая головы. Мальчик похолодел, бросив на дядю Матиаса умоляющий взгляд. — Иди, Питер, — ответил тот, не глядя на мальчика. Он всё ещё улыбался. — Иди умойся. Питер замешкался. Кого ему послушаться? Но тут раздался спасительный звонок телефона, и мальчик пулей вылетел в коридор, чувствуя облегчение и на ходу крича: — Я отвечу! — он снял трубку и приложил к уху, выглядывая на кухню из-за угла: врачи не сдвинулись с места. — Алло? — Питер? Здравствуй! Это миссис Перрин, — мальчик отвернулся от взрослых и моргнул. — Здравствуйте, миссис Перрин, — зачем она позвонила? Для чего? Питер сразу напрягся: до этого её появление в его жизни значило лишь неприятности. Женщина спросила, как у него дела, и мальчик ответил, что всё хорошо, спасибо. — Твой приёмный отец дома? Я могу поговорить с ним, пожалуйста? — Нет, извините, он не дома. — А Тино? — Тоже. — Питер, — сказала она обеспокоенно. — С тобой есть кто-то из взрослых? — Да, — он снова заглянул в комнату: дядя Матт держал за руку доктора Бондевика, чьё лицо всё ещё пылало. — Мой дядя Матиас со мной. Она попросила его к телефону. Питер хотел сказать, что он немного занят, но тон, которым говорила миссис Перрин, не оставлял ему выбора. Он согласился, прижав трубку к груди, вернувшись к столу. — Дядя Матт? Миссис Перрин хочет поговорить с тобой, — Матиас обернулся к Питеру, слегка озадаченный, но принял телефон у мальчика. — Алло? — сказал он. — Да, я его дядя. Нет, его приёмного отца сейчас здесь нет. Нет, всё в порядке. Тут такая ситуация… — Питер решил, что не хочет дальше слушать, так что ушёл в ванную чистить зубы. Когда он сплюнул и снова поднял голову, то едва не вскрикнул от испуга: Лукас стоял прямо позади него. Он смотрел на своё отражение в зеркале. — Я мужчина, — сказал он самому себе, прежде чем развернуться и выйти прочь. Питер услышал, как хлопнула входная дверь, а Матиас засмеялся: — Нет, извините, миссис Перрин, вы не сказали ничего смешного, я смеялся над кое-чем здесь… нет, нет, я понимаю, всё очень серьёзно. Обещаю. В пятницу на кухне был только дядя Матиас. После завтрака он спросил: — Хочешь увидеть Бервальда и Тино? — мальчик кивнул. Ему казалось, что он начал сходить с ума от скуки, сидя в четырёх стенах. Он почистил зубы и встал перед шкафом, пытаясь решить, что надеть. До этого он никогда не задумывался о своём внешнем виде — просто не было такой возможности. В конце концов, он остановился на том старом костюме в морском стиле, который напоминал ему о больнице. Пока дядя Матиас копался на кухне, Питер решил нарисовать рисунок для Тино и Бервальда. Он сел за обеденный стол. Теперь с одной настоящей рукой рисовать стало труднее — листок бумаги вечно выскальзывал из-под протеза. Но всё-таки Питер нарисовал себя и доктора О, стоящих перед больницей. Затем он дорисовал и дядю Матиаса с Лукасом слева от себя и Бервальда (у доктора Бондевика была заколка в волосах и смешное красное лицо). Справа он попытался изобразить Тино, хотя и не помнил точно его внешность, так что вышло не так хорошо, как хотелось. После Питер немного подумал и добавил Эмиля — вспомнив, как добр он был, когда они ходили по магазинам. Несмотря на его странный вкус в выборе одежды. Он намалевал каждому человечку плащ, потому что все они были супергероями, а потом подписал рисунок сверху: «Моя новая семья». После этого они с Матиасом поехали в больницу. Питер крепко держал ладонь дяди Матиаса своей, когда они шли по коридору в палату к Тино. Мысленно мальчик сравнил невзрачное взрослое отделение с красочным, знакомым детским, где даже персонал был гораздо дружелюбнее. Мужчина остановился у двери и посмотрел на мальчика сверху вниз, сжав его руку. — Готов? — спросил он. Питер сделал глубокий вдох и кивнул. Матиас толкнул дверь и шагнул вперёд.