Золото дураков

Письмо отца не давало Роббу покоя. Лорд Старк был известен всем и каждому своей прямолинейностью и неприятием всяческих интриг, поэтому видеть такое загадочное послание, написанное его рукой, было удивительно уже само по себе. К тому же Арья… мать считала её ещё глупой взбалмошной малышкой, отец всегда сетовал на её порывистость и упрямство – и вдруг он доверяет ей нечто столь важное, что это нельзя просто изложить в письме. Два дня с отъезда Джона Робб мучился вопросами, два дня никому не говорил о вороне из Королевской Гавани, два дня обдумывал ответное письмо отцу, да так и не сочинил. Правда, он написал осторожное письмо жене – молчание Мирцеллы, которая написала ему, что собирается возвращаться, и странно замолчала, насторожило его почти так же, как и послание отца. Но на третий день беспрерывных раздумий у Робба страшно разболелась голова, и он решил всё же разделить эту ношу с кем-то ещё. Он не стал беспокоить мать, но разыскал Миру и Брана. Его брат, укутанный от ранних холодов в волчью шкуру, в сопровождении жены и Лето наблюдал за тем, как конюх вычищает Плясунью. Бран вытянулся за несколько последних месяцев, и для него вытачивали новое седло, подгоняя чертежи Тириона Ланнистера под рост юноши, а пока Плясунью лишь выгуливали, чтобы она не застоялась в стойле. Лёгкая улыбка мелькнула на губах Миры, когда Робб подошёл к ним, но молодой мужчина заставил себя не замечать её. - На днях я получил письмо от отца, - без обиняков начал он. Брат поднял на него глаза, и Робб протянул ему свиток, уже изрядно примятый. Бран читал, едва заметно шевеля губами – мальчишеская привычка, и Мира читала вместе с ним, перегнувшись через его плечо. Робб позволил себе задержать взгляд на девушке: сегодня она оделась, как полагается леди, должно быть, желая порадовать его мать, совсем разбитую упрямством Игритт. На ней было платье из коричневого бархата, тёплый плащ, а белое вышитое покрывало по моде столицы скрывало её тёмные короткие волосы. Как дивно, должно быть, она контрастировала с одичалой возлюбленной Джона, упорно не желавшей сменить мужской костюм. Робб пожалел, что ему всё ещё не удалось увидеть Миру и Игритт рядом – таких схожих и таких разных одновременно, – но одичалая до сих пор мало показывалась из отведённых ей покоев. - Что имел в виду лорд Эддард? – Мира озадаченно посмотрела на Робба. - Король Роберт при смерти или уже умер, - пожал плечами он. – Отец просит меня помочь… Но только кому? Разве Джоффри недостаточно уверенно сидит на троне? Разве ему что-то угрожает? - И Санса теперь королева, - заметил Бран, возвращая ему письмо. Робб невольно улыбнулся, думая о младшей сестре. Санса с детства была изящной, учтивой, доброй, великодушной – идеальная королева Семи Королевств. И она мечтала об этом с того самого момента, как познакомилась с Джоффри; о троне, короне и его любви и детях с золотыми, как у Джоффа, локонами. Он нечасто видел Сансу после её замужества, но всякий раз ему казалось, что от той мечтательной девочки, которая покидала Винтерфелл с отцом и сестрой, чтобы присоединиться к великолепию королевского двора, не осталось больше ничего. Санса по-прежнему была учтивой, великодушной и грациозной, она стала одной из самых красивых девушек Вестероса, и певцы воспевали её красоту, доброту и ум, вот только счастья в жизни Сансы было, похоже, не так уж и много. Она не получила ни любви от своего мужа, ни детей, зато теперь у неё, по крайней мере, была корона. - Ты говорил леди Кейтилин? Робб покачал головой. - У неё и без того выдались тяжёлые дни… - ответил он, думая о сюрпризе, который им всем преподнёс Джон. – Не хочу волновать матушку, пока сам не пойму, что к чему. - Тут написано, что Арья должна привезти что-то. - Знаю! И это удивляет меня больше всего! Сперва я подумал, что, быть может, отец приедет тоже, но зачем бы тогда он посылал Арью? А, если он остаётся в Королевской Гавани, почему я должен помогать… «законному королю»? – прочёл он. Он шёл сюда за помощью, но расспросы Миры и Брана ещё больше запутали его. В отчаянии Робб запустил пальцы в волосы. – Почему он прямо не называет Джоффри? И ничего не пишет о Сансе? Думаю, я напишу отцу, попрошу его объяснить… - меньше всего он хотел делать это, опасаясь ещё больше разочаровать лорда Старка, но и сплоховать тоже боялся. Молчание длилось несколько мгновений. - Ты больше ничего не получишь от отца. Никто из нас не получит, - от слов Брана, от голоса, которым он сказал это, от его взгляда мурашки побежали по телу Робба. - Что ты имеешь в виду? – сглотнув, спросил он. - Ты должен будешь принимать решения сам, - Бран смотрел словно куда-то сквозь него, и старший Старк подавил в себе желание обернуться. - Что я должен сделать? Отправить в Королевскую Гавань войско? – это означало бы предательство. – Поехать сам? – это было бы глупостью, если отец желал, чтобы Арья нашла его в Винтерфелле. – И Мирцелла… она должна бы уже выехать, но от неё нет ни весточки. Холодная ладонь коснулась его руки, лежащей на подлокотнике кресла. У Робба возникло странное ощущение, будто это Бран – старший и мудрый, а он – не лорд, а растерянный мальчишка. - Ничего из этого. Мы все должны ждать и больше ничего. Мира присела перед мужем, заглядывая ему в глаза. - Что ты такое говоришь, Бран? – она коснулась его щеки, но юноша никак не отреагировал на это прикосновение. Он молчал довольно долго, и Робб понял, что больше Бран ничего не скажет. За долгие годы, прошедшие со дня падения брата он привык к тому, что Бран бывает не слишком разговорчив и задумчив больше, чем это полагается шестнадцатилетнему юноше, но порой отчуждённость Брана по-настоящему пугала его. Мира поднялась, задумчиво посмотрела на Робба, и он увидел, как искра блеснула в её глазах. - Идёмте в богорощу, помолимся о лорде Эддарде и девочках, - предложила она. У Робба сердце подпрыгнуло в груди: все они знали, что для Брана в кресле этот путь был достаточно трудным из-за ям и выступающих из-под земли кореньев; обычно он преодолевал его на Плясунье, но сейчас это было невозможно. Бран покачал головой. - Я не могу. - Попроси Ходора. - Ходор, - позвал он великана, - отнеси меня в башню. А вы идите, - он слабо улыбнулся брату и жене. - Но… - попытался протестовать Робб, отчаянно запрещая себе думать о том, что ему представлялся редкий шанс побыть с Мирой наедине. Он даже не мог вполне сказать, хотел он этого или боялся: это было так сладостно, но и искушение было слишком велико. - Помолитесь об отце и за меня, - сказал Бран. – А я навещу наши чардрева, как только доделают седло. Боги слышат молитвы и из башни, Робб. Ходор! – в его голосе проскользнуло нетерпение. Ходор послушно покатил коляску Брана к замку, а Мира, взяв Робба под руку, увлекла его в противоположную сторону, к богороще. - Зачем ты это делаешь? Бран догадается, - сама мысль об этом причиняла Роббу боль. - Ему наплевать,- так же тихо, как говорил он, ответила девушка. В голосе её звучала неприкрытая грусть. Какое-то время они шли молча. Миновали крепостную стену и оказались в пустынной и молчаливой богороще. Робб думал о брате, которого обманывал; он не хотел ранить Брана, но сердце его неумолимо тянулось к Мире. О Мирцелле он старался не думать – слишком было больно и стыдно, будто он снова и снова проворачивал кинжал в сердце своей юной жены. На какое-то время эти невесёлые раздумья даже вытеснили мысли о письме отца, но, стоило им оказаться у сердце-древа и взглянуть в его кроваво-красные и будто живые очи, как вся тревога вернулась. - Я искал у Брана утешения и совета – и у тебя тоже, но его слова вселили в меня только большее беспокойство. Я не знаю, что мне делать. Я… - он сглотнул ком в горле. – Я боюсь. Он почувствовал в своей ладони хрупкие, но мозолистые пальцы Миры. - Жойен говорил мне о Бране, - слова как будто давались ей с трудом. – Ещё до того, как я уехала в Винтерфелл, чтобы выйти за него. Робб искоса посмотрел на неё. - Что говорил? - Что… он не с нами, не принадлежит больше нашему миру. Что у Брана… предназначение, что Боги избрали его и потому позволили беде случиться с ним, и потому он отдалился от своей семьи. Жойен, - щёки девушки порозовели, - отговаривал меня выходить за него, он говорил, что я не найду с Браном счастья. - Похоже, он был прав, - невесело усмехнулся Старк. Он почти не знал младшего брата Миры, но, похоже, парень был проницательным. Мира сильнее сжала ладонь Робба, заставляя его повернуться к ней. Она смотрела ему прямо в глаза, и из глубин души Робба поднялась жаркая волна. - Он ошибся. Я каждый день благодарю Богов за то, что не послушала Жойена. Иначе… Волна захлестнула Робба с головой, стирая на несколько мгновений образы Брана и Мирцеллы, словно их он никогда и не знал; на всём белом свете осталась одна только Мира, её глаза цвета болот Сероводья и разрывающая сердце Робба любовь. Он шагнул к девушке, сокращая и без того ничтожное расстояние между ними, и накрыл её губы своими.

***

Игритт оказалась у дверей Великого Чертога раньше остальных и в нерешительности замерла, ругая себя за такую поспешность. Она вообще была удивлена, когда служанка Старков, всё ещё, похоже, остерегавшаяся её, объявила, что милорд Робб попросил всю семью собраться в Великом Чертоге – Игритт была удивлена, что её тоже причислили к семье. Будь это просьба леди Кейтилин, она бы не стала так торопиться: мачеха Джона одичалой не нравилась совершенно. И это было взаимно с первого взгляда леди Кейтилин на неё. Но Робб… Робб был другим. Робб любил Джона, и, похоже, Игритт ему тоже нравилась. А она, в свою очередь, могла уважать Робба, и подчиняться ему было не так унизительно. Не то чтобы Игритт была покорна во всём. В одну из первых ночей после отъезда Джона она попробовала было улизнуть из замка, чтобы найти обратную дорогу к Стене; опасности, подстерегающие её по пути туда и в конце этой дороги, пугали девушку не так сильно, как необходимость жить по глупым правилам поклонщиков. Конечно же, её поймали часовые. Поймали и отвели к своему молодому лорду. Игритт ждала от него всякого, но он просто долго молча смотрел на неё своими печальными синими глазами – и отчего-то так походившими на глаза Джона – а затем произнёс одну-единственную фразу: «Джон бы мне этого никогда не простил». Этого было достаточно, чтобы Игритт неожиданно стало совестно. Ведь Джон двигался навстречу, быть может, своей гибели, и единственным желанием его было защитить её и ребёнка; ради этого он нарушил каждую данную им клятву, подверг себя опасности, и это всё будет бессмысленным, если она сбежит. И самым позорным образом Игритт разрыдалась прямо перед Роббом. А он снова ничего не сказал, лишь встал, подошёл к ней и твёрдо сжал её плечо. Он ушёл, позволив Игритт вдоволь наплакаться, и никому не рассказал ни о её глупом побеге, ни о её слезах. И за это она была ему благодарна. Вообще-то в Винтерфелле ей жилось неплохо. Если бы не косые взгляды леди Кейтилин да не опасливое выражение на лицах многих слуг, такая жизнь и вовсе могла бы ей понравиться. Как и говорила Мира, если соблюдать некоторые правила, её существование в Винтерфелле могло быть вполне мирным. И Игритт старалась изо всех сил. Было непривычно всё время быть окружённой такой грудой камня, порой её грудь стискивало от недостатка воздуха и пространства, иногда её раздражало, что столько людей втиснуты в небольшие клетушки комнат и не имеют никакой свободы. Но в Винтерфелле была богороща, так похожая на рощи за Стеной, были горячие пруды – братья-близнецы тех прудов, в которых она плескалась в детстве. В богороще Игритт порой удавалось даже чувствовать себя свободной. Иногда её сопровождал маленький Рикон, иногда – Мира, а пару раз – даже Брандон Старк верхом на своём великане. Мира нравилась Игритт. Она не была изнеженной принцессой, знала, где у меча рукоять, как держать лук и копьё, умела за себя постоять. Жена Робба, находившаяся далеко на юге, по словам Миры, была совсем другой, как и старшая дочь леди Кейтилин. А вот младшая наверняка бы понравилась ей. Игритт втихомолку жалела Миру из-за того, что её жизнь связали с калекой – за Стеной ни одна девушка, если только она не полоумная и не рабыня, не позволила бы приковать себя к слабому, больному или искалеченному мужчине. У поклонщиков же всё было по-иному. Брана, впрочем, она тоже жалела; и самому парню жизнь была не мила, это ясно, и, может быть, стоило бы эту жизнь оборвать – но Игритт благоразумно держала эти мысли при себе. Брандон Старк был добр к ней – по-своему, насколько этот странный, тихий и печальный человек вообще мог выражать доброту, и девушка твёрдо решила, что, если вдруг однажды ему не захочется более коптить небо в кресле на колёсах, она окажет ему эту милость. И вот она топталась у дверей, ожидая, пока её позовут вовнутрь. Ей было не по себе от того, что для неё неожиданно оказалось таким важным придти сюда, притом поспешить. Что, в самом деле, такого важного может связывать её с поклонщиками? Но, думая так, она лгала сама себе: Джон связал её со своей семьёй, и это порой заставляло Игритт злиться на него, почти ненавидеть, но изменить этого она теперь не могла. Дитя, растущее в её чреве, было наполовину Старком, как ребёнок Баэля Барда и безымянной дочери Короля Севера. Игритт хорошо помнила эту сказку, но не могла позволить, чтобы её сын или дочь не знали своей родни и однажды подняли на кого-нибудь из них меч – ведь всякий знает, что проливающий родную кровь проклят в глазах Богов и людей. В какой-то момент Игритт даже хотела ускользнуть обратно в свою комнату и придти позже остальных, а то и вовсе не придти. Ей было не по себе, словно в самом воздухе висело тяжкое предчувствие надвигающегося неотвратного горя. И она знала, почему: некоторое время назад она видела ворона, прилетевшего в Винтерфелл с юга. Похожий на воробья тщедушный серый мейстер тотчас послал за Роббом и уединился с ним в Великом Чертоге. Винтерфелл ещё продолжал жить своей жизнью, но Игритт уже чувствовала на языке горький осадок беды. Ибо, если чему-то жизнь её и научила, так это тому, что вороны, настоящие ли они или в человеческом обличье, не приносят ничего, кроме горя. За дверью раздавались приглушённые голоса, но слов Игритт не могла разобрать. Раз или два ей показалось, будто она слышит всхлипывания Кейтилин Старк, и это ещё больше укрепило девушку в её дурных предчувствиях. Но вот голоса стали громче, и в какой-то момент она без труда различила слова, которые заставили её вспыхнуть и разозлиться: - И что, ты и девку Джона пригласил сюда?! – что бы там ни случилось, сейчас леди Кейтилин была во власти гнева, а не горя. – Она – не семья нам, ей не должно быть никакого дела… Я её в Винтерфелле лишь терплю, а ты ставишь её вровень со своими братьями и сёстрами! А твой отец… - голос её сорвался, но она сумела совладать с собой и продолжить: - а твой отец и терпеть не стал бы. Игритт с трудом подавила в себе желание войти в Великий Чертог и взглянуть этой женщине прямо в глаза. Леди Кейтилин считала, видимо, что, позволяя Игритт жить в замке, оказывает ей великую милость, но вот Игритт в милостях не нуждалась. Она оставалась здесь, потому что Джон этого хотел, и потому, что, по здравом размышлении, её ребёнку в действительности было безопаснее под защитой высоких каменных стен. Но терпеть унижения взамен на кров и еду она не собиралась; ни одна копьеносица не позволила бы кому-то говорить с собой в подобном тоне и терпеть такое обращение, даже чтобы защитить ребёнка – особенно чтобы защитить ребёнка. Она должна быть сильной, как никогда, сильной за двоих… - Мне жаль слышать, что ты говоришь так об отце, особенно теперь, - голос Робба был преисполнен горечи, но твёрд. – И мне жаль говорить тебе, что ты не права, мама: он прислал нам письмо, он был недоволен, но всё же… Как когда-то он принял Джона, он принял бы и этого ребёнка, как ты не понимаешь?! И сейчас… Ты ведь помнишь наш девиз, не так ли? Ты помнишь, что говорил отец о надвигающейся зиме и что говорил Бран?! Этот ребёнок – такой же член нашей семьи, такой же внук Эддарда Старка, как и моя Кейтилин, такой же Старк, пусть он и будет носить бастардово имя! А, значит, и Игритт тоже! Несмотря на весь её гнев, Игритт почувствовала, как тёплая волна благодарности разливается в её груди, а злость на глупую женщину тускнеет. Пока Робб – хозяин в Винтерфелле, никто не сможет причинить вред ни ей, ни её малышу. Игритт почти прижалась ухом к дверям, надеясь, что никто не застанет её за подслушиванием, но была не в силах прервать это не слишком достойное занятие. - Да ты с ума сошёл! – голос леди Кейтилин буквально звенел от недовольства и недоверия. Поистине, слова её сына показались бы крамольными кому угодно среди поклонщиков. – Ставить своих детей в один ряд с ублюдком одичалой! - Мама! – гаркнул Робб так, что даже Игритт за дверями вздрогнула. На мгновение она даже пожалела женщину, вынужденную терпеть такое унижение от собственного сына. Впрочем, леди Кейтилин была виновата в том сама. – Мне кажется, ты сама не своя от горя! Не лучше ли тебе отправиться в Долину к тёте Лизе, чтобы ты могла найти утешение рядом со своей сестрой?! - Хочешь выдворить меня из Винтерфелла, Робб?! Не бывать этому! Поближе на юг, поближе к этим Ланнистерам, Неведомый их забери в самую глубокую из своих преисподен! Нет, Робб, я никуда не поеду. Вижу, ты собираешься делать так, как тебе заблагорассудится, но однажды тебе понадобится мой совет. И я останусь здесь, чтобы помешать тебе натворить ещё каких-нибудь глупостей! - Тогда ни слова больше о Джоне, Игритт или их ребёнке. Ответом Роббу была тишина. Потом леди Кейтилин негромко сказала что-то вроде «Да где же они?» и подошла к дверям – Игритт слышала её приближающиеся шаги. Она отпрянула от двери, ожидая, что мачеха Джона сейчас выглянет в коридор, но шаги приблизились и удалились. Леди Кейтилин снова плакала – до Игритт донеслись её всхлипывания, Робб молчал, а одичалая волновалась всё больше. Пока не придут Мира, Бран и Рикон, ей в Великом Чертоге делать нечего, если она не хочет ещё больше разжечь гнев леди Кейтилин и снова да ещё сильнее поссорить мать с сыном. Наконец негромкий скрип колёс возвестил о прибытии Брана и остальных – Мира шагала рядом с креслом мужа, держа за руку встревоженного Рикона. - Ты долго здесь ждёшь? – спросила молодая леди Старк, увидев Игритт у дверей. - Достаточно, чтобы услышать кое-что о себе, - проворчала она. – Вы не знаете, что Робб хотел нам сказать? - Понятия не имеем, - ответил Рикон. Его голос звучал звонче, резче, чем обычно – должно быть, от волнения. Случайно встретившись взглядом с Браном, девушка заподозрила, что он что-то знает, только вот что? Он хранил обычное молчание, только вид у него был ещё более мрачный, чем всегда. - Идёмте, - сказала она, распахивая дверь Великого Чертога. Игритт посторонилась, давая проехать Брану, затем пропустила Миру и Рикона; из какого-то бокового коридора выскочил мейстер Лювин, и в дверях возникла заминка. Но Игритт пропустила и его: возможно, это было то, что называли в Винтерфелле хорошими манерами, и должно было немного остудить гнев леди Кейтилин. Войдя, Игритт пристроилась за длинным столом рядом с Мирой. Робб, бледный и суровый, сидел во главе стола, рядом с ним сидела и его мать. Игритт поразили перемены, случившиеся с нею в такой короткий срок: утром это была моложавая женщина, ещё хранившая следы былой красоты, теперь же лицо её было заплаканным и постаревшим на несколько зим, а в рыжих, как у самой Игритт, волосах, казалось, значительно прибавилось седины. Леди Кейтилин намеренно избегала смотреть на одичалую, но поднялась со своего места и порывисто обняла Рикона, прижалась губами к непослушным кудрям цвета палой листвы. Мальчик, впрочем, такой заботы не оценил и поспешил высвободиться из материнских объятий. Робб обвёл их всех медленным взглядом, ненадолго задерживаясь на каждом лице. Это заставляло их нервничать ещё больше, и Мира не выдержала первая: - Робб, что случилось? Зачем ты позвал нас? – её голос странно дрожал, когда она говорила. По губам молодого мужчины скользнула скорбная улыбка. - У меня есть важные, но крайне горестные вести для каждого из вас. - Джон?! – воскликнул Рикон, подавшись вперёд. Проводив незаконнорожденного брата обратно в Ночной Дозор, мальчик очень переживал, как бы его не наказали за все его проступки. Даже в столь юном возрасте Рикон хорошо знал, что случается с дезертирами и клятвопреступниками в Дозоре; когда-то он даже считал, что так правильно, но Джон всё-таки был его братом, и Рикон его любил. - Ворон прилетел с юга, а не с севера, малыш, - мягко сказал мейстер. Мира и Игритт недоумевающе и взволнованно переглянулись. Секунды текли болезненно медленно, с каждым новым словом всё только больше запутывалось, а тревога в их сердцах лишь разрасталась. Наконец, вдохнув подлубже, словно перед прыжком в воду, Робб выпалил: - Нашего отца, лорда Эддарда, казнили в Королевской Гавани по обвинению в измене. Наши люди, похоже, либо перебиты, либо в плену. Об Арье и Сансе нет никаких вестей; мы можем лишь предполагать, что Джофф и его семья обращаются с ними хорошо, но… - тут его голос сорвался, и он скорбно опустил голову. Леди Кейтилин и не скрывала своих слёз, снова полившихся из глаз. Рикон перевёл взгляд с Робба на мать, с неё – на Брана, а затем, не стесняясь, заревел. Мира прижала руку к губам, шокированная до такой степени, что и плакать не могла. Лорд Эддард, Арья, Санса… Она просто не могла поверить, что смерть короля Роберта разрушит союз, который Старки и Баратеоны выстраивали столь тщательно, так скоро. Робб не назвал ещё одного имени, но, несмотря на столь шокирующие новости, Мира не могла не думать о его жене. Сердце гулко билось в груди, и Мира ругала себя за преступные мысли в такой неподходящий момент… а всё-таки она ничего не могла с собой поделать. - А… а Мирцелла? Рикон только всхлипнул громче при воспоминании о принцессе, которая была к нему так добра, и о маленькой Кэт, с которой он так любил играть. - Джоффри пишет, - он с отвращением бросил перед собой на стол измятое письмо в крошках золотого воска королевской печати, - что Мирцелла и моя дочь остаются его гостями. Гостями! – с нескрываемой яростью воскликнул Робб. С удивлением Игритт заметила влажные дорожки на его щеках, и это заставило её до конца понять, каким сокрушающим ударом стала для него гибель отца. – Он хочет, чтобы я поверил, что моя жена и мой ребёнок в безопасности там, где погубили моего отца, моих людей, где моих сестёр,быть может, бросили в темницу?! - Робб, - пытаясь остановить эту вспышку, леди Кейтилин положила ладонь ему на плечо. – Мирцелла – сестра короля, дочь Серсеи, они не причинят ей вреда. И Кэт тоже. Санса же и вовсе его королева. Арья же… - она хотела бы найти какие-то слова в утешение, сказать, что и младшая дочь её в такой же безопасности, как и старшая, как и Мирцелла, но слова застревали в горле болезненным колючим комком. Лгать Кейтилин не умела, а все знали, что Арью в Красном Замке не любили – ни Джоффри, ни королева Серсея, а Санса сейчас была в таком положении, что едва ли ей удастся замолвить за сестру хоть словечко. Это заставляло её сердце разрываться на части; Кейтилин хотела бы остаться наедине со своим горем, оплакать Неда, как положено, вспомнить все их годы вместе. Но она не могла позволить себе такой роскоши, как одиночество – её дети нуждались в ней, как и земли, которые Нед оставил. Они молчали. Утрата мужа, отца и лорда, хозяина и покровителя Севера, нависла над Винтерфеллом чёрной тенью. Игритт не знала лорда Эддарда – быть может, он, в самом деле, оказался бы таким, как говорила его жена, действительно прогнал бы её и наказал Джона? Игритт не знала сестёр Джона, не знала жены Робба, они были ей совсем чужими… но и её, к удивлению девушки, настигло это чувство утраты. Словно тяжёлый мокрый меховой плащ, душное горе накрыло и Игритт, и она, копьеносица, которая всегда могла постоять за себя, на несколько мгновений ощутила себя беспомощной, беззащитной. Руки её сами собой легли на живот, защищая ребёнка, а мысли перенеслись далеко на север, к Джону. Знал ли он о казни отца? Эта весть разобьёт ему сердце – он ведь так его любил. А, если, вернее, когда узнает, что предпримет Джон? Едва ли он сможет сидеть сложа руки, ему захочется… отомстить. - Он… король ничего не пишет об Арье и Сансе? – нарушил молчание Бран. - Ничего, - глухо ответил Робб. Он поднял голову и впился взглядом в непроницаемое лицо младшего брата. – Это ты имел в виду, когда говорил, что мы больше не получим ничего от отца? Это?! Ты что… знал? – недоверчиво спросил он. Бран облизал губы. Игритт на секунду забыла о лорде Эддарде. Джон когда-то говорил о небывалой связи Брана с его лютоволком – такая связь была и у самого Джона, только, по его словам, куда слабее. Игритт своими глазами видела Варамира Шестишкурого со всем его зверинцем… но она никогда бы не поверила, что эта магия ещё жива к югу от Стены. А что, если это было правдой? Если Брандон Старк был варгом и… провидцем? Игритт открыла рот и закрыла. Поклонщики так гордились тем, что отдалились от Старых Богов, приняли новые верования и законы, забыли о магии и магах, что напоминать им о том, из чего они вышли, было просто глупо, если она не хотела навлечь на себя их гнев. - У меня бывают сны, Робб. Кое-что иногда сбывается, - уклончиво ответил юноша. – Больше я не могу сказать, не сейчас. Мама, - он поймал руку леди Кейтилин, которая хотела дотронуться до его лица, - я не могу. - Что ещё пишет Джоффри? – вмешалась Мира, спасая мужа от любопытства его семьи. Рука её скользнула на лежащую на подлокотнике руку Брана, и юноша легко сжал её пальцы в знак благодарности. Робб бросил ненавидящий взгляд на пергамент, лежащий на столе, словно это сам король Джоффри стоял перед ним. - Король требует, чтобы я явился к нему в Красный Замок и заново принёс вассальную клятву. Я должен сделать это, а также золотом и знатными пленниками подкрепить верность Старков Железному Трону, которую якобы поставил под сомнение наш отец, - процедил сквозь зубы Робб. – Первым среди пленников должен стать Рикон. И каждый более-менее крупный дом на Севере должен предоставить сына или дочь. Если я сделаю это, я получу обратно свою жену и ребёнка. О сёстрах речи не идёт, - добавил он, предвосхищая вопрос матери. Леди Кейтилин тотчас сникла. - И ты сделаешь это?! – вдруг воскликнула Игритт. Гнев и ярость Робба передались ей, но всё же она не собиралась делать ничего – он лорд и глава семьи теперь, все решения принадлежат ему. Но слова сами собой полились с языка, приправленные едким презрением и разочарованием. – Пойдёшь прямо в лапы к человеку, который убил твоего отца, отдашь ему своего брата, как отдал сестру? Ты смиришься? Склонишься? Права была моя матушка, когда говорила, что у поклонщиков вместо ума привычка кланяться и подчиняться, - фыркнула девушка и замолчала, стараясь восстановить сбитое дыхание. - Игритт… - предостерегающе зашипела Мира. - Как ты смеешь?! – вскинулась Кейтилин. – Не тебе, дикой девке, осуждать Робба или учить… - Мама, - Робб поднял руку, призывая её к молчанию. Его голубые глаза остановились на лице Игритт, словно он хотел получить ответ на одному ему ведомый вопрос. – Что ты хотела сказать? - Джон говорил, когда-то Старки были Королями Севера, - пожала она плечами. – Да я и сама знаю – у одичалых хорошая память, мы никогда не забывали имён тех, с кем сражались, кого побеждали или кем были побиты. Думаю, Короли Севера были разные: добрые и злые, подлые и верные, смелые и трусливые, но я уверена, что ни один из них не дрожал в неведении из-за того, что какой-то южный правитель держал в своих руках жизни их жён и дочерей за сотни лиг от Винтерфелла. - Это измена, Робб, - заметил Бран. – То, на что намекает Игритт, измена, ты понимаешь? Девушка снова фыркнула. Брандон Старк посмотрел на неё задумчивым взглядом своего брата, вопросительно поднял брови. - Я не призываю тебя взять корону себе, - пояснила она. – Я вообще не понимаю, что вы находите в коронах и престолах, чтобы сражаться и умирать за них. Но в том все поклонщики. Просто… ни один одичалый за Стеной не спустит такого отношения к себе и своей семье, а вы ведь считаете нас дикарями. Помни, Робб Старк, о Королях Севера. Они смотрят на тебя из крипты глазами чардрев. Когда в следующий раз будешь в богороще, ответь им, почему Старки теперь слушаются южан беспрекословно, забыв о собственной гордости.