Золото дураков

Джон предполагал, что тяжелее всего для него был тот путь, который он проделал от Стены до Винтерфелла вместе с Игритт – страх за их жизни, беспокойство за здоровье Игритт, их дитя, волнение насчёт реакции Робба и Брана… Тот путь был тяжёл, но никогда ещё эта дорога не казалась ему такой долгой, как теперь, когда Сноу возвращался в Чёрный Замок. Казалось, словно к копытам его коня привязаны свинцовые грузы, и он шагает куда медленнее обычного. И с каждым шагом Джону приходилось преодолевать искушение повернуть обратно. Робб не прогонит его, если он сделает это, приютит сбившегося с пути, забывшего свои клятвы брата. И тогда Джон будет рядом с Игритт, увидит, как родится его ребёнок, сможет взять его на руки… Возможно, брат-дезертир станет для Робба обузой, и тогда они отправятся за Узкое Море к новым городам. Но тотчас, стоило Джону размечтаться, перед его мысленным взором отчего-то возникало бледное лицо леди Кейтилин с осуждением, горящим в её голубых глазах. Все слова, которые мачеха не сказала Джону, отразились у неё на лице в тот миг, когда Джон выезжал со двора Винтерфелла, и он точно знал, что повторного возвращения его в замок леди Кейтилин не допустит. Но всё же не опасение того, что, вернувшись, он угодит под меч Робба, сдерживало постыдные порывы Джона и заставляло его неумолимо двигаться вперёд. Каким бы странным это ни казалось, он всё ещё дорожил той клятвой, которую однажды принёс в богороще за Стеной. Должно быть, никто бы не поверил ему, скажи он кому-то об этом после того, как он убил Куоррена Полурукого, переметнулся к одичалым, сошёлся с девушкой из вольного народа, преодолел с одичалыми стену, а после сбежал в родной замок вместо того, чтобы поспешить на помощь братьям или отдать жизнь, чтобы помешать магнару теннов добраться до Чёрного Замка. И всё же эта клятва словно притягивала его к Чёрному Замку, заставляя его отречься от любимого брата и девушки, которую полюбил, променять их… на что? Что ждало его в Чёрном Замке? Почти наверняка – смерть. Робб, конечно, написал дяде Бенджену письмо, в котором рассказал обо всём, вот только будет ли лорд-командующий Мормонт так же снисходителен к Джону, как и Робб? И захочет ли Бенджен Старк вообще передавать Старому Медведю содержание письма? Простит ли его отступничество сам? Его дядю, как и отца, отличало чувство абсолютной справедливости. Джон был бы рад сказать, что отец простил его за нарушение клятвы, да только не мог сделать этого. Не мог он быть уверен и в Бенджене. Он почти наверняка знал, что в Чёрном Замке его ждёт лишь петля или меч палача. Его братья по оружию были куда более суровыми, нежели Робб, и строже чтили давние законы, одним из которых было непреложное правило: дезертиру – смерть. Его молодое сердце бесконечно противилось осознанию скорой неминуемой – и позорной – смерти. Если Джон когда-нибудь и думал о том, что может умереть вот так, совсем молодым, то, конечно, не так: всеми презираемый, осмеянный, проклинаемый; он должен был погибнуть, если уж это было ему суждено, овеянный славой, защищая своих побратимов, защищая царство людей от тьмы из-за Стены. Но, похоже, Боги распорядились по-иному, и Джона Сноу запомнят как дезертира, променявшего свою клятву на одичалую девчонку. И всё же, как ни противно было ему то, что его позор тенью ляжет на его отца, его братьев и сестёр, весь род Старков, Джон не сворачивал с пути. В отличие от пути в Винтерфелл, он давал себе мало времени на отдых, часто спал в седле, останавливаясь лишь для того, чтобы подкрепиться да переседлать лошадей – в щедрости своей Робб дал ему двух добрых коней, и одного Джон всегда вёл в поводу. Сам не до конца понимая себя, свои желания и надежды, Джон стремился к развязке, какой бы она ни была; ожидание было для него хуже смерти, хуже всего. Была у него одна надежда… Старый Медведь всегда был рассудительным человеком, больше полагавшимся на свой разум, чем на въевшиеся под кожу условности, и, если Джону удастся убедить лорда-командующего в своих словах, это может спасти ему жизнь. К тому же, Мормонт всегда благоволил Джону; с другой стороны, когда речь зайдёт о справедливом судилище, лорд-командующий не сможет поддаться одним лишь своим симпатиям. В тягостных раздумьях и ещё более тягостном ожидании прошёл не один день, но наконец Джон снова оказался у Чёрного Замка. Казалось, прошла целая вечность, не одна жизнь с тех пор, как он в последний раз видел эти стены, эти башни. К удивлению Джона, сердце у него защемило не меньше, чем при виде Винтерфелла. Что ж, неужели Чёрный Замок тоже смог стать ему домом не хуже отчего? Домом, который он покинул, предал. Лишь при виде этих стен Джон понял, что, на самом деле, опасался, что Чёрный Замок пал в борьбе с одичалыми Стира. Но, по счастью, опасения его оказались напрасными – по двору сновали всё те же закутанные в чёрное фигуры, которые он видел здесь, оставляя замок вместе с отрядом лорда Мормонта. Первым, что бросилось в глаза Джону, была баррикада футов в девять высотой – свалка каких-то бочек, мешков, досок и брёвен, залитая водой и смёрзшаяся намертво, как сама Стена. На ней даже были выстроены подобия сторожевых башенок, а на вершине баррикады Джон увидел несколько вооружённых чёрных братьев. Одна стена какой-то башни щеголяла заплатой из свежего камня, а вокруг неё были видны характерные чёрные подпалины; лестница, ведущая на вершину Стены, была обвалена до половины, а на оставшейся её части и у подножья ледяной громады подобно муравьям копошились суетливые чёрные фигуры. Сердце Джона радостно ёкнуло: что бы ни случилось дальше, он ещё раз увидит дядю, Сэма, Пипа и Гренна, Джиора Мормонта и мейстера Эйемона. Дозорные на вершине баррикады зорко вглядывались в сторону Королевского Тракта – и не мудрено, ведь оттуда в последний раз к ним пришла беда – и, конечно, заприметили Джона. Быть может, они не сразу узнали его, но, стоило им просто увидеть одинокого всадника, как все взгляды остались прикованы к нему. Подъехав ближе, почти вплотную, Джон откинул капюшон. Он больше не желал скрываться. - Да это же Джон! – воскликнул высокий дозорный, в котором Сноу без труда узнал Пипа; казалось, старый друг рад его возвращению. – Живой и невредимый! Пошлите кто-то за лордом Бендженом! До слуха Джона донёсся ропот, пробежавший по верху баррикады, покатившийся дальше к замку. Дозорные наверху насыпи сгрудились все вместе, глазея на него, как на диковинку. - Джон вернулся! - А, лорд Сноу! Ну, послушаем, что-то он нам споёт! - Какую ложь… - Да заткнись! - А мы уже и не ждали… - Дезертир. Он не мог понять, кто из дозорных на его стороне, а кто осмеивает его и презирает – некоторые лица под чёрными капюшонами плащей были ему незнакомы. Но последнее слово, произнесённое с насмешкой и явным пренебрежением, хлестнуло, словно кнутом. Рука сама собой потянулась к Длинному Когтю за спиной, и лишь усилием воли Джон заставил себя опустить руку. Сжал и разжал когда-то обожжённую ладонь, борясь с гневом. Вспомнил Игритт и поморщился, представляя, что бы сказала ему его поцелованная огнём возлюбленная, если бы увидела, как он стоит здесь и безропотно сносит насмешки. Но он больше не имел права на гнев или ярость, не имел права больше защищать свою честь – да и осталась ли она у него? Теперь его честь, как и его жизнь, была в руках лорда-командующего Ночным Дозором. Когда он увидел дядю в сопровождении нескольких самых уважаемых дозорных, сердце Джона ухнуло куда-то вниз. Никогда не робевший перед Бендженом Старком, куда менее строгим с ним, чем был отец, сейчас он остро, как никогда, почувствовал свою вину. Лицо Бенджена Старка было непроницаемым и бледным, словно маской, вырезанной из белёсой коры чардрева. Для полного сходства не хватало лишь кроваво-красных слёз. Со Старком были Янос Слинт, сосланный в Дозор его отцом несколько лет назад, сир Аллисер, Старый Гранат и однорукий Донал Нойе – кузнец один ухмылялся, и Джон подумал с горечью, что Нойе куда больше рад видеть его живым, чем его родной дядя. Услышав быстрые грузные шаги, Джон обернулся и увидел спешащего к нему со всех ног Сэма Тарли: толстяк двигался так быстро, как только позволяло ему его огромное неповоротливое тело. При взгляде на старших дозорных Сэм побледнел, но храбро встал рядом с Джоном, словно стремясь защитить. Джон кивнул ему в знак благодарности, про себя досадуя на друга: как бы слишком ретивому Сэму не разделить с ним печальную участь предателя. Спешившись, он спиной ощутил любопытные, встревоженные взгляды дозорных на небольшой баррикаде. Но не оглянулся. - Ну, вот и ты, - сухо заключил Бенджен, оглядев его с головы до ног. Под этим пристальным взглядом вся уверенность Джона улетучилась, ему захотелось скукожиться, опустить голову, как провинившемуся мальчишке, и лишь гордость удержала его. Если уж у него достало храбрости совершить все эти неблаговидные поступки, то и отвечать за них он будет с гордо поднятой головой. Джон обратил внимание на то, что дядя не выказал ни малейшего удивления при его появлении. Из этого он заключил, что Бенджен получил письмо Робба и знал всё, что Джон собирался ему рассказать. Отчитываться же перед Боуэном Маршем, Нойе и, тем более, сиром Аллисером у Джона не было никакого желания, поэтому он сказал: - Я хочу говорить с лордом-командующим. Что бы я ни сделал, я имею право рассказать обо всём лорду Мормонту, лично. Это прозвучало дерзко, и лица троих сопровождавших его дядю мужчин изумлённо и негодующе вытянулись. Старый Гранат бросил на Бенджена странный взгляд, шагнул вперёд и открыл рот, намереваясь что-то сказать, но Бенджен Старк жестом остановил его. Он всё так же не сводил взгляда с племянника. Сир Аллисер, меж тем, неприятно усмехнулся. - Не многого ли ты хочешь, лорд Сноу – говорить с лордом-командующим? Предателям и дезертирам дорога одна – на плаху или на виселицу, и привести в исполнение этот освящённый временем приговор может каждый дозорный, даже новобранец. И я, право, не понимаю, почему твой братец не сделал этого. Но, раз уж у лорда Старка не достало храбрости… - он показательно засучил рукава, - я могу сделать это за него. А лорда-командующего не след тревожить ради такой падали, как ты. Никого в Ночном Дозоре Джон не ненавидел так, как этого человека. На миг он даже забыл о том, что больше не равен в правах с Торне, что теперь он только преступник, который должен искать милости любого дозорного, даже и сира Аллисера. - Кто-то, может, и назовёт мой поступок дезертирством и предательством, да только на то у меня были причины – и прямой приказ Куоррена Полурукого! – рявкнул он. – И уж точно не ваше мнение о моих поступках меня беспокоит, сир, и не вам меня судить! Физиономия Торне побагровела – на секунду Джон даже подумал, что его хватит удар. Мужчина шагнул к Сноу, сжимая кулаки. - Ах ты, грязный ублюдок… - Достаточно, сир, - резко оборвал его Бенджен. – Выслушать Джона Сноу или нет – лорд-командующий сам решит. А пока, Джон, ты будешь заперт. Прости, не так мне хотелось встретить тебя, но ты не оставил мне выбора. Пип! Гренн! – позвал он. – Отведите-ка Джона в чулан. Оказывается, во время этой перепалки между дозорными друзья успели спуститься с баррикады и теперь стояли в нескольких шагах от Джона. Он обернулся и увидел их виноватые лица. Они повиновались Бенджену, пусть и не слишком споро. Пип протянул руку к ножнам Джона. - Мы приглядим за ним, - шепнул он, беря в руки Длинный Коготь. – И кинжал, Джон, ты знаешь правила. Да, он их знал. Ведь однажды он вот так же отдавал друзьям своё оружие, отправляясь в короткое заключение. Тогда он был обиженным и гордым мальчишкой, а теперь? - Идём, - пробасил над правым ухом Джона Гренн. – Ты, конечно, можешь попробовать бежать, - гораздо тише сказал он, когда они прошли мимо старших дозорных, - но, думаю, лучше не стоит. Иначе я должен буду тебя остановить, даже если придётся распороть тебе брюхо. - Да ладно тебе! – воскликнул Пип. – Гляди, его даже и связывать не пришлось. Он отменный узник, наш Джон, правда? Ведь ты не хочешь, чтобы тебе отрубили голову? - Боюсь, выбор у меня невелик, - невесело усмехнулся Сноу. – Ребята, что у вас тут произошло? Что-то произошло ведь. Что-то не так. Пип и Гренн переглянулись, затем вдвоём виновато посмотрели на Джона. - Ну… Скажем так, многое и впрямь переменилось, - неопределённо протянул Пип. – Но, думаю, твой дядя расскажет тебе лучше. Прежде, чем Джон успел о чём-то ещё спросить друзей, они пришли к невысокому сараю, несколько покосившемуся, как и другие строения Чёрного Замка. Пип отпер дверь и посторонился, давая Джону пройти. - Ну, удачи, лорд Сноу. - Она мне определённо понадобится, - ответил он, входя в тёмное холодное помещение. В следующий миг сердце Джона ухнуло вниз, когда он услышал звук поворачиваемого в замке ключа. В маленьком чулане, который стал его камерой, было темно и очень холодно; вообще он заметил, что на Стене стало куда холоднее за те несколько недель, которые Джон отсутствовал. Ему не хотелось думать о причине этого похолодания, но в голову упрямо лезли рассказы Манса, Игритт, Тормунда, воспоминания о том, что они нашли на Кулаке Первых Людей. Рассказы одичалых, их страхи не были просто глупыми бабскими байками, а сами одичалые не были трусами, бегущими прочь от собственных теней. А особенно горько было сознавать, что он, быть может, единственный в Чёрном Замке, в Ночном Дозоре осознавал, что на самом деле угрожает им всем, живущим по эту сторону Стены – и именно потому осознавал, что решился на то, за что они его так презирают. Джон опустился на промёрзший до каменной твёрдости земляной пол у ледяной стены, плотнее кутаясь в плащ и гадая, как долго его продержат здесь. Может быть, его участь – просто замёрзнуть насмерть? Можно ли было придумать что-то позорнее для того, кто мечтал стать рыцарем света, оборонять от мрака и его порождений царство живых? Он всё ещё ощущал на себе осуждающий, разочарованный и чуть горестный взгляд дяди. Даже любовь Бенджена, если только он не отвернулся от падшего племянника, не спасёт его от наказания. Джону казалось, что время тянется слишком медленно. Он не мог понять, прошёл час, день или несколько дней. Сарай, куда его поместили, стоял в стороне от оживлённого двора, и, как Джон ни прислушивался, не мог понять, что происходило снаружи. Ненадолго задремав, он проснулся, стуча зубами от холода и едва ощущая собственные руки и ноги; встал, прошёлся по крошечной комнатке, разгоняя кровь, подпрыгнул несколько раз и сделал пару выпадов, разя неведомого врага. Снова оказавшись в заключении, Джон вспоминал свою первую темницу едва ли не с тоской: его провинность – драка и необыкновенное упрямство – не шла ни в какое сравнение с обвинением в дезертирстве и предательстве, и тогда Призрак был с ним, он мог прильнуть к мягкому меховому боку лютоволка в поисках утешения, согреть руки в жаркой белой шерсти. Сейчас же было невыносимо холодно, и даже лучины Джону не позволили, оставив его в кромешной тьме. Спасибо ещё, что не заточили в ледяную камеру, выточенную прямо в Стене! Но всё же Джон, хоть и не слишком рассчитывал на снисхождение, надеялся поговорить с Мормонтом прежде, чем его участь решат. Но, учитывая, что его бросили сюда, едва он въехал в ворота, надежда эта таяла с каждой минутой. За дверью раздались шаги, и Джон насторожился. По его подсчётам стояла глубокая ночь. В прошлый раз эти шаги означали воскресших мертвецов, и сейчас при одном воспоминании у Джона зашевелились волосы на голове. Помнил он также, что не все в Чёрном Замке были ему друзьями, и кое-кто мог захотеть разделаться с ним вот так, украдкой. Будь с ним Призрак, он точно знал бы, живой или мертвец там, за дверью, друг или враг; но лютоволка не было, и Джону приходилось полагаться лишь на слабые человеческие инстинкты. Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина, и в свете свечи, которую тот принёс с собой, Джон с облегчением и радостью узнал Бенджена Старка. - Дядя! – воскликнул он, бросаясь к мужчине. Бенджен выглядел усталым, и серебра в его волосах значительно прибавилось в отсутствие Джона, но никогда ещё Сноу не был так счастлив видеть его. Бенджен вошёл и закрыл за собой дверь. - Холодно тут, - повёл он плечами, оглядывая племянника. - Да уж. В прошлый раз было теплее – с Призраком. Ты не знаешь, где он? – задал Джон давно волновавший его вопрос. Он велел лютоволку искать его в окрестностях Чёрного Замка, это правда, но сделал это всё больше для того, чтобы заглушить чувство вины перед волком; каким бы умным Призрак ни был, Джон мало надеялся на то, что он его поймёт. Старк уселся на низенькую грубо сколоченную скамеечку, поставил свечу между ними. Пляшущий огонёк отбрасывал странные тени на худое – а теперь Джон назвал бы его измождённым – лицо Бенджена. Укор и скорбь удивительным образом сменяли друг друга на этом лице – во всяком случае Джону так показалось. Радость, которую парень испытал при виде дяди, испарилась, и он снова подобрался в ожидании чего-то недоброго. - Призрак пришёл к воротам почти две луны назад, - ответил Бенджен, - сейчас он привязан на псарне. От тебя не было никаких вестей, и мы решили, что ты погиб. А потом пришло письмо Робба… - не договорив, Старк вздохнул. - И ты пожалел, что я не погиб, да? – жёстко спросил Джон, без труда уловив оттенок осуждения в голосе дяди. Тот какое-то время молча смотрел на Джона. - Вовсе нет. Ты мой племянник, я люблю тебя… Но всё это… сильно усложняет твоё положение. Да и моё тоже. Джону стало не по себе. Казалось, будто какая-то страшная беда довлела над Бендженом, куда хуже возможной казни Джона. - Что всё-таки случилось? Расскажи, Джон, - попросил Бенджен. Голос его был привычно спокойным, но глаза глядели строго. – Только не лги. Джон вздохнул. Он знал, что Бенджен, как и отец, ненавидит ложь и чует её за версту. Вот только поверит ли он тому, что ему расскажет Джон? Порой даже ему самому всё произошедшее с ним казалось таким странным, что он сам себе бы не поверил. - Когда мы с Куорреном остались вдвоём, стало понятно, что нам не добраться до Кулака Первых Людей – одичалые шли за нами по пятам, а Гремучая Рубашка не склонен щадить братьев Ночного Дозора, - хмыкнул он. – И Полурукий придумал план: я должен был войти в доверие к одичалым, вернуться с ними в долину Молочной и пройти весь путь до Стены, чтобы лучше узнать их силы. Я не хотел соглашаться, ведь, чтобы заслужить хоть толику доверия одичалых, я должен был убить Полурукого. Но он настаивал. Когда мы, наконец, сошлись с ними – а это было неизбежно, наши кони были измучены, и мы больше не могли убегать – мне всё же пришлось сделать то, на чём настаивал Куоррен. Так я оказался в стане Манса Налётчика. Я прошёл с ними весь путь, как и приказывал Полурукий. - И ты узнал то, о чём он просил? Сноу пожал плечами. - Это и многое другое. Было нетрудно – нужно лишь уметь считать да ещё слушать, ведь вожди вольного народа не скрывают своих планов. Я сосчитал копьеносиц, сани, верховых воинов, великанов и мамонтов, женщин, детей, овец… Я знаю, почему Харма ненавидит собак, сколько может выпить Тормунд Великанья Смерть, сколько животных у Варамира Шестишкурого, почему Рогоногие боятся теннов, а тенны ненавидят людей из Клыков Мороза, когда рожать жене Манса… Только рассказать об этом было уже некому, - он сглотнул, чувствуя противную горечь на языке. Эти воспоминания были слишком живыми: разорённая стоянка, дичающие вороны и ни одного трупа. А Джон предпочёл бы видеть всех своих братьев мёртвыми, чем не видеть их тел, потому что слишком хорошо знал, что означает это не надежду на спасение, а то, что надежды не осталось. – Мы подошли к Кулаку, и я надеялся, что найду там Мормонта, Сэма и остальных, но… Таков был план: я должен был перекинуться к лорду-командующему снова, и мы бы атаковали, пока колонна одичалых ползла и ползла. В этом был наш шанс на победу. Но мы не нашли никого, кроме воронов. Джон прокашлялся. Несмотря на холод в камере, в горле у него пересохло. Бенджен протянул ему бутыль, которую Сноу заметил только сейчас. В бутылке оказался сладкий и терпкий, пахнущий летом сидр, и Джон с наслаждением сделал глоток. - Что было дальше? Как ты снова оказался по эту сторону Стены? - Я перебрался… Мы перебрались через Стену, как это делали поколения одичалых до нас. Разве ты не знаешь легенд Старой Нен, Бенджен? – улыбнулся Джон. – Думаю, ты заметил небольшую группу одичалых у стен Чёрного Замка. Я должен был быть с ними – для этого, собственно, они меня с собой и взяли. Они планировали захватить замок и открыть… - …ворота Мансу? Разумеется, я заметил их, - отрезал Бенджен. – Мы, конечно, позаботились о них. Боюсь, Джон, твои новые друзья мертвы. - Все?! – выдохнул Джон поражённо, в отчаянии понимая, что выдаёт свои симпатии. Конечно, он не хотел, чтобы Чёрный Замок, а за ним и Стена пали, и всё же… Он должен был думать о теннах, славившихся своей жестокостью, и радоваться их поражению, но думал о Деле, Кригге и других. Джон понял, что Бенджен читает все его чувства по лицу, как по открытой книге. - Кое-кто в плену, - добавил дядя, словно сжалившись, - но большинство мертвы. Ты жалеешь о них? - Некоторые из них были весёлыми, славными, и все – храбрыми, - сухо проговорил Джон. Пусть Бенджен думает себе, что хочет: ненавидеть одичалых Джон больше не мог. Старк вздохнул. Свеча потихоньку оплывала, огонёк её трепетал, сражаясь со сквозняком. - Робб писал о девушке… - Игритт, - думать о ней было больно и сладко, - копьеносица. - Одичалая. - Она бы предпочла называться… Пустое, - отмахнулся Джон. – Я встретил её среди людей Манса. С нею я нарушил клятву, но я люблю её. - Она перебралась через Стену с тобой? - Да. Бенджен, ты же всё знаешь! – говорить об Игритт и снова вспоминать её было невыносимо. – Робб… - Я хочу услышать всё от тебя, прежде чем принять решение… О его жизни и смерти. Джон кивнул. Это было справедливо. - Я люблю её, и она носит моего ребёнка, - твёрдо проговорил он. – А, поскольку в Чёрном Замке её ждала бы неминуемая смерть, я принял решение отвезти её в Винтерфелл, где она и ребёнок, когда родится, будут в безопасности. Губы дяди тронула усмешка. - То-то Кейтилин была рада. Что ж, во всяком случае, ты нарушил клятву и стал дезертиром не ради шлюхи из Кротового Городка. И тут Джон вскипел. Сам он мог себя корить, сколько угодно, но слышать, как кто-то другой, пусть даже его дядя, так пренебрежительно отзывается о самом сильном чувстве, которое он испытывал когда-либо в жизни! - Я ничем не хуже и не лучше отца, - процедил он. – Только я давал клятву Дозору, а он – леди Кейтилин, но мы оба их нарушили. Лицо Бенджена странно дёрнулось, словно его ударили, когда Джон упомянул лорда Эддарда. - Не приплетай сюда отца! Он… - Бенджен тяжело дышал, словно невероятным усилием воли заставил себя промолчать. Джон напрягся, но решил сменить тему, не желая ссориться с дядей, к тому же, быть может, единственным человеком в Ночном Дозоре, кто ещё был готов его поддержать. - Ты показывал письмо Робба лорду Мормонту? - Нет. Старый Медведь погиб. Джон тяжело выдохнул. Это была невосполнимая потеря для Дозора. - На Кулаке? – тихо осведомился он. - В замке Крастера, - с едва сдерживаемой яростью проговорил Старк. – Кое-кто из дозорных взбунтовался, они убили Крастера и Старого Медведя, ещё нескольких человек из тех, кто уцелел после бегства с Кулака, а жён Крастера и его дом забрали себе. Ублюдки… Ничем не лучше одичалых, а, может, и хуже. Твои друзья рассказали мне это – Тарли и другие. - И кто же теперь… - Братья избрали меня лордом-командующим. Сердце Джона подпрыгнуло в груди. Возможно, Старые Боги даровали ему ещё один шанс, пусть даже ценой жизни лорда Мормонта. Бенджен смотрел на него с грустной усмешкой. - И ты ставишь меня перед таким выбором… в первые же дни, - покачал головой он. - Я верю в твою справедливость, - кто же перевесит в Бенджене: дядя или лорд-командующий? Бенджен поднялся со своего места. - Я оставлю тебе свет и сидр. Утром твоя судьба решится, Джон, - он уже взялся за ручку двери, но снова повернулся к Сноу: - я не могу от тебя скрывать… Несколько дней назад прилетел ворон из Красного Замка. Джоффри Баратеон казнил твоего отца по обвинению в измене. Его словно ударили по голове чем-то очень тяжёлым – Джон даже покачнулся. Быть того не могло… Его отец – изменник?! Все в королевстве знали, что преданность лорда Эддарда Старка его старому другу, пьянице Роберту Баретаону граничит с поклонением. И этот человек – предатель? Да скорее бы его отец отдал одичалым кого-то из своих детей, чем предал наследника короля Роберта! Хотя Джон думал, что остался один, Бенджен всё ещё был здесь, всё так же держась за ручку двери, и внимательно наблюдал за племянником. Джону подумалось, что дядя его испытывает, пусть это испытание и было слишком жестоким. - Этого не может быть, - голос был чужим, хриплым. – Ты лжёшь… Не знаю, для чего, но лжёшь! – последние слова он просто выкрикнул и быстро отвернулся, чтобы Бенджен не увидел навернувшихся на глаза слёз. Зато теперь Джон хорошо понимал, отчего на лице Бенджена лежала эта печать скорби и боли – не проступок племянника так расстроил новоиспечённого лорда-командующего. И, видя это хорошо знакомое лицо таким постаревшим, переменившимся, Джон в глубине души понимал, что эта ужасная новость – правда. - Хотел бы я, чтобы это было ложью, Джон, больше всего на свете хотел бы. Но, увы… - А как тебя, брата предателя, избрали лордом-командующим? Джону показалось, что Бенджен вздрогнул при этих словах. Голос дяди звучал властно и резко, когда он снова заговорил: - Надевая чёрный плащ, мы отрекаемся от прежней семьи, Джон, и ты это знаешь – хотя и подзабыл, похоже. Но наши братья не забыли. А теперь мне действительно пора. - Бенджен! Что со мной будет? Я знаю, каков закон, но… - он вовремя прикусил язык, не желая выглядеть трусом. К его удивлению, Бенджен слабо улыбнулся. - Будь на то лишь моя воля, ты бы отделался порицанием. Ты нарушил клятву, но я верю тебе и люблю тебя, сына моего брата, и знаю, что ты не дурной человек, понимающий свой долг. Но, как я уже сказал, я один не могу решать ничего. Я лорд-командующий, но я всего лишь старший брат в этой семье, и голоса остальных не менее важны, чем мой. Эти слова ничуть не утешили Джона. Он безмолвно наблюдал, как Бенджен покидает его импровизированную камеру – оранжевое пламя свечи дрогнуло, когда закрылась дверь. Если у Аллисера Торне и других окажется достаточно сторонников в Чёрном Замке, участь Джона предрешена. Лишь когда ключ снова повернулся в замке, Джон, сдерживавшийся при дяде, дал волю чувствам, вернее, всего только одному, заполнившему его сердце до отказа – скорби. Она начисто вытеснила все другие: страх, волнение, любовь. Скорбь по тем братьям, которые погибли на Кулаке или в Замке Крастера, скорбь по старому ворчуну Джиору Мормонту, даже по одичалым из отряда Стира – хоть Джон точно не знал, кто именно погиб, а кто остался жив. Но прежде всего – по отцу. Казалось, что мир перевернулся с ног на голову, и жизнь никогда уже не будет прежней без Эддарда Старка. Несмотря на то, что Джон не видел отца со свадьбы Робба и Мирцеллы, просто знать, что он жив и помнит о нём, даже если он и находился на другом конце королевства, Джону было достаточно. Лорд Старк с его нерушимой честностью и строгими понятиями о долге был одним из столпов жизни Джона – или единственным столпом. И тем меньше ему верилось в то, что его отец мог предать короля Роберта даже после его смерти. Или предать Джоффри, каким бы неприятным человеком ни был наследник престола. Джон подумал об Арье и Сансе, бывших с отцом в Королевской Гавани – что сталось с ними? Подумал о братьях: Робб теперь самый настоящий лорд, Рикон будет тосковать по отцу, которого, впрочем, почти не знал, а Бран… ему и без того тяжелее других, а весть о позорном обвинении отца и вслед за тем о его гибели просто добьёт Брана, если он, конечно, ещё способен что-то чувствовать. Слёзы текли по щекам Джона, замерзая на коже и неприятно стягивая её, застывали крошечными сосульками на бороде. Тот, кто войдёт в эту камеру утром, чтобы отвести его на казнь, найдёт его в очень неприглядном виде. Но утром к нему сперва явился Гренн с миской горячей каши; он не принёс никаких вестей, но выглядел не слишком мрачно, из чего Джон сделал утешительные выводы. Следующим гостем стал Боуэн Марш. Стюарт держался чопорно и отстранённо, но подробно выспросил Джона о Куоррене Полуруком, пленении Игритт, наказе Полурукого; он желал знать всё о путешествии Джона с Мансом-Налётчиком, количестве одичалых, о том, как Джон перебрался через Стену, и почему отправился в Винтерфелл, а не в Чёрный Замок. Джон ничего не утаивал; когда речь зашла об Игритт и ребёнке, Марш ещё более неодобрительно поджал губы, но лишь молча кивал. Джону же было наплевать: если бы дозорных судили за одно только нарушение целибата, половину обитателей Чёрного Замка нужно было бы засадить в колодки. Боуэн Марш ушёл, а ему на смену пришёл Донал Нойе с теми же вопросами, и с кузнецом Джон был не менее откровенен, чем со стюартом. Нойе, казалось, остался удовлетворён объяснениями Джона. Несколько других дозорных из числа старших приходили к нему в течении дня, и последним и самым неожиданным посетителем стал мейстер Эйемон. Старик пришёл в сопровождении очень взволнованного Сэма, который без конца пытался вставить своё слово, и лишь робость и бесконечное благоговение перед мейстером заставляло Сэма молчать. Мейстер Эйемон был закутан в три шубы, но всё равно дрожал в холоде камеры. Выслушав Джона, он безошибочно нашёл его руку и пожал её. Джон понадеялся, что это хороший знак. Теперь-то Джон полагал, что ему не долго ждать решения, но день перетёк в вечер – это он понял по тому, что ему принесли горячий суп и кусок жирной жареной рыбы. Всеми правдами и неправдами принести ужин заключённому удалось Сэму, и Джона охватила радость при виде друга, впрочем, быстро угасшая при виде покрасневших глаз Тарли. Сэм был пуглив и впечатлителен, хоть годы в Дозоре немного закалили его, сделали хитрее и изворотливее, научили его не отчаиваться слишком быстро. Но, видно, участь Джона была столь незавидной, что даже Сэвмелл Тарли не смог бы найти выхода. - Когда? – тихо спросил Сноу, принимая у Сэма горячую миску. Пахло аппетитно, и он был голоден, но его желудок сжался от волнения так, что Джон не смог бы проглотить ни ложки. Сэм не глядел на него. Даже в тусклом свете свечи, которую Тарли принёс с собой, Джон увидел, как жалобно сморщилось его широкое лицо. - Завтра. - Мне конец? - Ох… Я бы хотел чем-то тебя утешить, но… Джон совсем сник. Отставил еду – ему было плевать, что суп остынет, а рыба покроется слоем застывшего жира. Он почти что мертвец… - Я понимаю. Хотел бы я вернуться сюда после смерти, - в сердцах он ударил кулаком по заиндевелой стене. - Что ты такое говоришь?! Я видел их! Да и ты… Никто не может пожелать себе такой участи. Да ведь… Послушай, я в точности не знаю, что тебя ждёт, да и никто в Чёрном Замке не знает: старшие офицеры целый день толкуют между собой в покоях лорда-командующего, стюард знай туда таскает вино с пряностями да еду. Но никому ничего не говорят. Знаю я только, что сир Аллисер, Слинт и все, кто с ними, твёрдо вознамерились сжить тебя со свету, но, кажется, это не должно быть для тебя таким уж секретом. Дозорные помладше из числа их приверженцев целый день рассказывают о том, какие наказания для тебя предусмотрены, а худшее из них – смерть, - Сэм вздрогнул и поспешно добавил: - но никто не знает ничего точно. И, я думаю, лорд Бенджен не допустит, чтобы его родная кровь… Сноу лишь усмехнулся. Если он что-то и узнал, вернувшись в Ночной Дозор, так это то, что его дядя похож на его отца больше, чем всегда казалось. - Ты плохо знаешь его. Чувство чести и долга всегда было главным, что вело мужчин нашей семьи, а когда Бенджена избрали лордом-командующим, они только обострились. Пусть он меня и любит, я для него – преступник. Сейчас я почти готов принять всё, что для меня приготовили. Почти… Но ждать невыносимо! - А я всё же надеюсь, что тебя простят, - пробубнил Сэм. - Мне приятно это слышать, но надеюсь, что ты не попадёшь в неприятности из-за меня. Попрошу тебя об одном, Сэм: если… если случится худшее, напиши Роббу в Винтерфелл – письма дозорным посылать не запрещено. Также напиши, что я люблю Игритт и благословляю нашего ребёнка… - каждое слово отдавалось болью в груди – он ведь так надеялся, что прощаться не придётся! – Запомни, что я сказал, запомни! Лукавая улыбка коснулась губ Сэма. - Так, значит, её зовут Игритт? - Дело не в ней, - Джон сделал неопределённое движение рукой. – Дело в том, что приказал Куоррен Полурукий, и в том, что я этот приказ исполнил. Игритт лишь… - он замолчал, не понимая, как объяснить другу всё. К удивлению Джона, улыбка не сошла с лица Тарли. - Я понимаю тебя лучше, чем тебе кажется, - вдруг сказал он, заставив Джона недоумённо поднять брови. – Ладно, мне пора, а не то хватятся. У меня есть целая ночь, чтобы сделать что-нибудь для тебя. После ухода Сэма Джон заставил себя поесть. Еда остыла, но он почти не чувствовал вкуса, лишь понимал, что без еды ослабнет, а ему не хотелось представать перед своими братьями слабым и истощённым в последние мгновения своей жизни. Последние слова друга, наверное, должны были вселить в него надежду, но Джон уже ни на что не надеялся. Он хотел лишь, чтобы всё поскорее закончилось. Опустошив миску наполовину, Джон отодвинул её от себя и облокотился о стену, прикрыв глаза. Сон пришёл к нему быстро, но был ещё хуже реальности: во сне отец и Бенджен проклинали его и изгоняли, наказывая за предательство, которое Джон предательством не считал, а затем явились его братья – все трое, и Бран шёл на своих ногах – затем, чтобы отречься от него и обвинить. Но хуже всего была картина, пришедшая на смену первым двум: он видел Игритт и ребёнка, которого она родила, и у них обоих глаза горели синим огнём ярче звёзд. Отлично понимая, что это значит, Джон всё же бросился к тем, кого так любил, надеясь спасти, однако всё было напрасно: Игритт не узнавала его, ребёнок, когда Джон попытался взять его на руки, завопил нечеловеческим, замогильным голосом. Игритт сказала что-то, но Джон не разобрал ни слова, и тут же за её спиной стала вырастать целая армия мертвецов – они словно вставали из-под земли. С ужасом Джон различил Тормунда и Сэма, Манса-Налётчика и Полурукого; они все пришли за ним, а он должен был сражаться с этой армией за мир живых. Один. Что-то мягкое, тёплое коснулось его пальцев, и сердце подпрыгнуло в груди. Нет, он был не один; Джон опустил взгляд, чтобы посмотреть на Призрака, и лютоволк тоже поднял голову. Джон в ужасе отшатнулся – глаза у волка были такими же ярко-голубыми, как у Игритт и ребёнка, у Тормунда и Манса. Джон попытался выхватить меч, но тот словно зажало в ножнах. В отчаянии он готов был уже бежать, но вот Призрак прыгнул на него, словно забавляясь, и впился острыми, как бритва, клыками в его горло. Несмотря на холод, царивший в камере, Джон проснулся в поту, дрожащим и разбитым. За дверью по-прежнему было тихо: на Чёрный Замок упала ночь, и все, кроме часовых, спали. Но Сноу знал, что ему до утра глаз уже не сомкнуть. Все самые большие его страхи воплотились в этом безумном, беспорядочном сне. А больше всего он дрожал за Игритт и своё дитя, ведь, если Чёрный Замок падёт под ударами одичалых ли, Белых Ходоков ли, Винтерфелл станет первым заслоном на их пути к южным землям Семи Королевств. Храбрости Игритт было не занимать, он это знал, как никто другой, но не для того он нарушил всё мыслимые клятвы и окончательно настроил против себя леди Кейтилин, привезя девушку в Винтерфелл, чтобы Игритт погибла в сражении со своим же народом или с мертвецами. А, если дела в Ночном Дозоре обстоят так, как ему показалось из обрывков фраз, взглядов и настроения дозорных, Стена не выстоит. Не силы войска Манса-Налётчика, не магия Белых Ходоков разрушат её, а раздоры тех, кто её охраняет. Умирать было страшно, но теперь Джон был к этому готов. Если его смерть положит конец распрям в рядах его чёрных братьев, укрепит их и даст сил сражаться – что ж, он взойдёт на эшафот смиренно, но с гордо поднятой головой. Или сам набросит себе петлю на шею и позволит Слинту или Торне выбить колоду из-под ног. Он сделает это ради памяти своего отца, Винтерфелла, своих братьев и сестёр, ради Игритт и своего ребёнка. Он сделает всё, чего они пожелают, повинуется им, как повиновался Полурукому, навсегда сохранив в своём сердце верность однажды принесённой клятве – пусть не во всём, но в главном. Эта мысль была тяжёлой и болезненной, но Джон принял её и смирился с нею. Разве не этому учил его лорд Эддард? Думать о своей чести, прежде всего, и исполнять свой долг. Даже если его долг теперь состоял в том, чтобы умереть. Утро застало Джона собранным и серьёзным, и Гренн с Пипом, явившись за ним, были немало удивлены. Он заставил себя не присматриваться, не прислушиваться к друзьям, не искать в них никаких знаков того, что они знают, дурной или счастливый конец будет у этой чудовищной нелепости. На эти несколько минут, пока они прошли путь от его камеры до новой трапезной Чёрного Замка, они стали для Джона просто конвоирами. Лишь однажды выдержка изменила ему: проходя мимо псарни, Джон услышал знакомый вой; Призрак всегда был молчалив, но теперь, похоже, горечь и уныние хозяина тронули даже его волчью душу. Забыв о своей решимости умереть, Джон ринулся в сторону псарни, желая напоследок хоть взглянуть, хоть коснуться самого верного существа. Рука Гренна на его плече остановила Джон, заставила его сникнуть ссутулиться. В голосе Зубра, когда тот заговорил, звучало искреннее сочувствие, которого трудно было ожидать от кого-то столь грубого, приземлённого: - Не надо Джон, не надо. Ты сделаешь только хуже себе… и ему. Он понял, о чём говорил Гренн: большинство дозорных опасались лютоволка и прежде, а теперь, когда он лишится хозяина, и подавно будут бояться, а кто-то вроде Слинта может захотеть себе одеяло из тёплого белого меха. Его отчаяние и страх передадутся Призраку, но лишь вынудят того к ещё большей агрессии и докажут сомневающимся, что Призрак опасен. Джон пожалел, что не попросил Сэма каким-то чудом переправить лютоволка в Винтерфелл: там он будет со своими братьями и станет счастливее, чем его горемычный хозяин. Новая трапезная – а, проходя по двору, Джон заметил кучу обугленных брёвен и камней на месте здания, в которое входил трижды в день вот уже пять лет – располагалась в старом подземном чертоге. Большая его часть тонула во мраке, светильники были лишь на столах, за которыми сидели чёрные братья. В этом полупустом помещении, где стены были увешаны когда-то красочными, а теперь облупившимися и потускневшими щитами давно павших людей, особенно бросалась в глаза малочисленность и слабость Ночного Дозора. И даже сейчас, когда эти люди готовы были отправить Джона на смерть, у него сжалось сердце от того, что он представил, как они погибнут от рук одичалых, как будет сметено всё, ради чего они мёрзли здесь, на краю земли. Джон вступал в трапезную с опаской, но большинство дозорных смотрели на него скорее с интересом, чем враждебно. Гренн и Пип подвели его к длинному столу, за которым сидели его дядя, Боуэн Марш, мейстер Эйемон, Донал Нойе и Аллисер Торне. Яноса Слинта, несмотря на все его мнимые заслуги в Королевской Гавани, усадили за один стол с недавно принявшими клятву юнцами, чем тот был явно очень недоволен. Он и несколько дозорных, всегда и во всём принимавших его сторону, бросали на Джона исполненные презрения и неприязни взгляды, но на них-то ему было наплевать. Зато Джон увидел Сэма, нервно заламывающего затянутые в чёрные перчатки пальцы, и Атласа – тот ему даже подмигнул. Но взглянув на дядю, он взгляда больше не отводил. Тот взволнованный усталый человек, которого Джон видел в своей камере позавчера, там и остался, а лорд-командующий Ночного Дозора Бенджен Старк был невозмутим и бесстрастен. Только то, как он время от времени нервно сжимал руки, лежавшие на столе поверх какого-то пергамента, выдавало, что судят не чужого ему человека. - Мы собрались здесь, чтобы судить Джона Сноу, нашего брата, за дезертирство и клятвопреступление… - начал Бенджен, и Джон весь сжался. - Что судить? На виселицу его – и дело с концом, - раздался голос сира Аллисера. Джон вздрогнул, когда несколько голосов поддержало его. Но его дядя и ухом не повёл. Зато, поддерживаемый Сэмом, поднялся мейстер Эйемон и, повернув к Торне незрячее лицо, заговорил: - Сир Аллисер, погодите. Что мы знаем о поступке Джона? Он оступился – стакнулся с одичалыми, влюбился… - Пусть он нашёл себе девку, но он нашёл её среди одичалых! Вы верно сказали, мейстер, - сир Аллисер тоже поднялся и повернулся к Эйемону, - стакнулся с одичалыми. Как они, он перебрался через Стену – как наши враги! Вместе с ними! Он бы дошёл с ними до Чёрного Замка и пошёл бы на нас с мечом, если бы не его трусость, не желание спрятаться за спиной брата! - Джона можно назвать как угодно, но не трусом. Любой, кто носит чёрный плащ, должен бояться даже на глаза показаться Мансу-Налётчику и его атаманам… не говоря уже о том, чтобы приносить им клятву верности и так далее… - сказал Донал Нойе, пристально разглядывая Джона. - Вы всё верно сказали, сир: он принёс клятву одичалым! – воскликнул с отвратительной улыбочкой Торне, и его друзья за другими словами поддержали его криками одобрения. Джона эти яростные крики почти оглушили, а меж тем он думал, кто же из одичалых сообщил дозорным эти подробности: сам он не говорил никому, даже дяде, тенны, при всех их недостатках, едва ли были слишком разговорчивы, если кто и выжил… Джону до смерти захотелось узнать, кто же из отряда Стира содержится в ледяных камерах, кто из тех, кого он считал едва ли не друзьями, выдал его. Когда гомон немного унялся, мейстер Эйемон поднял руки, призывая к тишине. В наступившем молчании Джон услышал, как Сэм шёпотом уговаривает старика сесть, но тот остался глух к мольбам своего стюарта. - Разумеется, мы все знаем, что нарушение клятвы дозорного карается смертью. Но, посовещавшись, мы пришли к выводу, что нет оснований не верить Джону; а именно, что он исполнил всё в точности так, как приказал наш погибший брат Куоррен Полурукий – кроме девушки, конечно, - мейстер мягко улыбнулся, и Джон почувствовал, как к щекам его прилила кровь. Сир Аллисер тоже побагровел – но, вероятно, от ярости, почуяв, куда дует ветер. Но вместо Торне заговорил Янос Слинт. - Верить словам предателя? Простите, мейстер, но мне кажется, вы выжили из ума. Ну а наш лорд-командующий, конечно, хочет оправдать его: он ведь его племянник. Но я хотел бы напомнить, что Ночной Дозор стирает все родственные связи. - Не тебе напоминать нам о принципах дозорных, Слинт, - не скрывая своей неприязни, проворчал однорукий кузнец. - А, кроме того, все мы теперь знаем, что Джон Сноу – сын преступника, предателя! Измена у него в крови! – толстый палец Слинта указал точно на Джона. – И без того кровь бастардов черна, все знают, что они склонны к преступлениям, ну а этот… - словно бы в подтверждение своих слов мужчина плюнул себе под ноги. Пока он говорил, лицо Бенджена Старка покрыла мертвенная бледность, но, в то же время, ни один мускул не шевельнулся. Джон же внутренне кипел, ему хотелось закричать, заставить Слинта замолчать, наброситься на него с кулаками – но его словно приморозило к полу. Хотя, быть может, справедливые Боги недаром рассудили так: затей он сейчас драку, он мог бы всё погубить, а, похоже, чаша весов пока что склонялась в сторону помилования. - Ну а я – брат этого предателя, - подчёркнуто ровно напомнил Слинту лорд-командующий. – Но, как вы справедливо заметили только что, сир, служение Ночному Дозору стирает все кровные узы. Как и преданность любому из правителей на Железном Троне или претендентам на него, - он многозначительно поднял брови. – Это бы вам тоже стоило помнить. Ночной Дозор служит лишь людям. Похоже, у Яноса Слинта закончились доводы, так как он уселся на своё место, впрочем, несогласно качая головой. На какое-то время воцарилась тишина. Сердце Джона в груди бухало так сильно, что ему казалось, что этот грохот слышат все собравшиеся в сводчатом чертоге. Казалось бы, всё шло к тому, что его оправдают… но заветные слова так и не были произнесены. - Что ж, я понимаю, к чему всё идёт… - снова поднялся Аллисер Торне. – Нас, кто ратует за справедливость, здесь меньше, чем тех, у кого Джон Сноу в любимчиках. Но, скажите мне, так грубо нарушая заветы тех братьев, которые создавали Дозор, разве не подтолкнём мы молодых дозорных к тому, чтобы сбежать, когда им вздумается? Они будут знать, что нет наказания… - Каждый случай должен рассматриваться отдельно, сир, - пояснил мейстер. Сэму, наконец, удалось усадить старика на место, и он усердно укутал ноги Эйемона тёплым одеялом, надеясь, похоже, заодно и обездвижить его. – Что касается Джона Сноу, то он сполна доказал свою верность, - Торне, изумлённо изогнув брови, собирался возразить, но Эйемон опередил его: - тем, что вернулся в Чёрный Замок, хотя и прекрасно знал, какая кара ждёт его здесь. Он мог бы остаться за Стеной, в Винтерфелле, уплыть за море – но он вернулся. И это сказало мне и лорду-командующему больше, чем все речи, которые вы здесь ведёте. Непростые нас ждут времена, - нахмурился Эйемон, - непростые, странные и тяжёлые, а, может быть, даже и страшные. Возможно, нам всем предстоит убедиться, что Джон был прав в том, что нашёл среди одичалых друзей, а не врагов. Возможно, мы ещё будем рады принять помощь одичалых, хотя сейчас нам кажется, что они – единственные и самые страшные наши враги. И тогда нам понадобится каждый меч. Это мрачное предзнаменование мейстера на некоторое время погрузило трапезную в молчание. Дозорные за столами перешёптывались очень тихо, поглядывая то на Джона, то на Эйемона; Донал Нойе наклонился и что-то сказал, сдвинув брови, Старому Гранату. Марш сперва затряс головой, затем отмахнулся от настойчивого кузнеца и как будто бы сник. Наконец, когда Джон полагал, что нервы его больше не выдержат ни мгновения, его дядя поднялся со своего места и, постучав кубком по столу, призвал всех к тишине. - Что ж… Посовещавшись, мы решили, что Джон Сноу заслужил второй шанс. За ним будут пристально наблюдать какое-то время, и, если он решится на что-то подобное вновь, казни уже не избежит. А пока… Пока у него есть шанс делом доказать свою верность Ночному Дозору, как он доказал это своим словом. Пип, Гренн и Сэм первыми оказались возле него, обнимая, вопя на ухо от радости, похлопывая по плечам с такой силой, что измотанный волнением Джон едва удерживался на ногах. Но он был только рад этому. Подходили другие, поздравляли – куда более сдержанно, конечно – или шутливо грозили присматривать за ним. Джон не возражал: он сам был так ошеломлён, буквально оглушён исходом суда, но так рад, что готов был обнять весь мир. Дядя Бенджен не подошёл – он просто тепло улыбнулся племяннику, и Сноу показалось, что во взгляде его проскользнуло облегчение. А затем Джон увидел, как Аллисер Торне, Янос Слинт и с десятка полтора дозорных, разделяющих их точку зрения, молча встали и удалились. И тогда Джон понял, что эта битва ещё не окончена; она была лишь отсрочена, но удар, который готовили эти люди, будет тем сильнее. Что ж, у него был ещё шанс – а теперь и время – для того, чтобы подготовиться к этому удару.