Fucking fate

Игрушечные солдатики стояли тут и там почти на каждом шагу, но мальчишке не было до них никакого дела. Он с огромным усердием выстраивал вокруг себя железную дорогу, желая как можно скорее пустить по рельсам красно-зеленый паровоз. Он радостно хлопнул в ладоши, когда с делом было покончено, и торжественно запустил игрушку, с восхищением наблюдая за тем, как та мчалась по дороге, изредка издавая продолжительный гудок. Мальчик был настолько увлечен своим занятием, что не сразу услышал голоса, доносящиеся со стороны кухни. Он удивленно вскинул голову, улавливая повышенные тона родителей, звук битой посуды и последовавший за этим глухой удар. Он не понимал, что происходит, но отчего-то его нижняя губа задрожала. Малыш шмыгнул носом, потеряв интерес к кружащему вокруг него транспорту, и усиленно начал тереть глаза, стараясь сдержать слезы. Он считал себя уже взрослым для беспричинного плача, поэтому боролся с этим, как мог. Спустя пару минут в детскую вошла мама, и ребенок тут же потянул к ней свои ручки. Она выглядела очень расстроенной, но при виде сына не смогла сдержать улыбки. Женщина села на колени рядом с ним, и мальчик тут же обнял ее, чувствуя родные руки на своей спине. Ее щека горела от недавней пощечины, но она игнорировала этот факт, укачивая Чонгука, уткнувшегося носом в ее плечо. Она знала, что несмотря на возраст, он чувствовал, что ей плохо, он понимал, что ее отношения с мужем уже не в порядке, поэтому и старался быть рядом. Он приходил к ней по ночам, когда слышал тихие всхлипы, крепко обнимал и засыпал под боком, пока отец пропадал где-то. Где угодно, но не со своей семьей. Когда тот возвращался домой и пытался уделить внимание сыну, тот лишь обиженно дул губы и показательно отворачивался от него, сгребая игрушки в свои крошечные ручки и прячась вместе с ними в собственной комнате. Он не мог подумать о том, что из-за такого поведения Джунхёк срывается на жене, уверенный в том, что та настраивает Чонгука против него. Чонгук взрослел, проходили годы. Игрушки волновали его все меньше, поскольку почти все время начало уходить на уроки. Половину дня он проводил в школе, вторую дома за выполнением домашнего задания. Он становился выше и серьезнее, позволял себе перебивать отца, получая за это подзатыльники, потому что «не дорос еще». Но смотреть на извечные, непрекращающиеся ссоры, выслушивать упреки в сторону матери он не мог. Он подставлялся под побои в свои четырнадцать, твердо смотрел в глаза, казалось бы, родного человека и не отступал, не слушая мольбы матери уйти в свою комнату и не мешать их разговору. Но это не было разговором. Джунхёк был не в себе, не мог контролировать свои эмоции. Был раздражителен и резок из-за проблем на работе, из-за отношений с любовницей, о которой Чонгук узнал не так давно, и каждый раз срывался на своей ни в чем не повинной семье. Младший Чон каждый раз буквально вырывал мать из чужих лап, пряча ее у себя, и не позволял выходить из комнаты до утра. Ему хотелось защитить ее, уберечь, сделать счастливой. Он с трудом мог вспомнить, когда в последний раз видел ее искреннюю улыбку. И ему было жаль, что он не мог сделать ничего стоящего. Он видел, что их брак с отцом стал ошибкой, что он на грани разрушения. И, возможно, сдерживает этот разрыв он сам. Не будь его, вероятно, родители давно бы уже разошлись, каждый избрав свою дорогу. В какой-то момент старший Чон пропал. Он не звонил, не писал сообщений и не появлялся сам. Ёнхва занималась сыном, стараясь не думать о всевозможных страшных исходах и убеждая саму себя в том, что все в порядке. В конце концов такое случалось не впервые. Ёнхва заболела, едва Чонгуку исполнилось 15. Она не вставала с кровати, практически сливаясь с белоснежными простынями, почти не ела, и Чону приходилось запихивать в нее бульон силой. Он мало-мальски научился готовить, чтобы есть самому и заботиться о матери, выполнял всю работу по дому, ведь ему было не в тягость. Конечно, это повлекло за собой некоторые проблемы с учебой, вызывая огромное недовольство у преподавателей. Но ему было плевать на образование, когда человек, подаривший ему жизнь, не мог без помощи даже присесть. В один из вечеров, утомленный за день, Чонгук лежал рядом с женщиной, обняв ее, как в детстве, пока она с тихим смехом листала увесистый фотоальбом в своих руках. Практически все снимки изображали маленького карапуза в забавных шапочках на руках счастливой, совершенно точно счастливой, красивой женщины. Она любовно оглаживала каждое фото, оставляя свои комментарии, и рассказывала забавные истории, которые не нужно было знать никому, кроме них двоих. С каждым, по мнению Чона, позорным рассказом, он показательно недовольно морщил нос, прося ее прекратить и не смущать его. — Почему же тебя так смущает это сейчас, м? — поинтересовалась она, погладив его по волосам, — Ты ел землю из цветочных горшков с огромным удовольствием. — Это потому что ты недостаточно хорошо следила за мной, — буркнул мальчишка. — Ах, так? Хочешь сказать, я ужасная мать? — Что? — круглые глаза Чонгука стали еще круглее от ужаса, — Конечно, нет! Ты самая лучшая на свете, правда. Я очень благодарен тебе за все. — Хэй, ты чего так заволновался? Я ведь в шутку, — ее губы сложились в нежную улыбку, — Ты у меня уже такой взрослый. А ведь я совсем недавно носилась за тобой с подгузниками. — Мама! Женщина лишь рассмеялась, вновь обращая свое внимание на альбом. Ее глаза забавно превращались в полумесяцы каждый раз, когда она улыбалась, а Чонгук, наблюдавший за ее эмоциями, не мог не улыбнуться в ответ. Вскоре его детские фотографии закончились и небольшая стопка зажатых между двумя последними страницами свадебных снимков вывалилась на кровать. Ёнхва тут же подцепила один из них пальцами, рассматривая себя в шикарном белом платье под руку с не менее нарядным мужем. Тогда она еще не знала, как все обернется. Но смогла бы она сказать «нет» на предложение руки и сердца, будь у нее возможность вернуться в прошлое? Вероятнее всего нет. — Ты любишь его? — тихонько спросил Чонгук, заметив сменившееся настроение на лице матери. — М? — она повернула к нему голову, делая вид, что не расслышала вопроса, — Ах… — она торопливо сложила фотографии обратно и попросила сына убрать их на место, — Конечно, люблю. Разве я могу не любить твоего отца? — Но он ведь может не любить нас. — О чем ты, Гуки? Конечно, он тебя любит. Ты слишком строг, сам воротишь от него нос. — Я не могу иначе. Когда он в последний раз спрашивал о твоем самочувствии? Где он сейчас? — Чонгук фыркнул, снова забираясь на кровать к Ёнхва. — Гук-а, ты ведь знаешь, у нас с твоим папой уже давно не те отношения, — устало вздохнула она, проглатывая ком в горле. — А ты все еще его любишь. Давай уйдем? Уедем куда-нибудь, и тебе не придется всего этого терпеть. — Не говори глупостей. Лучше ложись спать, уже поздно. Мы с тобой засиделись. — Тебе стало хоть немного лучше? — Да, зайчонок. Когда ты рядом, я чувствую себя хорошо, — она поцеловала его в лоб и вновь попросила засыпать, — Спокойной ночи. Чонгуку всего пятнадцать, когда он лишается матери. Ранним утром она просто не открыла свои глаза и никак не отреагировала на пытавшегося разбудить ее сына. В тот момент тщательно выстраиваемый Чоном мир рухнул. Брюнет тогда впервые за долгое время сам позвонил отцу, отрывая от суперважных дел, захлебываясь в рыданиях и умоляя приехать. Потому что не знал, что делать дальше. Ему говорили, что организм не справился с болезнью, что она умерла без страданий, что ей не было больно. Его успокаивали врачи, отец, мамины сестры. Все, как один, твердили одно и то же, не договаривали, что-то скрывали. Чонгук видел это, чувствовал. Ему уже было семнадцать, когда, торопливо собираясь в школу и нещадно опаздывая, он рылся на полке, пытаясь найти чистую тетрадь. Часики тикали, а тетрадь все не находилась. Вместо нее под ноги Чону свалился чистый белый конверт. Он замер на несколько секунд, хмурясь в задумчивости и пытаясь вспомнить, что бы это могло быть, но тщетно. Пожав плечами, он поднял конверт и вскрыл его, вынимая изнутри аккуратно сложенный, полностью исписанный до боли знакомым почерком лист. О том, что Чонгук опаздывал, тот благополучно забыл, оседая на кровать и бегая глазами по строчкам, пытаясь ухватить смысл, но не мог. Слова вырывались из контекста и не собирались складываться в общую картинку. Некоторые буквы были размазаны, вероятно, от женских слез. Когда она писала это? Чонгук не знал. Но уже тогда Ёнхва знала о своей скорой кончине. Она извинялась. Извинялась так часто, буквально через строчку, умоляла не держать на нее зла, просила позаботиться о себе и об отце, а у Чонгука сердце разрывалось. — Ты ни в чем не виновата, — прошептал он в пустоту, шмыгнув носом. На первый урок Чон так и не заявился, из раза в раз перечитывая слова любви и просьбы беречь себя, найти свое счастье и изредка вспоминать о ней. Но Чонгук никогда не забывал. Разве он мог? Прошло долгих два года после случившегося, он скорбел по крайней мере полгода из них, пугая своим видом одноклассников и учителей, относившихся к нему снисходительно в силу свалившегося на него горя. Но это не могло продолжаться вечно, поэтому брюнет заставил взять себя в руки. Она писала о выборе судьбы, о том, что все случившееся было ей предначертано, и о том, что она все принимает. «Так и должно быть». Жизнь несправедлива. Она забирает тех, кого не должна, в то время как те, кто не достоин такой роскоши, преспокойно ходят по земле, умудряясь при этом выражать свое недовольство и кривить губы в своем извечном «фи». Джунхёк после кончины жены начал проводить дома гораздо больше времени, старался проявлять интерес к жизни Чонгука, выражал свое участие. Но младшему не было до этого никакого дела. Как бы ему ни хотелось, он не мог относиться к отцу лучше. Он помнил все родительские ссоры, каждую мамину слезинку, помнил, что Чону был абсолютно безразличен тот факт, что его жена больна. Чонгук испытывал неприязнь, которую не мог побороть. Быть может, будь старший внимательнее, все бы обошлось. Но она умерла, даже не сумев попрощаться с человеком, которого по-настоящему любила. Потому что он ее не любил. Стойкое негативное отношение к истинности сформировалось у Чонгука еще в детстве. Еще тогда, когда он узнал об этом понятии и понял, что на его семье это не сработало. Все красивые слова о предназначенности и судьбе казались лишь фальшью. Все, что писалось в книгах, о чем говорили по телевизору, казалось неправдой. Реальный мир суров. Здесь не может быть радужно и ярко, Чонгук перестал в это верить, став убежденным в том, что его жизнь лишь в его собственных руках. Оставаться в родительском доме ему было тяжело. Особенно после того, как отец стал достаточно наглым для того, чтобы приводить туда дамочку, имя которой Чон благополучно не запомнил. Поэтому после окончания школы Чонгук с огромным облегчением собрал свои вещи и больше в этих стенах не появлялся.

***

Первокурсники всегда вызывают огромный интерес у старших. Над первокурсниками можно шутить, их легко ввести в заблуждение, запугать до икоты историями о самых строгих преподавателях, но, помимо этого, с ними так же легко подружиться. Для некоторых старшекурсников считается долгом помочь своим младшим товарищам в чем бы то ни было, но по большей степени интерес вызывается тем, что среди огромного количества новых людей может затеряться твой соулмейт. Именно поэтому в начале учебного года добрая часть студентов, за исключением уже занятых, чуть ли не ежесекундно проверяет свое запястье на наличие метки. Чонгуку до этого не было ровно никакого дела. Студенчество — начало его новой жизни. Так он решил. Жизнь в общежитии в представлении Чонгука всегда была чем-то ужасным. Его передергивало от одной лишь мысли об этом, наверное, потому что в свое время ему пришлось наслушаться о тараканах и сворованной еде. Учась в школе, он был уверен, что найдет себе съемную квартиру неподалеку от университета и будет радоваться жизни. Обстоятельства же сложились несколько иначе. К великому облегчению все опасения Чона оказались неоправданными, отчего он даже не сдержал несколько радостного «фу-ух», заставляя своего соседа по комнате звонко рассмеяться. Парень, представившийся Чон Хосоком, оказался очень дружелюбным и общительным юношей, сразу располагающим к себе. Чонгук был уверен, что тот стал бы очень неплохим другом, поэтому мысленно поставил перед собой цель — узнать весельчака поближе. Половина комнаты, которую занимал Хосок, была увешана различными плакатами, рисунками и фотографиями, да и в принципе выглядела яркой. Рыжие волосы парня отлично в это дело вписывались, дополняя интерьер. Каков хозяин, такова и комната. Также Чонгук сразу заприметил гитару, невольно удивляясь и проникаясь к новому знакомому уважением. Ему всегда хотелось научиться играть на чем-нибудь, заниматься музыкой хотя бы для себя, но не сложилось, к сожалению. Первые дни учебы пролетели незаметно. Новые впечатления, знакомые и обстановка накрыли Чонгука с головой, заставляя забыть буквально обо всем. Но эйфория быстро прошла, превращая обучение в обыкновенную рутину. Предметы наскучили, преподаватели перестали вызывать интерес, а первой парой все больше хотелось поспать, прячась под подушкой, чтобы не слышать Хосока, пытающегося достучаться до ленивых мозгов. Новая жизнь без старых знакомых в ней обойтись, конечно же, не могла. Чонгук шел по коридору с рюкзаком на одном плече, уткнувшись в свой телефон и бегая глазами по новостной ленте. До звонка на пару было достаточно времени, поэтому он не торопился, изредка поглядывая на слишком активных личностей, чтобы ненароком не столкнуться с ними. Он уже собирался было нырнуть в аудиторию, как его окликнули. — Чонгук-и! — девичий голос, несмотря на царящий вокруг шум, прозвучал довольно громко, привлекая к себе внимание сразу нескольких зевак. Чон недоуменно обернулся, натыкаясь взглядом на торопящуюся явно в его сторону девушку. Высокие каблуки совсем не замедляли ее действий, и спустя каких-то пять секунд она уже стояла напротив и крепко стискивала его в своих объятиях. Чонгук был растерян, он слегка хмурился, не понимая, что происходит, в то время как в толпе кто-то присвистнул. Девушка отстранилась, откидывая волосы назад и широко улыбаясь, обнажая свои милые зубки. — Нуна? — брюнет моргнул несколько раз, не веря своим глазам. — Не ожидала увидеть тебя здесь. Мог хотя бы написать мне, что поступил! — Наён якобы грозно ударила парня по плечу, — Совсем забыл обо мне, оборвал все связи, мелкий засранец. — Прости, я… Столько всего произошло после того, как ты уехала. Семья Им жила по соседству от Чонов, поэтому детская дружба не стала удивительной. Наён была человеком, которому Чонгук мог пожаловаться, с которым мог поделиться своими переживаниями и просто хорошо провести время. Они все детство играли в одной песочнице, она отвела его в первый класс, когда мать не смогла этого сделать, она заменила ему старшую сестру, помогая всем, чем только могла. Она же купила ему его первый алкоголь перед тем, как уехать в Сеул, в знак их крепкой дружбы и прощания. Наутро, конечно же, девушка была полна сожалений, так как Чонгуку с непривычки было очень плохо, и ей пришлось ухаживать за ним. Затем Им поступила в университет, и их встречи сошли на нет. Первое время они общались в соц. сетях, обменивались фото и забавными историями. Не прошло и месяца, как Чон замкнулся в себе по известным причинам, оторвал себя от мира. Наён уже просто не могла связаться с ним. С тех пор прошло долгих четыре года, поэтому Чонгук не сразу узнал в подлетевшей к нему особе свою давнюю подругу. Конечно, в старшей школе та тоже была той еще красоткой, но с теперешним уровнем вряд ли бы сравнилась. Неудивительно, что такое большое количество людей буквально пожирало ее взглядом, в тайне совершенно точно сокрушаясь по поводу того, что она не является их соулмейтом. Благодаря Наён, повышенный интерес у окружающих вызвал и Чонгук, отчего он чувствовал себя как минимум неуютно. Не то чтобы он был не уверен в том, как выглядит, скорее, он просто не был любителем лишнего внимания. — Как же ты изменился! — воскликнула брюнетка, рассматривая Чона, — Помнится, мы были одного роста, а теперь мне даже на каблуках нужно смотреть на тебя снизу вверх. Как же вырос! — Им драматично смахнула с щеки невидимую слезу, якобы растрогавшись, — Нам нужно наверстать упущенное! Сколько у тебя пар? — Четыре, кажется, а… — Отлично! Тогда встретимся на перерыве на крыльце. Сходим в кофейню напротив. Отказы не принимаются, — и, прежде чем услышать ответ, девушка так же стремительно, как и появилась, исчезла в потоке студентов. Наён была популярна. Очень популярна, если быть точным, хотя, казалось, что для этого девушка не делает ровным счетом ничего. Чонгук ощутил это на себе спустя каких-то пару дней общения с ней, когда студенты, как только Чон появлялся на горизонте, начинали шептаться и кидаться завистливыми взглядами. Тем не менее, благодаря этому у Чонгука появились не только завистники, мечтающие о такой компании, как Им, но и поклонники. Неизменная стайка хихикающих девушек бегала за Чонгуком буквально по пятам, тайком делая фотографии и восхищенно вздыхая. При этом ни одна из них не предпринимала попыток познакомиться. Не то чтобы Чонгук этого хотел на самом деле. Он вообще никак не реагировал на происходящее, будучи уверенным в том, что скоро вся суматоха вокруг его скромной личности поутихнет. Но сначала, конечно же, по всему университету поползли слухи о том, что Им Наён завела роман с горячим, как утверждали все сплетницы, первокурсником. Учитывая то, что эти двое проводили действительно много времени вместе и их видели в компании друг друга за пределами университета, слухи были вполне обоснованными (с точки зрения очевидцев). Многие также начали подозревать, что они предназначенные, так как все знали, что до этого момента Наён в этом плане была одинока. Главные герои сплетен же лишь смеялись с глупых догадок, которым, кстати, верили почти все, за исключением тех, кто входил в круг общения Им. — Это правда? — поинтересовался однажды Хосок, перебирая струны любимой гитары, — Урвал себе самую завидную партию в университете? — Ты о ком? — глупо захлопал глазами Чонгук, засунув в рот ложку с йогуртом. В этот момент Хо был готов поспорить с утверждением «горячий первокурсник», заменив его на «милый олененок», но решил не портить чужую репутацию, оставив этот факт в стенах лишь их комнаты. — О Наён, конечно. Или ты урвал себе кого-то еще? — Хен! — Чонгук едва не подавился от смеха, — Ты веришь всем этим слухам? Мы с нуной дружим с детства, она мне как сестра. Мы очень давно не виделись, поэтому наверстываем упущенное. Ну, еще она считает своим долгом скрашивать мой досуг в университете. — Серьезно, только друзья? — недоверчиво прищурился Хосок. — На все сто. — Стоит ли мне пустить слушок о наших с тобой отношениях, раз мы живем вместе? — Хе-о-о-н! — Чонгук хватает подушку и без зазрений совести швыряет ее в ржущего Хосока. Как и ожидалось, все шепотки быстро сошли на нет. Наён довольно скоро надоело столь пристальное внимание к ее личной жизни, поэтому она решила вмешаться, прояснив ситуацию. А Чонгук, наконец-то, вдохнул спокойно. Правда после этого его «поклонницы» вновь активизировались, но они практически не мешали, держась на расстоянии. Все складывалось, как никогда прекрасно. Жизнь, наконец, поймала размеренный ритм, не выдавая никаких неожиданных сюрпризов. Чонгук влился в университетские будни, приспособившись к ним, и даже перестал теряться в бесконечных коридорах в поисках нужной аудитории. Прошел какой-то месяц с его появления в Сеуле, а он уже чувствовал себя так, будто провел здесь всю свою жизнь. Единственная тема, не стихающая никогда — соулмейты. В любой компании, в любом месте хотя бы раз в день поднимется разговор об этом. Чонгук на это лишь каждый раз закатывал глаза, при этом максимально незаметно (так казалось лишь ему) брезгливо морщил нос. Наён обратила на это внимание сразу, но говорить ничего не стала. Она догадывалась о причинах скептического отношения друга к предназначенности, поэтому решила не вмешиваться в это дело. К тому же для Чонгука эта тема явно была не самой приятной. Тем не менее, он, в свою очередь, видел некую наивность Наён, видел, что та верит в Судьбу едва ли не больше, чем весь мир вместе взятый. Именно поэтому Им всегда выглядит безупречно, ведь, по ее словам, никогда не знаешь, когда встретишь свою любовь. Нужно быть готовым. Жизнь шла своим чередом, каждый последующий день почти не отличался от предыдущего. До определенного момента. Чонгук и Наён возвращались из кофейни, где провели большую перемену. Им восторженно что-то рассказывала, поправляя волосы из-за ветра и ярко улыбаясь, когда Чон схватился за резко заболевшее запястье. От глаз девушки это не скрылось, поэтому она сразу схватила парня за руку, требуя дать ей взглянуть. — Метка! — восхищенно воскликнула она и принялась высматривать кого-то в толпе, — Чонгук, он где-то здесь, не хочешь… — Нуна, мы опаздываем, — Чонгук вырвал руку из чужого захвата, натягивая рукав пониже и даже не взглянув на появившиеся ровные буквы, и продолжил путь. — Но, Гук! — Наён, возмущенная поведением друга, последовала за ним, в этот момент ее позиция «не вмешиваться» дала крупную трещину, — Это ведь твой истинный, у него тоже появилась метка. Что, если он ищет тебя? — Ты прекрасно знаешь мое отношение к этому, нуна. Пусть ищет. Не найдет. — Какой же ты… — Забудь об этом, ладно? Не говори никому о том, что случилось. Я не жду этой встречи и вовсе не хочу ее, Наён. Забыть Им, конечно, была не в силах, но держать себя в руках старалась. Тем не менее, изредка она все же задавала наводящие вопросы, пытаясь узнать, нет ли у Чона продвижений в «этом деле». Но тот лишь буравил ее суровым взглядом, заставляя девушку поднять руки в сдающемся жесте. Как бы Наён ни хотелось, изменить чужую точку зрения она не могла, и чем помочь тоже не знала. Поэтому по возможности вела себя как обычно. — Я точно не стремно выгляжу? — вновь спросила брюнетка, поправляя на себе рубашку и озираясь по сторонам. — Ты спрашивала у меня это уже раз двадцать. Сколько можно повторять, что ты, как и всегда, красива? — Прости. Просто… Мое волнение усиливается с каждым днем. Я боюсь, что когда она увидит меня впервые, то разочаруется. — Послушай, — выдохнул Чонгук, бросая взгляд на свою подругу, — Почему ты вообще так уверена, что это она? Им от такого вопроса опешила и слегка нахмурилась, поджав губы. Они стояли у подоконника в коридоре университета, пока шумные студенты сновали туда-сюда по своим делам. Наён бегло провожала каждого проходящего мимо взглядом, задумавшись над словами брюнета. — Потому что меня не привлекают парни? — спустя минуту выдавила из себя она, — Ты ведь знаешь о моей ориентации лучше, чем кто-либо другой. — Тем не менее, судьба может сыграть с тобой злую шутку. Что ты будешь делать, если твои надежды на симпатичную стройную девушку не оправдаются, м? Что, если вместо этого ты получишь высокого мускулистого парня? — Ты начинаешь пугать меня, серьезно. Не думаю, что это возможно. Истинный - это человек, который идеально подходит тебе и которому идеально подходишь ты. Разве ты можешь представить меня с парнем? Абсурд. — Ты не дала ответа на мой вопрос, — фыркнул Чонгук, — Если это все же произойдет, что ты сделаешь? — Смирюсь, вероятно, — пожала плечами Наён. — Почему ты так слепо веришь во всю эту фигню с предназначением? — Потому что это неизбежно, Чонгук. Соулмейт есть у каждого человека, это существует уже многие годы. Ты ничего не сможешь с этим сделать. И твое негативное отношение к истинности ничего не изменит. Даже если я влюблюсь в кого-нибудь другого, разве смогу быть счастливой? Думаю, это только все испортит. Вся эта «фигня» с предназначением, как ты это называешь, значительно упрощает нам жизнь. Благодаря ей, ты не можешь ошибиться в выборе. — Не убедила, — грустно усмехнулся юноша, отлипая от подоконника, — Пойдем. Звонок скоро. Разговор о предназначенном Чона больше не заводился. Самому парню эта тема неприятна, а Наён просто дорога ее жизнь. Метка на запястье скрывалась под несильно широким плетеным браслетом, и о ее существовании, кроме этих двоих, не знал никто.