Бессонница

      Ужин прошёл бурно — точнее, в непрерывных боевых действиях. Опасения Гермионы оправдались в полной мере: хрупкие нервы Кэтрин не выдержали обилия впечатлений, и она начала демонстрировать разрушительную мощь своего темперамента сразу же, как только Гермиона попыталась ссадить её с рук на стул. Маленькое тело, чуть не ежесекундно вздрагивающее от крика, было твёрдым, словно камень, и одновременно до невозможности гибким. Гермиона успела отшвырнуть на другую сторону стола вилку, вызвав этим новый приступ возмущения у дочери, а через полминуты Люциус, ловко подобравшись с фланга, выдернул из потной ручонки Кэтрин чайную чашку, которую, на их счастье, ещё не успели наполнить. Гермиона догадалась сунуть Кэтрин кольцо для салфеток, одновременно привычно возмутившись снобизму Малфоя и обрадовавшись обилию в его доме блестящих мелочей, которые нельзя было разгрызть, проглотить или набить себе шишку на лбу с их помощью. Кэтрин притихла, вертя в руках новую игрушку и наблюдая за появившейся эльфийкой. Гермиона села, безуспешно пытаясь отдышаться, и украдкой взглянула на Малфоя. Она ждала момента, когда ему надоест игра, и они с дочерью окажутся вежливо выставлены за порог его обители. В этом ожидании не было злости — только чёрная пустота усталости и безысходная, тошная обречённость. До чего же всё дошло, если приходится прятаться от бывшего мужа и лучшего друга — называть Гарри бывшим лучшим другом Гермиона не хотела, — у заклятого врага? Закрывая глаза на то, что у него может быть миллион коварных замыслов — от визита какой-нибудь Скитер до продажи их с Кэтрин непойманным Пожирателям… Стыдясь своей глупой, несуразной жизни и отчаянно пытаясь не растерять остатки самоуважения. Боясь всего на свете, а в первую очередь того, что Малфой исчезнет так же, как появился, и оставит её одну. «Мы семья, я и мой очаровательный любимый сынок или чудесная доченька, а мой бывший просто тупой козёл» — после пары сотен сообщений в этом духе Гермиона перестала заглядывать в сообщества молодых матерей, где все лучились счастьем несмотря ни на что, потому что у них были дети. У её матери получилось, у Нарциссы получилось, у Молли получилось, у Джинни, разумеется, тоже, а она…       Додумать Гермиона не успела: Кэтрин неловким движением опрокинула кружку с соком прямо в тарелку с кашей. Вой раздался снова, взрывая барабанные перепонки и пролетая тысячевольтными разрядами по нервам. Кто-то — то ли эльфийка, то ли Малфой — почти мгновенно устранили беспорядок, но Кэтрин продолжала кричать и наотрез отказывалась снова садиться за стол. Гермиона взяла её на руки, скривившись от усилившейся боли в спине, бросила полный горького сожаления взгляд на уставленный лакомствами стол, а потом заходила по столовой маятником. Малфой попытался отнять у неё Кэтрин, но та изо всех сил вцепилась в Гермиону и не позволяла притронуться к себе.       — Может, вызовем целителя? — угадала Гермиона вопрос по движениям губ Люциуса. Это разозлило её: в конце концов, именно Малфою понадобилось сбивать их с горем пополам налаженный (до первого припадка дурного настроения Кэтрин) режим, а теперь ей придётся расхлебывать последствия целую ночь, если не дольше. Целитель, подумать только. Если бы она вызывала целителя на каждый такой концерт, ей пришлось бы переехать в Мунго. Лучше сразу в отделение душевных болезней, в соседнюю с Локонсом палату. На несколько секунд Гермиона представила, как набрасывает на Кэтрин заглушающее заклятие, и совесть пронзила её вместе с раздражением, окончательно лишая выдержки.       — Мне лучше вернуться в квартиру, Малфой, — втиснула она в те секунды, когда Кэтрин делала прерывистый вдох. — Она может голосить до утра. Вы с ума сойдете.       Люциус протестующе покачал головой. Волосы колыхнулись, падая ему на плечи. Отсветы уютно горящего камина превратили белый в тёплый розовый и золотой. Краски тут же стёрлись, стоило Люциусу сделать шаг, но Гермиона продолжала смотреть, как зачарованная. Некстати вспомнилось бледнеющее возмущенное лицо младшего Малфоя — нет, он не мог предположить такое всерьёз, да никто бы не смог, учитывая, что Люциус был похож на дорогущую статую, а она — на инфернала. В лучшем случае. Ей оставалось только пользоваться тем, что само шло в руки, и красть мгновения, глотая кислую зависть вместе со слезами злости и усталости. Нет, она ни за что не позволила бы себе даже подумать о Малфое в подобном ключе. Это было бы просто смешно, учитывая… Учитывая примерно всё, что можно было сказать о каждом из них в отдельности, и всё же Гермиона готова была вцепиться в Люциуса так же, как в неё сейчас вцеплялась Кэтрин. Рефлекс утопающего.       Она знала, что должна уйти, что уйдёт, как только Малфой найдёт ей другое жильё, и хотела этого, потому что, черт возьми, она всё ещё была нормальной, но сама мысль о том, чтобы снова остаться совсем одной, казалась невыносимо страшной. Как и стыд перед Люциусом и теперь ещё и перед Драко. Как и страх того, что о её слишком тесном общении с бывшим врагом станет известно кому-то из её близких. Они ведь неспроста ей названивали. Как и усталость и голод…       Утонув в круговерти мыслей и почти оглохнув от крика, Гермиона пропустила момент, когда Малфой оказался совсем рядом. Она удивлённо воззрилась на него. В его руке был детский поильник с какой-то темной настойкой.       — Эльфы сварили зелье с мягким действием, — наклонившись к её уху, сказал Люциус. — Ничего опасного, только…       — Нет! — выпалила Гермиона, вспыхивая гневом, и поудобнее перехватила Кэтрин, которая так и не думала успокаиваться. — Вы свихнулись? Одурманивать ребёнка… Нет, я этого не позволю!       — Считаете, что многочасовая истерика будет для неё полезнее? — парировал Малфой. — Я бы не стал предлагать, если бы не был…       — Нет! — отрезала Гермиона. Злость на Кэтрин и на себя сменила направление, смыв непрошеные мысли. — Я не собираюсь усыплять собственную дочь только потому, что не могу с ней справиться!       — Тогда дайте её мне и съешьте хоть что-нибудь, — воспользовавшись очередной секундной паузой, потребовал Люциус. — Хотите свалиться в голодный обморок?       — Вы же знаете, что сейчас всё это без толку, так что просто идите спать, отправляйтесь в город или делайте что-нибудь еще, — ответила Гермиона, даже не пытаясь скрыть злость. — Или перенесите нас назад, чтобы мы вам не мешали!       Малфой выругался — или ей так показалось. Бутылка раздора исчезла из поля ее зрения, и Гермиона почувствовала слабый привкус торжества. Что она за мать, если не сможет справиться с капризами ребёнка без помощи — да Малфой и вправду свихнулся — зелий? Видимо, Малфой-младший вырос таким придурком потому, что любящие родители перестарались, пичкая его отварами.       Гермионе понадобилось ещё два часа, чтобы пройти все стадии и добраться до принятия. Ещё час она мучила Малфоя расспросами, пока они передавали охрипшую от крика, но не желающую успокаиваться Кэтрин из рук в руки. Малфой попробовал настоять на том, чтобы вызвать Барлоу, но после напряжённого совещания они вместе пришли к выводу, что в этом нет необходимости: Кэтрин не лихорадило, у неё не резались зубы, а во время коротких пауз она ухитрилась дважды плотно поесть. Убедившись, что зелье совершенно безопасно, — эльфы варили его для чистокровных детей десятилетиями, а может, и столетиями, а не зарегистрировано оно потому, что никому не пришло в голову получать официальные документы на обыкновенное домашнее зелье, — не влияет на проявления магии, не заставит Кэтрин спать сутки напролёт и не вызовет аллергии — а если вдруг все же вызовет, они тут же вызовут Барлоу или отправятся в Мунго, — Гермиона дала наконец своё согласие. Зелье было благополучно выпито, и через полчаса тревожного ожидания Гермиона почувствовала, что голова Кэтрин клонится на её окаменевшее от напряжения плечо. Она беспомощно взглянула на Люциуса и указала кивком на двери, ведущие к комнатам, но тот отрицательно покачал головой. Метавшаяся неподалёку эльфийка щелкнула пальцами, превращая кресло у камина в кровать с мягкими бортиками со слишком величественной для такой конструкции обивкой.       Гермиона осторожно села, дернувшись, когда Кэтрин сердито пролепетала что-то в полусне. Она не чувствовала ни рук, ни ног, и голода уже тоже — только непреодолимое желание уснуть и больше никогда не просыпаться. Люциус принёс подушку. Гермиона, убедившись, что дочь вроде бы точно спит, уложила её и поднялась на подгибающиеся ноги. Теперь ей было стыдно за то, что не согласилась на зелье сразу, ведь тогда Кэтрин не мучила бы себя криком. Ей хотелось погладить слипшиеся от пота волосы дочери, но она не рискнула, в очередной раз подавив порыв нежности. Смешанной с желанием убивать.       Несколько минут она простояла, бездумно глядя на спящую Кэтрин и чувствуя себя выпотрошенной, а потом Малфой вывел её из транса лёгким касанием. Гермиона перевела взгляд на него, с трудом фокусируясь на движениях его губ. Люциус покачал головой и снова потянул её за руку. Они прошли коридор. Гермиона подчинилась, решив не задавать лишних вопросов, и ощутила укол сожаления, когда тёплые пальцы Люциуса соскользнули с её запястья. Он открыл дверь в дальнюю комнату, выходившую на тёмную стену леса. Створки широкого окна были распахнуты. Прохладная свежесть ночного воздуха смешивалась с жаром огня в камине. Мебели почти не было: застеленный бежевым покрывалом диван, пара кресел и небольшой стол на длинных изящных ножках составляли все убранство. Пока Гермиона терялась в догадках, зачем они здесь, Люциус вызвал эльфа и сделал несколько указаний шёпотом. Гермиона взглянула на него: он выглядел изрядно утомленным, хотя явно старался сделать хорошую мину при плохой игре.       — Я всё равно не думаю, что это правильно, Люциус, — сказала она, изумившись тому, как хрипло звучит её голос. В горле пересохло, а она не замечала этого, как не замечала и сосущей пустоты в желудке, и головокружения, которое становилось всё более ощутимым с каждой минутой, проведённой в тишине. Малфой не успел ответить — в комнате снова появился эльф с подносом в руках.       — Что предпочитаете, чай или кофе? — спросил Люциус. — Хотя нам не помешало бы чего покрепче.       — Я бы выпила какао. От чая ещё больше пересохнет в горле, а если я выпью кофе, то не смогу сомкнуть глаз, — ответила Гермиона, набравшись смелости. Люциус кивнул эльфу. Тот щелкнул пальцами — на подносе между тарелок с выпечкой возникли две дымящиеся кружки.       Люциус взял одну из них и подал ей — Гермиона снова ощутила мимолётное тепло его рук, принимая напиток. Завеса убийственной усталости в голове мешала ей думать и делать выводы, так что она просто плыла по течению, радуясь тому, что избегает налетать на камни. Она села на край дивана, а Малфой придвинул к ней столик и тоже сел, держась на предписанном приличиями расстоянии. Гермиона недовольно покачала головой, рассмотрев содержимое тарелок.       — Шоколадный пирог на ночь? Вы что же, хотите лишить меня последних намёков на фигуру?       Малфой спрятал усмешку за кружкой.       — Поверьте моему опыту, это лучшее блюдо из возможных в такой ситуации. И да, я согласен с вами, что неправильно усыплять детей зельями. Но из двух зол надо выбирать наименьшее. Завтра — точнее, сегодня утром — я снова свяжусь с Барлоу и потребую, чтобы выписал нам что-нибудь для предотвращения подобных… Эксцессов. — Бросьте, Люциус. Разве вы не знаете, что он скажет? Спокойствие ребёнка зависит от спокойствия матери, избегайте излишних потрясений, соблюдайте режим дня…       — В таком случае я урежу его гонорар в пару десятков раз, — пожал плечами Малфой. — В своё время мне хотелось швырнуть каким-нибудь затейливым проклятьем даже в свою мать, когда она говорила что-нибудь в этом духе. Правда, надо отдать должное её благоразумию: пара-тройка часов наедине с маленьким Драко, и она стала придерживаться мнения, которое не действовало на нервы ни мне, ни Нарциссе.       — Я всё ещё боюсь, что она больна. Может, простыла, или объелась, или это что-то врождённое, чего никто не заметил, — призналась Гермиона и, пока Малфой раздумывал над ответом, всё же позволила себе соблазниться куском пирога, а потом ещё одним. Сладость растеклась по её телу живительным эликсиром.       — Он бы заметил, будь это что-то врождённое. Или вообще что-то серьёзное, — заговорил Малфой. — Он всегда смотрит магический отпечаток.       — Думаете, все болезни оставляют след на магии? А если это… Если что-то с её головой? Умственное расстройство, я имею в виду, — договорила Гермиона с немалым трудом. Она прятала эти мысли даже от себя самой, хотя они приходили с завидной регулярностью. Малфой впервые за несколько минут взглянул ей прямо в лицо, и она вскинула голову, стряхивая подступившие к глазам слезы.       — Я знаю, о чем вы думаете. Что вы думаете обо мне. Но я не знаю, что с ней творится, почему она такая, или почему я не могу с ней справиться. И мне это надоело: не понимать, что происходит и когда это закончится. А если она будет кричать так всю жизнь?       — Я думаю, что вы задаетесь правильными вопросами. И ещё что вам нужно поесть ещё немного и идти спать. Мы попросим целителя провести какие-нибудь обследования, но я думаю, его изначальный вердикт не изменится. Нестабильный магический фон и большой потенциал — пока баланс не будет достигнут, нам придётся набраться терпения.       -А когда он будет достигнут? Сколько это заняло у Драко?       — Мне сложно сказать, — задумчиво проговорил Люциус. — Наверное, годам к трём. Или к пяти. Понимаете, с ним всегда было нелегко, но каждый раз по-разному. То он не спал по ночам, а днём переворачивал дом вверх дном. Представляете, что было с моими родителями, которые считали, что хорошо воспитанный ребёнок должен быть тих, незаметен и изысканно вежлив? То ему начинали сниться кошмары — каждую ночь. Он боялся засыпать, его нужно было успокаивать, ему требовалось подбирать специальные зелья, потому что обычные не помогли. Мы боялись даже, что пропустили какое-то проклятье, но оказалось, что так его организм реагировал на родовую магию. Это одна из особенностей чистокровных семей… Впрочем, это к делу не относится.       — Нет, — поспешила ответить Гермиона. — Нет, говорите, мне интересно. Уизли ведь тоже с этим как-то связаны. Может, это поможет мне что-то выяснить.       Малфой кивнул и продолжал, между делом придвинув ближе к ней тарелку с гренками. Кружка снова наполнилась горячим какао. Гермиона осуждающе закатила глаза, но не устояла перед очередным искушением.       — Видите ли, — продолжил Люциус свой рассказ, — когда ребёнок рождается, какое-то время он остается связанным исключительно с отцом и матерью. Остальные — другие родственники и, что важнее, предки, находятся как бы в стороне от нового члена семьи. Однако с определённого возраста, чаще всего с трёх — трёх с половиной лет, ребёнок осознаёт свою принадлежность к семье. Тогда его магия начинает встраиваться в структуру, претерпевая определённые изменения. Вот почему все Малфои, Уизли, Блэки, Гойлы и прочие похожи друг на друга.       — И поэтому вы так ревниво блюдете чистоту крови?       — Да, поэтому в том числе, — не моргнув глазом, ответил Люциус. — Так вот, этот процесс подстройки чаще всего проходит не так легко, как хотелось бы. Драко мучили кошмары, а сам я и вовсе заболел и пару месяцев не поднимался с постели. Помню, мне не хотелось, чтобы гасили свечи, потому что в темноте приходили какие-то люди. Уже потом я нашёл их на портретах…       — Ну и дела, — растерянно проговорила Гермиона. — То есть семейная, фамильная магия ломает детей, делая их такими, как ей нужно? И магия Уизли сработает так же?       — Я не назвал бы это ломкой, скорее упорядочением. Так магия поддерживает равновесие. Она делает нас теми, кем мы нужны ей.       — Значит, и такие, как я, зачем-то ей понадобились, — усмехнулась Гермиона и взглянула на Люциуса с вызовом. Серый лёд его глаз искрился, будто поверхность замёрзшей реки под весенним солнцем.       — Да, но, к сожалению, далеко не все члены сообщества готовы признать этот факт. Но насчет меня вы можете не сомневаться.       — В жизни не поверю, что вы прониклись терпимостью по отношению к… К таким, как я. И как Кэтрин, — категорично заявила Гермиона, загораясь азартом. Люциус принял вызов.       — Я смирился с вашим существованием, — протянул он с самым высокомерным выражением из своего обширного арсенала. Прежде Гермиона бросилась бы в бой, но теперь она знала его достаточно хорошо, чтобы понять, чего он добивается. Она рассмеялась и позволила себе откинуться на спинку дивана.       — Это очень кстати, Люциус. У вас невероятно уютный дом. И кормят неплохо.       — Неплохо? — передразнил Малфой. — Я должен оскорбиться до глубины души.       — Люциус, а когда вы поняли? Ну, что магия сотворила нас, потому что так ей нужно? — спросила Гермиона, ломая тональность их беседы. Это было рискованно, но она хотела знать. Он взглянул на нее, обводя взглядом её лицо — каждую черту, так что у Гермионы загорелись щеки.       — Когда Реддл убил Поттеров. Я и раньше знал, что наша священная доктрина строится на вере, а не на логике. Но это было одним из тех вопросов, которые не обсуждаются. Как милосердие вашего Бога, например. Не смотрите на меня с таким ужасом, Гермиона, я читал Библию. Я многое успел прочесть.       — Значит, вы ему не верили. И, я думаю, не хотели его возвращения. Но… Почему тогда вы сделали все то, что сделали? Зачем вам это было нужно?       — Потому, что я считал это правильным. Потому, что хотел удержать позиции — свои и своей семьи. Потому, что он убил бы Нарциссу и Драко так же, как убивал всех остальных. Это политика, Гермиона. Вам и вашим друзьям это претит, но я реалист. Мне хотелось жить в привычном и комфортном мире. Собственно, я и живу. С незначительными поправками.       — И это тоже политика, верно? — горько улыбнулась она. — Уметь смириться с обстоятельствами?       — Да, это так. Как видите, я достойный представитель своей семьи. Этот талант передавался из поколение в поколение сотни лет, позволяя нам жить так, как мы считали нужным.       Гермиона покачала головой, беззастенчиво рассматривая лицо Люциуса, его фамильную шевелюру и характерный — то безумно раздражающий, то заставляющий проникнуться невольным уважением — гордый разворот плеч.       — Знаете, всё это звучит опасно привлекательно, если не вспоминать, к чему привели ваши идеи. И ладно бы они исходили от кого-то вроде вас, но полукровка…       Люциус ответил ей сдержанной улыбкой.       — Политика, Гермиона. Всё дело в политике.       Гермиона не знала, как так получилось, но ещё через несколько минут разговоров ни о чем она оказалась сидящей совсем рядом с Малфоем — так, что едва ощутимый аромат его парфюма оседал дождевыми каплями и холодной солью воды у неё в горле. Её тянуло к теплу и надёжности фирменной малфоевской самоуверенности, как несчастного мотылька к огню, вот только жар не опалял ей крылья. Разглядывая чёткий профиль Люциуса, смотревшего куда-то в темноту, Гермиона позволяла безумию подбрасывать ей сюрреалистические картины. Если бы она была чистокровной и вышла за кого-нибудь вроде Малфоя, жилось бы ей лучше и оказалось бы её материнство более счастливым? Он был красив, умен и богат — не чета Рону, Гарри, даже Виктору. Не чета всем тем, кого она когда-либо примеряла к себе, размышляя о собственном будущем. Но разве он мог бы обратить на неё внимание? Даже тогда, когда её разум и тело ещё принадлежали ей, а отражение в зеркале не казалось чужим, созданным при помощи недоброго заклятья, она не могла даже мечтать о том, чтобы кто-то вроде Малфоя обратил на неё внимание. И ей не было это нужно. Она никогда не заглядывалась на Драко, на Теодора Нотта, даже на Блейза, отличавшегося от собратьев по факультету более человечными повадками. А теперь… Теперь ей хотелось бы оставить Люциуса при себе надолго. Так надолго, чтобы Кэтрин успела вырасти и отправиться в Хогвартс, и чтобы в промежутках между бесконечными заботами и такими же бесконечными размышлениями о том, как непозволительно происходящее, она могла бы просто смотреть на Малфоя вот так, впитывая в себя его силу и его спокойствие. Она знала, что он знает, но он позволял ей смотреть, и она смотрела. До тех пор, пока не уснула, привалившись головой к его плечу.       Когда Гермиона снова открыла глаза, Люциуса рядом уже не было. Камин был вычищен, окно закрыто, потому что шёл довольно сильный дождь, и стекла подрагивали от порывов налетавшего ветра. Гермиона приподнялась, скидывая с себя принесённый кем-то клетчатый шерстяной плед, и прошлась по комнате, без особого успеха пытаясь разогнуться. Возникшая у двери эльфийка присела в поклоне и сообщила, что хозяин занят с маленькой госпожой, а в столовой ждёт поздний завтрак. Гермиона поблагодарила её и отправилась в душ, решив, что может располагать своим временем, раз дом пока не оглашается детскими воплями, а Люциус великодушно решил занять Кэтрин. Это было абсолютно бессовестно с её стороны, но Гермиона решила пользоваться милостью судьбы, пока та не передумала. Выйдя в столовую, она выглянула в окно: Люциус наколдовал над двором что-то вроде прозрачного тента и неотрывно наблюдал за тем, как Кэтрин играет в наколдованной же песочнице. «Ему бы открыть здесь домашний детский сад для детей бывших Пожирателей, — подумала она. — Он бы точно пользовался успехом».       Она позавтракала — в тишине, неспеша и даже успевая прожевывать пищу, — а Люциус и Кэтрин занялись игрой в мяч. Рядом крутился домовик, не то пожелавший включиться в игру, не то следивший за тем, чтобы Кэтрин не упала. Гермиона сходила в ту комнату, где они с Кэтрин спали до этого, взяла куртку и собралась было выйти, но тут в столовой раздался хлопок аппарации, и перед её взором предстал Малфой-младший. Гермиона подавила испуганный вскрик и обернулась, думая, что Люциус узнает о появлении сына, но тот по-прежнему был занят игрой.       — Не дергайся, Грейнджер, я пришёл с миром, — процедил сквозь зубы Малфой и для пущей убедительности поднял руки. — Я ненадолго. Он не знает, что я тут, я отдал пару приказов его домовикам.       — И они тебя послушались? — недоверчиво спросила Гермиона. Драко пожал плечами.       — Как-никак я теперь глава семьи, а они все из мэнора.       Гермиона отступила на несколько шагов назад до тех пор, пока не оказалась у самой входной двери.       — Тебе лучше дать Люциусу знать, что ты здесь, — сказала она. — Мне нечего тебе сказать, и ещё раз подчеркну, что не нуждаюсь в твоей помощи, хотя благодарна за то, что ты её предложил.       Драко сунул руки в карманы пиджака и нервно переступил с пяток на носки дорогих туфель. Он нервничал так явно, что Гермионе с каждой секундой все больше становилось не по себе.       — Ты пришёл из-за вчерашнего? Авроры о нас что-то узнали?       Он прервал её взмахом руки.       — Аврорам все по барабану, потому что твой Поттер свалил во Францию на выходные со своим рыжим выводком. Мы с Ноттом им сказали, что плачет Скорп, потому что испугался домашнего эльфа. Он их боится. Я пришёл не из-за тебя, а к отцу, надо обговорить несколько вопросов. Но…       — Но что? — настороженно спросила Гермиона, когда пауза затянулась. Драко не ответил — повернулся к столу, подошел, придирчиво оглядев сваленные горкой булочки с изюмом, взял одну и надкусил, обмакнув в вазочку с джемом.       — Малфой, что происходит? — не выдержала Гермиона. — Я все же пойду и позову твоего отца.       Драко насмешливо хмыкнул.       — А как ты его называешь? Тоже по фамилии или «мистер Малфой»? Знаешь, я так охренел, когда увидел тебя, да ещё и с дочкой рыжего…       — Послушай, то, о чем ты подумал, полный бред, — поспешила оправдаться Гермиона, испугавшись, что он снова озвучит какое-нибудь возмутительное предположение. Драко окинул её взглядом, в котором плескалась странная смесь насмешки, интереса и тоски.       — А что, разве он тебя совсем не привлекает? Он ещё не старый и все такое. Смотри, вон как бодро пинает мячик. Чтоб я видел его пинающим мяч хоть раз до этого дня — да никогда. Это точно мой папаша, а не рыжий под оборотным, а, Грейнджер?       Гермиона, разозленная его болтовнёй, демонстративно взялась за дверную ручку.       Драко пригвоздил её к месту взглядом — глаза у него были отцовские, но он явно уступал Люциусу в умении указывать собеседнику на его место, не прибегая при этом к словам. Всегда уступал, несмотря на все свои старания.       Гермиона набрала в лёгкие побольше воздуха и сделала долгий выдох, чтобы успокоиться хоть немного. Она знала, что должна позвать Люциуса, чтобы тот сам разобрался со своим отпрыском и причинами его внезапного визита, но что-то в Драко, в его взгляде заставляло её медлить.       — Драко, слушай, — начала она, не веря в то, что действительно собирается сказать то, что собирается. — Для меня это всё так же дико, как для тебя. Знаешь, я бы в жизни не поверила, если б мне сказали, что однажды я по доброй воле приду со своим ребёнком в дом Люциуса Малфоя.       — Да уж, — кивнул он с нервным смешком. — А теперь вообрази, каково приходится мне. Срабатывает защита, я срываюсь, гадая, что он на этот раз натворил, а тут ты, и ты его защищаешь, а потом я отмазываюсь от авроров, выдумывая какую-то ерундовую историю. Я всю ночь думал, приснилась ты мне или это всё было наяву, Грейнджер. И отцом тебе теперь не пригрозишь. Глупо как-то всё получилось, да?       — Ну, ты всё ещё можешь обозвать меня как-нибудь, если тебе станет легче, — пожала плечами Гермиона, надеясь, что это предложение хоть немного разрядит обстановку. Эффект, к её ужасу, оказался противоположным. Драко помрачнел, упираясь взглядом в мозаику у себя под ногами. Плечи его ссутулились, а руки, бесцельно вертевшие пуговицы пиджака, сжались в кулаки.       — Я не знаю, как с тобой говорить. Нет, серьёзно. Даже как смотреть, не знаю. Это не то что странно, это… Знаешь, если б у вас был роман или что-нибудь такое, мне было бы проще. Наверное. Я бы просто не пришёл больше, и всё.       — Драко, я не понимаю… — начала было Гермиона, но он продолжал говорить тихо и горько, больше не поднимая на неё глаз.       — Как ты согласилась? Ну, в смысле на всё это. Он же… Как ты решилась подпустить его к ребёнку? После всего?       — Прости, но я не собираюсь выслушивать твои упрёки, Драко, — проронила она. — Не потому, что ты не прав. Я сама себе тысячу раз на день говорю всё это, а потом понимаю, что не выгоню его. И не уйду сама.       — Я не упрекаю. Я просто… Он же тебя едва не убил. В смысле вас. И потом, тогда, в моём доме… Столько всего было, Грейнджер. Вряд ли ты успела забыть хоть какую-нибудь деталь.       — Разумеется, я всё помню. Я не простила ни его, ни тебя. Никого из вас. Но я не знаю, что страшней. Ты можешь считать меня дурой, но я правда не знаю. Завести семью, родить… И потерять всех друзей и родных, остаться совсем одной и понять, что всё, во что верила и чего хотела — всё это ничего не значит. И сделать ничего нельзя. На войне было страшно, но это оказалось страшнее, Драко. А теперь давай, скажи, что я конченая идиотка.       — Знаешь, что я сделал, когда он вернулся из Азкабана в очередной раз? — спросил Драко и ответил на свой вопрос сам: — Я вышел, сказал, что не желаю его знать, что это больше не его дом, и что я вызову авроров, если он попробует ещё раз сунуться в мэнор. А он ничего не сделал и не сказал. Просто повернулся и ушёл. Послал мне поздравление на свадьбу, я увидел открытку, когда сгорел конверт. Потом писал, что сделал подарок Скорпиусу, открыл счёт или что-то там ещё. Я передал через Тео — Тео Нотта, — чтоб он больше нас не тревожил, потому что мы не нуждаемся в его деньгах. И больше он не объявлялся, а я потихоньку следил за ним, чтоб не втянул нас больше никуда. И тут срабатывает сигнальное заклинание, я обрадовался, подумал, вот оно наконец, я был прав насчёт него… А тут ты и твоё мелкое чудовище, уж прости. В жизни не слышал, чтоб дети так орали. Словно мандрагора.       — А ты много встречал детей? — машинально поддела Гермиона, крайне взволнованная услышанным, и снова, не желая того, попала в цель. Драко помотал головой и растрепал пятерней волосы, безвозвратно уничтожая причёску. На пальце блеснул ободок простого обручального кольца.       — Вообще-то толком ни одного, кроме Скорпи и твоей дочки. У нас нет друзей, Грейнджер. К нам никто не приходит, мы ни к кому не ходим. Пытались пойти в магловский парк, но Скорпи не понравилось. Слишком много людей и шумно, и вообще… Я решил, что отправлю его в Ильверморни. Это хорошая школа, не хуже Хогвартса.       — Ильверморни? Да, наверное… — растерянно ответила Гермиона, отходя к окну. Драко подошёл к ней. Они оба проследили за тем, как Люциус берёт Кэтрин на руки, даёт какие-то указания эльфу, оборачивается к дому и застывает статуей, видя их обоих в окне.