Бессонница

      Следующие несколько дней прошли как в тумане. Гермиона чувствовала себя совершенно больной. Между ней и другими — остальным миром — выросла прозрачная непроницаемая стена, пропускающая цвета, запахи, звуки, но оставляющая все то, что составляет саму жизнь, на той стороне. Гермиона была словно призрак: пустая, прозрачная, застрявшая в промежутке между несколькими секундами — между словами и предложениями. Может, Рон был прав. Теперь все узнают. Все уже знают. Её всегда будут ненавидеть, а если не ненавидеть, то осуждать. Она не справилась. Она виновата. Ей здесь не место. Гермиона глотала зелья Забини, почти не чувствуя ни вкуса, ни эффекта, беспокоилась, злилась, строила многоэтажные башни из слов и мыслей, и ей становилось всё хуже. Будто все это время она подставляла тонкие палочки под многотонный оползень, а теперь не осталось и этой иллюзорной опоры. Кэтрин, будто назло, стала совершенно невыносима, так что даже эльфы толком не могли её отвлечь. Она рано просыпалась и поздно засыпала, лезла то на столы, то на подоконники, то в камин, отказывалась есть и ходила за Гермионой маленькой недовольной тенью, ежесекундно норовя натворить бед. Люциус уходил в Министерство рано утром, возвращался около одиннадцати и помогал всем, чем мог, но и ему не удавалось отвлечь Кэтрин надолго. Гермиона была благодарна ему и одновременно злилась, сама не понимая, что именно её раздражает, потому что её раздражало абсолютно всё. Когда Люциус спрашивал, всё ли в порядке, не хочет ли она поесть или вздремнуть или, может, погулять немного, пока эльфы лепят с Кэтрин поделки из волшебного пластилина, Гермиона едва сдерживалась от того, чтобы нагрубить ему, и от сознания собственной неблагодарности и неспособности справиться с дурным настроением ей становилось только хуже. Она почти мечтала об очередном выбросе: они жутко пугали, но в эпицентре, во всполохах бушующей магии глохли бесконечные мысли.       Мысли не оставляли её в покое ни днём ни ночью. Возможно, надо было встретиться с Роном один на один. Что она теперь будет делать? Как выдержит процесс? А если они проиграют? А если Люциус решит — кто знает, что у него на уме, он же всегда был сволочью, — договориться о чем-нибудь с Уизли у неё за спиной и расскажет о том, что она действительно никчемна и ни на что не способна? Гермиона с тоской смотрела на то, как Люциус в тысячный раз создаёт для Кэтрин мыльные пузыри, как обновляет прозрачный кокон, защищающий её от углов мебели, ступеней, огня, стекольных осколков и горячего чая, как берёт её на руки и подносит к окну, рассказывая о созвездиях на чёрном ночном небе — когда она успела наступить, эта чёртова ночь? Проклятая дура Трелони, кажется, оказалась не так уж не права со своими прорицаниями. Интересно, что было бы, скажи она, что Гермионе ни при каких обстоятельствах не стоит заводить семью и рожать, а лучше и вовсе не пережить, скажем, одну из последних битв?       Люциус ещё раз сводил её к Забини. Кэтрин пришлось взять с собой: она вроде бы крепко спала, улегшись на дневной сон, но стоило Гермионе заглянуть перед уходом в комнату, чтобы убедиться, что она действительно спит, как сон слетел, будто стертый заклинанием. Гермиона прокляла себя и всё на свете, попыталась сплавить дочь эльфам, но та подняла протестующий рёв. Люциус, явившийся на шум, испробовал все обычные способы, но Кэтрин не желала успокаиваться. Переглянувшись, Гермиона и Люциус приняли единственное из возможных решений, потратили полчаса на то, чтобы переодеть Кэтрин, найти слонёнка, который оказался забыт в куче других игрушек во дворе и не поддался Акцио из-за слоя охранных заклинаний, и уговорить Кэтрин смирно посидеть на руках у Гермионы хотя бы пару минут. Когда они вывалились из камина в кабинете Забини, Кэтрин мгновенно вырвалась и с торжествующим визгом помчалась к столу с книгами и колбами, тут же испугалась Блейза и раскричалась вновь. Гермиона готова была провалиться сквозь землю от стыда и злости. Забини, впрочем, вел себя как профессиональный целитель разума: наложил на интерьер уже знакомые Гермионе заклинания, сделал вид, что не замечает Люциуса, который, словно маятник, расхаживал по кабинету с Кэтрин на руках, и приступил к осмотру. Гермиона с тревогой следила за тем, как он водит палочкой, поворачивая зависшую в воздухе диаграмму.       — Значит, выбросов больше не случалось?       — Нет, зелья помогают. То есть мне так кажется, — ответила она, спотыкаясь на каждом слове. Забини слегка нахмурился.       — Вы, я думаю, уже знаете, что магический фон вашей дочери весьма нестабилен?       — Мне говорили об этом. Но, если я правильно понимаю, с этим ничего не поделаешь?       — Да, мы можем применять лёгкие стабилизирующие зелья, но они обладают исключительно ситуативным эффектом, если можно так сказать, и злоупотребление ими не приведёт ни к чему хорошему.       — Я давала ей зелье только один раз, — встревожилась Гермиона, мысленно выругав Люциуса и собственное безволие. Блейз предостерегающе поднял левую руку, стирая правой диаграмму.       — Я не говорю, что их применение под запретом. Напротив, в вашей ситуации, я боюсь, это единственный выход. Два, три раза в неделю не причинят вреда.       — Нет, я не стану использовать их слишком часто, — рассердилась Гермиона. — Кэтрин ведь ничем не больна.       — И этого я тоже не говорил. Но нужно время, три, четыре года, может, больше. Время, спокойная обстановка, большое пространство, где не придется постоянно беспокоиться о последствиях выбросов — это касается вас обеих. И ещё, Гермиона, я вынужден сказать, что ситуация не улучшилась.       — Что это значит? — настороженно спросила Гермиона. Люциус остановился и обернулся к ним, осторожно придерживая Кэтрин за спину.       — О чем ты говоришь? Она ведь пила зелья.       — Симптомы истощения нарастают. Будь это обычный случай, я бы настоял на госпитализации.       — Проклятье, — выплюнула Гермиона. — Забини, это совершенно невозможно. Хочешь, чтобы перед этим треклятым процессом я оказалась в соседних палатах с Локонсом? Может, мне отдать её Молли, а самой запереться здесь лет на пять, пока всё это не закончится?       Забини взглянул на Люциуса, отложил палочку, зачем-то поправил идеально ровный воротник рубашки, выглядывающий из-под целительской мантии.       — Я понимаю, что ситуация крайне… нестандартная. Я добавлю укрепляющее и успокоительное. Возможно, ты будешь ощущать сонливость, тошноту или снижение аппетита, в таком случае мы немного скорректируем дозировки. Пожалуйста, держи меня в курсе относительно своего самочувствия. Я буду присылать тебе специальную таблицу раз в три дня.       — Это действительно необходимо? — упавшим голосом уточнила Гермиона. — Я имею в виду, все это, зелья, таблица и… И все это, в общем. В смысле, разве я не должна справляться сама? Я не могу пить зелья до конца своих дней.       — Это действительно необходимо, — ответил Забини, выразительно ставя акцент на каждом слове. — Мисс Грейнджер, я не стану приукрашивать ситуацию. То время, когда вы могли справиться сами, безнадёжно и безвозвратно упущено. Если вы не сделаете того, что я сказал, сейчас, дальше будет только хуже. Вы ведь не хотите быть безответственной?       — Забини, обойдемся без манипуляций, — прервал Люциус. — Гермиона и так прекрасно тебя понимает.       — Всё хорошо, я поняла, что мне нужно делать, — поспешила ответить Гермиона. Она чувствовала нарастающую слабость, и это раздражало, как и слова Забини. Она понимала, что он не преувеличивает, но все это было так некстати. Все совершенно некстати, все это — у неё ведь были совсем другие планы. И пункта «стать пациенткой Блейза Забини по протекции Люциуса Малфоя» она точно не припоминала…       Обратный путь они проделали в гробовом молчании: даже Кэтрин не издала ни звука, наконец сосредоточившись на изучении незнакомой обстановки. Гермиона крепко держала ее, сжимая пальцы сильнее, чем нужно, словно напряжение могло помочь ей удержать в руках все, что норовило из них вывалиться. Она ничего этого не хотела и не заслуживала. Ей всегда была отвратительна слабость. Когда-то она уже победила, несмотря на усталость, страх, боль и постоянную угрозу смерти, а теперь её задача была куда более простой, так в чем же было дело? И Люциус теперь знал, что она в полном дерьме, что она не справится сама. Случившееся не отменить заклинанием или взмахом палочки, не победить, разгадав загадку или сотворив что-то безумное, на что никто другой ещё не отваживался. Она должна просто жить, терпеть и ждать неизвестно чего неизвестно сколько. И Люциус, вероятно, будет считать себя обязанным. Может, для него вся эта история оказалась весьма кстати — как возможность искупления. Или возможность смягчить горечь поражения.       — Хотите, я возьму её? — спросил Люциус, когда они подошли к лифту для персонала в дальнем конце здания.       — Нет, все хорошо, я справлюсь, — ответила Гермиона.       — Может, все-таки…       — Я уже сказала, что все хорошо. Не нужно, — выпалила она.       Люциус не настаивал больше. Гермиона ощутила укол стыда, но думать ещё и о чувствах Малфоя было выше её сил. Сейчас ей придётся воевать с Кэтрин в очередной попытке уложить её на дневной сон, или, может, оставить все как есть и позволить ей бесчинствовать до вечера. Она никогда не знала точно, как поступить, не могла полагаться на расписание, и это убивало. Словно карусель с постоянно меняющейся скоростью, которую невозможно было остановить.       Когда они оказались на тропинке, ведущей к дому, Гермиона надумала было извиниться за своё поведение, но не успела она раскрыть рта, как Люциус схватил её за плечо и оттолкнул себе за спину.       — В доме кто-то есть, — глухо сказал он. — Видимо, авроры. Я перенесу вас обратно в Мунго и вернусь.       — Нет, я останусь с вами, — начала Гермиона. — Если это правда авроры, я должна знать, в чем дело, вдруг я смогу помочь…       Она не успела договорить. Дверь распахнулась. Из дома вышел Гарри и приветственно махнул рукой. Люциус выругался свистящим шёпотом.       — Что он здесь делает? — панически воскликнула Гермиона. — И… Это вообще он?       — Да, это он. Я ведь под надзором, которым он воспользовался в личных целях, — пояснил Малфой. Гермиона почти физически ощутила его гнев, и это её испугало. Она осторожно протянула руку, коснувшись запястья Люциуса.       — Что нам делать? Может, всё же узнаем, что ему понадобилось?       — Я как раз думаю, как это лучше сделать. Вызвать сюда Нотта или разоружить нашего гостя и скрутить, а потом дождаться остальных авроров, — проговорил Малфой.       Гарри меж тем неспешно шагал вперёд. Руки его были расслаблены, а палочка осталась в чехле.       — Доброго дня, Малфой. Гермиона, привет, — донеслось до слуха Гермионы беззаботно и жизнерадостно — настолько, что она почти поверила.       — Что вы себе позволяете? — поинтересовался Малфой таким тоном, будто собирался швырнуть в Гарри Авадой.       — Всего лишь совместил визит вежливости с очередной проверкой. Вы же помните, что сказано в вашем с Кингсли соглашении?       — До сих пор вы не смели настолько бессовестно превышать полномочия, Поттер. Потрудитесь объяснить, что взбрело вам в голову.       — Кому-кому, но не вам упрекать меня в этом, Люциус, — продолжал Гарри. Он был теперь в пяти-шести шагах от них, и Гермиона рассматривала его из-за спины Малфоя, едва узнавая. — Признаю, мне следовало предупредить вас, но я хотел лично убедиться, что всё в порядке.       — Что я не держу мисс Грейнджер в заложниках? — спросил Люциус с насмешкой. — В таком случае вы припозднились, Поттер. Вам следовало всполошиться куда раньше. Старые добрые традиции Аврората?       — Не надейтесь, я уже привык к вашей манере изъясняться. Не стану также задавать лишних вопросов о том, откуда вы явились.       — Тогда зачем ты здесь, Гарри? — вступила в разговор Гермиона, немного оскорблённая последней фразой. Поттер вздохнул, сунул руки в карманы и принялся ковырять носком ботинка идеальный газон.       — Вообще-то я хотел увидеть тебя. Думал, что найду тебя здесь, и не ошибся. Наверное, надо было позвонить, но я знаю, что ты мне не ответишь. И теперь постоянно думаю, что кто-нибудь третий услышит наш разговор. В общем, мне показалось, что так будет проще.       — Откуда мне знать, что нас и сейчас не прослушивают? — поинтересовалась Гермиона.       — Вломиться в мой дом, пользуясь служебным положением — ну разумеется. У вас всегда были странные представления о поиске простых путей, Поттер, — остудил начавший понемногу накаляться диалог Люциус изрядной порцией льда. — Убедились, что у меня нет здесь ни камер, ни цепей, ни тёмных артефактов? Можете быть свободны.       — Гермиона, выслушай меня. Я съехал с Гриммо, живу в гостинице там, в этих новых домах, — умоляюще проговорил Гарри. — Позвони мне, когда сможешь. Когда захочешь. Или отправь Патронус… Мы должны нормально поговорить.       — Ушёл? А Джинни? И дети? Что с ними? — ошеломленно переспросила Гермиона.       — Джинни переехала в Нору, — отмахнулся Гарри. — Дети с ней. Не знаю, когда всё пошло не так, но оно пошло. Мы всегда находили выход, всегда придумывали что-то. Ты, я… — он не договорил. Смерил свинцово-выцветшим взглядом Гермиону, остановившись на хнычущей Кэтрин, перевел глаза на Люциуса.       — Хотите, можете написать жалобу, Малфой. Но учтите, тогда придётся ходить к нам и давать показания, и мне ничего не будет. Максимум совру что-нибудь Кингсли.       Люциус вежливо предложил ему убраться как можно скорее. Гарри кивнул, прошёл мимо них и аппарировал. Гермиона смотрела в пустоту — на то место, где только что стоял её бывший лучший друг. Одиночество и чувство неправильности, неестественности происходящего мешались в ней с растерянностью и гневом. На мгновение она представила, что уходит вместе с Гарри, оставив Люциуса одного в его доме. Это было её условным рефлексом: всегда идти за ним, потому что нужна. Потому что это Гарри. Гарри и Рон. Имел ли Гарри право пользоваться их общим прошлым теперь, когда всё случилось вот так? У неё не было подходящего ответа на этот вопрос. Она молча пошла за Малфоем в дом, подождала, пока он обойдёт комнаты и отругает эльфов за то, что не сообщили о нежданном визитере, заставила Кэтрин проглотить несколько ложек супа: девочка явно была голодна, но упрямилась до последнего. Люциус пробыл рядом несколько минут, а затем ушёл, не сказав ни слова.       Гермиону встревожило его поведение: она гадала, устал ли он, недоволен поступком Гарри или злится на неё. Она промучилась ещё с час до того, как Кэтрин все же соизволила задремать, потихоньку выбралась из комнаты и отправилась на поиски.       Люциус был в дальней комнате — стоял у раскрытого окна. Он не двинулся, когда она вошла и, собрав остатки решимости, приблизилась к нему.       — Я сожалею о том, что Гарри позволил себе явиться сюда без приглашения, — начала она. Люциус покачал головой. Усилившийся ветер растрепал его волосы, светлые пряди, путаясь, падали на плечи. Гермиона едва удержалась от того, чтобы протянуть руку и ощутить их прохладную гладкость.       — Вы не должны и не можете отвечать за его выходки.       Гермиона взглянула в его холодно-спокойное лицо. Сердце сжал тревожный спазм.       — Люциус, прошу вас… Вы на меня злитесь, я же вижу. Пожалуйста, не молчите. Вы имеете право высказать недовольство, или что-то ещё, что хотите. Так будет ещё хуже, если вы станете молчать. Ну я же не полная дура, в конце концов.       Он упрямо вздернул подбородок. Тёмные ресницы качнулись, мешая ей добраться до того, что пряталось под слоем серого льда. Ветер, круживший по комнате, пах ядовитой ртутной горечью. Гермиона приблизилась ещё на шаг. Было душно и страшно, словно она готовилась переступить край крыши. Теперь их разделяло несколько сантиметров, так, что Люциусу ничего не стоило нанести решающий удар.       — Мне пора уйти, верно?       Люциус усмехнулся, оставаясь мрачным, как на кладбище.       — Вы сами все понимаете.       — Тогда зачем вы вообще начинали мне помогать? — спросила она, справляясь с удушьем.       — Затем, что я окончательно поглупел или сошёл с ума, если вам будет угодно. Удивительные открытия иной раз приходится совершать, мисс Грейнджер. Я всегда гордился собственным здравым смыслом, а теперь выясняется, что я жил и продолжаю жить иллюзиями.       — Допустим, в случае с Волдемортом это совершенно верно, даже спорить не буду, — осторожно начала Гермиона. — Но почему вы говорите об этом сейчас? Как это касается нас с вами?       Люциус несколько секунд помолчал, потом ответил, всё так же избегая её ищущего взгляда.       — Вы ведь хотели уйти с Поттером. Только не вздумайте отрицать, я вас насквозь вижу. Чутья я ещё не утратил. И Уизли… Вы можете помириться с ним. Вам, разумеется, придётся пойти на уступки, потратить время и силы, но с помощью Поттера вы заставите дорогого супруга вернуться в рамки пристойного поведения.       — Но я ничего этого не хочу! — воскликнула Гермиона, удивлённая до глубины души. — Нет, в смысле, вы правы, у меня была мысль о том, что я могла бы уйти с Гарри, возможно, я хотела бы с ним поговорить, потому что он мой друг, вы и сами знаете. Но это не значит…       — Значит, — перебил Малфой, скрещивая руки на груди. — Вас с ними связывает слишком многое. Вы никогда не смиритесь с потерей.       — Вас с вашими друзьями тоже многое связывало, Люциус, но что-то я не вижу здесь никого из них, и вы вроде бы не перебираете вечерами альбомы с общими колдо.       — Потому что мои друзья и родные почти все или мертвы, или в Азкабане, — отрезал он. Гермиона покачала головой, скованная по рукам и ногам тоскливой обречённостью, которая заполняла её грудь с каждым вдохом.       — Люциус, зачем вы это делаете?       — Затем, что у вас есть все шансы вернуть то, чем вы дорожите. Своё прошлое. Близких. Пусть они теперь не будут такими, какими вы их считали, пусть вам придётся многое сбросить со счетов. Конечно, вы можете остаться здесь, со мной, я поверю вам и буду рад, но это лишь отдалит неизбежное. Вам придётся принять решение. Вы его уже приняли.       Гермиона подставила горящее лицо ветру, чувствуя, как стягивает кожу от высохших слез.       — Значит, если бы вернулась Нарцисса и постаралась восстановить отношения с вами, вы бы выставили меня за дверь?       — При чем здесь Нарцисса и я? — разозлился Люциус. — Мы говорим о вас и ваших друзьях. О вашем, Мордред его побери, муже!       — А в чем разница? Почему мы не можем опять побеседовать о вашей жене или вашем сыне? Вы же любите Драко больше всего на этом свете, никакие друзья и жены в сравнение не идут.       — Разумеется, люблю, он же мой сын, но…       — То есть вы бы прогнали меня, если бы он поставил вам условие? Вы бы выбрали его, если бы нужно было выбирать, так?       — Начнем с того, что я не позволил бы ни ему, ни кому бы то ни было другому ставить мне подобные условия.       — И все же вы выбрали бы его. Или Нарциссу. Свою семью, свою потерянную жизнь, верно, Люциус? — подытожила Гермиона. Он опустил голову, оперся о подоконник, сжав каменный край так, что побелели кончики пальцев.       — Чего вы от меня хотите? Я не знаю, что бы я сделал. Так же, как не знаю, что делаю сейчас. Мы так мало времени провели вместе, а мне кажется, что так было всегда, что вы со мной с самого начала. Но это ведь не более чем попытка выдать желаемое за действительное. Я продолжу помогать вам, сделаю все, что вы скажете. Вы можете остаться здесь, если нужно…       — Не нужна мне ваша жалость. И попытки откупиться от меня и своих прошлых заслуг тоже, — чужим голосом проговорила Гермиона. В голове будто разрасталась чёрная дыра, сжигая нервы клетку за клеткой. Люциус пробормотал проклятье, отшатнулся от неё и зашагал по комнате.       — Дело ведь не в жалости и не угрызениях совести, как же вы не можете понять!       — А в чем тогда дело? — почти вскрикнула она. — Может, дадите подсказку или намек? Я не обладаю вашим хваленым чутьём!       — Мне точно так же, как и вам, не нужны ни жалость, ни желание выплатить долги, — сказал он. — И пользоваться вашим положением я не собираюсь. Больше не собираюсь.       — Ах, вот оно что. Теперь Драко снова при вас, а я выполню договорённости относительно Скорпиуса, так зачем терпеть возле себя надоедливую грязнокровку?       Люциус замер, переменившись в лице. Гермиона поспешила воспользоваться секундной передышкой, которую ей дал этот крайне рискованный выпад. Она готова была поверить ему — его сомнениям, его словам, его отчужденной холодности, но не могла. Безумие, разраставшееся между ними, делало всё это абсолютно неважным. Гермиона подошла вплотную, едва держась на ногах, подняла руку, коснулась ладонью щеки Малфоя. Он вздрогнул так, что она тоже инстинктивно дёрнулась всем телом, но не сделал ничего, чтобы помешать. Гермиона провела дрожащими пальцами по побледневшей коже, остановилась у уголка плотно сжатых губ, умирая от страха и стыда.       — Вы об этом пожалеете, и виноватым останусь я, — едва различимо прошептал Люциус. Гермиона с трудом заставляла себя дышать. Пронизывающая дрожь волна за волной прокатывалась по телу. Жажда сводила с ума: ей хотелось ощутить снова то сладкое забытье, слабость, разъедающую кожу и мышцы, как проклятье, от которого нет защиты.       — Когда это вы стали таким совестливым, Люциус? Помнится, прежде мои предполагаемые несчастья ничуть вас не волновали, — пробормотала она ему на ухо с мстительным удовольствием. Люциус рвано выдохнул, схватил её за плечи и прижал к себе. Гермиона обняла его в ответ, сжимая руки изо всех сил. Голова горела огнём, так что перед закрытыми веками метались алые круги.       Он поцеловал ее — касаясь так осторожно, будто она могла рассыпаться в прах от неловкого прикосновения или развеяться в воздухе, словно галлюцинация или сон. Эта тревожная нежность окончательно лишила её сил и желания настаивать на своем. Ей не хотелось причинять ему боль — даже если это гарантировало избавление от боли ей самой. Гермиона устало опустила голову Малфою на плечо, не разжимая объятий. Люциус погладил её по волосам и замер, уткнувшись носом ей в макушку.       — Может, достанешь старую маску и мантию и перенесемся в какой-нибудь лес? — проговорила Гермиона. — Так ведь было бы куда проще. Победитель получает заслуженный приз и всё такое.       — Лучше сразу в мэнор или в Министерство, — ответил Люциус тем же тоном — полушутливым-полуугрожающим. — Вспомним старые добрые времена. И Драко, и Шеклболт наверняка будут в полном восторге.       — Вот видишь, у нас с тобой тоже есть общее прошлое, которое сложно просто так забыть, — усмехнулась Гермиона. Он ответил ей горькой улыбкой.       — Я не хочу забывать. И не хочу, чтобы ты делала вид, что забыла. И да, раз уж мы об этом снова заговорили. Я не люблю Нарциссу и не собираюсь начинать с ней отношения, как и она со мной.       — Даже ради Драко? — поинтересовалась Гермиона.       — Даже ради Драко, — ответил Люциус. Гермиона не успела как следует осознать услышанное: только она успела обрадоваться и выдохнуть от ни с чем не сравнимого облегчения, как в соседней комнате проснулась Кэтрин.