Сигарета и волейбол.

      Взъерошив сырые после душа волосы, молодой человек прошлепал босыми ногами к рабочему столу, раскрывая ноутбук и быстрым движением пальцев вводя пароль. На экране предстала запись с очередной игры, которую Ойкава мусолил уже вторые сутки, записывая в рядом лежавший блокнот все моменты и нюансы, которые нашли его цепкие глаза. С другой стороны от ноутбука лежали учебники и тетради, исписанные тут и там домашней работой.       На часах было уже за полночь, однако спать молодому человеку еще нельзя – нужно доделать работу и подготовить сумку для тренировки, чтобы с утра не метаться по квартире и не нервировать домочадцев. День завтра расписан от утра до поздней ночи, с промежутком, выделенным специально для Ивазуми, который в этот момент также сидел за столом и готовился к экзаменам. Ну, так хотел думать Тоору, надеявшийся страдать не в одиночестве.       Скрипнул стул, на который аккуратно уселся японец, надевая на голову наушники и включая повтор матча. Между длинных, стертых от постоянных тренировок пальцев, тот прокручивал ручку. Шум матча стучал по ушным перепонкам, пытаясь втянуть все имеющееся внимание Ойкавы в игру его будущих соперников. Вот только несмотря на прикованный взгляд карамельных очей к сменяющейся картинке, волейболист находился где-то далеко, полностью пропуская все происходящее и морщась от событий минувших дней и поганого чувства, засевшего где-то в желудке.       Мазнув языком по сухим губам, Тоору резко нажал на «пробел» и остановил воспроизведение. Тяжкий вздох вырвался из грудной клетки, нарушая стоявшую во всей квартире тишину, от которой молодого человека немного мутило. Вместо ручки, которую тот ранее перекатывал туда-сюда, японец взял в руки телефон, открывая список контактов и листая их, пробегаясь по непрочитанным сообщениям.       «Пусто», - удрученно хмыкнул тот и отложил технику в сторону, утыкаясь щекой в подставленный кулак.       Тоору не относил себя к тем людям, которые дорожат каждым знакомым, несмотря на свою общительность и дружелюбность. Молодой человек вообще был уверен в том, что круг его друзей был настолько мал, что мог бы потеряться среди общей массы знакомых и знакомых-знакомых, которым отчего-то так была необходима компания парня. Скорее всего, дело было в харизме и очаровании, которым его наделила природа и которым тот пользовался, выбивая себе место под солнцем. И в большинстве случаев этот шарм, - от которого у девушек перехватывало дыхание и рдели щеки, а у юношей появилась собачья преданность в глазах, - действовал. Ойкава по пальцам мог пересчитать «исключение». Почему Мори стала частью этого небольшого процента он понимал, но вот принять не мог.       Да, трудно сказать, что он и она были лучшими друзьями, знали друг о друге все, но, среди многочисленных лиц, Тоору было с ней комфортно. То самое тепло и спокойствие он ощущал в компании Ивазуми, несмотря на его строгость и колючесть в отношении друга.       Нигаи была такой же колючкой, с новым для него характером и, что уж тут скрывать, красотой, которая была непривычна среди вереницы азиатских лиц, темных волос и карих глаз, начиная от светлых оттенков до темных-темных, похожих больше на бездну. Она стала нелепой кляксой краски на полотне вырисованной картины, от которой следовало бы избавиться, но вместо этого Ойкава лишь залюбовался случайной ошибкой-знакомством. Мори стала глотком воздуха повторяющегося дня сурка и сыграла свою роль в постоянном желании Тоору нагадить Вакатоши.       Стал ли он счастлив от последнего? И да, и нет. Ушиджима явно был не в восторге от случившегося – это он прочитал у него в глазах. Но только сейчас молодой парень вынужден расхлёбывать последствия своих действий в виде утерянного общения. Спустя долгое время он и она встретились на пляже, случайно, будто сама судьба решила их свести, чтобы Тоору исправил свой грех, извинился и попытался вернуть утерянное тепло человека, чья тень прокралась в его сердце и засела глубоко.       Вот только Ойкава, несмотря на свои усилия, облажался.       - И надо же было, так сказать, - протянул гласные волейболист, кривя губы и прикрывая лицо ладонями, потирая уставшие веки. Из груди снова вырвался уставший вздох, разнёсшийся по мальчишеской комнате.       «- У вас обреченные отношения - с твердостью в голосе произнес японец, глядя упрямо и с толикой надежды в зеленые глаза напротив. Мори на это лишь хмыкнула, приподняв один уголок губ, отчего на правой щеке образовалась ямочка, а после сделала очередную попытку уйти от диалога с парнем».       Ойкава и сам не понял, как тогда смог выловить момент и остаться с Нигаи наедине. Пляж был переполнен людьми самых разных возрастов, начиная от орущих детей, взбалмошных подростков и заканчивая разморенными от жары взрослыми и похрапывающими стариками. Каждый уголок природы был забит и только небольшая тропинка, ведущая к общественному туалету, стала единственной точкой пересечения прямых «Ойкава» и «Нигаи», которые не должны были касаться друг друга. И в прямом, и в переносном смысле.       Легкая улыбка вырисовалась на лице юноши, что пытался погасить ее в силу уважения чужих чувств. Однако ничего не получилось и тот прикрыл растянувший рот ладонью, сжимая щеки и прокручивая диалог между ним и ей, стараясь не упустить все детали, словно это было крайне важно для его жизни.        «- Ты понимаешь, что твоя шалость была ужасной? – задала с искренней злобой в голосе русская, топчась на месте и хмурясь, отчего на лбу и между бровями появились морщинки.        - Знаю, - согласно кивнул он, стараясь как можно аккуратнее сменить гнев собеседниц на милость. Глаза того вдруг сверкнули случайно пробежавшей мыслью, которую он тут же озвучил, позабыв, что нужно быть как можно ласковее с Мори. – Только… не говори, что я забрал твой первый поцелуй?        На это девушка никак не ответила, только вздулась, словно нахохлившийся воробей на холоде, приподняв едва загоревшие плечи и сложив руки на груди».       И трудно сказать, что же по-настоящему ощущал в тот момент Тоору: ехидное злорадство, что он обставил Ушиджиму и дал ему моральный пинок под зад; некоторую гордость за собственную персону, которая смогла украсть первое касание губ к губам у миловидной девушки; обиду за собственное действие, которое привело к внутренним терзанием не последнего в его жизни человека? Ойкава не мог разобраться в резко набежавших на него чувствах, на секунду ужаснувшись в том, что он мог влюбиться. Нет, симпатия была, но не влюбленность. Для любви нужно нечто большее, чем та связь, которая стоит между ним и ей. В любовь между Ушиджимой и Нигаи тот также не верил – знал, что отношения у них недолгие и гиблые.        «- Я тебя же стерегу, - произнес японец, слегка перехватывая предплечье уставшей от тяжелого диалога русской. Впрочем, когда та дернула конечностью – он сразу отпустил, уважая пространство девушки хотя бы на этот раз.        - Я не просила о заботе, - прошипела на него, словно змея. И в действительности, Нигаи сейчас была похожа на пресмыкающееся – дай возможность, слова будут не хуже яда, который вызовет и паралич, и последующую смерть. – Я сама разберусь со своими отношениями. С чего ты вообще взял, что мне нужна твоя помощь? Ойкава-сан, прекрати.        - Потому что я не хочу, чтобы тебе было потом плохо, когда он выберет спорт и карьеру вместо тебя и твоих чувств, - монотонно изрек приговор Нигаи волейболист, ни капли, не сомневаясь в своих словах и наблюдая, как горечь на мгновении проскользнула по бледному лицу иностранки. Он попал прямо с центр ее внутренних переживаний, сковырнул засохшую корку на ране, которая тревожила ее на протяжении долгого времени и вызывала зуд. – Ты должна понимать, на что идешь…        - Я знаю, - уже более спокойным голосом изрекла она, пытаясь в целом осознать, откуда и как начался данный разговор, медленно заходящий в тупик. В голове все перемешалось. Присутствие парня здесь – ошибка. – Знаю, что и почему, - и смотрит прямо в его карамельные глаза, которые светятся золотом на солнечном свету, который пробивается сквозь шуршащую сверху листву деревьев. – Поэтому давай закончим на этом. И… я не уверенна, что в данный момент времени я хочу как-то контактировать с тобой, - нещадные, но искренние слова с долей вины проникают в сознание застывшего Тоору, который весь этот спектакль завел для того, чтобы как-то сгладить градус напряжения между ними. Вот только он ошибся в своих расчетах как на игре с Шираторизавой. Проиграл.».       Рука сама потянулась к выключателю и погрузила комнату во тьму с характерным щелчком. Источником света была луна, проникающая в комнату через приподнятые жалюзи. Глаза глупо глядели на стену с прикрепленными бумажками, на которых были написаны какие-то напоминания, заметки для учебы и даже справочная информация, чтобы в сотый раз не лезть в учебник.       Ойкава прекрасно понимал изначально, что она не захочет никак возобновить общение, а если его затея и выдаст удачу – ничего толкового бы из этого не получилось. И дело даже не в разных школах, не в ее друзьях и Ушиваке, которому вряд ли понравилось, что Тоору ошивается вокруг подружки. Дело было в нем самом – в его непостоянстве и, как бы это противно не звучало, в общем их с Ушиджимой пороке – спорт они ставили на первое место, а уже потом людей.       Прискорбно, тяжко, неприятно – с этими мыслями, юноша прошел к кровати и юркнул под одеяло, прижимая к груди вторую подушку и воспроизводя в памяти оттенок зеленых макушек деревьев неизвестной и далекой Сибири, раскинувшейся в пределах радужки одной девушки.

***

      Ложка оставляла розовые борозды на поверхности подтаявшего мороженного, заляпавшего стенки стеклянной вазочки. Сакаи в пустую глядела на лакомство, вполуха слушая рассказ Одазавы про их дела в музыкальном клубе, жалобы на бездарных участников, усмешки в сторону первогодки, которая лезла ко всем, вызывая жгучий приступ отвесить ей оплеуху. Карие глаза того видели, что рыжеволосая почти отключилась от их диалога, но говорить продолжал, потому что для этого и вывел Кеико на люди – развеяться и перестать сидеть в темной комнате, словно затворница, ожидающая звонка или приезда Оомори.       Юноша не понимал, почему его подруга так сильно переживает чужое горе: сожалеть – да, поплакать – да, озвучить свои тоскливые мысли – тоже да, - но ведь не замыкаться в себе, словно трагедия произошла на деле с ней, а не с Нэоко. Можно бы было даже сказать, что Сакаи пытается притянуть таким образом внимание к своей персоне, но Ичиро сразу откинул зачаток такой теории в сторону. Какой бы инфантильной, порой глупой и чувствительной не была Кеико – та не стала так поступать с лучшей подругой, а значит дело все в ее восприятии к этой ситуации и неопытности, не знании того, как стоит реагировать и вести себя. Мори была намного спокойнее подруги, казалось, что даже безразличие играло во всей ее нутре.       - У тебя сейчас все растает, - хмыкнул Одазава и прищурил свои синие глаза. – Ешь давай, - и небрежным движением подвинул измученную вазочку поближе к рыжеволосой, наблюдая, как та наконец-то отправляет сладость в рот, забавно хлюпая нарумяненным носом.       Сидели двое в кафе, которое облюбовала в свое время рыжеволосая и водила сюда почти всех своих друзей, но все вместе те еще не собирались – расписание и дела мешали этому. Заведение небольшое, уютное, в обед – почти пустое, а к вечеру – едва ли можно найти свободное место. Еда здесь была вкусная, хоть и дороговатая для постоянного посещения. Удивительно, что музыка играл почти всегда англоязычная, очень редко плейлист воспроизводил что-то из японской или корейской музыкальной индустрии.       - Как там с твоим тюбиком? – этот вопрос Ичиро не хотел задавать до последнего, потому что тошнотворней рассказов Кеико про своих «мальчиков» он не знал, находя в этом нечто мерзкое и неправильное. Возможно, потому что ему было жалко девушку, которая так отчаянно выискивала свою школьную любовь, чтобы запечатлеть этот момент в памяти и не отставать от ровесниц, сменивших уже по несколько парней.       Однако несмотря на нежелание озвучивать то, что уже было произнесено – это дало эффект. Сакаи подняла свою голову, тряхнув рыжей шевелюрой, среди которой виднелись небольшие прядки волос, заплетенные в косички. «Ребенок» - цыкнул внутри себя юноша, но промолчал, с выжиданием глядя на очнувшуюся собеседницу.       Кеико поджала накрашенные персиковой помадой губы, вскинула темные брови, отчего три волнистые морщинки залегли на лбу, а после наконец-то приоткрыла рот, выдавая смущенное и тихое:       - Никак.       Одазава не был удивлен.       - Почему? – что-то внутри подсказывало, что лучше не продолжать данную тему, но пусть она перескочит с одной болячки на другую, которую хоть мусолить было более этично.       - Не знаю, - пожала плечами японка и отвела глаза на окно, разглядывая случайных прохожих, мелькавших на фоне серых зданий в ярких летних одеждах. – Видимо, со мной что-то не так…       Ичиро поморщился, будто сейчас в рот ему кто-то налил саке при этом не дав толком закусить. Нытье юноша тоже не любил: ни свое, ни, тем более, чужое, - Сакаи на его милость была единственной, чьи душевные страдания он мог слушать и переваривать, ожидая, когда эта мука и игра в «слушателя» подойдет к концу. Эмпатия и Одазава были антонимами.       - Просто, - руки с небольшими пальчиками, на которых поблескивали тоненькие колечки, подогнанные прямо под размер фаланг, сложились на деревянном столе. Большой палец одной руки поглаживал внешнюю сторону ладони другой. – Просто… я не понимаю, почему я не нравлюсь тем, кто нравится мне, - глаза метнулись к потолку, с которого свисали едва горящие лампочки. – Я вроде и не глупая, - на этом момент Одазава со всей силой подавил снисходительную улыбку, - одеваюсь хорошо, за фигурой и лицом слежу… И все не так, - на последнем предложении голос девушки подскочил вверх. Не хватало только ударить по столу кулаком для пущего эффекта.       - А зачем тебе отношения? – задал очередной вопрос с очередным ответом парень, наклоняя голову к правому плечу, не отрывая лисьих глаз от мрачной физиономии. – Одна живешь, сама себе радуешься, о себе думаешь…       - Я хочу как у Нэоко, - тут рыжеволосая слегка запнулась, - как у Нигаи, - тут уже задумался Ивато, вспоминая сомнительную парочку волейболистов, - как у остальных! Я ищу-ищу, нахожу, а в руки мне никто не дается! Им либо другие нравятся, либо им только дружить надо, либо вообще общение не идет, и мы рвем контакты…       - А ты не ищи, - монотонно изрек парень, прерывая самоистязания рыжеволосой, что посмотрела прямо в его глаза, распахнув свои подкрашенные глазенки в требовании пояснить слова. – Если тебе судьба уготовила суженного-ряженного, то он сам тебя найдет. Возможно, не скоро, но отыщет. Ты же просто иди своей дорогой и переставай искать в каждом лопухе любовь. Они ее не достойны.       - А если он меня не найдет? – качнула головой и с тревогой в голосе задала новый вопрос рыжеволосая, сложив руки на груди и полностью позабыв о мороженном, от которого осталась расплавленная жижа. – Если я так и останусь навсегда одна? Может... это я по судьбе должна отыскать своего парня?       - А если нет, - тут парень задумался, сделав глоток молочного коктейля, чтобы смочить горло. – А если нет, то тут уже не попишешь. Хотя я сомневаюсь, что какой-то оболтус пройдет мимо тебя… Ай!       - Не нужен мне оболтус! – слишком громко произнесла Сакаи, отчего на них обернулись рядом сидевшие посетители, явно выражая свое непонимание и недовольство. Внимание на них школьники, впрочем, не обратили, продолжая дискуссию. – Я хочу, чтобы он был хорошим, красивым, высоким…       - Размечталась, - шикнул юноша, потирая ногу, в которую его пнула собеседница. – Вспомни в каком обществе мы живем, у нас нормальных ребят раз-два и все, расчет закончен! Про девушек также.       Кеико, видимо, хотела сказать что-то еще, но лишь закрыла рот и опустила взгляд на угощение, черпая ложечкой остатки от мороженного и отправляя себе в рот, чтобы как-то осчастливить себя. Попытка оказалась не самой удачной. Взгляд карих глаз снова потух – значит сознание опять стало перемалывать все внутренние переживания японки, ее неудовлетворенные потребности человеческих чувств и комплексы, которые стали набухать и расцветать словно лепестки сакуры в марте.       Одазава тоже смолк, впитывая эмоции напротив сидящей девушки.       Он понимал внутренний мир Сакаи, однако осознать в полной мере ее терзания не мог: его отношения ограничивались недолгими интрижками, которые заканчивались либо новым знакомством, либо полным прекращением общения, о котором тот нисколько не сожалел. Внешне парень нисколько не походил на бабника. Сам юноша тоже не думал, что жизнь когда-то его вольется в это русло, однако заигравший пубертатный возраст, бушующая внутри молодость и желание прикоснуться к чему-то взрослому, а также накладывающийся на все это образ некоторого «музыканта-бунтаря» превратили его в его-настоящего. Жаловаться тот не думал – отношения он считал обременением.       С девочками при этом музыкант умел общаться, как дружить, так и заигрывать. В целом Ичиро был довольно открытым человеком, который был за любой кипиш кроме скучного просиживания штанов за партой. Учеба ему давалась легко, поскольку мышление у японца развито было хорошо, да и тот не собирался быть идиотом и неучем для добавления «крутости» в его образ. К тому же, в весьма бедном детстве без компьютера и телевизора, тот перечитал большую часть книг, находившейся в детском доме, а после – у приемных родителей, которые быстро приняли в семью осиротевшего мальчика и сразу стали звать его «сыночком».       Приемные родители в свою очередь стали проводниками судьбы, которые свели его с девочкой-плаксой Сакаи, которой сразу не понравился хмурый и занудный мальчик. Та, когда Одазава доводил ее до белого колена, всегда заводила шарманку про «приемного», тыча маленькими пальчиками в фигуру ровесника. Однажды это услышал папа Кеико, за что та получила нагоняй и воспитательную оплеуху, после которой в Ичиро впервые проснулось сочувствие к заревевшей ровеснице. В тот вечер дети впервые просидели вдвоем без ругани: будущий музыкант утирал платком стекавшие по лицу сопли и призывал смотреть мультфильмы, а та позволяла ему это делать, следуя указаниям.       Смешок вырвался из груди Одазавы, отчего рыжеволосая подняла на него помутневшие глаза, вопросительно выгибая бровь.       - Да вспомнил, как тебе господин Сакаи по башке дал, - японка моментально закатила глаза и слегка пнула парня под столом, отчего тот наигранно поморщился. – Заслуженно было.       - Зато правду говорила, - обиженно пробубнела девушка, смотря на опустевшую вазочку с розовыми и белыми разводами на стенках. – Радуйся, что никогда не рассказывала твой секрет другим.       - А пусть знают – мне все равно, - пожал плечами юноша, натягивая едкую улыбку на лицо.       - Не все равно тебе, - фыркнула Сакаи, глядя с вызовом в наглые синие глаза напротив, - узнали бы тогда в средней школе, то затравили бы. А тебе бы было больно от обидных шуток, а там и до прыжка под поезд недалеко…       - Какие заботливые, - хрюкнул Одазава и перевалился за стол, ухватывая пальцами щеку взвизгнувшей японки, едва не уронившею на пол многострадальную посуду. Раздался хохот японца, который откинулся назад и словил пару болезненных пинков под столом. У соседей-посетителей моментально свернулись уши трубочкой от отборных ругательств со стороны школьницы. М-да, не похожи они на учеников престижной академии.       - Придурок, - снова буркнула девушка, но заулыбалась, глядя на довольное лицо друга детства. Тот же скалился в ответ, внутри довольствуясь тем, что смог хоть немного привести в чувства Сакаи. – Давай, если я никого не найду, и ты тоже…       - Избавь меня от этого.

***

      Ушиджима лишь иногда ощущал это нервирующее чувство внутри, которое крупной рябью распространялось на все его нутро, вызывая слабость в груди, ногах, вынуждая руки подрагивать. Сбивало это его привычный ритм жизни невообразимо, отчего он сердился, бурчал что-то себе под нос и постоянно хмурился, вызывая опаску у окружающих. Казалось, что вот-вот и ударит, размазав по стенке.       Природу этого явления тот знал: врачей он посещал часто в виду своей спортивной деятельности и всегда с дотошностью описывал свои ощущения, напоминал о всех своих травмах и недомоганиях. К сожалению, активная жизнь была больше вредом для здоровья, чем чем-то полезным. В меру – да, но порой Вакатоши забывал об этой мере, слепо преследуя установленные в голове правила, соблюдение которых было основой дисциплины, к которой его приручила мать и бабуля, а также отец, но уже в более мягкой форме. Все это, в свою очередь, стало одной из нескольких причин, почему подростка приняли в юниорскую команду.       «Тренировки – учеба – тренировки – соревнования – снова учеба» - в этой последовательности, которая порой перебивалась поездкой в родительский дом на пару недель, Ушиджима чудом нашел место для одного светловолосого чуда. Хотя, казалось, что скорее она впихнула себя в эту карусель, руша привычный уклад жизни волейболиста.       Образ Нигаи уже какие сутки сидел в голове парня, став главной причиной его душевного беспокойства. На уроках та сидела почти незаметно, лишь изредка подавая голос, отвечая что-то по предмету или просясь выйти в туалет или попить воды. К Вакатоши она не подходила, удаляясь либо в компанию подруг, либо сидя в одиночестве и решая тесты к предстоящим экзаменам, чиркая карандашом по бумаге и проговаривая под нос все имевшиеся знания. Выглядела при этом девушка уставшей и измотанной, вызывая немой вопрос не только у парня, но и у одноклассников, которые связывали такое поведение с опустевшей партой Оомори. Выпытать, куда делась Нэоко, те не смогли, натыкаясь на холодной взгляд со стороны русской, моментально сменяя вектор разговора.       То, что случилось что-то плохое – понять было не сложно.       Это «что-то», судя по всему, и стало причиной, по которой Мори в тот день отменила свидание, сославшись на плохое самочувствие и принеся извинения перед парнем, который почти что зашел в цветочный магазин. Наверное, первые, за всю его жизнь. Задавать лишних вопросов и нервировать холерика тот не стал и не хотел. Если будет готова – сама расскажет. Только бушующее беспокойство все равно терзало сердце и голову: он лишь надеялся, что Нигаи скоро решит обратиться к нему и поведать, что произошло.       - Тренер тобой недоволен, Вакатоши-кун, - протянул Тендо, наклонившись над бесстрастным лицом аса, что сейчас лежал на кровати, буравя верхний ярус тяжелым взглядом. – Что-то случилось?       Ушиджима не ответил, только неоднозначно перевёл взгляд на выжидающее лицо друга, чьи глаза сейчас напоминали глазенки коршуна, ищущего среди поросшей травы жертву, выглядывая любое движение колышущейся травы. С потемневших от воды красных волос капала вода, приземляясь прямо на застеленную постель одногодки и оставляя после себя небольшие отпечатки.       - Ва-а-като-о-ши, - протянул гласные японец и продолжил высматривать на смуглом, только что остывшем лице хоть какие-то признаки на ответ или желание друга отвечать.       - У Нигаи что-то случилось, - наконец-то ответил он с ответным выжиданием уставившись на вздрогнувшего Сатори, который моментально переменился в лице, поддернул острые брови.       — Вот оно как… - пробубнил себе под нос волейболист, переваривая поступившую информацию. – Это ты по тому, что она хмурая такая и дохлая? – капитан команды едва поморщился от выброшенного слова, но кивнул, снова ожидая, что скажет голова его соседа по комнате. Блокирующий возвел глаза к потолку и прикусил кончик большого пальца, скребя передними зубами по ногтевой пластине. – А ты ей напиши и спроси.       Взгляд Ушиджимы омрачился. Внутри он ожидал, что Тендо в привычной манере начнет разглагольствовать и в потоке бесконечной информации выдаст хоть какую-то подсказку, выпустит кончик той самой нити, высунувшейся из клубка вопросов и загадок о сущности Мори. В итоге – тот получил то, к чему пока не хотел прикасаться. На свое удивление, парень почему-то боялся писать девушке, словно это могло стать причиной конфликта и обиды, и, честно говоря, он немного стеснялся. Новые чувства были сплошным лабиринтом, чьи стены касались самого небосвода, и выход которого казался лишь иллюзией отчаявшегося сознания.       Телефон внезапно пиликнул, оповещая о входящем вызове. Приподнявшись с кровати, спортсмен тут же взял в руки устройство, с долей разочарования вглядываясь в имя звонившего. Кандзи было описано простое, но при этом такое сложно для юноши значение как «мама».       Мазнув пальцем по экрану, тот приложил устройство к уху, подмечая карем глаза, как Сатори скрывается за дверью, давая парню спокойно поговорить с собеседником, без лишних ушей. Ну или ему просто надоела компания Вакатоши и тот решил докопаться до Сэми, едва не придушившего игрока своей команды во время тренировочной игры.       - Да, мам, - низкий голос раздался по темной комнате.       - Как у тебя дела? – в отличии от отца юноши мама была более прямолинейной, волевой и строгой женщиной, которая любила держать все под своим чутким контролем и не терпела хоть каких-то возражений на свои решения, с трудом переваривала мнение других людей. Наверное, это и стало причиной, по которой они с отцом развелись в свое время.       - Все хорошо, - кивнул волейболист и сел на кровать, ощущая, как тянет мышца в районе левой лопатки – видимо, плохо размялся.       - Ешь хорошо?       - Да.       - Как спорт.       - Неплохо.       - Учеба?       - Хорошо.       - Молодец, - на том конце провода повисло молчание, и, казалось, будто этот простой диалог подошел к концу, как женщина снова заговорила, явно испытывая тень стыда за сказанные слова. – Вакатоши, бабушка за тебя переживает.       - Почему? – бабуля у Ушиджимы была не слабее по характеру матери, и в молодые годы знатно трепала нервы дочери, взращивая свою вторую копию, способную держать семейство и хозяйство в железных тисках. Однако, в силу возраста, та стала сдавать позиции, уступая свое место Ушиджиме-старшей, спокойно доживая свой век за просмотром телепередач, разговорами с еще живыми подругами, уходом за садом и гаданиями, которые по сей день популярны у девушек.       - Сегодня приходила госпожа Ямада, - за этим послышался прерывистых вздох. – В итоге они нагадали по поводу тебя. Все вроде как хорошо, как я поняла, - мать Вакатоши, до этого времени бродившая по своей спальне остановилась, восстанавливая в голове оханья престарелой женщины и искривленное в переживаниях морщинистое лицо, - но там было что-то… В общем не ищи себе пока никого. Ямада-сан наговорила бабушке, что на дороге встретится человек с неопределенным ориентирами, который внесет смуту в твою жизнь и оставит с проблемами… Как-то так в общем.       - Я понял, - выдал дежурную фразу парень. Брови невольно свелись к переносице, а глаза мрачно дернулись к закрытой двери, из-за которой послышался смех соседей. Отчего-то эта глупость врезалась в голову парня, дополняя тот набор терзающих его разум мыслей и вызывая в голове какие-то нездоровые сценарии их следующей встречи с Мори.       - Ты знаешь, какая она у нас с тобой, - голос женщины резко потеплел, и та улыбнулась, вызывая ответную улыбку у Ушиджимы, который прекрасно разбирался в настроении своей родительницы, видя ее насквозь. – Ты же девочку себе никакую не нашел?       - Нет, - мать парня в свою очередь также изучила поведение сына вдоль и поперек, понимая его настроение, желание и мысли по глазам, которые полностью были скопированы с нее. Ушиджима-старшая считала в целом, что Вакатоши – полная копирка ее, а не его отца, который довольно быстро пришел к согласию, что их брак – вещь шаткая. Правда, от сына тот не хотел отказываться от слова совсем, через силу уступив право оставить единственного ребенка у мамы.       - А если честно?       - Нет, - снова повторил парень, сидя с каменным лицом, будто бы собеседница сейчас стояла в его комнате, скользя оливковыми глазами по красивому и немного сонному лицу школьника.       Наверное, большинство подростков скрывают от своих родителей факт наличия отношения с кем-то, пряча это под расплывчатым словом «дружба», стыдясь то ли своих чувств, то ли переживая за то, как на это отреагируют старшие. Конечно, есть семьи, в которых данная тема является такой же обыденностью, как вопрос о том «что будет на ужин?». Семья Ушиджимы – большинство.       - Ну ладно, - холодно выдала женщина, заставив сердце парня дернуться и замереть. – Давай, ложись тогда, отдыхай.       - Я приеду ненадолго в августе, - изрек юноша, перед тем как пожелать добрых снов и распрощаться с женщиной.       Взглянув на потухший экран телефона, тот отложил его в сторону и снова откинулся на кровать, сморщившись от спазма, которая снова побеспокоила лопатку. Наверное, следовало подольше делать растяжку.       Глаза снова уткнулись в перекрытие второго этажа кровати, пустующего без длинной туши Тендо. Вязкая слюна скопилась во рту, и Ушиджима сглотнул, заставив кадык дернуться туда-сюда. День какой-то сумасбродный: проверочные работы в школе, растерянность и крики тренера на тренировке, пожатие плеч капитана женской команды на вопрос «где Нигаи?» и этот разговор, от которого юноша резко занервничал.       До этого Вакатоши как-то не задумывался, что помимо родителей Мори, с которыми он уже успел пересечься и предстать во всей красе, существуют его родители, которые знать не знают о том, что Нигаи вообще существует. И нет – не было у него этого страха, что отец и мать будут подтрунивать над ним, возможно как-то опозорят при знакомстве с девушкой, а страх был перед… тем как мама и бабушка воспримут тот факт, что она не японка и в целом не азиатка. Если отец парня был более толерантным и, скорее всего, ему бы понравилась Мори с ее игривым характером и врожденной харизмой, то вот женской части семьи такой поворот событий не особо понравится. Традиции Японии, эхо прошлого века и нравов накрепко поселились в доме семьи Ушиджимы. Да и к тому же, юноша ни разу не помнил, чтобы бабушка как-то положительно упоминала Россию в разговорах, когда к ним приходили гости, мусоля темы мирового уровня и перемывая косточки всему, что существует в этом измерении.       Скрывать Мори пока кажется самой умной идеей, которая могла бы поселиться в голове по этому поводу. Отказываться от нее Ушиджима не хотел ни под каким предлогом.       «…на дороге встретится человек с неопределенным ориентирами, который внесет смуту в твою жизнь и оставит с проблемами…» - слова мамы словно гром в чистом поле пророкотали в потоке мыслей спортсмена.       Подхватив телефон в руки, тот решительно нашел в списке контактов имя одноклассницы и нажал на кнопку вызова, с раздражением вслушиваясь в гудки и ожидая, когда же она возьмет трубку.       Спустя десять секунд тот уже хотел сбросить номер, как послышалось сонное «Да?». Ранее появившаяся храбрость и уверенность резко развеялась, заменив собой растерянность и приступ смущения, от которого Вакатоши закрылся, не имея сил сказать что-то.       - Вакатоши? – протянул на том конце провода девичий голос с легким оттенком беспокойства. Молчание резко показалось Нигаи жутковатым, отчего она подпрыгнула на кровати, ненадолго оторвала от уха экран техники, проверяя, идет ли звонок, а после снова прижала трубку к уху. – Алло?..       - Привет, - наконец-то выдал он, втягивая через ноздри вязкий вечерний июльский воздух, который чем-то напоминал кисель. В комнате резко стало душно несмотря на распахнутое окно.       - Привет, - вторила ему растерянная девушка, а после задала очевидный вопрос. – Случилось чего?       И сердце у Мори резко ухнуло вниз, выжидая, что парень вот-вот расскажет очередные горестные новости, вызывая приступ обиды на несправедливую жизнь и судьбу, которая благосклонна к совершенно не тем людям.       - Нет, - отрицательно мотнул головой волейболист и провел рукой по волосам, взъерошивая пряди в попытках успокоиться. – А у тебя?       - А, - на мгновение Мори показалось, будто она спит – диалог выходил каким-то несуразным и нереальным, потому что люди так не общаются. – Нет, все хорошо…       - Ты заболела?       - Нет, просто устала и спать легла.       - Я тебя разбудил, - констатировал парень, получая быстрый «угу» от собеседницы. – Прости.       - Нет, я все равно еще не все дела сделала, так что ты вовремя меня поднял, - сразу стала успокаивать юношу девушка, ощущая как губы растягиваются в ласковой и нежной улыбке.       - Тебя обидел кто-то? – Вакатоши стал перечислять все вопросы, которые могли быть хоть на йоту быть связаны с пустым состоянием его одноклассницы. Все-таки совет Тендо был толковее, чем самостоятельно выжидать, когда она сама расскажет о случившемся, если бы рассказала вовсе.       - Нет, - отрицательно мотнула головой Нигаи и поморщилась от пульсирующей боли в затылке: голова никак не проходила даже после выпитой таблетки и часового сна.       - Что-то произошло?..       Комок встал в горле Нигаи, стянув в спазме глотку и вызвав повторный круговорот негативных эмоций, которые только и переживала девушка за последние сутки, прокручивая минувшие события снова и снова, будто в этом был хоть какой-то толк.       - Нет.       - Врешь? – сейчас парень чем-то напоминал Ушиджиму-старшую, которая пару минут назад также усомнилась в ответе своего чада.       — Это личное… - произнесла Нигаи и резко замерла вместе с Вакатоши, который приоткрыл губы в желании задать следующий вопрос, но осекся, нахмурившись. Губы того снова сомкнулись, образуя тонкую линию. На том конце провода послышались ругательства на русском и копошение, означавшие, что Нигаи наконец-то встала с кровати и в привычной манере заходила по темной комнате туда и обратно, меряя шагами пространство в попытках успокоиться. — Это личное для нашей компании. Со мной все хорошо, просто меня просили пока никому не рассказывать…       - Я понял, - качнул головой парень и снова замер, когда Нигаи заговорила дальше:       - Знаешь, - легкое молчание, в котором томилась доля смущения, неловкости и нежности, - которая читается у любящих людей, - наполнила комнату девушки, смешиваясь с удушливым летним зноем, - я очень рада, что ты у меня есть. Я… правда дорожу тобой.       «Я люблю тебя» - сказать было стыдно для Нигаи. Наверное, от того, что это была не просто фраза о том, что ты испытываешь к человеку, но и некоторое обещание, которое Мори пока не была готова дать. Да, она ценила Ушиджиму, смотрела с трепетом на него и впитывала каждую частицу красивого лица, запоминала каждое его движение, улавливала привычки и училась понимать с одного взгляда то, что он переживает сейчас. Она любила его, но озвучить это не могла. Назойливая фраза Тоору словно пиявка вцепилась в голову.

«- У вас обреченные отношения».

      - Я тоже, - произнес в ответ Ушивака и снова растянул губы в слабой улыбке, второй раз за этот необычный вечер. Больше тот не стал терроризировать девушку, а лишь поглощал с открытым интересом все то, что она ему рассказывала по поводу каникул, учебы и почему она пропустила тренировку. Упомянула она и про гостей, заставив Вакатоши снова нахмуриться при упоминании какого-то там парня.       Сатори же украдкой проскользнул в комнату, любуясь увлеченным разговором Вакатоши, боясь прервать радость и спокойствие японца от разговора с русской.

***

      В родительской спальне было темно: сквозь зашторенные окна просачивался оранжевый свет, падая на рядом стоявшую кровать, прикроватную тумбочку и откидывая причудливую тень на картину с тиграми, висевшую над изголовьем. Дверь была приоткрыта, благодаря чему в комнату проникнул кот, скользнув хвостом по косяку, и направившись к молодой хозяйке. Оомори молча разбирала вещи, перекладывая одежду по стопкам, разглядывая то, что можно отнести на переработку, а что пустить на тряпки, а что забрать себе. Все равно бывшей владелице все равно, кто и как распоряжается ее вещами.       Момо – так звали кота – впервые за всю жизнь молчал: не мяукал, не храпел, не хрюкал в своей привычной манере. Животное было словно призрак, перемещаясь по родительскому дому, шмыгая серым пятном на светлом паркете.       Комок шерсти разваливающейся походкой добрел до худого тела и прижался носом в бок, присаживаясь поближе к человеческому теплу и вздыхая, тяжко и печально. Желтые глаза разглядывали как дрожащие пальцы разворачивают очередную одежку, чтобы сложить в одну из трех стопок. Темные волосы падали на осунувшееся от бессонных ночей и переполненных тревогами дней лицо. На жестких прядях появился жирный блеск – мыть голову не было сил.       - Чего, Момо? – нарушила стоявшую тишину японка, наконец-то обратив внимание на кота и коснувшись его мягкой шерсти, ласково почесывая ушко и ощущая очередной спазм в горле. Мама души не чаяла в этом наглом, но родном создании. – Я тоже по маме скучаю.       Тоскливая улыбка отразилась на лице Оомори, что в следующую секунду посадила животное на колени, продолжая его гладить и приговаривать, утешая в его невиданном зверином горе. Кот с самого начала бегал за ними по дому, не отходя ни на шаг и крутя головой, ожидая появления одного из родителей, который уже не придет домой, ставшим в миг таким мрачным и пустым. Да, он все еще стоял на солнечной стороне, на небольшой лужайке цвело дерево, на котором любили петь птицы, пробуждая хозяев чуть ли не в три часа утра от крепкого сна. В доме все также пахло теплом и мамиными духами, которые разлил в свою очередь Момо, получив за это пинок под хвост. Но дом уже перестал быть домом без нее.       Похороны состоялись сутками ранее, собрав значительную часть родственников, друзей, знакомых и коллег в одном месте, проститься с Оомори-старшей, умершей от инсульта в коридоре собственного дома на руках отца, спешно вызывавшего скорую и кричавшего имя супруги в надежде, что та придет в сознание. Не пришла. Мама Нэоки умерла через шесть минут, не дождавшись приезда врачей.       Последнее прощание с женщиной Оомори помнила смутно: какие-то люди подходили и выражали соболезнования, кладя руки на опустившиеся плечи японки; куча цветов и лент; конверты с вложенными деньгами; все одетые, в том числе и она, в траурное кимоно черного цвета, забрав волосы в низкий хвост – только мама была одета в белое, недвижным манекеном находясь в гробу. Сверху стояла ее фотография, на которой та улыбалась и щурила карие глаза, глядя ими прямо в лицо осиротевшей девчонки. К маме та так и не подошла, не желая глядеть на заострившийся нос, впалые щеки и бледную кожу. Это не было лицом ее матери – это другой человек. Папа стоял в стороне, постоянно вытирая глаза платком и дрожа словно пожухший осенний лист под порывами беспощадного холодного ветра. Тот не мог держать эмоций, несмотря на установленные приличия оплакивать умершего не так ярко. Судить его, впрочем, нельзя. Вряд ли кто-то из нас не убивался по человеку, с которыми бы мы прожили почти всю жизнь, любили все недостатки и лелеяли в руках, желая уйти в один день в глубокой старости.       Стержень внутри Нэоки нещадно трещал, раздаваясь противным скрежетом по всему поминальному помещению, достигая ушей всех пришедших. И, наверное, сломался окончательно если бы не присутствие Ивато, что аккуратно приобнял подругу, укладывая на макушку подбородок и похлопывая второй рукой по спине, ощущая, как девушка прячет раскрасневшееся лицо в его шею, прерывисто дыша в попытках угомонить нарастающую истерику. Адо и его семья были друзьями семьи Оомори, поэтому присутствие их было долгом, который они успешно выполнили.       - Плачь, - шепнул на ухо юноша, прижимая к себе тело подруги и медленно покачивая, пока горькие слезы забегали за воротник его кимоно, обжигая кожу. – Ты имеешь право. Правила приличия для выскочек, а мы с тобой люди.       И Нэоко проплакала все сутки в компании Адо, который хвостом ходил за ней, пройдя все традиционные стадии прощания с умершим, начиная от обряда буддистского священника и заканчивая крематорием. Широкая ладонь обхватила маленькую ручку девушки, сжимая ее и наблюдая вместе с Оомори как огонь пожирает родного человека, оставляя после некогда живого человека горстку праха.       Непривычно ходить по дому и не слышать маминого голоса, не видеть ее тапочек, которые та всегда оставляла у входной двери, не ощущать присутствия ее в доме даже тогда, когда она уходила из него. Словно мир померк в одно мгновение, хотя так оно и было. Есть не хотелось, пила та только воду и то из-за стоявшей жары. Скинула килограммов два за этот промежуток, если не больше. Даже мыться не хотелось. А когда на четвертый день приснилась мама, прямо в ее День Рождения, до которого она не дожила совсем немного, Нэоко делала все, чтобы не спать, боясь, что она сама умрет во сне от разрыва сердца. Муки эти нельзя описать никакими словами, а прочувствовать не пожелала бы никому.       Сегодня был последний день, когда Ивато и она находились здесь – нужно было возвращаться на учебу и закрывать этот семестр. Хотя, в этот момент Нэоко было все равно: на учебу, на ее увлечения, на все-все. Потому что все, на чем зациклилось ее внимание – это их последний диалог.       Отношения дочки с мамой были натянуты, несмотря на заботу женщины и ее любовь к непослушному ребенку. Ссоры у них были через раз, причины при этом были самые разные, начиная от учебы и заканчивая бытовухой. Оомори при этом всегда вспыхивала как спичка, говоря все, что она думает и не стыдясь ни слова, потому что мама в ответ также любила наговорить гадостей. А потом обижались на несколько суток друг на друга, не разговаривая и спрашивая, как дела, не звоня, пока девчонка проживала в общежитии академии. А потом новый цикл – мама звонила первой, спрашивала, как она кушает, что делала, про учебу и про Адо, в котором видела своего второго ребенка, находя в этом мальчике само солнце.       «- Ты можешь мне сейчас хоть нотации не читать? – рявкнула в трубку телефона японка, попутно собирая вещи на пляж, то и дело кидая взгляды на часы, боясь не успеть вовремя. – Давай потом поговорим! – и, не дождавшись последующей порции оскорблений, скинула трубку»       В день, когда они поехали на реку, состоялся последний их разговор, в котором она опять не уследила и наговорила всякого, за которое сейчас хотела отрезать себе язык. Столько желчи из нее не вылезало как в тот раз, слова за слово, крики, а после сброшенный вызов, после которого Оомори только сильнее психанула, вытирая выступившие слезы обиды, даже не подозревая, как сильно плакала мама, переживая те же эмоции, что и дочь. Вот только позвонить та хотела в тот же день, чтобы сгладить углы их отношений, а потом пообещать по приезде дочки испечь ее любимый торт.        «- Да, тетя, - слегка удивленным, но доброжелательным голосом произнесла японка, наблюдая, как друзья плещутся в воде и пытаются утопить друг друга. Теплое солнце согревало тело, ластясь к мягкой коже. Однако на том конце провода висело какое-то зловещее молчание с едва слышимым сбитым дыханием.        - Нэо, - сердце уже в ту секунду замерло и треснуло, - мама умерла.»

«мама умерла»

      Нэоко открыто ненавидела себя и просила по ночам все, что могло бы исполнить ее желание, встретиться с мамой на пару мгновений, чтобы крепко-крепко обнять, прижавшись к мягкому телу и вздохнув сладкий аромат, который всегда исходил от женщины. Чтобы извиниться за все на свете и пообещать, что она станет хорошим человеком и будет жить счастливо, как хотела это Оомори-старшая. Чтобы просто в последний раз поцеловать маму и отпустить обиды, накопленные за все эти года.       Но чуда не произошло.       И, наверное, если бы не Адо, который захаживал к ним каждый день – та бы точно сошла с ума. Парень болтал обо всем на свете, обязательно принося сладости и любимые закуски японки, смотря с ней фильмы и говоря на отвлеченные темы, вытаскивая хотя бы на крыльцо их дома подышать воздухом и полюбоваться летним небом, резко утратившим свои краски.       - Она, наверное, смотрит на меня, - прошептала под нос Оомори, но Ивато ее прекрасно услышал, переведя тяжкий взгляд ввысь, куда-то за кучерявые облака, будто там вот-вот мелькнет знакомый силуэт.       - Конечно, - качнул головой парень. Хоть оба подростка скептически относились к религии и любым байкам про загробную жизнь, те все же надеялись, что нечто подобное есть. – Она же тебя любит.       - Адо-кун, - просипела Нэоко, сквозь блики в глазах смотря на печально улыбающегося юношу, а после, не сказав и слова, прильнула к нему, в очередной раз выпуская град слез, которые стойко принимал Ивато, украдкой утирая собственные слезы, чтобы не расстраивать подругу.       И хоть она не озвучила свои слова, тот знал, что она благодарна за его присутствие и поддержку.

***

      - Ну и погода, - протянул Анатолий, рассматривая как проливной дождь со всей силы барабанит по крыльцу их спортивного зала. Мужская команда никак не ожидала, что погода из солнечной и приветливой резко сменится на это.       - Вить, ты на такси? – высокий парень с вьющимися русыми волосами оглянулся на товарища, с которым они жили по соседству. Серые глаза мазнули по лицу, а после тот утвердительно качнул головой. Сегодня была последняя тренировка, которая оказалась просто замечательной, не считая того момента, что сам юноша считал иначе. Волейбол стал для него бременем, не принося не удовольствия, ни интереса, ни-че-го. Просто старое увлечение, от которого тот постепенно избавиться. Когда же возникло такое отношение – сказать трудно.       - Ты же на каникулы в Японию? – и снова утвердительный кивок. – Круто! Правда я бы слетал куда-нибудь на Кавказ, ну знаешь, в Пятигорск там.       - А чего ты у узкоглазых забыл? – поинтересовался Александр, обернувшись в сторону товарищей и приподняв густые темные брови.       - Друзья семьи, - сухо ответил Виктор, наблюдая на экране телефона, как в их сторону движется такси, еле-еле перемещаясь по нарисованной карте.       - К Машке что ль? – тут уже подключился Игорь, который знал о семье Мори, а точнее о их младшем ребенке, который запомнился ему как приветливая и общительная девчонка с трудным характером и большой любовью к Вите, с которым они так резко прекратили общение.       Парень снова кивнул, резко нахмурившись и съежившись.       - Ну привет передавай, - заулыбался Игорь, слегка прищурив глаза и погружаясь в прошлое, вырисовывая черты лица знакомой. – Хорошо, наверное, устроилась…       - Ага.       - Обиженный все ходит, - причмокнул все тот же Игорь и словил грузный взгляд собеседника, приподнимая руки в оборонительном жесте и заискивающе улыбаясь. - Да все-все, не горячись. Я пошутил.