Изобрести самолет просто. Построить его — уже кое-что.
Летать — это все.
Карл Вильгельм Отто Лилиенталь
— Арсюха, — голос в трубке буквально оглушает вместе с мощным битом на фоне, и Арсений аккуратно отодвигает телефон от уха, возвращаясь взглядом в зеркало. Эд вечно орет, как потерпевший, ничего нового. — Поднимай свою жопу и приезжай, я достал нам проходку на Пиэлси! Арс тихо вздыхает и ловит грустный взгляд своего зеркального двойника: на Пиэлси он хотел сходить уже давно, но Выграновский, кажется, никогда не научится читать сообщения с расписанием, которое Арсений исправно в начале каждого месяца скидывает ему в телеграм. Если бы он хоть раз сделал это перед тем, как покупать куда-то билеты, доставать проходки или бронировать батут на три часа и ебанутые квесты в темноте, он бы обнаружил, что большую часть времени Арс работает. На втором месте отсыпные, а остаток отводится на жизнь, хотя сам Арс искренне уверен, что на работе его жизнь и есть. В самом, надо признать, лучшем из доступных смыслов. — Эдик, я через полчаса еду на рейс и не собираюсь отказываться от него даже не потому, что оштрафуют, а потому, что не хочу, — сообщает Арсений, придерживая плечом телефон у уха и умудряясь одновременно завязывать галстук. Что-что, а завязывать галстуки он научился в любой ситуации, включая толчок в самолете перед отключением автопилота. — К тому же с сегодняшнего дня за мной закреплен второй пилот. — Че? Реально? Я думал, у вас там рандом, — разочарованно тянет Эд, совершенно, видимо, не врубаясь, что своими разговорами тратит время. И снова, в общем-то, ничего нового. — Ты же вечно очкуешь попасть на один рейс с Белым. Ну и хуй с тобой, золотая рыбка. Бесишь пиздец, конечно. — Рандом, но это новенький вроде. Отлетал с инструктором и сейчас пару месяцев должен летать со мной, а потом тоже уйдет в рандом, — судя по голосу, Арсений начинает раздражаться, а это значит, что еще пара реплик, и нахуй послан будет уже Эд. — И с тех пор как Руслан стал командиром, мы больше не будем летать на одном рейсе, так что мне насрать. — Ой, ну не бузи. — Я просто думал, у тебя достаточно мозгов, чтобы понять: на рейсе не может быть двух командиров. — Бля, ладно, я узнаю, когда там следующий концерт, и скажу тебе, — поспешно сворачивается Эдик, понимая, что необдуманно пляшет макабр на минном поле. — Мягкой посадки, киса. Ариведерчи. Вряд ли разговор с Выграновским должен прибавить хорошего настроения, но Арсению сейчас действительно глубоко насрать: у него впереди ночь, огни взлетно-посадочной полосы, очередная точка невозврата и огромная металлическая птица в руках, которая не стремится вырваться и стать журавлем в небе, как проходка на Пиэлси. Если повезет с новым напарником, то и ближайшие пару месяцев все будет так, как нужно; если нет, Арсению придется сделать это все собственными руками. Узел галстука получается привычно красивым, и Арс крепит на форменное пальто погоны, проверяя, чтобы ничего не отвалилось ненароком, а то не по стилю как-то будет — да и в ноябре в рубашке уже не пощеголяешь в аэропорту, так что приходится смириться с теплой одеждой, чтобы не отхватывать люлей от врача и начальства за пропуски по болезни. Хотя Арсению самая страшная хандра — в принципе слишком долго подпирать ногами бренную землю. Поставив машину на автоматический прогрев, Попов по привычке выпивает крепкого кофе и выскакивает из дома, чтобы за два часа до рейса быть уже в аэропорту, и это еще один повод любить ночные рейсы — в это время нужно сильно постараться, чтобы встрять в пробку.***
Припарковав ровер на своем любимом месте (на парковке открытый к экспериментам в обычной жизни Арсений превращается в мерзкого консерватора и собачится за свое место в любой понятной и непонятной ситуации), Арс лавирует по аэропорту на пути к комнатам предполетной подготовки. Ночной аэропорт лечит нервы и плохое настроение гораздо лучше любого глицина: раз в несколько минут в тихом гуле полусонных пассажиров диспетчеры объявляют посадку и гейты, огни готовящихся самолетов и взлетных полос отражаются в окнах, распадаясь на сотни таких же, похожих, и редкий попаданец на крейсерской скорости несется через весь терминал, потому что решил успеть на аэроэкспресс именно в последние пять минут. Тут спокойно — и Арсений невольно улыбается, останавливаясь посреди терминала и глядя, как дежурный работник собирает на полу зала огромную голубую елку. Скоро вроде как новый год. Месяц праздничного настроения им здесь теперь точно обеспечен до того момента, пока очередной опаздывающий долбоеб не снесет елку своим чемоданом. — Арс, — говорит сообщение в телеграме голосом Димы Позова. Дмитрия, простите, Темуровича. — Я с завтрашнего дня ухожу в отпуск на неделю, и если я правильно вижу в системе, что ты сейчас летишь до Тель-Авива, найди меня в зоне досмотра. Арс проходит в комнату предполетной подготовки, отведенную их экипажу, и думает, что ближайшую неделю аэропорт должен спать неспокойно, пока начальник службы безопасности греется у себя на отапливаемой даче. Арсению вообще всегда кажется, что едва Димы нет на службе, все сразу наталкивают себе полные трусы и жопы марихуаны, чтобы обязательно начать сбывать ее прямо на борту его драгоценного самолета. Нельзя, короче, быть таким предвзятым, но Арсений с честностью друга всегда думает, что лучше Позова его работу не сделает никто. К удивлению Арса, на брифинг он является почти последним, потому что старшая бортпроводница — судя по бейджику, Оксана, и они как-то летали вместе — уже здесь, как и почти все остальные бортпроводники и второй пилот, сгорбившийся за столом над папкой с полетным заданием и НОТАМ. Судя по ситуации, именно с этим перцем Арсу придется делить кабинку экипажа два месяца, а то и больше, потому что вряд ли будет достаточно всего ста шестидесяти часов, чтобы отдать его на растерзание рандому. Так долго Арсений летал вместе разве что со своим командиром-инструктором, когда только-только устроился на работу — с тех пор к нему никогда не прикрепляли вторых пилотов после обучения и налета с инструктором. — Добрый вечер, Арсений Сергеевич, — улыбается Фролова, усаживаясь за стол; второй пилот наконец его замечает, оборачивается и встает, неожиданно оказываясь выше не самого маленького Арсения Сергеевича. — Мы уже готовы. И вот эта палка-копалка — Арсений, если честно, удивляется, как такого вообще с этим ростом взяли в пилоты, даже если на его сто девяносто сантиметров посмотрели косо и сквозь зубы сказали «сантиметр в сантиметр» — широко улыбается и протягивает ему руку. — Здравствуйте. Меня зовут Антон Шастун. Я ваш, э… Второй пилот теперь. Пальцы у него влажные и горячие (нервничает, что ли), и Арсений улыбается в ответ, позволив себе пару мгновений рассмотреть напарника: светлые волосы, убранные набок, яркие губы, которые он покусывает то и дело, глаза серьезные — он нахмуривает брови, выдавая странную нервозность, но вряд ли перед полетом. — «Мой» — это сильно сказано, но корпоративный — это точно, — хмыкает Арс, указывает экипажу на стулья. — Меня зовут Арсений, можно без отчества. Я, конечно, ценю субординацию и весьма ее блю… Соблюдаю, но не делайте меня дедом раньше времени. Так, десять минут брифинга, и быстро все на медосмотр. У меня еще есть одно дело. Арсений скидывает пальто и встает за столом, раскладывает маршрутную карту — уже привычно вкратце объясняет экипажу заход на Тель-Авив, потому что сильно не в первый раз туда летает, и так же привычно полностью забывается во всем этом. Он уже там, в полете, словно телепортируясь через белую бумагу распечатки сразу в небо; Фролова докладывает о загруженности рейса, и Арс отправляет бортпроводников на медосмотр, оставаясь с новым вторым пилотом наедине. Тот ловит каждое слово, и Арсению, если честно, всегда так нравилось это — когда на него смотрят, когда его слушают и ловят каждый вздох, каждый жест. Пусть даже ровно для того, чтобы не наебнуть самолет при заходе на посадку, а не из чистого эстетического восхищения. Почему с такими запросами Арсений не пошел в актеры или хотя бы в университетские преподаватели — непонятно. Наверное, потому, что на земле рано или поздно у него начинают клинить датчики. В небе такого не бывает. — Я не знаю Бен-Гурион, — говорит Шастун, подтверждая догадки Арсения. — Давайте разберем алгоритм еще раз. И смотрит на Арсения этим своим серьезным взглядом, который так не вяжется с широкой улыбкой — почему-то это первое, что Арсений запоминает в новом пилоте и теперь, наверное, от этого первого впечатления не отделается уже никогда, даже если увидит, как этот Шастун заживо ест человека. Арс кивает и раскладывает на столе НОТАМ с данными по аэропорту, карандашом очерчивая рабочую зону. — Ночью там садиться легче. После брифинга, задержавшегося минут на десять из-за разбора нового аэропорта, Арсений уже в абзацном режиме залетает сначала на медосмотр, потом к метеорологу, получает на руки и контрольным выстрелом в голову все необходимые сводки по погоде и идет в зону досмотра, пропустив Шастуна вперед и всучив ему метеорологию вместе с его документами. Второй пилот одаривает его возмущенным красноречивым взглядом, который опытный Арсений читает как «еб твою мать, у меня что, бумажек мало, что ли» и узнает как свой собственный лет эдак пять назад в бытность вторым пилотом. Арсений ненавидел, когда командиры так делают, поэтому теперь делает это сам. — Иди, Шастун, — хмыкает Арсений, хлопнув его по плечу и после этого молчаливого посыла нахуй не видя смысла долго обращаться к человеку на «вы». Им еще два месяца вместе тусоваться, так что нужно строить мосты. — Я сейчас приду. Когда долговязая фигура скрывается в зоне досмотра, Арсений оглядывается и вызванивает Позова. Тот появляется минуты две спустя, уже переодетый в штатное и завязавший шарф едва ли не по очки на носу. Арс давит в себе смешок, пока ловит тяжелый взгляд из-за нулевых диоптрий. — Да, Дима, очки, конечно, добавляют тебе солидности. Ты что-то хотел мне сказать? — Дмитрий Темурович, пока нас слышит каждая собака, — шипит Позов, поджимая недовольно губы. Зануда сраный. — То, что я имею несчастье дружить с тобой, придурком, не дает тебе права при всех ломать субординацию. Да, хотел. — Че сразу придурком? — Арсению немного обидно. — Я уже поставил сигнализацию в квартиру, и все еще придурок? Позов, как человек, от точки до точки помешанный на безопасности (начиная от презервативов и заканчивая предотвращением провоза запрещенных веществ на борту самолета), часто не стыкуется в жизненных понятиях с романтическим Арсеньевским настроением. Хотя надо отдать должное, едва надев погоны и заступив на борт самолета, Арс превращается просто в эталон заботы о безопасности. — Уже хорошо. И даже пальто надел из зимней формы, вообще умница. Но я не об этом, — Позов шарит в карманах, ищет что-то, не находит и плюет на это дело. — Хотел сказать, чтобы ты не расслаблял булки. Пассажиропоток под новый год выстреливает, и судя по сводкам, наши коллеги по всему миру веселятся со всякими забавными кадрами на борту. Я не сомневаюсь, что ты всегда начеку, просто и тут сегодня у всех ретроградный Меркурий, весь день ловим какое-то дерьмо. Решил тебя предупредить. — Но ретроградный Меркурий закончился вчера, — совершенно серьезно сообщает Арсений, и Позов закатывает глаза. — Ладно, Дмитрий Темурович, я тебя понял. А что скажешь насчет моего нового второго пилота? Я просил разведать. Дима пожимает плечами и смотрит на часы — видимо, время давать по съебам домой. Это Арсений готов дневать и ночевать в аэропортах, а Позову делать тут нечего. Не романтик он, баланс в мире соблюден. — Ничего особенного. Как я понял, работал в другой авиакомпании после выпуска тоже вторым пилотом. Прошел у вас курсы и теперь будет какое-то время летать с тобой. Характеристика вроде положительная, а об остальном уже сам узнаешь, что тебе там надо. Все, бывай, Арсений Сергеевич. Увидимся через недельку.***
Арсений выходит к самолету, и весь мир для него перестает существовать — остается только огромная железная птица, размеренно гудящая тяжелым, ощутимым на почти физическом уровне рыком. Рык этот поднимается снизу-вверх, наполняя тело привычной вибрацией, и Арсу кажется, будто он уже парит, а вычищенный и подготовленный к полету огромный 777−ой Боинг приветственно ему улыбается. Любой здравомыслящий человек, наверное, назовет Арсения сумасшедшим, и он не станет спорить, потому что самолеты любит больше, чем людей. Предполетная подготовка и техническая проверка — все звучит не так, неправильно, потому что Арсений не проверят, а сначала словно здоровается, проводя ладонью по холодному боку фюзеляжа у днища. Самолет под рукой ощущается бесконечно правильно и спокойно, хотя он тоже рвется в небо — рвется туда и Арсений, поэтому все остальное подождет. Техническая проверка занимает совсем немного времени, пока Шастун в кабине проверяет приборы и заполняет документы — и уже почти со всем управляется, когда Арс заходит туда, усаживаясь в кресло первого пилота. Теперь остается ждать команды от бортпроводников, что все на месте, и Арсений откидывается назад, прикрывая глаза и улыбаясь. Антон молчит, перебирая бумаги, и Арсению почему-то хочется его поддержать, пусть вроде и не так уж это необходимо: Шастун явно не первый раз в кабине экипажа, не первый год в небе и не первый раз замужем. Эшелонная высота скоро сотрет любые различия на погонах, потому что в небе все равны, и это еще одна причина, по которой Арсений его любит. В небе все перестает иметь значение. — Готов? — Спрашивает Арс, глядя, как Шастун уголок к уголку складывает бумаги. — Погода шепчет. И правда, ноябрьское небо неожиданно ясное, чернильное, и на этом идеальном полотне наверняка будет видна россыпь звезд. Когда на высоте в десять тысяч метров Боинг даст разрешение включить автопилот, можно будет сделать несколько снимков — у Арсения таких уже целая галерея, ничуть не меньше, чем своих собственных. Пару лет назад Арс бился с начальством за право вести свой инстаграм в привязке к профессии, и ему в итоге разрешили, взяв обещание, что там не будет никаких непотребств и бухла. С тех пор его страница — форма с иголочки, погоны с четырьмя золотыми полосами, закаты, рассветы и верный Боинг. — Всегда готов, — и снова эта улыбка широкая, только наконец и в глазах она отражается тоже, и Арсений понимает, что все будет в порядке. — Арсений Сергеевич. — Да просто Арсений, — хмыкает он, принимая сообщение от Оксаны, что пассажиры готовы ко взлету. — В небе все равны. И, подключив рупор, улыбается уголком губ. — Дамы и господа, командир корабля, пилот международного класса Попов Арсений Сергеевич и экипаж приветствуют вас на борту самолета Боинг 777, выполняющего рейс по маршруту Москва — Тель-Авив. Полет будет проходить на высоте одиннадцать тысяч метров. Время в пути составит три часа пятьдесят минут. Желаю вам приятного полета. Арсений говорит негромко, размеренно и очень спокойно, и кажется, будто он — и это какая-то глупая ассоциация получается — укрывает салон бархатом, цепляя и Антона за плечи. Это так странно и — кайфово? Арс, получив команду от диспетчера, начинает руление, выводя послушный Боинг на взлетно-посадочную полосу. Боинг набирает скорость, Арсений проходит точку невозврата, и самолет отрывается от земли, оставляя на ней весь лишний и ненужный груз.***
— На чем ты раньше летал? — На Аэробусе. Триста двадцатом. За все это время, что они пилотируют самолет и сажают его в Бен-Гурионе — без сучка и задоринки, и Шастун очень сосредоточенно наблюдает за Арсением — они впервые нарушают радио-пространство между ними по поводу чего-то, не касающегося их рейса. Антон, может, и рад был бы поговорить, но времени на автопилоте в рейсе совсем немного, а в то, что имелось, дергать Арсения было жаль. Слишком ушедшим в себя казался командир, ни разу не оторвавший взгляда от неба и приборов перед глазами. Сейчас они сидят в гостиничном кафе Бен-Гуриона, дожидаясь, пока самолет подготовят к обратному рейсу, и Антону почему-то кажется, что он неебически глупо выглядит рядом с Арсением. Тот словно актер из фильмов про самолеты — форма сидит, как на модели, глаза голубые, как мечта всех девчонок; смотрят из-под таких же девчачьих ресниц, а рожа ну просто раздражающе красивая. Шастун вспоминает, как в училище с ним поступал парень, который спросил у секретаря приемной комиссии, обязательно ли быть красивым, чтобы стать пилотом. Так вот судя по Попову — обязательно. — Понятно, — хмыкает Арсений и не отрывает от Антона изучающего взгляда, еще и сидит напротив — не отвернешься и не сбежишь. Не то чтобы Антону неприятно, просто опять же, ну крайне глупо он ощущает себя рядом с этим человеком. На сколько тот его старше? На пять, шесть лет? Похуй, пляшем, неловко Антону так, будто на все двадцать шесть. — Пересаживаться с Аэробуса на Боинг сложно, наверное. Не знаю. Я сразу всегда летал на Боингах. — И, конечно, щас будешь их защищать, — фыркает Шастун и подпирает рукой голову. — Типа стенка на стенку. Арсений улыбается так, что Антон на всякий случает перестает чувствовать себя долбоебом: улыбка у него честная и не злая совсем, хотя и может показаться, что кто-то здесь весьма самолюбивый петух. Арсений улыбается, когда говорит о самолетах, и Антон буквально на кончиках пальцев чувствует любовь — такие вещи он научился распознавать почти сходу. Он видел за это время разных пилотов и их разную любовь, но любовь Арсения завораживает. — Ой, нет, бред, — Арс складывает из салфетки бумажный самолетик. — Пусть этим занимаются айфоны и самсунги, мерседесы и бмв, вейперы и курильщики заодно. А самолет имеет душу, если ты в него ее вкладываешь. И он становится тебе другом вне зависимости от того, где и кем он был создан, вне зависимости от системы навигации и ширины фюзеляжа. Какими бы автоматизированными самолеты ни были, они не смогут без пилота. И пилоты без самолетов — тоже. Да, Боинг требует от нас больше нас, но разве не в этом кайф? Арсений тихо смеется, собирая едва заметные морщинки вокруг глаз, но на Антона смотрит серьезно, и у того кончики пальцев почти физически ощутимо немеют — Арс сам будто готов снова оторваться от земли. Все-таки пилоты, думает Шастун, немного не от мира сего, и в небе им гораздо лучше, чем на земле. Антон пока еще на земле стоит тверже, чем Арсений, но сейчас в рыжих огнях взлетно-посадочных полос Бен-Гуриона ему кажется, что эта твердость с ним ненадолго. — Ты молодец, Антон, — Шаст, забывшись в своих мыслях, не замечает, что Арсений встает, чтобы направиться к выходу, и кладет руку на его плечо. — Это был отличный первый полет. Они совершают обратный рейс в Москву, и Арсений в эшелоне делает несколько фотографий кучевых облаков, похожих на взбитую пену в ванной, а Антон краем глаза ловит название его инстаграма, сделав себе мысленную пометку потом посмотреть. Арсений предлагает подвезти его до дома, но Антон почему-то отказывается. Им вместе существовать еще больше двух месяцев, и он очень надеется, что перестанет чувствовать себя неловко рядом с этим живым нуарным фильмом.***
Антон заваливается в прихожую, взвыв и отпихнув валяющиеся как всегда на пороге кроссы Макара — не было еще момента, чтобы этот долбоеб не раскидал повсюду свои шмотки. Судя по шуму воды из душа и работающему телевизору, у Ильи сегодня выходной, а это значит, что можно будет глянуть вместе Лигу чемпионов. Вообще если бы не Илюхино свинство, Антон бы не задумывался о переезде в другое место, но это можно перетерпеть хотя бы потому, что сам Шаст редко бывает лучше. А так снимать квартиру на двоих вроде экономнее, да еще и не так скучно. Шастун переехал в Москву по зову приключений и Илюхи, а из развлечений получил только работу, работу и еще иногда работу. И Илюху. — Вода мокрая, небо синее, а Ливерпуль как всегда решает выход в плей-офф в последнем отборочном матче, — информирует Макаров, выходя из душа с зубной щеткой во рту. — Я уже купил пивас, будем смотреть. Че, как там твой первый рабочий день с новым командиром? Кого хоть повесили? Тебя на кого, в смысле. Илья, конечно, должен быть в курсе, потому что это в принципе его идея — перевестись Антону в ту же авиакомпанию, в которой служит авиатехником он сам. Семейный, сука, подряд. — Не буду я твой пивас, у меня снова рейс через двенадцать часов, — отмахивается Антон, падая на разложенный диван и вытягивая километровые ноги так, что они шлагбаумом перекрывают половину комнаты. Действительно, не одному Арсению удивительно, как Шаста вообще взяли в пилоты. Ну, в кресло в кабине экипажа он вроде как помещается и лбом о приборы не бьется. — Арсений Попов. Знаешь такого? Макар таращит глаза, так и замерев с бутылкой. Крышка не отворачивается, так что он, как истинный механик (даром, что авиа), открывает ее зубами. — Ясен хер, знаю, — и разводит руками в странном жесте. — Думаю, то, что от него текут почти все стюардессы, ты уже понял. А так вообще, говорят, нормальный мужик, хотя есть там свои, кхем, нюансы. — Какие? — Не врубается Антон; Арсений показался ему совершенно адекватным, да неадекватных в пилоты и не берут. В прямом смысле. — Я уже хрен знает, правда это или нет, но слухи вообще долго ходили, да просто так они и не ходят, — Илья ищет на кабельном ТВ нужный канал и недовольно складывает губы писей. — Гей он, короче. И там прямо какая-то некрасивая история с этим была. — Че, серьезно? Может, ты имеешь в виду — метросексуал? — Осторожно уточняет Антон, хотя всю глупость своего вопроса, в принципе, осознает. — Я, Тоха, имею в виду то, что имею. Метросексуал — это понятно, но если я говорю слово «гей», значит, я имею в виду именно гея. Кочегара. Землекопа. Работника шоколадной фабрики. — Остановись. Илья послушно прерывает поток метафорического сознания и останавливается на каком-то канале, на котором в теории должны будут когда-нибудь показать групповые матчи Лиги чемпионов, хотя есть подозрение, что этот канал вкупе с хреновым интернетом прогнозирует им максимум текстовую трансляцию. Антон задумчиво смотрит на бегущую строку про биатлонистов, которая сливается в одно бесконечное «хуйхуйхуйхйхуйхуйхуй», и вздыхает. — А что за история некрасивая? И что такого, что он гей, даже если это правда, — ворчит Антон, хотя сам еще до конца не понимает, как к этому отнестись. Не то чтобы он был каким-то непримиримым гомофобом, тем более, даже в их с Макаром круге общения мелькают такие люди, просто до сих пор принимать подобную информацию странно. Как говорил один умный человек: «Мне все равно, кто он, если не лезет дрочить мне, едва сказав “привет”». — Не знаю, Тох, я не вдавался в сюжет. Просто какое-то время об этом прям все говорили, шушукались, он даже не летал, брал отпуск разово за весь год больше чем на два месяца. Потом улеглось, и сейчас все нормально. Я ж говорю, в целом-то он мужик нормальный. Линейный пилот, сам понимаешь, че это такое, а остальное лично мне знать вообще не хочется. Пусть там сам угли ворошит. Каждый дрочит, как он хочет. Антон Илье на это ничего не отвечает, фоново замечая, что слушать это неприятно — не в смысле того, что он резко побежал осуждать Арсения и отказываться сидеть с ним в одной кабине пилотов, а в смысле того, что просто неприятно слышать такие формулировки о человеке, который показался ему классным. Идиотское слово какое-то — классным. Кайфовым. Да, пожалуй — вдохновляющим. Антон путается в собственных показаниях и раздраженно пинает Илью в коленку. — Да похуй, — бормочет в итоге и все-таки идет к холодильнику за пивом. — Беда у нас не в геях, а в конкретных пидорасах.***
Несмотря на то, что перерыв между рейсами всего двенадцать часов, и это даже нельзя считать за выходной день, Арсений все равно собирается и едет в клуб, адрес которого ему скинул Выграновский — разве что выждав, когда вся тусовка точно закончится, и Эд просто будет валяться в отключке в гримерке и не отсвечивать. Это спасает Арсения а) от ненужной тусовки перед работой; б) от вселенских обид Эдика, что он снова не пришел к нему на выступление; в) от морей и океанов алкоголя, которым сопровождается любое такое мероприятие. Короче, Арсений просто обожает приезжать под конец. Выграновский встречает его в удивительном адеквате и даже никак не комментирует то, что фактически Арс слился со всего, с чего можно было слиться. — У тебя лицо такое, будто на тя пес насрал, а потом посадил на бутылку, — радостно извещает его Эд, и Арсения кривит еще больше. — Что случилось, принцесса? Арсений молча показывает ему ключи от машины — вообще-то в его планах просто отвезти Выграновского домой, отработать дружеский долг парой дежурных вопросов и слиться обратно, потому что рейс сам себя не подготовит. Они летят в Инсбрук, и Арсу нужно будет многое обговорить с Антоном — вплоть до того, чтобы встретиться раньше, чем начнется брифинг с бортпроводниками. — Эд, поехали домой, у меня голова другим забита, — устало говорит Арс. — Мне пилота надо к Инсбруку подготовить, иначе будет полный рот земли. Выграновский мгновенно остывает и накидывает на плечи безразмерную кожаную куртку; за все то время, что они дружат, периодически пытаются встречаться и снова дружат, потому что у них какая-то подкожная отношенческая несовместимость, Эд, максимально далекий от любых авиационных штучек, успел понять, что слово «Инсбрук» не значит ничего хорошего. Когда звучит слово «Инсбрук», Арсению лучше не надоедать. — Заход будет тяжелый, — поясняет Арс на всякий случай, когда они садятся в машину. — Мне самому прикольно, но Антон летал туда всего два раза с инструктором. Этого маловато, но с чего-то надо начинать. — Антон? Это твой птенец новый, что ли? — Новый — звучит так, будто у меня до этого были еще какие-то. — Ну а Белый как же? — Эд, — Арсений резко поворачивается к нему, и Выграновский показушно жестом закрывает себе рот на замок. — Ничего не хочу слышать, уяснил? Иначе я тебя сейчас нахуй выкину из машины, пойдешь пешком. Выграновский — это настроение Арсения, тяжелое, как грозовые тучи из хуев, знает очень хорошо — с ним в такие моменты лучше не связываться и не спорить. Арс молчит, мрачно разглядывая дорогу, и Эд, из которого уже успел выветриться весь алкоголь и сценическая спесь, будто даже теряется и не знает, что сделать, чтобы не идти пешком. Ну, кроме тотального молчания. Молчать не хочется. Огребать пиздюлей — тоже. — Ну а как этот Антон, в целом? — Спрашивает осторожно в итоге. — Хорошо, — Арсений неожиданно улыбается, притормаживая на светофоре и складывая руки поверх руля. — С ним все хорошо, Эд. Мне кажется, мы должны сработаться. Выграновский только удивленно приподнимает брови.