Закаленная сталь

- Не уверен, что я правильно тебя понимаю, - сказал Куруфинвэ, обращаясь к Майтимо. - Позволь, я повторю. Майтимо полуобернулся к нему, поднял бровь. - Изволь, - сказал он. - Нам всем будет полезно выслушать. Тьелкормо и Амбарусса прекратили беседу между собой и подъехали поближе, чтобы послушать. День был прекрасный, мягкий, теплый. Лес вокруг был в полном цвету. Однако братья были мрачны, недовольны и даже злы. Куруфинвэ продолжал хмуриться. - Ты написал Нолофинвэ, прося его принять нас для каких-то переговоров. И он, в самом деле, пригласил нас. Но мы разбиваем лагерь рядом с его поселением, вместо того, чтобы остановиться у них, и, если после переговоров будет пир, то он произойдет у нас. Пока все верно? - Верно. Мы не можем рассчитывать, что они будут принимать или кормить нас. Насколько я помню, у них меньше домов, чем у нас - а народу больше. Куруфинвэ поднял брови, усмехаясь - возможно, при мысли о том, что Нолофинвэ не смог построить за этот год достаточно домов, хотя говорить это в присутствии Майтимо он не посмел. - Тогда я не понимаю, почему ты не пригласил их в наше поселение. - Потому что они бы, скорее всего, не пришли, - сказал Майтимо. – Очень важно, чтобы тяготы пути легли на нас. – Он оглянулся и посмотрел на свой длиннейший обоз, нагруженный припасами, взятыми с собой по настоянию Майтимо: при таких условиях это было, действительно, тяжко. - Весьма тяжкое бремя досталось нам , - заметил Тьелкормо, проследив за его взглядом. Майтимо вздохнул. - На пути в ту сторону, да. На пути обратно его не будет. - Да, - сказал Куруфинвэ, и насупился еще больше. – И вот еще одна вещь, которую я не понимаю. Мы едем во всей красе и силе, и ты собираешься отдать им все то, что считаешь принадлежащим им, а потом - просить их присоединиться к нам? Майтимо снова вздохнул. - Нет, не так. Сначала я буду просить простить нас. - Тогда зачем при всех регалиях? - Даже Майтимо надел роскошные шелка и парчу, а также и атрибуты своей должности; и братьям своим он велел нарядиться. - От того, кто беден и слаб, всякий может ожидать, что он встанет на колени перед тем, кто способен ему помочь, - сказал Майтимо. – Это не удивительно. Но когда король, во всем своем великолепии, становится на колени, это достойно внимания. - И все же, я не понимаю, что ты хочешь им показать. - Я хочу показать, что нами движет не экономическая либо военная необходимость, но что мы действуем из истинного раскаяния. - Майтимо окинул братьев суровым взглядом, ожидая дальнейших возражений; и действительно, они не заставили себя ждать. - ИСТИННОЕ раскаяние, - усмехнулся Тьелкормо. - Это уж слишком. Я сделаю все, что ты попросишь, Нэльо, но только не заставляй меня и вправду так думать. Уголки губ Майтимо поднялись, но взгляд оставался холодным и жестким. - Пока ты делаешь то, что я прошу, я буду доволен, - проговорил он. – Но не показывай им своих глаз, чтобы они не выдали, что у тебя на сердце. Тьелкормо фыркнул. Куруфинвэ, начавший в смятении теребить поводья, спросил: - Нам и в самом деле придется встать на колени? У него возникло искушение отвернуться, поскольку Майтимо слишком долго рассматривал его - гораздо дольше, чем это было необходимо и удобно. - Да, - произнес Майтимо, наконец. – Придется. - Просто мы знаем, насколько ты ненавидишь коленопреклонение, - осторожно проговорил Амбарусса. – И все же? - Да, все же. Мы собираемся умолять их о прощении и, когда я говорю «умолять», я имею в виду именно это. - Встать на колени перед Нолофинвэ, - Куруфинвэ покачал головой. - Увидь это отец, он сгорел бы во второй раз. Не уверен, что лично я переживу такое испытание. Взгляд Майтимо сделался пугающе отрешенным. - Мне приходилось стоять на коленях перед Моринготто, - проговорил он отстраненно. - Я пережил это. Уверен, что и ты переживешь краткий час унижения перед собственными родичами. - Час? – вмешался Тьелкормо. – Ты серьезно? Макалаурэ, который до сих ничем не показывал, что прислушивается к разговору, подъехал, пристально глядя на них. Они обернулись к нему. - Сколько понадобится, - сказал он твердо. Карнистир тоже подал голос. - Не думаю, что это займет час, и даже полчаса, - сказал он. - Дядя Нолофинвэ скажет «да» или «нет», но затягивать он точно не будет. - Благословен будь дядя Нолофинвэ, - проговорил Куруфинвэ сквозь стиснутые зубы, - а не то собственный братец заставил бы нас протереть колени до костей, сочти он это нужным. - Возможно, - отозвался Майтимо без тени улыбки. - Еще одна причина, почему дядя Нолофинвэ будет лучшим королем, чем я. - Я не то имел в виду, - решительно проговорил Куруфинвэ. - Напротив. Я считаю, что ты должен сохранить корону. Для отца она так много значила… - Так много, что он едва не зарезал дядю Нолофинвэ. Да. Это мы тоже должны искупить. - За ЭТО нас нельзя винить, - сказал Карнистир. – Да, корабли мы жгли, но клинок к груди дяди Нолофинвэ мы не приставляли. - Я вас не виню. Я лишь сказал, что это зло, которое мы, сыновья своего отца, должны исправить. - Предавая то, за что боролся отец? Майтимо засмеялся громким и резким смехом, заставив братьев поморщиться. - За что боролся отец? За многое, конечно, но я лично принес Клятву, где о короне не говорится ни слова. Говорится о Сильмарилах, а чтобы завоевать их, нам нужны силы куда большие, чем те, что у нас есть, или даже будут, пока у Нолдор два разных короля. - Но с другой стороны… - А с другой стороны у меня только одна рука. После такого возражения со стороны Майтимо все умолкли, потом молчание было нарушено Куруфинвэ. - Значит, я не ошибся. Ты все-таки будешь просить их присоединиться к нам. - Снова неверно. Я буду просить их позволить нам присоединиться к ним. - Потому что ты отдашь им не только большую часть нашего имущества, но еще и корону! - воскликнул Куруфинвэ. Ощутивший ярость всадника, его конь занервничал. - Это самая большая моя надежда, - безмятежно отозвался Майтимо. – Я должен исполнить Клятву; следовательно, я должен отказаться от короны. Это, право, очень просто, но я даже и не ждал, что вы поймете. - Тем не менее, ты ждешь, что мы будем во всем этом участвовать? - Да. Потому что я - глава нашего Дома, и ваш старший брат, и потому что всякого, кто не принесет присягу дяде Нолофинвэ, я изгоню из этих земель - в том случае, если он нас простит и примет корону. После этого они снова умолкли, только Куруфинвэ пробормотал: - Сталь. Действительно, сталь, - но Майтимо его слова проигнорировал. - Тебе не следует предлагать корону на том условии, что мы будем прощены, - после долгой паузы проговорил Макалаурэ. - Я и не собираюсь, - сказал Майтимо и, наконец, улыбнулся. – Я отдам корону - простят ли нас, или нет. Если мы не сможем объединиться с ними, эта корона для нас - ничто. - Так что все-таки тебя побуждает военная необходимость, - произнес Тьелперинквар, и заслужил одобрительный кивок от своего отца. Майтимо пожал плечами. - Отчасти, да. Только не надо им сообщать об этом. Они приехали уже в сумерки, расставили столько палаток, сколько успели до темноты. Ночь была тихая и туманная. Иногда до них доносились голоса стражей, стоявших на стенах, так что, видимо, и до поселения Нолофинвэ доносились их приглушенные голоса и смех, но разглядеть ничего было нельзя. Майтимо без сна лежал на своем ложе, думая о том, что он должен сделать на следующий день. Он отмел все возражения и сомнения с железной решимостью, но, теперь, в темноте и одиночестве, он рассматривал их под различными углами. Но, каковы бы ни были аргументы, ничто не могло поколебать его решения; наконец, он уснул, удовлетворенный мыслью, что делает лучшее - возможно, единственно лучшее - для своего дома и народа. Когда рассвело, они расставили недостающие палатки, в том числе полевую кухню, и огромный шатер, где должен был состояться пир примирения - если он состоится. Потом Майтимо решил, что настало время переодеться. Варнаканьо помог ему облачиться в праздничный наряд, изготовленный с великим тщанием мастером Энкайтаром; на него ушло неимоверное количество самых драгоценных материалов. Майтимо чувствовал себя неуютно под всеми этими слоями тончайшего льна, мягкого шелка и золотой парчи. Он нахмурился, глядя в зеркало, пытаясь понять, выглядит он смешно или царственно. В этот момент вошел Куруфинвэ, который искал зеркало. Майтимо отошел, уступая место брату, который критически осмотрел себя. Майтимо осторожно улыбнулся. - Не волнуйся, Курво, выглядишь ты прекрасно. Куруфинвэ оглядел его с головы до ног и потом, к его удивлению, отозвался: - Да и ты тоже. Нет, серьезно - ты снова похож на прежнего Майтимо. - Он помедлил. - Хотя не думаю, чтобы я когда-нибудь видел моего брата Майтимо таким мрачным и решительным в начале праздничного дня. - А зачем ему тогда было быть мрачным и решительным? - Действительно, - признал Куруфинвэ. Майтимо спросил: - А ты не нарушишь сегодня моих планов? Куруфинвэ встретил его взгляд с необычной для него открытостью. - Намеренно - нет. Если ты кому-нибудь расскажешь, я буду отрицать, что это говорил, но, честно говоря, я бы не посмел. Я тебя боюсь, Нэльо. Ты сделался опаснее, чем был прежде. Майтимо, слегка обиженно, отозвался: - Со старшим братом всегда было опасно спорить. - Да. Но теперь наказание будет более жестоким. Майтимо почувствовал, что у него кровь застыла в жилах. - Ты что, думаешь, что я способен… - начал он, но брат прервал его. - Я не боюсь, что ты поступишь со мной так, как поступили с тобой, - сказал он сухо. – Ты изменился - тебя изменили, я бы сказал - но, надеюсь, не настолько. Но ты говорил об изгнании. Ты хоть представляешь, насколько это ужасная перспектива? Быть выброшенным из жизни своего народа - своей семьи - на какой бы то ни было срок? - Представляю. Это было моей реальностью целых двенадцать лет. Но, должен признать, я надеялся, что эта угроза заставит вас повиноваться - и тебя, и остальных. Куруфинвэ скрестил руки на груди. - Я уже говорил тебе, что мы должны следовать за тобой во всем, даже если нам не нравится то, что ты делаешь. Так что нет никакой необходимости прибегать к таким жестоким угрозам. Минуту оба молчали. Потом Майтимо склонил голову. - Ты прав, Курво. Я прошу прощения за то, что недостаточно доверял вам. Рассматривай это как признак моей неуверенности, а не как оскорбление. - Неуверенности! - Да, неуверенности, - повторил Майтимо. - Но если ты кому-нибудь об этом расскажешь, я буду все отрицать. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -- - - - - - - -- - Этой ночью Финдекано спал плохо. Его томили ожидание и смятение. Чрезмерно вежливое письмо с просьбой о формальном приглашении, которое Руссандол прислал Нолофинвэ, возродило его надежды на то, что, это, наконец может быть просьба о прощении. Но Феанорионы прибыли вечером, не в боевом порядке, но с сопровождением большим, чем ожидалось. Вместо скромного посольства, состоящего из братьев и, может быть, нескольких стражников, они явились со множеством воинов и слуг, и с большим количеством припасов, с лошадьми, которых хватило бы на целое войско, и с палатками, которых хватило бы для осады (хотя выбранное для них расположение для осады совершенно не подходило, если бы такова была их цель). Гордо реяли знамена, их цвета были хорошо видны в лучах заходящего солнца, пока, наконец, их не скрыли ночные туманы. Это вовсе не походило на попытку примирения - скорее напоминало устрашение. Финдекано говорил себе, что Руссандол не мог бы желать подобного, но все-таки в нем тлела искра гнева, и он знал, что и многие другие ощущают то же самое. Об этом говорили за ужином, и Артанис, в конце концов, выразила общее мнение: «Если даже Нэльяфинвэ действительно желает примирения, этим он уже все испортил». Гнев и недоумение не уменьшились, когда утром ворота открылись, и они снова увидели яркие знамена и стражников в полном вооружении, с копьями и мечами, который выстроились по сторонам. Между ними стояли братья Феанорионы и юный Тьелперинквар, все в великолепных, красных с золотом, одеждах и драгоценностях. На Руссандоле была его королевская цепь и старинная корона - это вызвало ропот возмущения. Когда стражники Нолофинвэ вышли, чтобы провести гостей внутрь, прося их оставить оружие у ворот - но было очевидно, что они сегодня безоружны - кто-то из стоящих сзади крикнул: - Пусть он оставит корону у ворот! Финдекано попытался рассмотреть, кто это был, но стоявших в задних рядах узнать было невозможно. Стражники, однако, пропустили этот выкрик мимо ушей. По крайней мере, почетная стража и знаменосцы остались снаружи. Финдекано и Финдарато вышли вперед - они должны были приветствовать гостей. Нолофинвэ намеревался принять их в зале; это была отчаянная попытка сохранить, хотя бы внешне, контроль над происходящим - или хотя бы заставить их проделать более долгий путь до места встречи . Финдекано ограничился сдержанным кивком, а Финдарато вежливо поклонился; двоюродные братья отвечали таким же поклоном. - Добро пожаловать, - торжественно произнес Финдарато. – Надеюсь, путь ваш был благополучен и ночь спокойна. Наш Владыка ожидает вас в большом зале - соизволите ли последовать за мной? - Благодарю тебя, Финдарато, - сказал Руссандол. В голосе его слышалось странное напряжение. Финдекано подумал о том, расслышал ли эту нервную интонацию Финдарато. Он не настолько хорошо знал Руссандола, но обладал даром угадывать настроение собеседника. Все же Руссандол, кажется, вернул себе уверенность, потому что эта напряженность исчезла, когда он продолжал: - Мы привезли дары, но, мне кажется, они могут подождать, пока мы решим важные дела, если так для вас будет предпочтительнее. Финдарато улыбнулся, но улыбка не тронула его глаз. - Да, в самом деле. Не будем заставлять дядю ждать. Когда они шли к дому, Финдекано чуть отстал и шел теперь почти рядом с Руссандолом. - Мне больше нравилось, когда на тебе была одежда ученого, - вместо приветствия пробормотал он. - Мне тоже, - тихо ответил брат. – Но я вспомнил, что ты говорил о том, что можно выразить одеждой. Разве черные одежды не выглядели бы так, точно я с презрением отношусь к твоему отцу? А я этого совсем не хочу; напротив, я имею в виду глубочайшее уважение. Финдекано досадливо скривил губы, но не смог придумать ни одного возражения против сказанного Руссандолом; отец тоже принарядился по этому случаю, и Финдекано хотелось бы, чтобы он своим видом затмил Феанорионов. Он прибавил шагу, но чуть повернул голову, чтобы видеть остальных двоюродных братьев. Макалаурэ казался удивительно спокойным; ему уже пришлось пройти этот путь осенью, когда он забирал Руссандола, и теперь он, наверно, казался ему не таким трудным. Карнистир, как обычно, казался погруженным в собственные мысли, вертя в пальцах левой руки кольцо, снятое с указательного пальца правой. Куруфинвэ с каменным выражением смотрел перед собой; его сын держался рядом с ним, иногда бросая беспокойные взгляды на толпу по обеим сторонам от себя. В руках он сжимал несколько пергаментных свитков. Финдекано на миг задумался о том, о каких дарах говорил Руссандол, но решил, что спрашивать не стоит; скоро он это и так узнает. Он продолжил рассматривать двоюродных братьев. Тьелкормо и Амбарусса, как и юный Тьелперинквар, были обеспокоены тем, что их со всех сторон окружает народ. Ничего, им-то не повредит чуть-чуть поволноваться. Финдекано снова посмотрел вперед, туда, где вооруженный стражник придерживал распахнутую дверь зала. Многие из народа были уже внутри, пожертвовав возможностью увидеть прибытие Феанорионов ради того, чтобы занять место и присутствовать при собственно посольстве. Мудрый выбор, подумал Финдекано; несмотря на то, что из зала вынесли всю мебель - кроме одного высокого резного кресла, на котором, на возвышении , сидел отец - зал был слишком мал, чтобы вместить всех. Многие остались снаружи, полагаясь на то, что им расскажут о том, что произойдет в зале. Даже для Руссандола не было стула, хотя Финдекано предупреждал, что родич, может быть, не сможет долго стоять; ему возразили: если Феанарион желает большего удобства, то пусть, по крайней мере, попросит. Когда глаза Финдекано привыкли к неяркому освещению зала, он остался вполне доволен величавым видом отца, гордо восседавшего на резном кресле, перед лазурными и золотыми знаменами двух Домов, точно являя собой воплощение королевского достоинства. Его старые праздничные одежды не могли соперничать с великолепием Феанорионов, но и потрепанными они тоже не выглядели: может быть, синий цвет чуть выцвел, но это едва ли было заметно при неярком освещении; а серебряных нитей было так много, что шелк со временем совсем не пострадал. На нем не было венца, но он надел королевскую цепь, которую Феанаро когда-то очень давно сделал для их отца, и она была также великолепна, как и та, что украшала плечи Руссандола. По правую руку от Нолофинвэ стояли его сестра Иримэ и дети, также облаченные в лучшие из имевшихся у них одеяний; белое платье Ириссэ выделялось среди темно-синих и зеленых одежд ее братьев и тети. По другую руку стояли тетя Ириэн и дети Арафинвэ в белом и золотистом. Они представляли собой прекрасное сочетание, подумал Финдекано: светлое и темное. Нолофинвэ смотрел на племянников без улыбки; морщинка между его бровей сделалась глубже при виде Руссандола. Его черты почти сразу разгладились, но он не встал, чтобы их приветствовать, ограничившись лишь кивком. Майтимо, а вслед за ним и братья, церемонно поклонились. Финдекано и Финдарато быстро заняли свои места среди родичей. Настало неловкое молчание. Финдекано понадобилось мгновение, чтобы понять, почему. Как хозяин и как старший, Нолофинвэ должен был бы, по обычаю, сказать несколько слов в приветствие, однако, как коронованный король, Руссандол, теоретически, имел право заговорить первым. Очевидно, никто из них не желал опередить другого, и ничего не говорил, пока Нолофинвэ не сделал жест обеими руками: «Да говори же!» Майтимо улыбнулся напряженной, едва заметной улыбкой, и проговорил: - Рад нашей встрече, господин мой дядя. От имени моего Дома, благодарю тебя, что принял нас. - Признаюсь, просьба твоя меня удивила, - ответил Нолофинвэ. – Казалось бы, это тебе следует принимать меня, а не наоборот - король Нэльяфинвэ. Финдекано услышал, как резко втянула в себя воздух Ириссэ, как скрипнул зубами Турукано, и он не мог ручаться, что сам подобным образом не выдал свое изумление. Отец просто-напросто признавал титул, на который притязал Руссандол: теперь Руссандол, и вправду мог считать себя законным королем. Множество свидетелей могли бы подтвердить, что Нолофинвэ назвал его этим титулом: все владыки Дома Феанаро - и, пожелай они быть честными - большинство сторонников Нолофинвэ. Руссандол полностью проигнорировал это поразительное заявление. - Это было бы так , будь положение менее сложным, - произнес он, склоняя коронованную голову. - Но оно, увы, сложное. Тяжкие обиды разделили два наших Дома, и пора их уладить. Думаю, что это надо сделать на твоих основаниях, господин мой дядя, и по твоей воле. - Понимаю, - просто ответил Нолофинвэ. Финдекано видел, что у него побелели костяшки пальцев, так сильно он сжал ручки кресла. – В таком случае, моя воля в том, чтобы улаживать обиды начал ты. Мне хочется знать, что у тебя на уме. -Три вещи, - был ответ Руссандола. – Я долго обдумывал, в каком порядке я должен обратиться к ним; прошу тебя, не пойми меня превратно, если я начну с самой тяжелой из них, а не самой давней. Пальцы Нолофинвэ дернулись. - Прошу тебя, племянник - изъясняйся проще. Я не собирался провести здесь целый день, а, кажется, придется. - Попытаюсь быть кратким, - ответил Руссандол. - Самый тяжелый вопрос - это, конечно, наше предательство. - И с этими словами он упал на колени. На какой-то миг, Финдекано испытал желание броситься к нему и поддержать, но потом он понял, что родич упал не без умысла: движение было слишком плавным, слишком заученным. А потом братья и юный Тьелперинквар последовали его примеру, опустившись на колени перед дядей и двоюродными родичами. Кто-то, точно клещами, сжал Финдекано левое плечо. Он повернул голову и понял, что в него вцепился Турукано, со всей силой, его глаза были широко распахнуты, дыхание стало частым. У Финдекано тоже бешено билось сердце. Он пытался осознать, какое же чувство у него берет верх над остальными - удовлетворение? Страх? Просто изумление? Руссандол продолжал говорить, и его громкий, ясный голос донесся через стук сердца, отдававшийся в ушах Финдекано. - Народы Нолофинвэ и Арафинвэ, мы предали и покинули вас. Все, что постигло вас потом, каждая понесенная вами потеря - на нашей ответственности. От лица всех наших сторонников, мы молим вас о прощении. Мы понимаем, что не заслуживаем его, и что в ваших сердцах вы, может быть, не найдете желания простить нас. Мы идем на этот риск. Но, по крайней мере, мы должны сказать вам, что глубоко стыдимся содеянного, и готовы исправить его всеми возможными способами, если вы видите таковые. Он опустил голову и нагнулся так, что лбом коснулся помоста - Финдекано расслышал, как звякнул металл, когда корона стукнулась о помост. Руссандол протянул вперед руки, так что они легли параллельно доскам помоста – правая рука оканчивалась запястьем, левая была повернута ладонью вверх: он ни на что не опирался, демонстрируя полную покорность. Остальные, располагавшиеся позади Руссандола полукругом, также склонились; но только Макалаурэ коснулся лбом пола. Карнистир вцепился в доски пола, точно пытаясь извлечь из них силу дерева, которым они когда-то были; Тьелперинквар обнимал пергаментные свитки, прижимая их к груди; а Тьелкормо скорее выглядел так, точно готовится к прыжку, а не молит о прощении. И, все-таки, они стояли на коленях, все они, принося просьбу о прощении, которую большинство среди народа Нолофинвэ не рассчитывали когда-либо услышать. В зале послышался приглушенный шум голосов, эльфы возбужденно перешептывались и передавали увиденное стоявшим сзади. Наконец, кто-то захлопал в ладоши, к нему присоединись остальные, аплодируя, топая ногами, издавая одобрительные возгласы. Финдекано разрывался между двумя противоречивыми побуждениями. Одна часть его желала кричать и радоваться, присоединившись общему ликованию. Другая же ощущала почти невыносимую потребность - поднять Руссандола за руку, вывести его из этого пугающе уязвимого положения. Нолофинвэ было бы достаточно сделать один маленький шаг, чтобы ногой раздробить Руссандолу шею. Конечно, Нолофинвэ этого не сделал; он лишь поднялся с кресла, не сводя глаз с распростертого ниц Руссандола, затем пристально посмотрел на ликующий народ, повернулся, чтобы увидеть лица членов своей семьи. Потом поднял руки - и шум быстро затих. - Мой народ, - голос Нолофинвэ прорезал наступившую тишину, и в нем больше не было напряжения, вызванного гневом и сомнениями, он звучал ясно и сильно. - Примем ли мы просьбу Нэльяфинвэ о прощении? - Не Нэльяфинвэ, - возразил, не поднимая головы, Руссандол. – На коленях перед вами - Дом Феанаро. Сердце Финдекано болезненно сжалось. Нолофинвэ вздохнул. - Встань, племянник, - сказал он. Руссандол поднялся на ноги, несколько менее изящно, чем опустился; но голова его была по-прежнему опущена; он сжал левой рукой запястье правой, держа их за спиной - точно слуга, ожидающий выговора. Нолофинвэ, казалось, мгновение обдумывал свои дальнейшие действия; потом он сильно хлестнул Руссандола рукой по одной щеке, а потом по другой. Голова Руссандола мотнулась, и Финдекано на мгновение увидел его глаза. Они были округлившимися, огромными, и Финдекано вдруг понял смысл выражения «слепой ужас»: зрачки у Руссандола так расширились, что, казалось, черный полностью вытеснил серый цвет его радужки. «Отец не сделает тебе больно, - хотелось ему закричать, - это лишь символически - не бойся!» Но он прикусил язык. На обоих плечах у него лежало по руке: и тетя Иримэ, и брат Турукано явно решили, что его надо держать, на случай если он решит вмешаться. Он не собирался этого делать, но вот за спиной у Майтимо происходила борьба: Тьелкормо, очевидно, решил броситься брату на выручку, и Макалаурэ с Куруфинвэ пришлось его удерживать, крепко схватив за руки. Им удалось сдержать трясущегося от ярости Тьелкормо. Руссандол же, казалось, оправился от потрясения; когда Нолофинвэ мягко приподнял его лицо за подбородок, чтобы взглянуть в глаза, Финдекано не увидел ни страха, ни обиды - лишь глубокую печаль. Бледное лицо Руссандола покраснело там, куда пришлись удары Нолофинвэ, и там, где скулу задел перстень, виднелась тоненькая кровавая полоска. Финдекано подозревал, что отец уже сожалеет о том, что сделал. - Мой народ, - снова произнес Нолофинвэ. - Принимаем ли мы просьбу Дома Феанаро о прощении? Финдекано знал, что не должен пытаться как-либо повлиять на присутствующих, и молчал; но когда собравшиеся, наконец, закричали «Да!» - он испустил вздох облегчения, которого, как ему показалось, не мог заглушить даже поднявшийся шум. Нолофинвэ обнял Руссандола, и тот в ответ обнял его своей здоровой рукой. Когда Нолофинвэ стал подходить к остальным Феанорионам, чтобы поднять и обнять каждого, Финдекано обернулся, чтобы посмотреть на собственных родичей, пытаясь понять, что они чувствуют. В случае Турукано - мрачное удовлетворение, заключил он. Итарильдэ с огромными глазами вцепилась в руку отца; она, видимо, впервые в жизни увидела, как один эльф поднял руку на другого - мать благополучно уберегла ее от ужаса Алквалонде. Бедный ребенок, подумал Финдекано. Ириссэ улыбалась, точно все это казалось ей скорее забавным, нежели серьезным. Финдекано бросил взгляд на детей Арафинвэ. Они перешептывались; Ангарато встретился с ним глазами и подмигнул. Потребовалось время, чтобы снова установилась тишина. Нолофинвэ не садился, он стоял перед своим резным креслом, ожидая, когда разговоры и шепот утихнут. - Великодушен Дом Нолофинвэ, - проговорил Руссандол своим громким, ясным голосом; в нем не было ни капли дрожи, и Финдекано был этому рад. – Благодарим вас за ваше милосердие, и просим, чтобы мы впредь снова встречались как друзья. - Это мы еще посмотрим, - отозвался кто-то в толпе достаточно громко, чтобы его было слышно на помосте. Пронзительный взгляд Нолофинвэ пресек дальнейшие комментарии. Руссандол снова никак не отреагировал. - И это подводит меня ко второму вопросу. В своем великодушии, вы - насколько я знаю - никогда не требовали возвращения многих вещей, которые вы оставили на кораблях, и которые мы похитили у вас, оставляя вас в Арамане. Финдекано расслышал, как кое-кто ахнул; как и он, казалось, многие уже и не думали об имуществе и животных, взятых ими с собой перед тем, как оставить Аман. Их считали навсегда потерянными. - Мы не должны наживаться на том, что по справедливости принадлежит вам, - продолжал Руссандол. - Потому я подготовил списки всего, что мы нашли на кораблях, из того, что мы туда не клали. Все это мы, по возможности, возвратим вам. К сожалению, некоторые вещи были сломаны или потеряны, припасы съедены, а некоторые животные умерли; об этом я тоже упоминаю - и мы постарались предоставить возмещение. - Он махнул Тьлперинквару, который шагнул вперед, протягивая Нолофинвэ свитки пергамента. - Все это мы возвращаем тебе. Многое мы уже привезли с собой; скот и все остальное, чего пока недостает, мы обязательно привезем. В одном списке перечислены припасы, рассада и прочее, в другом - животные, в третьем - инструменты и тому подобное. Надеюсь, вы сможете определить законных владельцев. Сообщите мне, если я что-нибудь позабыл. Нолофинвэ был явно ошеломлен. Он взял один из списков и развернул пергамент. Через его плечо Финдекано прочел: «Лошади – 107», написанное неуклюжим почерком Руссандола, а затем шли клички; дальше он не мог рассмотреть, потому что отец тут же свернул список. - Должен сказать, не надеялся более увидеть ни животных, ни вещи, - сказал Нолофинвэ. - Но вы, кажется, хорошо заботились о похищенном. Руссандол не вздрогнул при этом обвинении, лишь ответил: - Надеюсь, что придет время, когда мы сможем рассматривать все это как некое непреднамеренное заимствование. Нолофинвэ не удостоил эти слова ответом. Взяв остальные два свитка, он передал их на сохранение Иримэ. - Будь так любезен, обратись к третьему вопросу, - сказал он затем. - Скоро время полуденной трапезы. Надеюсь, ты не заставишь нас пропустить ее. Несмотря на то, что дядины слова прозвучали невежливо, Руссандол слегка улыбнулся. - В сущности, я надеялся, что ты позволишь нам пригласить вас, по окончании этой встречи, на пир. Сейчас, пока мы беседуем, он уже готовится в нашем лагере… - Пир? - скептически отозвался Нолофинвэ. – Что же тут праздновать? - То, что вы приняли нашу просьбу о прощении, - ответил Руссандол. - И, возможно, третий вопрос… - Тогда к делу, - сказал Нолофинвэ. Финдекано с трудом удержался от улыбки. Отца явно терзало любопытство, иначе он не обратил бы внимания на околичности Руссандола и не говорил бы столь нетерпеливо. Руссандол серьезно кивнул. - Хорошо. Как я уже сказал, начал не с самой старой обиды, поскольку не она была худшей. Но, тем не менее, по этому вопросу случился раздор, который, думаю, может быть легко улажен. Он сделал паузу, но, поскольку Нолофинвэ ничего не ответил, продолжал: - Я ношу корону Финвэ, Короля Нолдор, которая перешла мне от моего отца, старшего сына короля. Как ты знаешь, отец большое значение придавал своему праву старшего; потому я считаю, что и я должен чтить его. Финдекано сжал кулаки. Пожалуйста, подумал он, все до сих пор шло так хорошо; ты все испортишь, если начнешь настаивать на дальнейших уступках. Отец же уже назвал тебя королем, не испытывай судьбу. И все, кто присутствовал в зале, притихли, но гнев их был готов вспыхнуть снова в любой момент. Руссандол глубоко вздохнул - и снова опустился на колени. - Я ношу эту корону как старший сын сына короля; но не я старший из ныне живущих потомков Финвэ. Артанис громко ахнула, но Финдекано так ничего и не понял, пока Руссандол не пояснил: - Если между нами нет более обид, господин мой дядя, все же королевский сан по праву должен перейти к тебе - старшему и мудрейшему в Доме Финвэ. С этими словами он снял корону с головы и протянул ее Нолофинвэ. Все заговорили сразу, больше не шепотом, ни приглушенными голосами, а громко, не стесняясь. Волна шума прокатилась по залу. Финдекано , не веря, смотрел на корону в руке Руссандола. Он думал, что после того, как Феанорионы встали на колени, больше сюрпризов быть не может. Но это затмило все. Среди всей этой сумятицы, Нолофинвэ стоял молча и неподвижно. Финдекано смотрел на его спину, ожидая, примет ли отец корону, и что он чувствует сейчас. Он не мог угадать этого, глядя на плечи отца, а тот не поворачивался, и вообще никак не двигался. Толпа снова умолкла, и тогда, сначала по одному, затем по несколько, эльфы стали опускаться на колени; даже братья и племянник Руссандола снова встали на колени - но Нолофинвэ все же не брал корону. Рука Руссандола, который пытался с достоинством передать корону, начала дрожать. Финдекано нахмурился. «Возьми ее! - мысленно обращался он к отцу, - Возьми же, она твоя, мы все ждем этого!» Нолофинвэ стоял недвижно. Рука Руссандола начала дрожать сильнее; похоже, он решил, что не стоит ждать, пока корона вывалится из его руки. Он позволил руке опуститься и положил тяжелый золотой обруч у ног Нолофинвэ, а затем чуть отстранился, так, что он не мог больше до нее дотянуться. Финдекано решил, что если отец, в конце концов, не возьмет корону, это сделает он; но, едва он сделал шаг вперед, тетя Иримэ коснулась его руки. Он недовольно повернулся, и она чуть заметно кивнула головой, указывая на другую сторону помоста. Финдекано понял. Да, было бы лучше, если бы его отца короновал один из детей Арафинвэ: тогда было бы ясно, что нового короля поддерживают все три Дома. Финдекано посмотрел на своих двоюродных родичей, и обнаружил, что и они смотрят на него. Он нашел глаза Финдарато и произнес одними губами: «Сделаешь это?» Глаза Финдарато удивленно распахнулись; потом он кивнул. Стремительным и ловким движением он приблизился к Нолофинвэ, нагнулся и взял корону, затем высоко поднял ее. - Господин мой дядя, - сказал он. – Позволишь ли мне? Нолофинвэ, наконец, вышел из оцепенения. Он повернул голову к Финдарато, моргнул, снова взглянул на свой народ, с ожиданием смотревший на него. - Да, благодарю тебя, - произнес он, наконец, и наклонился, чтобы Финдарато удобнее было возложить корону на его голову. Прежде чем собравшиеся успели снова захлопать или издать радостные возгласы, звонким голосом заговорил Руссандол: - Здесь и сейчас приношу я клятву верности и служения тебе, мой король… Финдекано присоединился к нему, и стоящие рядом его родичи, и весь народ в зале. - … говорить и молчать, делать и способствовать, приходить и уходить, в нужде и изобилии, свете и тьме, мире и войне, жизни и смерти, от сего часа и до конца мира. Совсем недавно, подумал Финдекано, он слышал эту присягу и хранил молчание; теперь же он мог произносить эти древние слова от всего сердца. Сердцу было тесно в груди, его переполняли тепло, радость и любовь к отцу, королю, и к двоюродному брату, который передал ему корону. - Я слышу вас. Да будет так, - сказал Нолофинвэ сердечным и веселым голосом; Финдекано не видел его лица, но знал, что он широко улыбается. Ликование началось снова еще прежде, чем все встали на ноги, еще более громкое, чем прежде. Финдекано представил себе, как новости дошли до тех, кто ждал снаружи, о том, что посольство внезапно превратилось в коронацию, представил, как эльфы там тоже торжествуют, хотя и пропустили самое интересное. Под общее ликование, Нолофинвэ сошел с помоста, и остановился перед Руссандолом. - Ты..! - произнес он и умолк. Кажется, он не знал, что еще сказать. Руссандол склонил голову; теперь, когда Нолофинвэ стоял не на возвышении, он был ниже ростом, чем его племянник. - Я, - сказал Руссандол. - Я, наверно, должен был предупредить тебя, мой король? - Я бы тебе не поверил, - ответил Нолофинвэ. - Я даже теперь тебе не верю. Чтобы ты пожертвовал своей короной… - Твоей короной, - возразил Руссандол. - Я лишь возвратил ее тебе. Нолофинвэ издал странный, неподобающий ему звук – нечто среднее между хмыканьем , всхлипом и смехом: Финдекано так и не смог понять, что это было, но сейчас это, возможно, не имело значения. - Надеюсь, что могу рассчитывать на твой опыт и твое знание этих земель в моем совете, - проговорил затем Нолофинвэ. - Более знания моих братьев, нежели мои. Мои знания сводятся к весьма приблизительному обзору. Финдекано едва не поморщился – действительно, к приблизительному обзору - но отец не уловил намека. Он просто взял Руссандола за плечи. - Пусть так, - проговорил он непривычно весело. - Раз ничего другого не остается, то ты можешь направить братьев. - Надеюсь, мой король. - Я уверен в этом, - сказал Нолофинвэ. Он поцеловал синяки на щеках племянника. Потом кивнул ему, и направился принимать почести и поздравления своего народа. Финдекано не мог больше оставаться на месте; он спрыгнул с помоста и заключил Руссандола в крепкие объятия. Он почувствовал руку Руссандола на плече, легкую, как перышко. - С тобой все хорошо? - прошептал Руссандол, точно это Финдекано унижался, получал пощечины на глазах у всех, и, ко всему прочему, отказался от короны. Это было настолько абсурдно, что Финдекано почувствовал поднимающийся к горлу смех, так что, если бы сзади него не прокашлялся громко Турукано, он бы, наверно, рассмеялся вслух. Он повернулся и увидел, что Турукано и все остальные тоже подошли, и столпились рядом. Турукано сделал нетерпеливое движение головой («Пропусти-ка, брат!»). Финдекано еще раз стиснул в объятиях Руссандола и чуть неловко отступил в сторону, изумленно глядя на то, как Турукано обнимает двоюродного брата. - Прекрасно поступил! - сказал Турукано. - Благодарю тебя, - ответил Руссандол. Глаза его засияли. Тетя Иримэ, которая все еще держала в руках свитки со списками, улыбалась. - Я тебя потом обниму, - пообещала она, и повернулась к Финдекано. - И тебя тоже - это ведь стало возможным благодаря тебе. - И правда, - удивленно проговорил Ангарато. – Это, действительно, дело рук Финдекано. - Отважный Финдекано! - весело сказала Ириссэ, и хлопнула Финдекано по плечу с такой силой, что у него чуть не подогнулись колени. - Наш делатель королей! У Финдекано запылало лицо. - Ой! Отчего бы тебе не пойти и не сломать плечо твоему приятелю Тьелкормо, а не мне? – ответил он, пытаясь скрыть свое смущение. Ириссэ засмеялась. - Хорошо, достойный мой брат, я пойду! Но о тебе мы не забудем - нет, полагаю, ни один Нолдо никогда не забудет твою долю деяний для того, что случилось сейчас! - Это что, угроза? - спросил Финдекано, уверенный, что его лицо сейчас такое же красное, как у Карнистира. Теперь он оказался в объятиях Турукано, а Руссандол, улыбаясь с удивлением и удовольствием, смотрел на них. - Нет, отважнейший брат, - ответил Турукано. - Это обещание.