Место под солнцем

До аванпоста добирались дольше, чем планировали. Ливень застал их на середине пути. Паскудство. Чистой воды невезенье. Короткую дорогу через джунгли размыло – ехали в обход, но и тогда машины утопали в грязи, и пиратам приходилось толкать их, чтобы сдвинуться с места. Для торчащего по скоростям Вааса дорога тянулась бес-ко-не-чно. Пристроился в тачку к ребятам. Селенцио Хиппо в роли водилы; Ваас сел рядом с ним, обернулся – из своих еще Альво Гальварос, сидел тише мыши между двумя негрилами наемниками, зажавшими его с двух сторон. Некоторое время ехали молча. Ваас бесился. Черножопые сзади напрягали, и он, будучи не в силах противиться параноидальному импульсу, постоянно оборачивался или смотрел на них через зеркало дальнего вида. Хиппо от дороги не отвлекался, осторожничал. Ехал слишком медленно, провоцируя недовольные гудки следующей за ним машины. И все равно Хиппо, этот гандон, позволил их машине застрять. Ваас отправил черножопых разобраться с проблемой, а сам подсуетился по поводу снайперов, оставленных на берегу. Связался с «Perro Loco». Миклз на рации. Зашибись. Отлично. Миклз крутой мужик, только глуховат по старости. Вопрос только в том, каким хером его назначили ответственным за связь с «Perro Loco». Скорее всего сам Ваас и назначил, когда приезжал на аванпост. В последний раз он бывал там еще с Долеа-Пи (царствие небесное этому больному на всю голову садюге), накачанный скоростями по самое не балуйся. Миклз нравился Ваасу, и он захотел пристроить его на клевое место, по тупости забыв, что сраный старик глуховат. Сказал Миклзу, мол, пусть твои братков по оружию подберут, только без палева, чтобы люди Хойта не просекли, что все это время были на мушке. «Люди Хойта, – мысль закрутилась его голове, словно волчок, и возможное решение проблемы, которое Ваас нехотя, но допустил всего лишь на долю секунды, взбесила его. – Да ну нахер, они мне в хуй не упали вообще!» А между тем какая-то его часть, видимо отвечающая за выживание, так и требовала выслужиться перед боссом. Ваас сейчас не в лучшем положении, и любая попытка сделать мистера Х довольным вскоре ему зачтется. Он вздохнул и добавил в рацию: – И еще. Пусть пряники патрона нашего тоже перекантуются в тепле. Скажи своим, чтобы взяли больше тачек. Прием. – Что? Не слышу? Повтори еще раз. Прием. Глухой старый хрен. – Тачек, говорю, пусть побольше возьмут. Чтобы всех с пляжа забрать, да только с нашими по-отдельности, чтобы не палиться. Понял? – Что? Здесь дождь лупит так, что не слышно нихуя. Повтори. Прием. Ваас шмыгнул. Закатил глаза. В голове созрел образ – расплывчатый, триповый, мимолетный. Он увидел Кошерную в красном льняном платье, пьяную и счастливую, словно сошедшую из тех далеких дней, когда они могли упиваться бухлом, опустошая трюм какой-то захваченный яхты. Образ ее был и прошел, оставив после себя шлейф ностальгически-тоскливых чувств, усиленных химией. И химия эта из тоски в один миг создала что-то новое. Весь стресс, что он пережил за день, все, чего стремался, смолчал или спиздел, сконцентрировалось внутри, усилилось скоростью и вылилось в мир в виде животной агрессии. Выбил Кошерную из головы. Сконцентрировался на Миклзе. Злился на этого глухого плешивого пидора. До трясучки. – Телка моя, говорю, съебалась сегодня, и я тут подумал, раз уж я все равно один, то может я заеду, и ты отсосешь мне по-быстрому? – Отсосать тебе? Что? Что ты несешь? – Отсосать, да. А что? Ты же, сука, все равно свой рот ничем кроме тупых вопросов занять не можешь. Уши, блять, протри и слушай, а если скажешь повторить мне еще раз, то ты, падла, хуи у всех спидозников в округе обсмакуешь. Понял? Нет? – Понял. – Тогда напрягись, – сказал Ваас. – Скажи своим, чтобы тачек взяли побольше. Нужно забрать всех, но так, чтобы про снайперов наших никто не пронюхал. Лодки пусть в бухту пригонят, иначе к утру от них останутся только щепки. Повторить? Не стесняйся, Миклз, мне совсем не сложно. – Нет, я все расслышал, – вряд ли после таких угроз Миклз ответил бы что-то другое. – Отлично. Нажал на кнопку и отрубил передачу. Почесал нос (этот блядский отросток, кстати, устроил ему подставу – чешется и внутри и снаружи весь день), переловил взгляды Хиппо и Гальвароса, и, подзарядившись их одобрением, достал из кармана дозняк; Хиппо и Гальварос достали свои. На северном Руке сложнее достать сигареты, чем грамм чистых скоростей. Доступность породила армию торчков для которых загнаться – что сходить поссать. Везде, на каждом шагу стеклянные глаза и гнилые зубы. Спасибо Ваасу и его лаборатории. Власть – палка на двух концах. Ваас объединил пиратов, перебил Ракъят, организовал лабораторию и в качестве побочки подсадил весь остров на наркоту. Не то чтобы этого не было до него, но тогда, чтобы что-то достать, нужно было шевелить мозгами, а сейчас…. Сейчас все под рукой. Другими словами у каждого решения есть последствия. Ваас вынул здоровенный елдак из жопы острова, чтобы по итогу пустить все по пизде. Все втроем наспех заправились – взбодрились, повеселели и раздобрели настолько, что даже пригостили двух негрил, когда те вернулись в машину. Мир ускорился. Время остановилось. Селенцио Хиппо пер, не разбирая дороги: обогнал два впереди идущих джипа и оторвался от всех на ярдов пятьсот. Ливень лупил в лобовое стекло, дворники не справлялись. Тачка ехала наугад, да только всем в ней было на это насрать; один раз едва не упали в кювет – всполошились, наорали на Хиппо и сказали водить осторожней, но быстро забили на безопасность. Да и хер ли с нее толку, когда голова занята абсолютно другим? В дороге трепались, обсуждали кайф, курили, засерали Хиппо по поводу музла, которое он врубил; стебали жестко, но Селенцио, правда, не особо возражал по этому поводу – он и раньше был не прочь выставить себя дебилом, если это могло помочь завоевать одобрение Вааса. Сам Ваас загнался. Кайфовал, шутил, стебал Хиппо вместе со всеми, но не мог избавиться от жужжаще-осуждающей мысли: «Ну ты и хуй!». Вспомнил, как наорал на Миклза; усиленно концентрировался на том, что чувствует – страх, стыд, сожаление, злость и прочая херня вили внутри него тугие узлы. Понятно, старик имел к этому последнее отношение, но именно разговор с ним Ваас прокручивал в голове, не прекращая. Сделал перенос с одной проблемы на другую менее весомую. Представлял себе его сморщенную рожу, искаженную в страхе и обиде, и узел сожаления затягивался еще туже. Блять! Сука! И не отвлечься. Думал и загонялся, даже одно время не слушал то, что происходит в машине. Миклз. Старый ты сморщенный хер, выйди уже из башки! Загонялся, что выставил его пидором. Так оно, конечно, и было, чего тут скрывать, но если под крылом Господа нашего и существует отдельные райские облака для гомиков, то Миклз после смерти будет восседать на одном из них. Миклз реально клевый мужик! Ваас знал его, когда был пацаном. Мику тогда шестьдесят стукнуло или около того. Он уже тогда был обладателем пуза, громадной залысины и специфического запаха изо рта, какой бывает у многих стариков. Постепенно отпочковываясь от влияния Цитры, Ваас все чаще тусил с Фернандо. Если Горка Камболо уезжал – они подыхали без работы. Без еды. Без денег. Фернандо доставалось вдвойне: если он не работал – он не кололся; если он не кололся больше суток – он был не в состоянии работать. Ваас много раз видел, как его выворачивало наизнанку, как он, скрючившись, рычал сквозь сжатые челюсти, как срался и мочился под себя и отключался от боли в мешанине из говна и мочи. Именно Фернандо вышел на Миклза. До него дошли слухи, что на Вьена Го работает один чувачек, который меняет черный[27] на трах. Фернандо не брезговал, повадился ходить к нему; Ваас прописался с ним за компанию, поскольку не знал, где ночевать, но сразу обозначил позицию – он не какой-нибудь долбанный нарик и жопой своей торговать не будет. Миклз и не настаивал. Он стелил Ваасу на полу, а сам ложился с Фернандо на койку. Длинные. Бессонные. Ночи. Скрип матраса, хлопки, чмякающие звуки, девчачьи всхлипы Фернандо и громкое свистящее дыхание Миклза. Ваас упивался отвращением. Его трясло. Он закрывал уши, но это не заглушало звуки настолько, чтобы их не слышать; жмурил глаза в кромешной темноте, но воображение все равно дорисовывало, как жирный потный старик наматывает его единственного друга на свой сморщенный хер. Когда старик кончал, он стонал как какой-нибудь сраный боров, и потом наступала тишина. Фернандо получал свой дозняк, варил его и тихо ставился при свете свечи; потом ложился вместе с Ваасом на пол, и они втроем мирно засыпали до рассвета (потом, конечно, спустя несколько недель Фернандо после ширки стал подкладываться обратно в койку к старику, где было теплое одеяло и мягкий матрас). Ваас считал это более унизительным и продажным, чем то, что ему приходилось делать, чтобы заработать на героин. Однажды Ваас посрался с Цитрой. Намного сильнее, чем обычно. Причина та же, что и раньше – она хотела вернуться домой, в племя, а Ваас говорил, что это невозможно. Он не мог больше этого терпеть, не мог найти силы, чтобы успокоить истерику сестры, и справился с этой проблемой, как делал десятки раз – ушел, оставив ее одну. Горка был в разъездах, Фернандо в ту ночь уторчался в слюни вместе с другими нариками, и Ваас не нашел ничего лучше, как нажраться. Он и не пил тогда, за исключением пары бутылок пива, которые Горка проставлял ему, если они хорошо справлялись с работой. В общем, когда все вокруг слилось в одно цветное, мелькающее перед глазами пятно, ноги сами притащили его к хибаре Миклза. Старик встретил его в одних штанах, молча впустил и приготовил поесть. В посиневших мозгах Вааса что-то щелкнуло. Такая обида на нарика Фернандо, на сестру и ее сраное упрямство, да на весь этот сраный мир и его законы! Почему он не может быть с сестрой? Почему, если жизнь обломала их, они не могут вернуться в деревню и зажить как раньше? Почему, если они так любили друг друга, на свет вообще появилось это отродье? Эта девочка. Блять! Его руки, держащие ее под водой, изуродованное лицо, красная кожа…. Он ел суп и ревел. Пьяный и измотанный постоянным стрессом, он рассказал старику все. Не прекращая реветь, размазывая сопли, он говорил и говорил, пока не упал в беспамятство. Ваас проснулся на полу, абсолютно одетый, но сразу ж бросил взгляд на койку – Миклз спал там, на нем были те же штаны, что и вечером. От души сразу как-то отлегло. Пытаясь понять, что было вчера, он вспомнил, что заблевал весь пол, а Миклз все убрал, не сказав ни слова. Стыдно. Он бы так и лежал, снедаемый отвращением к самому себе, если бы в памяти не всплыло одно: он все ему рассказал. Блять! В то утро он ушел от Миклза с больной башкой и нетронутой жопой. Фернандо, конечно, шутил и говорил, что старик окучил его, пока он спал, но Ваас не воспринимал эти шутки всерьез. Ведь Миклз по-прежнему трахал Фернандо, но не было ни одного намека, ни одного многозначительного взгляда в сторону будущего пиратского главаря. Все пошло как обычно. Тот же матрас на полу, те же длинные бессонные ночи, та же ширка при свете свечи. Наутро, когда уходили, старик иногда давал Ваасу деньги. Серьезно смотрел в глаза и говорил: «Ты знаешь». И Ваас знал. Для Фернандо это было лишним поводом постебаться, но шутка была в том, что Ваас продолжал ходить к старику даже когда этот долбанный нарик откинулся. Для Вааса двери его хибары всегда были открыты. Он никогда не пытался залезть к нему в трусы или что-то в этом духе. Лишь дружеская, молчаливая поддержка, которая несколько раз спасала Вааса от петли, когда ему было особенно хуево. Сейчас Миклз дряхлый старик. У него уже даже не стоит, и Ваасу было стыдно, что он позволил себе так обращаться с ним. Он загонялся достаточно долго, пока наконец-то не пришел к выводу, что Миклз слишком клевый мужик, чтобы обижаться. Он уже, наверное, и не помнит об этом разговоре по рации. А если не парится Миклз, то к чему париться ему, Ваасу? Просто камень с плеч. Ваас порадовался свойственному всем торчкам умению легко переубеждать себя во благо душевного спокойствия и вернулся к разговору. Все так, как должно было быть. Все отлично. Блеск. Переживая одни и те же ощущения, все, кто был в машине, наслаждались чувством товарищества – смаковали его, как хороший табак, полностью растворяясь в нем. Оставшуюся часть пути преодолели быстро.

***

– Bon Appetit, – Хойт промочил горло виски и утопил концы китайских палочек в глубокой тарелке, ловко подцепив ими комок риса. Фирменное от «шеф-повара», бля. Мешанина из лапши, риса и курятины в остром соусе на пиратском острове носила вполне эстетичное название «Паста». Хойт тащился с этого говна, только им и питался, когда приезжал сюда. Говорил, что это напоминало ему о стряпне в маленькой деревушке под Абуджей, где он провел пару месяцев до того, как ему стукнуло двадцать. – Удивительная вещь, мы подчинили себе время и пространство. По крайней мере, добились определенных успехов в их соотношении. Сейчас можно оказаться на другом континенте за несколько часов, раньше на это уходили месяцы. И вот мы верим в прогресс, допускаем мысль, что мы здесь главные, и какая-то мелочь, вроде этого дождя, раскидывает нас по углам. Разве не прелесть? – Да уж, метеосводки заставили нас соснуть. – Люди ошибаются, тебе ли не знать. Ваас даже не притронулся к своей тарелке с такой же бурдой. Желудочный сок разъедал стенки желудка, сейчас бы пожрать, но один вид еды вызывал усталость. Он слишком взвинчен, слишком взволнован, слишком накачан скоростной кристаллической пылью. Заливал в себя «Айс оф Джура» – односолодовый виски из той партии бухла, что притащили наемники Хойта пару недель назад . Опасность представляло только вино, и Ваас приказал подать вискарь, в полной мере осознанно или нет, пытаясь спровоцировать босса. Нервы на пределе. Ливень барабанил по оконным стеклам, за ними, на улице ничего не разглядеть; лишь изредка мелькали силуэты, облаченные в красные целлофаны дождевиков. Ваас скупал их сотнями у одного вьетнамца. Господин Аццы был владельцем небольшого промышленного завода и поставлял на пиратский Рук партии одежды, одеял, обуви, дождевиков, а также прочей херни по списку в обмен на рабов, красивых девок и наркоту. Приятно иметь выгодные знакомства. Хотя, по сути дела, на подобных условиях Аццы мог заменить любой другой. От тарелок поднимался пар, и Ваасу казалось, будто именно это является причиной того, что на «базе» так жарко. Базой назывались две комнаты в отдельном бунгало, отведенном для переговоров с клиентами, особо залупающимися по формальностям, и, конечно же, с патроном двух островов. Первая обставлена под офисный минимализм: кожаный диван, белые стены, вдоль одной из которых стеллаж-библиотека, в центре – стол с крепкой стеклянной столешницей, набор из шести стульев и штук пять-шесть ноутбуков с различными девайсами к ним (шлэшки, зарядники, дискеты и прочая херота); вторая – спальня. Ничего лишнего только кровать, плазма, видеопроигрыватель и набор DVD дисков от сербского артхауса до трешовой порнухи. Говорили ни о чем почти час. Хойт, поняв, что буря не стихнет до утра, расслабился: неспешна ел «пасту», а, когда с ней было окончено, так же неторопливо закурил сигару и, потягивая виски, позволил его с Ваасом разговору литься непринужденно, максимально избегая формальностей. – Что с моим товаром? – Ждут весточек от своих мамашек, а пока без дела не стоят. Двоих прибрал к рукам Бэмби. Отдал их почти даром. Акция: два гомика по цене одного. От остальных толку, что от монашек в притоне. Мертвый груз. Не стоят ни цента выше того, что их сраные родственнички готовы предложить. Да и вообще, готовы, бля? Васко притащил сюда каких-то ублюдков. Из тринадцати только за двоих согласились платить. Но это пока. Я пристрою их. Телки так уже ребят радуют – спустил их в притон и все дела. Пабло хотел забрать всех, но не срослось. Это бухло и…. – Пабло мертв, но если ты уже заговорил об этом. Об отравленном вине и твоем плане мести, – Хойт откинулся на спинку стула и растянул рот в улыбке, выглядевшей столь же безжизненно, как трещина на высыхающей глине. – Когда я услышал о том, что ты готовишься к войне, я подумал, что ничто в мире не сможет сделать меня счастливее, чем возможность увидеть твою голову, раскачивающуюся на антенне моей машины. Но потом меня посетила мысль: сделай я это, разве это не станет доказательством того, что ты прав? Я имею в виду, в глазах идиотов, что называются твоими людьми. Многие здесь питают особую привязанность к мученикам, знаешь ли. Я не дам им повода думать, что я имею хоть какое-то отношение к бойне, что ты тут устроил. Мне не нужна революция имени Вааса Монтенегро, хоть она и будет подавлена в течение пары часов. Как будто мне недостаточно тех денег, которых я теряю из-за твоих любимых туземцев. Ваас скривился. Жидкий химический стрем скатился вниз по пищеводу и разлился в желудке. Как дешево пойло – раз! – и он и он словно им опьянен. Пульс участился, он поставил локти на стол и сжал кулаки, чтобы избежать суетливых движений, что провоцирует скорость. Сказал: – Я начал задумываться, что ты не при делах, как только получил сообщение. Теперь все понятно, но что это была за херня? В смысле, кто-то же траванул эти бутылки. Кому это было нужно? – Никому. Та яхта принадлежала контрабандистам, они направлялись из Бангкока в… – Хойт просмаковал сигару и выпустил дым, – даже понятия не имею куда. Они переправляли алкоголь: вино, виски – все настоящее. Ни какая-нибудь подделка. Уже потом, когда с твоей подачи картель Пабло потребовал объяснений, пришлось поднять документы, и мы обнаружили несколько ящиков с вином без номерных знаков на упаковке. Без понятия, из чего его делали, но Пабло да и половина твоих оценили его посмертно. Ты, кстати, мог избежать всего этого, если бы только внимательнее следил за тем, чем их поишь. Ваас шмыгнул. Босс припер его к стенке, обыграл все так типа он, Монтенегро, сам во всем виноват. Так оно, конечно, и было. Твой косяк, ебанный ты скоростной мудила! Не хотел подавать вида, что этот вывод как-то его задел, но руки среагировали быстрее мозга, выбивая сигарету из пачки. Подкурил. Сказал: – Следить? Это, бля, не говеная посылка из Эль-Пасо. Я знал, кто передал бухло. И если в этом мире следует кому-то доверять, то кому, как не тебе, босс? А? Не сдержался. Кинул ответку Хойту, хотя его выворачивало от страха. Этот хуй мог стереть его в порошок. Прямо сейчас, просто щелкнув пальцами, здесь набежит столько ебучих пиратов, готовых перегрызть ему, Ваасу, горло только лишь за один шанс перспективы занять его место. – Доверие ничего не стоит, – Хойт поднялся со стула, чтобы дотянуться до бутылки виски на противоположном краю стола, наполнил стакан, сел на место, но пить не стал. – Оно даже опаснее, чем открытая вражда. Взять хотя бы тебя. На момент нашего знакомства ты и твоя дикарка-сестра всецело доверяли друг другу. Столько надежд, столько жертв. Ей богу, я находил это трогательным. Вместе вы могли бы стать предводителями своего народа – моими личными врагами, но ты испугался. Ты знал, что я планирую делать с дикарями, знал, какую масштабную охоту я объявляю на них и сбежал ко мне. И чего стоило твое доверие? Чего стоило доверие твоей сестры? Она теперь жрица войны – рано или поздно я увижу ее в огне, и кожа с ее лица будет слазить, как растопленный воск, но до последнего вздоха она будет королевой туземцев. А ты? – Хойт засмеялся. – Боже правый, ты хоть слышал, как белые называют тебя здесь? «Рук-Айлендский шут»! Вот как его называли. Это прозвище больше распространено среди наемников, которые презирали всех пиратов, а уж их предводителя считали главным куском говна. Но и на своем острове до Вааса иногда доходили слухи, обрывки недослышанных фраз, какие-то намеки – и что бы он не делал, как не запугивал, как не подкупал бухлом, девками и наркотой, он не мог избавиться от мысли, что и пираты называют его также – ебанным «Рук-Айлендским шутом». На раздумье было несколько секунд, но из слов Хойта уяснил две вещи: первая, он, Монтенегро, облажался по-крупному и это действительно последний шанс; второе, оно же приятное, он, Монтенегро, что-то да сделал правильно, если до сих пор жив. Боссу он нужен. Его лаборатория, каналы сбыта, тюремные связи. Миллионы прибыли в год. Но дело касалось Цитры и это совсем другое. Цитра. Она жива только потому, что так разрешил Хойт; часть туземцев жива только потому, что он это позволил; война между пиратами и Ракъят до сих пор идет только потому, что ему это выгодно. Война не должна прекращаться. Туземцы – главные враги цивилизованной части двух островов. Ничто так не объединяет, не ведет к общей цели, как единый враг. Убрать дикарей – пираты и наемники начнут искать его среди своих. Здесь новобранцев зомбируют. Им говорят: «Увидишь туземца – стреляй!». И Они стреляют, неистовствуют, ненавидят, слепо преследуя четкую пропагандистскую цель – уничтожить их всех. В каком-то плане они превращаются в послушных животных, и в миг сомнений вспоминают короткое «Увидишь туземца – стреляй!» и спускают курки. Хойт знал про Вааса и Цитру, не так много, но общие представления имел. Он помнил его еще напуганным мальчишкой, идущим на отчаянные меры, ради интересов сестры. Сохранение ее жизни было одним из условий, когда Ваас начал работать с боссом. Это было около десяти лет назад, сейчас же его разрывало между гневом, обидой и преданностью верного пса. Он и сам не раз порывался взорвать этот ебанный храм, но даже в самом мощном скоростном угаре находил тысячи причин, чтобы отложить это дерьмо на потом. А затем наступало утро, и он снова позволял ей жить, приглушая ненависть белой кристаллической дорогой. Сглотнул, проталкивая шершавый ком с горла вниз по пищеводу. – Мне насрать, что обо мне говорят. – Похвально. Итак, что касается доверия – твое мне не нужно. Достаточно просто страха. Если я говорю что-то сделать, ты выполняешь это не потому что доверяешь мне, а потому что до ужаса боишься меня. И сейчас самое время начать: сколько наемников вы взяли в плен? – Всех, что были на аванпостах. – Цифра. – Полсотни. – Скольких убили? – Двадцать или типа того. – Значит, я убью шестьдесят. Ваас скривился, когда жидкий химический стрем влился в желудок. – В смысле? – Не думаю, что я должен объяснять, но раз уж твой мозг настолько пропудрен…. Каждый мой человек стоит минимум троих свиней в красных засаленных майках. По твоей милости я лишился двадцати, значит, я заберу у тебя втрое больше. Эти цифры все рано меньше тех, которыми бы ты расплатился, если бы у тебя хватило смелости развязать войну. Это твой шанс. В следующий раз ты окажешься в их числе. Последняя угроза была ни к чему. Ваас и так смекнул, к чему все идет. Босс хочет букет из шестидесяти жмуров? Он их получит перевязанных красной лентой, бля. Остров большой и на нем хватает всякого отребья: спидозники, сифилитики, старые алкаши и торчки без вен, а также десяток уебков, что давно точат на Монтенегро зуб. На одних только сраных «бревнах» из лаборатории он может составить половину букета. Месть Хойта не так страшна, как ее ожидание. Сказал, закуривая: – Окей. Я соберу тебе команду смертников к утру. – Ты не понял, я выберу их сам. Собери всех с утра, я выберу из того, что есть. Но есть кое-что еще. Перед тем, как их расстреляют, ты скажешь, что у тебя был выбор сохранить их жизни в обмен на Майю Гейте. – Такого выбора у меня не было. – Я даю его сейчас. – Что бы я не решил, ее нет на острове. – Ты действительно в этом уверен? Как бы не так. Буря застала Майю и Васко еще по дороге к бухте. И вопреки желанию Гейте увести сестру отсюда, он не настолько безумен, чтобы сделать это сейчас. Скорее всего, они нашли укрытие в одном из прибрежных аванпостов. Всего десять минут, и Ваас будет знать, в каком именно. Но нужно ли? Жизнь Кошерной не явно стоит шестидесяти человек. Ничья жизнь столько не стоит, но всегда ли выбор должен быть сделан в пользу числового приоритета? Нет. Он не для того, отпускал Кошерную, чтобы по итогу ей пустили пулю в лоб. Ответил: – Да. Я продал ее одному чувачку месяц назад. Она меня достала, относилась ко мне как к сраному муженьку или что-то в этом духе. Здесь, блять, не сраный курорт. Если меня бесят люди – я от них избавляюсь. – Ну, что ж, – сказал Хойт, – об этом ты и расскажешь. Я дал тебе шанс, но дадут ли тебе его твои люди? Дальше – твои проблемы, но я рад, что мы разобрались с этим. Нужно было расставить все точки, но, знаешь, даже не это заставило меня приехать сюда. – И что же? – спросил Ваас, хотя заинтересованности не проявил, мыслями блуждая где-то между Кошерной и предстоящим расстрелом. – Что ты знаешь об NB-K8? Вопрос Хойта был неожиданным подействовал не хуже ушана с водой. Вот так да! Интересуетесь топовой наркотой, босс? Ваас сдвинул брови. Что тут не знать, бля? Он был сам не свой с момента, когда поймал тот знатный приход от восьмерки – перерыл интернет, ища информацию, пытаясь найти ответ на вопрос «что это, блять, была за хуйня?». Пережитый трип казался таким реальным, и, если подумать, он оказал на него большее влияние, чем то, что в последнее время происходило с ним взаправду. По крайней мере, он больше ни дня не провел с трезвой башкой. Нюхал в разы больше обычного, до усрачки боясь отголосков тех чувств, что посетили его, когда он вновь увидел ее красное, искаженное в уродстве лицо. Закидывал в себя, что только мог, и все равно вспоминал дочь и сестру – тянуло к родным корням, как если бы ему снова стукнуло пятнадцать. Самая стремная и неоднозначная херня из всех, что он пробовал. NB-K8 (он же «флэшбэк», «петля (времени)», «восьмерка», «восьмая миля», «доктор кто», «слеза ангела» или просто «слеза») – очередной шаг навстречу прогрессу в отрасли наркоиндустрии. ЛСД нового поколения, мескалин для гениев – чистая химия с колоссальным воздействием на мозг. Торчки всего мира в восторге! Кайф, чувак! Это космос, чувак! Улет, чува-а-а-ак! NB-K8 не такой как остальные психоделики, где невозможно предугадать заранее ни ощущений, ни эмоций, ни состояния психики в моменты трипов. Нет, бро, тут сюрпризов не будет. Расслабься, уже ничего не изменить. Восьмерка работает как часы. Тик-так. Принцип работы «восьмерки» таков: от двадцати минут до часа – разгоночная фаза, сопровождающаяся эйфорией, легкой слабостью, синестезией[28] и повышенным удовольствием от тактильного восприятия; фаза номер два – одна сплошная «побочка», ничего хорошего и уж тем более приятного: тут и иллюзии восприятия, и паранойя, и слабость, граничащая с предобморочным состоянием, и главное – ощущение дежавю, настолько сильное, что кажется, будто прошлое преследует повсюду. Финишная прямая. Добро пожаловать! NB-K8 проявляет себя во всей силе. Третья фаза бьет по мозгам – она валит с ног, она расширяет сознание, она меняет восприятие мира, придает объем каждому воспоминанию и давит до тех пор, пока одно из них не выскочит наружу, как воздушный шар из воды, проявившись в виде самой реалистичной галлюцинации из всех. NB-K8 воспроизводит воспоминание с педантичной точностью: визуальный ряд накладывается один на другой, как кадры из фильма, создавая полный эффект присутствия в прошлом, включая запахи, вкусовые ощущения, звуки и даже мысли. Именно это и напугало Вааса так сильно, но не остальных. «Ничто не забыто!» – фраза, ставшая своеобразным девизом для задвиг со всего света. Без всякой опаски они делились на форумах своими советами в употреблении восьмерки, обсуждали побочки и «выходы», рассказывали о наиболее интересных погружениях в триповые галлюцинации. Прожженные игловые нарики писали о том, что слезли с системы, ужираясь NB-K8; они писали, что восьмерка помогает справиться с ломками лучше валиума или другого подобного дерьма. Полезное свойство, да, но вовсе не это сделало петлю объектом паломничества торчков со всего мира. Фишка NB-K8 – это флэшбэки. Ваасу запомнилась история Стокгольмской телки, которую он прочитал на каком-то форуме. Она и ее муж закинули в себя капсулу и ждали прихода. Все, как и должно быть. Один, два, три – пережила все фазы, словно под копирку, но только «флэшбэк» заставил ее охуеть. Виделось ей, что какой-то хрен избивает ее до крови, душит, наваливается сверху и пялит, как оскотинившийся пес. Типа «Необратимость[29]», только происходило все не в зассаном переходе, а на зассаном чернушниками матрасе в квартире мужика, с которым она жила четыре года назад. Сверху над ней – офицер К (она побоялась указать его имя, сказала лишь, что он крышевал притоны в этом районе). А хата его – настоящий притон; они тогда плотно сидели на черном. И вот этот К выбивает из девки все дерьмо, в то время как ее мужик с безучастной бледной рожей пытается сварить дозняк на остатках раствора скопившегося в использованных ватных шариках. Говорят, что, если случается что-то ужасное, у некоторых людей что-то клинит в мозгах, вытесняя воспоминание об этом. Проблема в том, что ничто не забыто, и воспоминания прячутся в подсознании и, как монстры в темном углу, ждут момента, чтобы напасть. С той телкой случилось то же самое. Она и думать забыла, что в день, куда перенес ее флэшбэк, айна [30] устроила облаву, и героиновый дружок отдал ее офицеру К, чтобы тот закрыл глаза на закон. Слеза ангела – такое название NB-K8 получил не зря. Фишка в том, что каждая травма должна быть отыграна. То, что мы особенно прячем, стремится выйти наружу. Страхи, кошмарные воспоминания, которые впору забыть, – под восьмеркой перед ними в первую очередь открываются двери. Вот почему это не зашло Ваасу. Вот почему плевались и другие уголовники, когда принимали это в первый раз. Ничто не забыто! Каждая травма должна быть отыграна! И воспоминание, будь это то, что всегда перед глазами или то, что спрятано в подсознании, – неважно, если оно травмирующее, под восьмеркой оно обязательно выйдет наружу. Первый трип отпугнул многих, но потом, если верить тому, что пишут, приходы становятся только кайфовее, а воспоминания легче и приятнее. Словно, чтобы добраться до чего-то светлого, нужно вдоволь искупаться в дерьме. Итак, Ваас знал все это и даже больше, но ответил неоднозначно. – Ну, что-то слышал. А с чего, вдруг, такой интерес? В смысле, всегда нужно быть осторожным с этим новым дерьмом. Оно быстро вспыхивает, но и прогорает, как спичка. – Это не прогорит. Ты и сам должен понимать это, если действительно знаешь достаточно. NB-K8 – прогресс, и мы должны ему следовать. Нужно взять его в оборот, пока другие не опередили нас. Я повторю свой вопрос еще раз, и на этот раз другой попытки не будет. Что тебе известно? – Знаю, что все торчат на нем от Дублина до Эль-Пасо. Ценник на капсулу от трех сотен, что дешевле, то дерьмо. Пустышка. В лучшем случае экстези или леденец, пропитанный синим красителем. Знаю, что люди дохнут, если покупают не то. Хотят закинуться топовой наркотой, но жалеют бабла. Эта херня, как сраный сифилис. Связался не с тем парнем, купил дерьма, закинулся – и ты труп. В одном Стокгольме полтыщи откинулось, пока тот притон не закрыли. Хойт откинулся на спинку стула. Кивнул. Типа, в правильном направлении мыслишь. У Вааса прям от сердца отлегло. Хотел сказать что-то еще, но босс перебил: – Я слышал про Стокгольм. Это было и в других городах тоже. Дасильво, к примеру, пустился в бега. Взял не того варщика и с легкой руки убил триста человек за одну ночь. У него было достаточно денег, чтобы двадцать лет покупать снисходительность закона. Полиция, судьи… власть. Но кто будет закрывать глаза на эту бойню? Дасильво был моим лучшим клиентом, дорогим другом, а теперь он не стоит ничего. Знаешь, что главное в дружбе? – Хойт понизил голос, словно желая открыть страшную тайну. Ваас купился. Подогретое скоростью тело опять среагировало быстрее мозга, и он подвинул корпус вперед, чтобы лучше услышать босса. Хойт ухмыльнулся и прочеканил. – Равная власть. У Дасильво больше ничего нет. Я это к тому, что мои дела не должны идти так же. Все понятно. Хойт хочет взять восьмерку в оборот. Ваас вспомнил про мальчишку в лаборатории, если верить Васко, то он хороший варщик. Делает убойное дерьмо, по крайней мере, народ из «Ржавого якоря» с него торчал и никто при этом не сдох. Если Хойту нужен варщик, то он зашел по адресу. Сюрприз, бля! Ваас Монтенегро еще на что-то годен. – Проблем не будет, – он выбил сигарету из пачки «Marlboro», подкурил, затянулся и задержал дым в легких, словно траву, выигрывая время для ответа; понимал, что не следует так, в лоб, говорить о мальчишке, но желание выслужиться перед Хойтом было сильнее. В его подогретом скоростями мозгу намертво засела мысль: если он не скажет сейчас, то будет поздно. – Знаю я одного парня, он гений, типа. Реальную восьмерку бадяжит. Хойт кивнул. – Ален Варус. Я приехал ради него.