Порыбачим на кайдзю?

– Если бы про Германна Готтлиба написали книгу, она бы называлась «Гордыня и дикая предвзятость», – озвучив сие довольно нетактичное замечание, капрал Хансен пригубил вино и тут же скорчил недовольную гримасу. – Надо же, какая кислятина! – Да-да, и впрямь, – невпопад ответил Ньютон, чье внимание целиком и полностью было обращено на высокого сухопарого мужчину. В своей напряженной неподвижности тот походил на каменную горгулью, неведомым чудом очутившуюся на балу. И приятен был примерно в той же мере. – Даже не думай, – Чарльз потрудился проследить, куда направлен взгляд его рассеянного собеседника. – Герр Готтлиб – не нашего полёта птица. Сомневаюсь, что он снизойдет к тебе. – Неужели так богат? – Да не то чтобы. Насколько мне известно, он широко известен в узких научных кругах. Предпочитает тратить своё драгоценное время на математику, пренебрегая мирской ерундой вроде подсчета годового дохода. – Так значит, он тоже ученый! – глаза Ньютона засияли ярче всех свечей, собранных в бальном зале. – Не такой, как ты! – капрал Хансен коротко рассмеялся. – Он же сущий книжный червь. Не могу представить его за разделыванием какой-нибудь склизкой твари вроде тех, в которых ты души не чаешь. – Дорогой Чарльз, твоя военная выправка столь же безукоризненна, сколь ничтожны познания в области естественных и всех прочих наук. Да будет тебе известно, что «разделывание склизких тварей» – далеко не единственный способ познания окружающего мира… Хотя, бесспорно, один из самых интересных. – Вот с герром Готтлибом об этом и побеседуй, раз тебя не устраивает моё общество. – Вот и побеседую! – в голосе молодого естествоиспытателя явственно звучал вызов, в ответ на который Чарльз лишь тихо фыркнул. Не мешкая ни секунды, Ньютон решительно направился к герру Готтлибу. В его глазах чопорный незнакомец выглядел подлинной загадкой, постичь которую хотелось незамедлительно. – Вам не нравится музыка? Услышав сей вопрос, Германн сперва оглянулся, чтобы проверить, не стоит ли рядом с ним кто-нибудь другой, более подходящий в качестве объекта подобного интереса. Но поблизости обнаружился лишь невысокий молодой человек слегка неопрятной наружности. Готтлиб с неудовольствием отметил его встрепанную прическу, прежде чем наконец-то взглянул в лицо. – Прошу прощения, что вы сказали? – Я сказал, – терпеливо повторил Ньютон, – что вам, по-видимому, не нравится музыка. – На основании чего вы сделали подобный вывод? – Ну как же, – Гейзлер лучезарно улыбнулся. – Во-первых, вы не танцуете. И ладно бы только это. В конце концов, нежелание вальсировать вполне можно списать на вашу ногу, которую вы стараетесь щадить, когда ходите и стоите, опираясь на трость… Лицо Готтлиба вытянулось от изумления. Подобной наглости он никак не ожидал. Тем временем Ньютон, не обративший ни малейшего внимания на реакцию своего визави, продолжал рассуждать. – Но ваш недовольный вид! Я рискнул бы предположить, что вам не по нраву местное общество. Однако же за весь вечер вы успели перемолвиться парой слов с хозяином дома и тем ограничили свои светские беседы. Следовательно, вы не могли разочароваться в господах и дамах, с которыми не успели познакомиться. Вина вы не пьете. Значит, напитки не при чем. Напрашивается единственно верный вывод: вам не нравится музыка. Неизменно острый на язык Германн в этот раз далеко не сразу нашелся с ответом. В голове не укладывалось, что светское общество могло скрывать среди своих кругов столь невоспитанного молодого человека. Ни малейшего намёка на хорошие манеры. – Кажется, мы не были представлены друг другу, – жестко ответил Германн, желая смутить непрошенного собеседника и остудить его пыл. Ах, если бы это было так просто. – Вам верно кажется, – Ньютон тут же протянул вперед ладонь. – Доктор Ньютон Гейзлер. Брови Германна поползли вверх. Сейчас в нем противобоствовали два настроения. С одной стороны, неприятное удивление тем фактом, что подобный человек может иметь ученую степень. С другой стороны, интерес. Среди вельмож, дельцов, купцов и офицеров не так просто было найти собеседника, способного достойно поддержать беседу на интересующие его темы. – Доктор Германн Готтлиб, – Германн намеревался сжать чужую руку едва-едва, чтобы затем сразу отпустить. Но Ньютон и тут пошел наперекор чужим желаниям. Стиснув худую ладонь нового знакомца, он затряс её с таким энтузиазмом, что Готтлиб начал всерьёз волноваться, не оторвется ли рукав рубашки. – Забавный у вас выговор, – отметил Ньютон, наконец-то отпустив чужую руку. – Первое время после переезда я тоже говорил с акцентом. Это быстро проходит. – Вы тоже из Баварии? – Из Пруссии. – Ах, – губы Германна сжались в тонкую презрительную складку. – Как занятно, – он покрепче сжал свою трость и вновь отвернулся к вальсирующим парам. Этого намека оказалось недостаточно, чтобы усмирить напор доктора Гейзлера. – Слышал, что вы математик. – Верно. Несколько долгих мгновений Ньютон ожидал встречного вопроса, после чего невозмутимо продолжил: – Мне больше по душе естественные науки. Биология, к примеру. В ней гораздо больше жизни и наглядного смысла. – Весьма поверхностное суждение! – горячо возразил Германн, и Ньютон довольно улыбнулся. Наконец-то ему удалось пробить брешь в ледяной невозмутимости собеседника. – Вовсе нет. Конечно же, я не стану отрицать, что математика полезна в качестве инструмента, но теория ради самой теории… Этот концепт мне непонятен. – Судя по вашим суждениям, вам непонятно очень многое! – А вот тут вы правы! Разве это не восхитительно? Природа хранит столько тайн, которые нам только предстоит постичь! Готтлиб начал было возражать, но его голос потонул в многоголосье музыки. Вальс сменился более бодрым и быстрым танцем. Математик недовольно скривился. – Изволите продолжить нашу дискуссию в более подходящем для этого месте? – придвинувшийся ближе Ньютон вынужден был повысить голос. – Изволю! – яростно ответил Готтлиб. Всего пару минут назад нельзя было даже заподозрить, что подобный человек способен на такой накал страстей. Выходя из бального зала вслед за Германном, доктор Гейзлер поймал удивленный взгляд Чарльза и адресовал ему торжествующую улыбку. Чем бы ни кончился их с Готтлибом спор, Ньютон всё равно будет чувствовать себя победителем.