***
Сквозь темноту прорывались всполохи гирлянды, напоминавшие проблесковые маячки мигалок. Синий, красный, синий, красный, и так до бесконечности. Световой эпилептический припадок, вызывавший в голове смутный образ докторов в белых халатах со смирительной рубашкой наперевес, или просто приезда ментов. Акустика трубопровода, усиленная чашей ванны, окутывала уютными разговорами этажом ниже. Что-то про поход в супермаркет, про шампанское, про подарки детям. Вечные разговоры ни о чем и обо всем одновременно. Обыкновенные новогодние хлопоты, от которых радости больше, чем от самого праздника. Антон захихикал и подтянул колени повыше. Спиной съехал на дно пустой ванны и прикрыл глаза. Было необъяснимо хорошо, но как-то грустно. Холод щипал за пятки и задницу, но в ванной было лучше, чем на диване. Можно было бы притащить подушку для пущего удобства, но подниматься и куда-то идти оказалось слишком лениво. Он так и лежал, прислушиваясь к гулким голосам в водопроводе, внутренне соглашаясь с высоким женским голосом, ультимативно требовавшим хотя бы в этот год не делать осточертевшее оливье. Другой голос, тоже, несомненно, женский, но еще более неуступчивый и с каким-то стальным стержнем в интонациях, монотонно вещал о традициях и о дяде Жоре, которому оливье дозарезу. Потом послышался душераздирающий детский вой, слившийся в едином порыве с подмигиванием гирлянды, и совсем уж погрузил Антона в идиотическое состояние, вызывая в мозгу странные конфабуляции. «Конфабуляцию» ему недавно подсказало приложение со словом дня, и он еще сутки после того вставлял его к месту и не к месту, доводя Соболева до белого каления. Виделись и утренник в детском саду, на котором он никогда не был, и бесконечная очередь за подарками к Деду Морозу, и чувствовались отмороженные после катания на коньках ручонки, которые до боли растирала своими горячими пальцами мама. Ощущения перешли в разряд реальных, и Антон невольно скуксился и почти приготовился составить дуэт незатихающей сирене снизу. В состоянии полусна он поежился и вздрогнул, когда в ванной резко включился свет. Щурясь на слишком яркие софиты, он разглядел Саню, сонно рассматривающего себя в зеркало и Антона не замечающего. Когда Соболев откинул крышку унитаза и потянулся к трусам, Зиньковский громко и злорадно зашуршал шторкой, спугнув его. Дьявольски захохотав, он вывалился из ванной и под невнятный мат сбежал оттуда. Несмотря на всю близость, Антон признавал интимные отношения с санузлом и оставаться невольным наблюдателем не собирался. Все имеют право на уединение. В кухню тоже пробирался отблеск гирлянды, отражался в темном стекле, подсвечивая медленно ложащийся на внешний подоконник снег. Забулькал чайник. Пятки так и не согрелись, зато зад почувствовал тепло прижавшегося к нему тела. Саня положил подбородок Антону на макушку и до щелчка челюсти зевнул, обдав приторным запахом зубной пасты. Он вечно путал тюбики и брал ту, с динозавриком и со вкусом жвачки, на которой вечно настаивал Антон. Соболев деланно возмущался каждый раз, но что-то Зине подсказывало, он брал ее специально, и просто гордость не позволяла смириться с подобной тягой. — Тащишься? — спросил Антон, не отводя взгляда от окна. Танец снежинок завораживал. — М? — Тащишься, что ты больше? — Чего ты в ванной делал? — слился с ответа Соболев и подышал Антону в волосы. — Лежал. У нас свободная страна, лежу где хочу. И вообще. — Что «вообще» он не придумал, но оно показалось весомым. — Я думал, ты уже свалил на съемки. Проснулся, а тебя нет. Чай будешь? — Пять утра, куда я поеду? Наливай. Соболев крепко обнял Антона и отступил к столешнице, колдуя над чайником. Пять утра его не смущали, как и Зина, который своей врожденной ебанцой бесконечно вводил его в ступор, так что он перестал обращать внимание. Только иногда изумлялся, но что-либо выяснять не стремился. Особенно в такую рань. — Так ты сегодня работаешь? — переспросил Саня. — Вроде того. Но вернусь рано, и знаешь, что подумал? Антон уселся на стол рядом с чашками, исходящими паром, и склонил голову, как птичка. Встрепанный и с примятым хохолком на голове, он сильно напоминал попугайчика. Саня потрепал его по колену, отодвигая от кипятка. — Не ерзай, обожжешься. Что? — Погнали вечером за гирляндой. Эта какая-то стремная. Соболев внимательно посмотрел на жизнерадостного, но какого-то пришибленного Тоху, и не стал упоминать, что эту гирлянду тот сам и притащил. От греха. — Поехали. Тогда сразу в Икею, — согласился он и почесал затылок, продумывая список покупок. — Фужерчики тоже? Фужерчики в список не входили, но Саня кивнул и добавил еще один пункт. Антон разулыбался и боднул его лбом в плечо. В пять утра так бывает, когда вы встречаетесь в неожиданном месте квартиры, и в этот момент рождаются одни из лучших идей. Есть что-то фатальное в пяти утра, что-то судьбоносное, ну, или по крайней мере, кристально честное. Подумать побольше, и можно было бы прийти к выводу, что это лучшее время суток, но Антон предпочитал иногда не думать вовсе, поэтому просто почувствовал теплый укол в затылке. Вот он и устроил им новогодние хлопоты, как у соседей, только лучше. — Оливье сами нарежем или купим? — спросил он. — Ты же не любишь. — Да пофиг. Пусть стоит. Саша тяжело вздохнул и поцеловал Антона в дурной лобешник. До Нового года оставалось четыре дня.***
О том, что Антон скоро вернется, Сашу, как всегда, оповестили инстаграм-сторис. Отслеживать любые перемещения Зиньковского было легко по причине незатыкавшегося от уведомлений айфона. В минуты особой продуктивности обновления появлялись со скоростью, лишенной всякой логики и цели. Предновогодняя лихорадка с адвент-календарями и бесконечными видео на ютуб-канал и вовсе возводила широту связанного с Антоном инфополя в какие-то невероятные степени. Натура электровеника, и так не отягощенная ничем, кроме необходимости хоть иногда спать, становилась и вовсе неуемной. Антон будил его стуком клавиш на лэптопе, усыплял мерным бормотанием в попытке поудачнее нарезать видосик, встречал в наушниках, бубнящих голосом рекламного менеджера, забрасывал квартиру распакованной косметикой и прочим мусором, на который Саша постоянно норовил наступить. Эта рабочая суета его раздражала, зато уставший Антоха сиял, как начищенная латунная монетка, и Саша против воли и в глубине души радовался. На экране раскрасневшийся Антон весь в недосмытых блестках щебетал о подарках от Мак Косметикс и анонсировал еще какое-то новье. Саша узнал двор за его спиной, и пошел открывать дверь. Вскоре после переезда в Москву Зиньковский обзавелся студией в пригородных ебенях, но был невероятно рад. Саша же с облегчением вздохнул, устав спотыкаться о штативы и свет. Нескончаемое хождение на цыпочках тоже закончилось: теперь не было необходимости двигаться по стенке и за пределом кадра, чтобы не светить лицом на всю Тохину аудиторию и остальной честной мир. К выходам из каких-либо шкафов он был не готов, как, впрочем, и общественность. — Я думал, ты в пробке застрял! — громко сказал он, заслышав возню в коридоре. Подниматься с дивана второй раз не хотелось. — Кто тебе сказал такую чушь? — ЯндексКарты. — Всю информацию надо пропускать через сито правды, сито доброты… — И сито-хуито, — закончил за него Соболев, закатив глаза. Иногда Антон бывал предсказуемым. Зиньковский пинком отправил ботинки под обувницу и, судя по звуку, сам чуть туда не угодил. Потом шумно ворвался в комнату и свалился сверху на Сашу. От него пахло морозом, жвачкой и сигаретами. — Ебаный Мордор в однушке! — Опять? — строго спросил Саша. Антон отвернулся и начал дышать в сторону. — Я же просил. Чего ты на скандал нарываешься? — Ты астматик? — осведомился Тоха, поднимаясь на локтях. — Нет? Сиди тогда, тоже мне мать нашлась. У меня стресс. — Стресс у тебя будет, когда мне окончательно надоест. — Алло, это социальная служба? У нас тут насилие в семье. — Зина изобразил плаксивый голос, достав телефон. — Он мне угрожает. Тиран, деспот и вообще оборзел. Саша почувствовал головную боль. Она расползлась по нему под личиной Антона, продолжавшего шкнить по несуществующей горячей линии воображаемой социальной службы. Спорить было бесполезно и опасно для психики. Поэтому Соболев зажал Антону рот ладонью и заглянул в честные глаза. Немного помолчали. — Как день? — спросил Саша. — Окей. Досняли все, теперь я свободен, как кролик. До пятницы. — А что в пятницу? — В пятницу я занят похмельем, потому что планирую на Новый год насинячиться до состояния нестояния. Саша хохотнул. Зина обещал, Зина сделает, — в этом он не сомневался. Главным оставалось удержать его от алкогольного отравления и вовремя подставить стакан с водой и крепкое мужское плечо. Антон потянулся всем телом и скатился на пол. Вид у него был потрепанный, но воинственный. Не смытая до конца черная подводка под нижними веками придавала ему немного архаичный рокерский вид, как в лучшие годы Пита Вентца или Джареда Лето. — Выглядишь как мечта четырнадцатилетних девочек, — довольно сообщил Саша и ткнул пальцем ему в щеку, стирая краску. — И чувствую себя так же, — ответил Антон. — Собирайся. — Может, не поедем? — Поздно пить боржоми, киса. Я тут не молодею, а фужерами так и не обзавелся. Как я матери в глаза посмотрю? — фыркнул Тоха. — Ты ел? — Нет, — сознался Саша, который с дивана за день встал раза три, и те по крайней нужде. — Вот и я нет. Сожрал бы огромную пепперони в одно лицо, только оно треснет, поэтому я великодушно поделюсь. Цени. Саня оценил и пополз одеваться. При мысли о необходимости откапывать машину стало дурно, но противостоять Антону, загоревшемуся какой-то идеей, никогда не мог, а потому смирился.***
Как и водится в декабре, стемнело рано. Саня пытался отодрать примерзшие дворники и хмуро наблюдал за Антоном, слоняющимся по сугробам и дымившим сигаретой. Он не мог не признать, что эстетический вкус оскорблен этим не был, но от запаха табачного дыма его с непривычки мутило. Тоха вдруг запрыгнул в огромную снежную кучу и с визгом выскочил оттуда, походя обжегшись. — Идиот, — тихо сказал Саня себе под нос. — Какой есть, — хмыкнул Антон, отряхиваясь. Он светился от предвкушения, как маленький. — Музыку можно поставить? — Нет, — отрезал Саня. Плейлисты Антохи его подбешивали не столько из-за разницы в музыкальных пристрастиях, сколько от их постоянства. — Да ладно тебе, пойдем на компромисс. — Только не Абба, — предупредил Саша. — И в мыслях не было. — Антон выглядел так, что и сомнений не оставалось, что именно на этот компромисс он и хотел пойти. — Ласт кристмас? — Нет, — повторил Саша. — Окей. Ты самый настоящий Гринч. — Не надоело? Антон привалился к капоту и нарисовал на снегу хер, а потом виртуозно превратил его в собачку. По Баги он очень скучал, но поехать и забрать ее у родителей все никак не мог собраться, да и ма как-то с ней необычайно сроднилась. Саша знал, что у Тохи есть мысль подарить ей щенка, но пока он ограничился поиском питомников. Соболев сначала напрягся, но потом понял задумку и провел пару вечеров в совместных исследованиях собачьих пород. Машина наконец была очищена от снега. Тоха загрузился и тут же уткнулся в телефон. Ожившие динамики разразились какой-то гэнгста-щит-маза-фака, но Антон быстро сменил песню на нейтральный инди-поп. Со двора выезжали под Эндрю Бэлла и что-то там про Рождество. Саша виртуозно объезжал пробки, только иногда застревая в медленном потоке на светофорах, но никакого транспортного коллапса пока не случилось. Антон подвывал песне про любовь и корчил рожи на фронталку. Айфон в кармане Сани пискнул уведомлением. Тихо вздохнув, Соболев вдавил газ и пошел на обгон. Зина тут же выпустил телефон из рук и вцепился в сидение. Единственный способ успокоить его был еще и опасным для жизни. — Если ты хочешь умереть, высади меня, — попросил Антон сдавленным голосом. — Разоришься на штрафах и лечении. — Что? Я не слышу, — саркастично заметил Саша, прибавляя громкости музыке. — Уродец бездушный, — пискнул Антон, вжимаясь в спинку. — Чтоб ты вечно машину грел. Не впечатлившийся Саша улыбнулся и мацнул Тохину коленку, больно сжав пальцы. Тот быстро сцапал его руку и стал рассматривать его обкусанные ногти. — Я тебя на маникюр запишу. Это же страх божий. — Ага, с-час. — Ну серьезно. Ты этими руками прикасаешься к самому дорогому, то есть ко мне. — Потерпишь. — Ну хоть пилочку используй. Я тебе из собственных запасов выдам и никому не скажу. Саша нехотя высвободился из холодных пальцев Антона и посмотрел на свои ногти. И чего только драматизировал: пара заусенцев и все. Спор утих, так и не набрав оборотов, потому что они подъезжали, и Антон беспокойно заерзал, словно обнаружив в одном месте шило. — Ну, готовься, камрад. Теперь-то мы разгуляемся, — заявил Зина и кровожадно оскалился. — Гирлянда, — напомнил Саша без особой надежды и только из вредности. — Ага, с-час, — злорадно ответил Антон, и решительно вышел в зиму.***
За полчаса блужданий между стеллажами они обзавелись: пледом в клеточку побольше, пледом в клеточку поменьше, пледом в кружочек, подушками трех цветов, гирляндой обычной желтой и гирляндой желтой необычной, тремя наборами бокалов (винных, для шампанского и неопознанными, но очень красивыми), двумя салатниками, новой шторкой для ванной (старую Антон оборвал во время своей утренней диверсии), мягкой игрушкой брокколи («это Игорь, Саш, знакомься»), тапочками, etc. Антон, как Клеопатра на троне, восседал в тележке и руководил. Саша послушно катил его по проходам, со смирением, достойным домового эльфа, позволяя манипулировать собой. На них иногда косились с неодобрением, но в основном с весельем. Саша был рад маске на пол-лица, но почувствовал, как по щекам разливается румянец после того, как они прошествовали мимо группки девчонок, захихикавших при виде царственного Антона в мишуре, обмотанной на манер шарфа. — Может, кровать закажем побольше? — вдруг громко спросил Антон, и девочки прыснули со смеха уже не таясь. — Балда, — сказал Саша и стукнул его по голове рулоном оберточной бумаги. — У нас даже поменьше нет. — Досадное упущение. Зина жестом призвал остановиться и неловко выбрался из тележки. Отдел с печенюшками манил его. Корзина пополнилась имбирными пряниками и каким-то тортиком. После этого Антон выдохся и моляще посмотрел на Сашу. — Устал? — Пиздецки. Хочу есть и спать. Соболев заметил вертикальную складку между бровей Тохи и надутую нижнюю губу. Сквозь макияжное месиво под глазами проступали зеленоватые синяки, и Зина казался вымотанным. Острый приступ нежности чуть не выбил Сашу из равновесия. Антона хотелось обнять и заставить проспать полноценные часов восемь-девять, отключив все будильники. К черту, подумал Саня и, ухватив Антона за руку, покатил тележку к кассам. Зина шел рядом, как на автопилоте, бездумно улыбаясь и медленно и будто неверяще перебирая пальцами в Сашиной лапе. — Сань? — позвал он. — Что? — Я тебя люблю. У Соболева екнуло в груди, и он только сильнее сжал Тохину ладонь, не глядя на него. Накрошив на коврики в машине печеньем, Антон вырубился. Он спал с открытым ртом, пуская слюну из уголка губ, и тихо сопел. Матово поблескивала так и не снятая с шеи мишура. Саша хотел было растолкать его и отвести поужинать в каком-нибудь ресторанчике, но плюнул на это дело и решил заказать доставку. Огромную пепперони и, может, немного оливье. Он все думал о коротком признании и немного жалел, что не смог ответить словами. Они никогда не говорили о чувствах, стараясь проявлять безмолвную заботу и помогая с трудностями. Но словесное подтверждение, может быть, только порождение Антохиного усталого сознания, что-то поменяло. И Саша чувствовал смятение, которое давно не испытывал. Ровно с момента осознания, что с Антоном хочется не только дружить. Он иногда забывал, что Зина, внешне непробиваемый и саркастичный ушлепок, на самом деле сентиментальный до невозможности, мягкий и добрый, подкармливающий ораву кошек у студии, обидчивый, как ребенок, и верный до бесконечности. Такого Антона хотелось любить, чем Саша успешно и занимался все последнее время, не замечая ничего вокруг, сначала неосознанно, но теперь, кажется, с полной уверенностью. Их вечные перепалки, заканчивающиеся принятием друг друга, только подтверждали всю серьезность ситуации.***
Обманчивое второе-третье-десятое дыхание после почти двух суток бодрствования накрыло Антона в лифте, и он полез холодными руками Сане под куртку. Тот извивался как уж, хохотал от щекотки и ледяных прикосновений, а потом прижал его к стенке, почти не давая вдохнуть из-за поцелуев. Антон на крыльях вылетел на площадку, вспугнув доставщика сверкающим от косметики и переизбытка чувств лицом. Саша, напяливший маску обратно, прошел следом, молча забрав коробку с пиццей. Навьюченный пакетами, он показался Антону очень смешным до слез жалости. В квартиру ввалились с грохотом. Зина выскользнул из куртки и чуть не свалился на пол, запутавшись в шнурках. — Ты вроде не пил еще, — сказал Саша, поддержав его за локоть. — Это всегда можно исправить! — Энтузиазм Антона пугал до чертиков. — У меня есть бутылка шампанского, которое можно выпить сейчас, но как будто на Новый год. — У тебя детская травма? «Дарим сейчас, но как будто на день рождения?» — Точно. Зачем откладывать? Саша вручил ему коробку с пиццей. Устроились на полу среди новых пледов и подушек, а Зина расчехлил праздничные голубенькие штаны в радугу и счастливо булькал шампанским из только что купленного фужера. Мишура снова заняла место на его шее, а Сане он вручил оленьи рога на ободке. Атмосфера провинциальной дурки приобретала затяжной характер. Под Сердючку вскрыли пепперони, и, как истинные джентльмены, ели прямо из коробки. Антон давился и пачкал в масле руки, Саша забросил ноги на диван и смотрел на него снизу вверх. Веселенько искрилась обычная желтая гирлянда, ей вторили желтая необычная и старая стремная. Было тепло, празднично и вообще. Что «вообще» Антон снова не придумал, но, опять же, было весомо. Соболев медленно приобретал замысловатое положение в пространстве, и такой гуттаперчивости Зина за ним не замечал. — Ты чего скрутился? — спросил Антон. — Лежу. Законом не запрещено, — вернул застаревшую шпильку Саша. — Что за тантрическая йога-практика да посреди вернисажа? — Ты на секс так намекаешь, что ли? — Ты мне про тантрический секс не впаривай, он у нас обычный, половой, — машинально огрызнулся Антон, а потом внезапно лукаво прищурился и добавил: — Чем и предлагаю заняться. Саша хрипло рассмеялся, безынициативно наблюдая за Тохой, спешно вытирающим жирные руки о плед в крупную клетку. — Из штанов не выпрыгивай особо, — посоветовал он. Антон недоуменно посмотрел вниз и хихикнул. — Да ладно, жалко тебе? — Мне не жалко, только ты опять вырубишься посреди процесса. Оно мне надо? Антон надулся, но штаны подтянул, а потом прилег рядом и носом уткнулся Саше в шею. Саша обнял его, рассматривая блики на светлой макушке, отбрасываемые гирляндами. — Доволен? — спросил он. — В целом? Да. — А в частности? — И в частности тоже, — покорно согласился Антон. — Больше не будет перформансов из ванной? — Не обещаю. Они еще немного полежали в тишине. Зина засыпал, ощутимо расслабившись и растекшись по полу. — Тох? — едва слышно позвал Саша. Сквозь ускользающее сознание, убаюканное теплом и знакомым успокаивающим запахом, Антон угукнул. Было не пошевелиться, так его придавило усталостью. — Я тебя люблю, — так же тихо сказал Саша. Антон глубоко вздохнул и заснул окончательно, и никогда бы не смог точно ответить на вопрос: а не приснилось ли? Да и какая разница. Оставалось три дня до Нового года.