Кошки и призраки клана Учиха

Путь по Конохе продолжился в тон миссии — населенные пункты Саске всегда предпочитал проходить на рассвете или поздним вечером. Тогда на улицах было свежо и пусто. Тихо. Он любил, когда солнце только поднималось над горизонтом, стрелки часов в едва освещаемых спальнях жителей лениво переползали за шесть утра. Торговцы, потягиваясь и зевая, открывали лавки, переговаривались между собой тихо и бездумно. Мир проживал однотипные размеренные сюжеты. Всегда было спокойно. Не отдавая себе отчет, перед самой деревней Саске притормозил. Впроброс объяснил себе: надо отдохнуть. Правду даже мысленно не озвучил. Вернулся не к вечеру, как планировал, а к утру. Уже не знал, от чего крутит пальцы — от мучительной паранойи или острого предчувствия. Казалось, на ночь глядя он ничего не решит. А так — весь день будет впереди. Почему так отчаянно трепетала внутри тревога, Саске не проговаривал. За месяц, проведённый в одиночестве, ему впервые за последнее десятилетие удалось установить хрупкий внутренний мир. День за днём Саске шёл и думал — о горечи, разочаровании, ненависти, наследии, страхе, боли. Он думал о двойственном проклятии клана Учиха — сила и ненависть, которым невозможно противостоять. В конечном счёте каждый поток его мыслей нисходил к единственному слову — «мудрость». Когда-то Саске считал, что ключ к победам над миром и над собой — сила, смелость, решительность, резкость. Разрушающее начало, которое было запечатано в генах шиноби с периода Сэнгоку Джидай. Казалось, те, кто с этим не согласен, лишь тешат себя призрачными надеждами на иную участь. Отяжелевшие от стыда, горя и ужаса глаза после войны в Конохе было не поднять. Впервые стало легче после перехода через границу Страны Железа. Здесь Саске, тщательно укутанный в плащ, не привлекал такой поток внимания, как в родной Стране Огня. Он мог наблюдать. Больше не обременённый седьмой командой и командой Така, он остался совсем один. Смог сфокусировать взгляд на окружающих. Оказалось, что все воины снимают доспехи. И очень по-разному проживают время без оружия в руке. Когда он впервые увидел, как шиноби без опознавательного протектора и с окропленной чужой кровью штаниной, покупает утреннюю выпечку и свежий кофе, даже остановился. Замер. Наблюдал, словно из засады, каким тот был спокойным и расслабленным, даже кивнул в знак благодарности улыбчивому продавцу. Ушёл. Саске увидел в нём наёмника. И понял, что застал его в перерыве между заданиями, когда он выбирал, что делать, а не подчинялся. И тот выбрал мгновения удовольствия, иллюзию мирной жизни. Пекарню, а не полигон. Была ли это мудрость или беспечность? Саске вспомнил Какаши-сенсея. Контрастный яркий образ: хладнокровный в бою, эмпатичный и внимательный на привале; искалеченный в прошлом, самодостаточный и спокойный в настоящем; бескомпромиссный и яростный с чужими, отзывчивый и терпеливый с близкими. Саске тогда принимал это за лицемерие и слабость. Ещё не догадывался, каких усилий ему стоило сохранить крупицы света. Саске скользит по утренней Конохе мрачной бесшумной тенью, выбирая незамысловатый, но извилистый маршрут. Проходя ворота, сразу сворачивает с главной улицы налево. Идёт против течения реки: она словно замедляет, тянет назад — тёмная ледяная вода движется размеренно, но неумолимо. Мороз по коже — издалека Саске замечает яркие алые пятна и чуть ускоряет шаг. Сердце бьётся чаще и тяжелее, он даже размыкает губы от удивления, так и замирает напротив забора. Свежевыкрашенные гербы. В поместье клана Саске после трагедии не жил — сначала территорию опечатали, затем казалось, что оно уже точно в аварийном состоянии. Да и никакого желания возвращаться в место, наполненное тошнотворными воспоминаниями, не было. Саске лишь часто проходил мимо в юности. Что-то тянуло, взывало наследника вернуться в место, принадлежавшее ему по праву. Иногда он даже засматривался на изысканные макушки крыш, и внутри всё трепетало. Всё-таки это навсегда был его дом. Саске, что есть силы, сжимает кулаки и бескомпромиссно меняет маршрут. Он совершенно точно пообещал себе быть решительнее на пути к новой жизни. Удивительно легко поддаются главные ворота, отчаянно колотится сердце, когда он шагает к главному дому. Потеют ладони, и от волнения сдавливает грудную клетку. Саске моргает чаще, потому что происходящее кажется миражом — на порожках дома стоят миски, сквозь окна виднеется белоснежное кружево занавесок. Он не просто видит, он чувствует в доме жизнь. И это — удар под дых. Кто посмел так распорядиться фамильным поместьем? Кто здесь поселился? И как давно? Тяжёлым шагом Саске поднимается к двери, колотит коротко и громко. Тишина кажется оглушительной. Он стучит ещё раз. Вслушивается. Дыбом поднимаются волосы на затылке, когда тихие-тихие шаги приближаются. Бесконечно долго Саске всматривается в испещрённую мелкими царапинами древесину. Трясёт головой. Показалось. Сейчас дом пустой. Уже с новым чувством — ядовитой ярости Саске решительно распахивает сёдзи и делает шаг в коридор. Так быстро, чтобы даже не успеть обдумать свои действия. Кружится голова, потому что он попадает в ловушку из удушливых запахов — омлет, кофе, сладкий парфюм. Дом хранит воспоминания об утреннем завтраке. Но Саске ищет другое — информацию о владельцах — застыв на пороге он высматривает плащ или жилет с гербом клана, любой опознавательный аксессуар, оружие. Но взгляд ни за что чужеродное не цепляется. Саске круто разворачивает на пятках и наотмашь захлопывает сёдзи. Тело пылает от гнева и ярости, челюсть сводит от обиды. Саске решительно шагает в сторону резиденции. Без ведома Какаши этого бы не произошло, а значит, тот точно, хоть и косвенно, но виноват! Все слова о неуважении, памяти, скорби уже на самом кончике языка — он намерен выплеснуть их с порога. Уже не выбирая дороги, он идёт всё быстрее, нервно отбрасывая плащ. Пристальные взгляды жгут раскалённым железом. Вообще-то Саске к ним привык, но сейчас они ощущаются совсем иначе. Внимание переключается лишь тогда, когда он идёт мимо госпиталя. Тоже обновлённого — перекрашенного, с большими окнами. Нехотя замедляет шаг. Вдруг выплёскивать сейчас злость на Какаши — не лучшая идея? По крайней мере с концепцией новой стабильной жизни она не вяжется. Нужно выдохнуть, немного успокоиться. Как сейчас найти Наруто? Саске понятия не имеет. А вот Сакура наверняка в госпитале. Сакура. Саске казалось, что он слишком много о ней думал. Его сокомандница была воплощением света, заботы, любви, чувственности, нежности. Всего прекрасного, что может быть в человеке. Отношение менялось не к самой Сакуре, а к её образу — всё-таки Саске не видел её слишком долго, чтобы думать, что знает. Только вот… он понижает голос, произнося изумлённой улыбчивой медсестре её имя… Только вот её последнее отвергнутое им признание в любви остаётся ослепляюще-ярким моментом. И странным, и постыдным, и с налётом радости. С одной стороны, у Саске банальное предчувствие: она — не для него, он — не для неё. Просто почему-то так случилось, что Сакура воспылала к нему интересом. Как будто она ошиблась или промахнулась. Но с другой стороны, в любом случае, было удивительно приятно знать, что кто-то тебя любит и ждёт. Саске принял очень важное решение — больше внимание Сакуры он отвергать не будет. Саске не понимает, всегда ли она была такой красивой или же поистине расцвела за время его отсутствия. Он не здоровается. Стоит на пороге кабинета и зачарованно наблюдает, как удивлённое лицо Сакуры сменяется широкой улыбкой. Её изумрудные глаза переливаются, отражая мягкие лучи солнца, щёки подсвечивает рассеянный румянец, кончики розовых локонов мажут по плечам — отросли. — Не верится, что это правда ты, — Сакура поднимается со стула и нерешительно обходит стол. Удивительно для себя Саске первым раскрывает руку для объятий. Но Сакура как-то очень странно, совсем не горячо, приобнимет его. Коротко. Так, что даже сладкий запах запечатлеть не удаётся. — Ты похудела, — он успевает провести ладонью по острым выпирающим лопаткам. — Это совсем не комплимент! — Сакура смеётся и беззлобно сверкает глазами. — Но это правда, было много изматывающей работы. Садись. Давай осмотрю тебя! — Сакура настойчиво указывает на кушетку и надевает перчатки. — Я направлялся в резиденцию к Какаши, — Саске скидывает плащ и покорно садится. — У меня есть вопросы. — Например? Мир как будто ирреальный. Саске чувствует, что слишком много странного окружает его этим утром. И взгляд Сакуры какой-то совсем незаинтересованный, отстранённый — ещё одно тому подтверждение. Как будто мысленно она не с ним. — Ты случайно не знаешь, кто сейчас живёт в поместье клана? Саске чувствует, как его сердце бьётся чаще и тяжелее, а тревога уже не кажется надуманной. Если сравнивать с Сакурой, улыбка Сая больше не кажется ему восковой.

***

«Как гром среди ясного неба». Её сокоманднику шло это выражение, Сакура замечала это неоднократно. Парадокс мыслей: как только Сакура убеждала себе перестать ждать Саске, он внезапно врывался в её жизнь. Они с Итачи никогда полноценно не говорили об этом вслух, не делились мечтами и опасениям. Каждый знал, что рано или поздно встреча случится, и в любом случае она пройдёт непредсказуемо. Сакура лишь пару дней назад вечером вдруг предложила: «Давай я расскажу тебе свою речь, представляя, что ты — Саске, а потом наоборот». Но Итачи уже привычно мягко поймал её ладони в свои — такие же прохладные — и со скупой улыбкой произнес: «Нет, извини, меня вообще не привлекают ролевые игры. Даже такие, где ты сексуальная медсестра в чулках и халате. Слишком много негативных воспоминаний о моём лечении». Сакура знала, какая тревога скрывается за этой пошловатой шуткой. Буйная фантазия Сакуры позволяла ей без устали моделировать самые разные варианты. Вот, например, ужасный — она тонет в удовольствии, страсти и нежности, шумно стонет в губы Итачи, картинно прогибается в пояснице, крепче обхватывает его бёдра ногами. Внутри всё плавится, полыхает. Сакура запрокидывает голову, притягивает Итачи для череды влажных поцелуев в шею, поворачивает голову и… Вскрикивает от ужаса, когда сквозь тонкое оконное стекло видит взгляд, полный ярости и непонимания. Сакура так себя накрутила, что эта сцена дважды снилась ей за неделю. Итачи сначала снисходительно улыбался, когда Сакура то и дело вглядывалась в темноту за окнами, но затем официальным тоном запретил ей это делать во время секса. Уж слишком возрастало напряжение. Или ещё Сакура думала, что это случится в выходной, когда они с Итачи будут размеренно завтракать. В этом сценарии Саске должен был заявиться не слишком рано — около девяти утра — удивиться, но быстро обрести контроль. Обняться, присоединиться к трапезе. Поделиться впечатлениями о своей миссии и терпеливо выслушать недолгий монолог Сакуры. Но этот вариант развития событий был ещё более бредовым. Без драмы и неловкости было не обойтись. А потом ей казалось, что Саске вернётся и, не разобравшись в ситуации, ворвётся в поместье, размахивая катаной, когда Итачи будет на тренировке. Напугает её до смерти, ещё и ранит сгоряча, и долгожданная встреча трансформируется в новый конфликт. Сакура и представить не могла, что Саске вновь поразит её своей непредсказуемостью. Чуть раньше восьми утра, в пятницу, очень спокойно он приходит к ней в кабинет. И задаёт вопрос, заводящий в тупик, поистине лишающий дара речи: — Ты случайно не знаешь, кто сейчас живёт в поместье клана? — О… — Сакура чувствует, что дрожат руки. — Пока тебя не было, в Конохе многое изменилось. — Она бормочет под нос, параллельно придирчиво осматривает грубый шрам ампутированной руки, кожу лица и шеи, как будто совсем незнакомый ринненган. С облегчением отмечает, что никаких видимых травм у Саске нет. — Это в любом случае не даёт право распоряжаться фамильным поместьем, — Саске смиряет её тяжёлым взглядом, но тот словно скользит мимо, не достигнув цели. Сакура больше не волнуется в привычном понимании и чувстве, смотрит растерянно, но спокойно. Она сходу видит это фундаментальное различие — несмотря на то, что у Итачи намного более строгий и серьёзный вид, его взгляд совсем не надменный. Скорее наоборот — при первой встрече он был безучастным. Потухшим, а не холодным. И всё равно Сакура так скоро смогла разглядеть в темноте глаз отблески эмоций. Может, тогда нет, но сейчас на контрасте это виделось очень четко. — Знаешь, иногда всё намного сложнее, чем кажется. Давай, чтобы тебе потом не тратить время, сейчас пройдёшь медосмотр. Сдашь кровь, пройдёшь обследование? Это займёт не больше пары часов. — Если так нужно, — Саске коротко ведёт плечом, словно отряхиваясь. Сакура мысленно ликует него покорности. Она быстро находит его карту и исписывает несколько листов, указывая кабинеты и отдавая короткие указания. Ей немыслимо, невообразимо тревожно! Кровь шумит в ушах, стучит сердце, покалывает кончики пальцев. Развязка — вот она! Совсем близко! Но Сакура не замирает в ожидании, она вся обращается в комок оголённых нервов. — Разве не ты займёшься моим обследованием? — И всё-таки Сакура съёживается под этим пронзительным прямым взглядом. Шестое чувство не подводит представителей великого клана. — Мне очень жаль, но не смогу изменить график. Меня ждут важные пациенты, — Сакура сидит, как на иголках и не может дождаться, когда сорвётся с места. — А перерыв у тебя есть? Может пообедаем вместе? Расскажешь, что произошло в последнее время. Кажется, в этот раз я задержусь в Конохе, — Саске оборачивается, уже приоткрыв дверь. — Да, — она кивает, нервно сглатывая. Внутри всё трясётся, но Харуно в моменте словно врастает в рабочий стол — сидит и смотрит абсолютно недвижимо. — Конечно, пообедаем, и я много чего смогу тебе рассказать.

***

— Какаши-сенсей, снова нужна ваша помощь! Саске здесь! И как… и что…? Сакура влетает кабинет, едва постучав. Волнение, предвкушение, страх смешиваются в бешеный коктейль, стучат тяжёлой болью в висках. — Сакура, чего же ты так разволновалась? Ты же хорошие новости собираешься рассказывать, а не плохие. Присаживайся, — Какаши кивает на стул, смотрит слишком спокойно. И это даже бесит! — Почему вы так спокойны?! — Сакура таращит глаза и даже наклоняется вперёд, ближе, так невыносимо ей хочется поскорее услышать ответ. — Ну, Сакура… — Какаши переплетает пальцы и упирается о них подбородком. — Мы ведь все знали, что это рано или поздно случится, так? — Угу, — напряжённо кивает Сакура в ответ. — И знали, что это будет непросто. А на случай разрушительных сражений Долина Завершения сейчас свободна, — Какаши щурится в улыбке, но бывшая ученица не вторит ему. — В общем, этой встречи не избежать и её последствий тоже. — Мы даже не придумали план… — У нас не было вводных, чтобы его придумать. Сейчас есть. Можем приступать. Отнесись к этому, как к миссии очень высокого ранга. Ты права, нам нужна… — Нам нужна команда! — Сакура вновь сияет, когда простая идея кажется гениальной. — Если это будет их встреча вдвоём или наша втроем будет тяжелее, но вот если подтянуть Наруто и вас!.. — Я вообще-то хотел сказать «стратегия». — Нет-нет, мы пообедаем все вместе! И тогда не будет напряжённых пауз, всплеска эмоций… — Но искренности на публике тоже не останется места, не думаешь? — Аккуратно подмечает Какаши. — В этом случае искренность может означать эмоции, которые выйдут из-под контроля. А наедине они останутся позже… но… зная их обоих, не представляю, когда получится поговорить честно. Куда мы пойдём обедать? Стоит ли приглашать Саске сразу жить в поместье? Кто скажет ему об Итачи? — Сакура прикладывает ладони к пылающим щекам. — Сакура, — вкрадчивый голос выводит её из задумчивости. — Поместье клана — это его дом. Не стоит оттягивать момент, когда он окажется там. И рассказать ему обо всём должна ты. — Я?! Может вы, как сенсей… — Нет, — Какаши медленно качает головой. — Ты, потому что эта история началась с тебя и продолжится тоже тобой. Сакура обессиленно откидывается на спинку стула. Смотрит на время — половина девятого. Она обращает взгляд, полный мольбы, на сенсея. Беззвучно размыкает губы, желая сказать сразу так много. Но Какаши — как всегда — непреклонен. Её медленно поглощает ощущение неминуемого.

***

Будучи чуунином, Сакура и представить не могла, насколько в будущем ей пригодится Техника теневого клонирования. Уже позже и по сей день, работая в госпитале, она постоянно мысленно благодарила гениального Второго Хокаге. Собственная копия закрывала многие задачи от приготовления ужина до первичного осмотра пациентов и разбора документов. Уставала, конечно, Харуно в два раза сильнее, но обычно это была соразмерная плата за результат. Сакура жалела лишь о том, что клону нельзя поручить что-то действительное важное. Она бы с удовольствием занималась подготовкой к обеду или осмотром пациентов вместо того, чтобы сейчас стоять перед Итачи. — Вот как? — Он реагирует очень предсказуемо — понимающе кивает и немного хмурит брови. — Что ж, хорошо, что всё решится в самое ближайшее время. Сакура очень хорошо знает этот взгляд — Итачи погружается в себя. И хочется поймать его за руку, потянуть и вытащить на поверхность. Сакура следует желанию, цепляясь за его запястье. Можно не переживать, что кто-то увидит их в полумраке архива. А голоса между высоченными стеллажами звучат глухо и едва слышно. — Да, ты прав, но вот только… я всё равно ощущаю, что как-то мы совсем к этому не готовы, — быстро проговаривает Сакура, сжимая расслабленную ладонь. Она жадно всматривается в мужское лицо, желая уловить хотя бы отблеск эмоций. Но Итачи безмятежен. — Ты придумала хороший план. Будем ему следовать, — Итачи тонет в темноте физически — волосы сливаются с корешками сшитых дел в смоляных пыльных папках. Темнота проникает внутрь — взгляд стекленеет, затухает. — Знаешь, что бы не произошло… — сорвавшимся голосом шепчет Сакура. — Ты права, произойти может всё, что угодно. Мы были злейшими врагами больше десятилетия. Пройдёт много времени, прежде чем мы сможем смотреть друг другу в глаза и не видеть в них прошлого. — Я хотела сказать другое… А что Сакура хотела сказать? Что он не виноват? Но он виноват. Что он хотел, как лучше? Она так и отпускает его руку. Сама отводит взгляд. Позволяет вернуться к работе, не прощаясь. Бредёт в госпиталь, совсем осунувшись. Сакура прекрасно знает — Итачи не обидится и не разозлится, если Саске отреагирует резко и опрометчиво. И лезть с объяснениями тоже не станет. Он лишь вновь надолго замолчит. Сакура трясёт головой — однажды она уже смогла помочь. А теперь, когда появилась особенная запредельная близость, это не должно было составить труда. Кровь закипала и бурлила только первые два часа. Затем тело вымоталось и словно отключило невыносимую тревогу. Ещё через час Сакура уже отдавала себе спокойный строгий отчет в действиях — отправила одну теневую копию готовить стол к обеду (честно, готовить Сакура, конечно же, не собиралась. Забрать блюда в Ичираку и расставить, как подсмотрела у Итачи, она посчитала отличным вариантом). Второй клон — ни чуть не хуже самой Харуно — принимал пациентов с госпитале, фиксируя жалобы и старательно заполняя медицинские карты. Не слишком сложная механическая работа. Самой Сакуре выпала задача не по силам — бесчисленное количество раза прокручивать в голове слова, адресованные Саске. То с ужасом, то с облегчением она представляла, как он отреагирует. Подсознательно понимала — предсказать такое невозможно. — Медсестра передала твою просьбу зайти. Сакура оказывается неготовой, когда после полудня дверь в её кабинет распахивается. — Да, — она нервно кивает и медленно тихо выдыхает. — Давай прогуляемся и пообедаем? Очень много новостей. И о поместье тоже. — Сакура улыбается нервно, но искренне. Кроме тревоги в сердце ютится робкая надежда. Кажется, Саске кожей улавливает её неоднозначное, но очевидно интригующее состояние — покорно следует по тихому полупустому коридору. — Как ты себя чувствуешь в целом, в порядке? — Сакура прерывает долгое молчание. Она признаёт себя настоящей обманщицей, потому что маршрут, по которому они следуют, уже отлично знаком. — Медики не нашли никаких отклонений. Да и миссия была очень щадящая — примитивный шпионаж. — Я не только о физическом здоровье. После Войны ты был совсем один, далеко от Конохи… — Это помогло. Знаешь, кажется, впервые за долгое время мне удалось как-то примириться со всем, что происходит. Вечная борьба с судьбой очень изнуряет. И, так вышло, не даёт однозначного результата. У Сакуры вновь ощутимо тянет в груди. То, что вот-вот случится, вновь разрушит внутреннее состояние Саске. И пусть новость кажется радостной, но от ничуть не менее сбивающей с ног. Харуно это знает не понаслышке. Когда впереди алеют свежевыкрашенные гербы поместья, у Сакуры леденеют руки. Сердце бьётся гулко и тяжело, а щёки заливает алый румянец. Она чувствует, как горит тонкая кожа. — Саске, — она аккуратно берёт его за запястье, и тот шарахается, словно от удара тока. — У тебя ледяные руки, — шепчет он очень тихо. — Угу, — она кивает и словно прячется в каскаде волос, но затем решительно вскидывает подбородок. — Думаю, ты и сам знаешь, как порой непредсказуема бывает жизнь. И это всегда очень сложно, даже если радостно. Когда после Войны мы разбирали завалы, обнаружили много раненых шиноби… И среди них было тело Итачи. — Она видит, как меняется взгляд Саске, когда звучит имя брата. Сакура не знает, как правильно, так и не решила. Ей так невыносимо хочется обнять Саске, сдержать его дрожь своими руками. — Я долго сомневалась, получится ли ему помочь, поэтому не говорила тебе… Да и тогда ты сам был на грани — ранение, суд… А потом ты ушёл на миссию. И только после этого он очнулся. Гул крови оглушает. Да и губы Саске шевелятся беззвучно, но Сакура читает единственный важный во всём мире вопрос: — Где он? — Итачи ждёт тебя дома. — Ком застревает в горле, сердце щемит от радости и тоски — теперь Саске знает. — Постой, — Сакура успевает схватить его за локоть, когда тот круто оборачивается к воротам. — Давай не будем сильно торопиться, он теперь никуда не денется. Обещаю, — Сакура очень хочет ободряюще улыбнуться, но чувствует, как губы лишь дрожат в нервном напряжении. — Есть ещё очень важная новость. — Она перехватывает Саске под руку, как никогда не делала прежде. Держит очень крепко, но кажется, что это не требуется. Саске словно не в себе — осматривается вокруг одичало, только лишь пытается осознать происходящее и самого себя. — Саске, так получилось, что во время лечения мы очень сблизились. Сначала просто, как друзья. Потом возник интерес и… нежность, — легенда для всех окружающих звучит стройно и логично. И теперь каждое новое слово цепляется за предыдущее, говорить становится всё легче, а потом и вовсе поток речи не удаётся прервать. — Затем это переросло в глубокую симпатию и совершенно особенную связь. Пойми, это не влюблённость, это новое зрелое чувство… — Ты встречаешься с моим братом? — Саске, и без того бледный, сейчас цветом лица грозился слиться с изморозью на ветках. Казалось, вся кровь сейчас ушла в его огромное потяжелевшее сердце, которое стучало так отчаянно, что Сакура ощущала это сквозь слои одежды. — Мы не просто встречаемся, Саске. Мы живём вместе. Раньше у меня, теперь здесь. Вместе с Какаши-сенсеем мы решили не сообщать тебе в письме ни о чём, боялись, что это поставит под удар тебя и твою миссию, понимаешь? Саске застывает, как каменное изваяние, прямо посреди дороги, ведущей к дому. Кажется, врастает в землю, потянуть его вперёд Сакуре не хватает сил. Широко распахнутыми глазами он смотрит на закрытые сёдзи вдалеке. Сакура вглядывается в его лицо, моментально считывая шок, недоверие, сомнения и ужас перед грядущим. — Саске, прошу тебя, только не уходи, — шепчет Сакура, отрицательно качая головой. Он тоже кивает в ответ. Поджимает губы и делает смелый шаг вперёд. В затем ещё и ещё. Кажется, он совсем не оглядывается, не замечает изменений вокруг. Дорога в несколько десятков шагов кажется бесконечной. Сакура разве что не взбегает по ступенькам и решительно распахивает тяжёлые деревянные сёдзи. Они в грохотом разъезжаются и во всём мире воцаряется тишина. Итачи стоит прямо перед ней. Может, почувствовал, может, заприметил их издалека. Сакура боязливо оглядывается — не исчез ли Саске, пока она отпустила его на короткие мгновенья? Нет. Он смотрит широко распахнутыми глазами. Саске и Итачи просто стоят друг напротив друга, их разделяет несколько метров. Сейчас оба под стать друг другу. С прямой спиной, приподнятым острым подбородком, абсолютно нечитаемым жёстким выражением на лице. Изучают. Пытаются поверить. На большее рассчитывать было нельзя — проявлять нежность было слишком непросто. Даже неуместно. Слишком шумно гремит кровь во всём теле — Сакура не распознаёт их короткие скомканные слова. Кажется поздоровались. То, что было сказано во время боя с Кабуто, позабылось ли? — Давайте пойдём обедать! — Чересчур резко восклицает она. — Саске, ты должно быть, очень голоден после дороги. — Она проходит внутрь, оттесняя собой Итачи. Тот тоже словно приходит в себя, и спешит занять место на кухне. Всё сливается на фоне чувств — Как Саске пересекает порог дома, снимает плащ, тоже усаживается за стол. У Сакуры картинка словно смазывается перед глазами, всё заливает жар волнения и горького предвкушения. Она вдруг вспоминает и окончательно осознаёт: радикальное различие в том, что агрессия Итачи направлена внутрь, и только короткими яркими всполохами вырывалась наружу. В то время как Саске был озлоблен на весь мир. И демонстрировал свою агрессию очень явно. Что может произойти сейчас? — Как тебе позволили остаться? — Тихо спрашивает Саске, не поднимая головы. Сакура его таким — словно прибитым молотом — видит впервые в жизни. — Тайны клана известны Какаши и старейшинам. Я долго был на испытательном сроке, и остаюсь на особом счету до сих пор. Пока работаю в архиве. Саске понятливо качает головой. Затравленно оглядывает стол с закусками. Сакура, опустившаяся во главе стола, сама берёт его тарелку и набрасывает разной еды, даже самой себе не отдавая отчет в действиях. — Тебя очень долго не было, — осекается, потому что звонкий голос слишком чуждый поместью. Вновь слишком «живой» для квартала Учиха, инородный. Но Сакура не позволяет себе стушеваться. — Расскажи, было ли что-то эдакое во время задания? — Нет, — к её удивлению, Саске даже что-то лениво ест из своей тарелки. — Сейчас очень спокойно. Даже неорганизованные преступления редкость в Стране Огня и за её пределами. — О, звучит вдохновляюще. На минуту в доме повисает замогильная тишина. Сакуре самой стоит огромных усилий не опускать взгляд, когда никто из братьев его не поднимает. Сакура вздрагивает от стука в дверь. Она не идёт, бежит к ней. Сакура вообще не помнит, чтобы она когда-либо стремглав неслась открыть и так сильно надеялась, что там был бы Какаши. Разве что в какой-то другой жизни — Йо! — Услышав родной голос, она выдыхает с неистовым облегчением и разве что не сползает по стене, обессилив. — Вы опоздали! — Злобно шипит и сверкает яростным потемневшим взглядом. — А мы торт покупали! — Наруто светит от радости. Уж его-то всеобщей атмосферой ужаса никогда невозможно было дезориентировать. — Проходите, — кивает Сакура, пропуская их в дом. Проходя на кухню, строго смотрит на Узумаки. У неё и у самой шутка про поминки застревает в горле, но если только она прозвучит… — Итачи-сан, давно не виделись! Саске, а с тобой-то вообще как будто сто лет, — Наруто падает рядом с другом и хлопает его по плечу. Видимо, Какаши по дороге проинструктировал. Тот учтиво опускается рядом с Итачи. — О, Какаши-сенсей, а вы-то, наверно, снова голодным останетесь, — Наруто чешет рукой затылок, и сразу же набрасывается на тарелку с лапшой. — Любоваться вами в полном сборе — удовольствие более приятное, чем еда навынос. — Какаши-сенсей! — От неловкости Сакура краснеет. — Ну, не у всех есть такой кулинарный талант, как у вас. Хотя в сервировке стола Итачи нет равных, — Сакура замирает. Саске впервые поднимает тяжёлый испепеляющий взгляд. Смотрит на неё. Итачи в ответ тоже поднимает голову — сверлит взглядом брата. — Ой, Какаши-сенсей, вы сами мне говорили, что Хокаге необходимо следить за манерами, а сами-то! — Наруто хохочет. Его образ пульсирует ярким тёплым светом. Он волнами расползается по кухне, мягко согревает промёрзший дом. Сакура и сама наконец-то приступает к еде. С такой командой они точно справятся. — Саске, я надеюсь, ты в этот раз останешься в Конохе, да? Хватит уже ходить по свету, вон, смотри, пока тебя не было, Итачи-сан… — Получил предложение присоединиться к моему личному отряду АНБУ, — мягко и настойчиво договаривает Хатаке. Одного меткого свинцового взгляда хватает, чтобы Наруто скривил гримасу: «А, ой!» и прикусил язык. — Ты кстати думал о том, чем бы хотел заняться? — Не думал. Саске обыденно угрюм. Ссутуленный, с поджатыми губами он ничуть не отличается от себя тринадцатилетнего. Наруто тоже. — Слушай, ну хоть давай потренируемся и поедим в Ичираку нормально… Ой! Я не про еду навынос, просто там атмосферно, как в старые-добрые, так сказать… — Не знаю. Сакура не так много позволяла себе мечтать в жизни. Сейчас она желает только чтобы этот обед когда-нибудь закончился. Наруто с энтузиазмом рассказывает о своих занятиях в Академии, Какаши замирает в расслабленном ожидании — он готов прийти на помощь в любой момент, Итачи и Саске монотонно медленно едят, не особо поднимая взгляд. — …а Сакура вот-вот возглавит госпиталь, представляешь? Харуно откликается на своё имя. — Да, — кивает она в ответ на взгляд Саске. — Пока я только исполняю обязанности, но пройдёт несколько месяцев, и я приму эту должность. — Поздравляю. — Без энтузиазма бросает он. — Мы тут недавно обсуждали возможность восстановления Военной Полиции Конохи. Что думаешь, Саске? — Какаши задаёт острый и провокационный вопрос. Сакура понимает, он оценивает его состояние — огрызнётся или укусит. — Я не застал её существование в осознанном возрасте, так что не особо знаю регламент и обязанности. — Тот вместо оскала вяло отнекивается. — Я могу тебе рассказать, — не только голос Сакуры, но и голос надолго замолчавшего Итачи вдруг звучит чужеродно. Они впервые за едой смотрят друг другу в глаза. Не искрит. У каждого зрачок покрыт непробиваемым щитом из безразличия и отчуждённости. Но у Сакуры всё равно разбегаются мурашки по рукам. Она замирает в ожидании, когда ещё проскочит хотя бы одна точная фраза, когда прозвучит хотя бы ещё один вопрос друг другу? Но ни пока закипает чайник, ни пока Харуно разрезает торт больше слова не звучат. Наруто переводит вещание в фоновый режим — болтает об Ируке-сенсее, хвастается успешно сданными тестами, жалуется, как надолго время замерло в ожидании Нового года. Какаши не особо участвует в диалоге — тоже наблюдает и наверняка переживает, как бы не сделать хуже. И непонятно, как ухватиться за Саске, что же сказать ему, когда тот после трапезы встаёт вместе со всеми и надевает плащ в коридоре. Ничего такого — Какаши сам зовёт его в резиденцию отчитывать о миссии. Но когда сёдзи распахиваются, и морозный ветер пробирается в потемневший коридор, Сакура заходит мелкой дрожью. Она уже несколько раз наблюдала, как Саске уходил. — Ты придёшь ночевать домой? У Сакуры обрывается сердце от переизбытка чувств. И тревога, и печаль, и страх. И радость — вот же наконец Итачи! Спокойный, решительный, способный задавать прямые обличающие вопросы. И бесстрашно принимающий каждый удар судьбы. Не дождавшись ответа, он так и замер в тёмном коридоре, даже не вздрогнув, когда с грохотом Саске захлопнул створку. Поместье застывает в вязком молчаливом ожидании. Что будет через час-два, поздно вечером? Итачи не покидает кухню — медленно и монотонно перемывает тарелки, тщательно вытирает их, придирчиво возвращает все столовые приборы на место. Сакура лишь создаёт ощущение деятельности, но не мешает ему. Знает — Итачи отвлечься нужнее. Но уборка меньше часа. Времени до следующего дня по-прежнему остаётся мучительно много. Сакура и сама не знает, чем себя занять. В груди, в животе, в горле затягиваются тугие мотки колючей проволоки. Шевелятся, обжигают болью и дрожью. Так переживают перед неутешительным вердиктом врача или экзаменатора. Поначалу волнение напряжение достигает пика — стучит сердце, давит в груди, вздохнуть без нервной дрожи едва ли получается. Потом они выходят на плато, становятся фоновыми. Получается игнорировать. А затем это состояние перестает ощущаться вовсе, только мерзко зудит на корне языка. Солнце стремится за горизонт, и появляется новое чувство — невыносимой болезненной тоски. Сакура убеждает себя не рефлексировать. Не обдумывать недолгую скомканную встречу. Разве могло быть иначе? Разве могли они заговорить при посторонних? Разве могли обняться? Кончено, нет. Никто из них. Через большое кухонное окно Сакура наблюдает, как Итачи сидит на энгаве, укутавшись в тёмное кимоно. Неяркая лампочка над дверью остаётся жалким островком света. Мир блекнет. Нежно-розовое небо сменяет неумолимо крадущаяся темнота. Чабрец и мята пахнут летним теплом. — Держи, очень холодно, — Сакура старается не заглядывать ему в глаза. Отмечает, как пар над чашкой на воздухе клубится гуще и сильнее. Правда холодно. Уже пару дней как изморозь окутала тонкие ветки плотным панцирем. — Наверно, он не придёт. — Говорит Сакура, робко склонив голову на мужское плечо. — Я знаю. И будет прав. — Его голос под стать морозу — сухой, трескучий. — Нет, — Сакура трется щекой. — Никто не прав и никто не виноват. Просто он поступает в соответствии со своими чувствами. А они очень непростые. Ты старше и мудрее, а мы дети по сравнению с тобой, — Сакура смеётся. Смотрит на него снизу вверх. От холода порозовели щёки и побледнели губы. Итачи так и глядит — прямо — на дорогу, ведущую к главным воротам. — И ещё ты такой красивый, как можно было в тебя не влюбиться? — Я думал, в жалких мужчин не влюбляются, — Итачи усмехается и греет пальцы о кружку. Впервые делает аккуратный глоток. Это удивительное свойство Сакуры — вытаскивать его из забытия. — Цыц, ты не жалкий. Хотя приятно, когда гении клана Учиха ошибаются, — от хитрого прищура глаз и лёгкой расслабленной улыбки становится теплее, чем от чая. Итачи думает о том, что не зря он опасался своих чувств к Сакуре. Её отказ он бы не пережил. Но тогда почему он не так тщательно табуировал мечту о ней, как о Саске? Потому что всё оставшееся светлое, что было в нём, потянулось к Сакуре. Он искренне надеялся, что они будут вместе. — Ой, — Сакура тихо шипит под нос и прикладывает кончики пальцев к виску. — Теневой клон рассеялся, и я единовременно получила информацию о сорока пациентах, — она посмеивается, но недовольно кривится. Голова разрывается от впечатлений. И это липкое омерзительное чувство тревоги, когда Итачи практически не откликается на её слова, удручает и изматывает сильнее. — Пойдём спать, а? — Сакура чувствует, как Итачи бьёт особо крупная дрожь — от холода ли? — и ненавязчиво тянет его за локоть. Тот нехотя поднимается, напоследок оглядывает дорожку к воротам поместья. — Там свет… — заходя в дом, Итачи кивает в конец коридора. — Я расстелила футон в его спальне. На всякий случай. Сакуру передёргивает от того, какими красноречивыми эмоциями на момент преисполняется взгляд Итачи — благодарностью и ужасом. Нет ни шанса, что происходящее — нереально. Обычно Итачи справляется со всеми бытовыми делами очень быстро — завтракает, переодевается, принимает душ за считаные минуты. Выправка АНБУ и образ жизни нукенина формируют особый уклад. В этот раз Сакура замирает в ожидании, кажется, на целую вечность. И каждый ход стрелок отстукивает по темени. Он всё ещё ждёт. Бесшумной тенью Итачи просачивается в комнату, задвигая за собой сёдзи. Без надежды на то, что Саске вернётся, это бы не имело никакого смысла. — Ты не против? Сегодня первая по-настоящему морозная ночь. — Итачи кивает на горячий пёстрый клубок из трёх кошек. Тесно прижавшись, они лежат на самом краю футона. — Не-а, так уютнее, — Сакура расслабленно улыбается. Она предвкушает утро, когда, как и полагается, все проблемы и мысли, хотя бы немного потеряют свою важность. — Видишь, никакие они не призраки, — словно чтобы убедиться в этом самому, Итачи легонько зарывается пальцами в шерсть. Поочерёдно чешет за ушами, улыбаясь тому, как в ответ кошки ворочаются в сладкой неге, подставляясь под ласки. Чёрная привела с собой трёхцветную, а ещё через пару дней и рыжую. По кварталу слонялись и другие, но они приходили только поесть, не даваясь в руки. — Я ревную, — у Сакуры невыносимо слипаются глаза. Итачи безмолвно улыбается. Гасит свет. Залезает под тяжёлое одеяло, так и оставаясь лежать на спине. Сакура не жмётся к нему — лежит на боку, не тревожа. — Какаши-сенсей сегодня нам здорово помог, да? Можно сказать, снова спас, — улыбаясь, проговаривает она. Тепло ютится в сердце. — Хочешь повесим его портрет напротив кровати? Не в первой… Сакура давится вдохом от нахлынувшего стыда и даже в полумраке прячет лицо в одеяле. — Спи! Светлые зимние ночи, когда иней и снег отражают сияние луны, кажутся волшебными. Блёклый мистический свет заливает комнату через панорамные стёкла, даже мешает заснуть. Сакура считает мерное тиканье настенных часов. То закрывает глаза, то бездумно глядит перед собой. Она чувствует совершенно особенную глубокую ответственность. Именно Сакура знала Саске всю его сознательную жизнь. Именно она приложила руку к возвращению Итачи. Ей уже было не так важно, что они скажут друг другу. Но что она должна сказать им обоим? Где пролегает граница, когда ответственность перерастает в невроз или одержимость? Как сберечь чувства каждого? Как защитить Итачи и Саске друг от друга и от них самих? Время течёт медленно, но Сакуре всё равно хочется поставить его на паузу. Выдохнуть, оглянуться назад, собраться с мыслями и силами. Под одеялом становится почти жарко, и тело расслабляется. Сакура вздрагивает и ошалело оглядывает комнату. Все три кошки синхронно поднимают голову, когда входные сёдзи с тихим шорохом разъезжаются. Замерев, они словно вопрошающе смотрят на Итачи. Но хозяин поместье недвижим. И они сладко потягиваются, задрожав, укладываются поудобнее и проваливаются в сон. Сакура едва удерживается, чтобы не выдохнуть с облегчением, не заулыбаться, не заговорить. Пружина внутри ничуть не ослабевает — все непростые слова ещё предстоит произнести и услышать, но розоволосая старательно делает вид, что спит. Итачи, кажется, задержавший дыхание на несколько часов, расслабляется, утопая в футоне. В морозном свете луны Сакура, замерев, наблюдает как прозрачная капля стекает из уголка глаза по виску.