Безусловный рефлекс

Пасмурно. Джей вгляделся в тяжелые облака и выдохнул пар. Особняк Бъякурон застыл белокаменным великаном на фоне серого неба. Холодно, ветер воет. Джей закрутил сползший шарф – Эдом связанный – укутался. В доме находиться непосильно. Атмосфера горя давит на горло и дышать не дает. Моргауз, стоящий рядом, не выглядит печальным. Ему все равно будто. Но зная этого неугомонного деда, можно понять – это не так. Моргауз молчалив. А это значит – нехорошо ему. Внука потерял. Джей подошел и так же молча обнял его, выражая соболезнование, но тот не шелохнулся. Лишь вздохнул с хрипом и оперся на палицу, которой обычно официантам угрожал, размахивая – чтобы работали, как следует. В таком активном, сварливом дедке Джей вдруг увидел уставшего от жизни старика. – Олавест был хорошим малым, – прокряхтел привычным тоном Моргауз, а Джей дрогнул. Не ожидал, что тот заговорит с ним, за утро ни слова не сказал. Вот папа Олавеста – Си – плачет все время, проклятьями на всех сыплет (особенно на Эда), отец в глубокой печали и мрачный. Эд вон камни ногой пинает, руки в карманах пальто грея. Тоже переживает, по-своему. Между Моргаузом и Эдди общая черта не только удлиненные резцы. Джей не может горевать с остальными. Да, ему жаль, но лить слезы по тому, с кем разговаривал один раз – игра. А зачем заставлять себя плакать? Джея волнует только состояние Эда. Вот это действительно то, за что стоит переживать. – Из Эдички не получится главы клана, – неожиданно прервал его рассуждения Моргауз, взмахнув палицей в сторону альфы, так усердно рассматривающего что-то в пустом фонтане перед домом. – Я не для этого его растил. Понимаешь ли, Джейми. Ай, – старик снова взмахнул палицей. – Давно это было. Эдичек наш не обычный ребенок. Незаконный. На, подержи, – Моргауз подал ему палицу и Джей принял. Дед достал сигареты, самые обычные, вредные, и закурил. – Понимаешь ли, Джейми, – повторил и затих, выдыхая дым. Рассмеялся, кряхтя. – Был у меня супруг. И два сына. Старший альфа, как положено, наследник, младший омега, красивы-ый, – закашлялся, вперемешку с дымом. – Красивый. Джей догадался, что Моргауз говорит о Камеи, о том самом омеге с фото, папе Аоры. Он кивнул. – Да проку от той красоты. Мы догадывались, кх-х, что что-то не то. Буйно уж Джерар не желал его отдавать в брак. Да пришлось. Мой почивший, стеклом ему земля, супруг, пакостная была скотина, заставил, кх-х, – Моргауз прокашлялся, затушив сигарету ногою. – Так о чем я? Камеи мы, так-то, в клан другой отдали. И Джерару омегу нашли. Думали все, разорвали связь грешную. Но… Кха-к! Джей уставился на него удивленно с приоткрытым ртом. – Что зыркала пялишь? Да, да, ты почти один из нас, тебе знать положено. Кх-х, между моими детьми, кх, была связь. Любил Камеи брата, нам так говорил постоянно. Не знать, что он сделал с Джераром, приворожил, или, но-о, как видишь, – он кивнул на Эда, – добился таки своего. Аору в законном браке родил, от мужа, а Эда… в кровосмесительном союзе. Видят Боги Итаны, мы не хотели его рождения. Но Камеи уперся, он такой же упертый был, как Эдичек наш. Кха-кха-кха! – Моргауз закашлялся и Джей спросил, все ли впорядке, шокированный рассказом. – Хорошо, Джейми, не подохну. Я тут всех переживу, кхах! – И после его, эм, рождения, Джерар убил Камеи, чтобы сохранить их секрет? – сопоставил Джей, слишком сильно сжимая зазябшие пальцы. – Убил безразличием, – кивнул старик и достал вторую сигарету, нахмурившись. – Понимаешь ли, Джейми, и супруг его, кх-х, Си, подъедал Камеи, ну да, это ж любовник его мужа. Ре-евность, – Моргауз выдохнул дым, медленно, и снова затянулся. – Ох уж эти омеги… Си хуже моего почившего. Такой язвы не найти, после смерти Камеи забрал Эда к себе, мол, воспитывать. Я, старый пень, подумал, а-ай, хорошо оно будет, ребенку родители нужны. А оно о как вышло, – Моргауз сделал паузу и докурил в несколько затяжек. – Плохо вышло. Если бы я жил с ними, понял бы, что Си на Эдичке отыграться решил. Отомстить маленькой копии Камеи. Его там не любили, он в фальши вырос, о, как сам притворяться умеет. С волками жить, по-волчьи выть будешь. Как тебе наша семейка, а? Все еще хочешь с нами породниться? Кх-х, теперь у тебя выбора нет, кх-х-х. Джей оторопело кивнул. Холодно. Руки от мороза дрожат. Или не от мороза. Он дышит на них и все не может поверить до конца, что его догадки в прошлом оказались правдой. Теперь сошлось, почему Эдди так похож на Камеи. Это получается – Аора ему брат? Не зря братишкой Эда называет. И это по-другому звучит. Как и то, почему Эд мрачнеет, стоит ему напомнить о семье. И почему ни разу не сказал. Побоялся осуждения? Как он вообще живет с такой ношей, с таким клеймом? «Эта ситуация, их ситуация, его родителей, так похожа на мою… Они зеркальны. Нет, не знаю, точно ли так, но, раз я не один такой, может ли быть, что это… нормально? Хах. Нормально... Это совпадение. И Эдди, он сын Джерара и Камеи. Если сравнивать с моим, то… нет, плохая идея. Нет-нет, Джейми, не переноси, это очень плохая идея. У тебя нет сына, он мертв, но если бы был жив, то, черт, успокойся,» – Джей ощутил прилив знакомой паники. Начал искать, считать что. Ну же, что-нибудь. Ступеньки, столбы, деревья, фонарики, люди. Да хоть что-нибудь! – Дже-ейми, тебе водички? Мне правнуки нужны, поторопись. А можете не торопиться, один хрен до ста доживу. А то и переживу. Праправнуков дождусь. Кха-кхх! – Моргауз рассмеялся кряхтяще и Джей только сейчас осознал, что смеяться в день смерти собственного внука как-то не правильно. Но смех этот нервный, на грани истерики. Отпустило. Отошло. Считать не пришлось, Моргауз перебил своим противно-плачущим смехом его зародыши паники. Он отошел к фонтану, обернулся на Моргауза, который снова закурил. А ведь счастливые люди сигаретами себя не убивают. Он глянул на Эда по другую сторону фонтана, пришлось отклониться в сторону, чтобы увидеть лицо, перекрытое частью статуи. Посмотрел на него, со взъерошенными волосами, отливающими в тусклом солнце красным, с пустыми глазами и синими обветренными губами, с несомненно сжатыми кулаками, где-то там в карманах. И отравленной душой. Посмотрел внимательно и сравнил все же. С тем, с кем не должен, с тем, кого не существует вовсе. И он понял. Джей понял, что поступил правильно. Если бы он не избавился от ребенка, того ждала бы судьба, похожая на судьбу Эда. Он бы вырос в озлобленного на мир человека, замкнутого и считающего себя отбросом общества. Плодом греха, инцеста, результатом кровосмешения. Он бы ненавидел себя, презирал. И Джей не смог бы его уберечь, как не смогли уберечь Эда его, получается уже, дедушка Моргауз и брат Аора. Общество бы не приняло его. Он бы сам себя не принял. – Джейми, идем, – окликнул его Моргауз и указал рукой на палицу в его руках. Джей разжал заледеневшие пальцы. Смахнул непрошеные слезы, слезы облегчения. И пошел. На кладбище он не может оторвать взгляд от бурой земли под ногами. Промерзлой, наверняка дрожащей от холода. Или от рыданий, как большинство людей вокруг. Незнакомых ему, чье горе не затрагивает сердце, но заставляет поникнуть, чувствовать себя отвратительно-липким и пустым. Он сжимает безвольную руку Эда, а небо низкое, давит-давит на плечи. Альфа голову тоже склонил, бездумно как-то, взгляд в никуда. Олавеста, которого Джей почти не знал, вот-вот в коробке этой в землю покладут да засыплют. Эд неожиданно сжимает его пальцы в ответ, поворачивается рывком, шепчет искусанными губами: «я так больше не могу». Джей обнимает его, по спине гладит, ткань пальто под пальцами ворсистая. Все гладит и прячет от посторонних его слезы. Вот, почему Эд скрылся за яркой обложкой. Нехватка внимания в детстве вылилась в желание выделиться и получить внимание теперь. Где-то внутри, за толстой кожурой, (кроется) сердцевина этого каштана-колючки. И она полна печали и самоненависти, внушенной «родителями», их словами о том, что Эд ошибка, что его не должно было быть. Их поступками и выделением второго, «правильного» сына, наследника. Вся любовь и внимание доставались Олавесту. Эду же – не сложно догадаться – безразличие или отвращение, особенно со стороны Си. Его поломали еще в детстве, а он взял и поднялся, пусть сломанный, но продолжил путь же. Окружил себя стеной из масок, не подпуская никого, ожидая, что если впустит – сломают до конца. Но Джея же допустил. «Я так сильно тебя люблю,» – думает он, прижимая дрожащего Эда к себе. Но вместо этих слов, банальных до жути, но таких весомых, шепчет кое-что важнее: – Спасибо. За то, что ты есть именно такой, – и дышит ему в мокрую щеку, не решаясь прикоснуться губами. После, он, как все, берет грудку земли, мнет ее, замерзшую, твердую. И бросает. Смотрит и отчетливо понимает, что вместе с грудкой он прощается с нерожденным сыном. Отпускает, хоронит, пусть в чужой могиле, пусть мысленно. Он не плачет. Не может плакать. Боится моргнуть и упустить из виду именно ту горсть, которую бросил. Смотрит на нее, пока ту не засыпают сверху. Вот и все. Вот и все. Прощай. Оборачивается, идет к Эду и вцепляется в его пальто, шумно выдыхая. Вывернутая наизнанку душа, изодранная терниями, на место становится, перерождается будто. Пусто так – пусто-пусто. Теперь ее заново наполнять надобно. Новыми впечатлениями, радостями-горечью. Всем понемногу. И конечно, Эдом. Центром его внутреннего мира.

***

Темная комната, кофе, подоконник, тишина. Часов с кухни не слышно, дверь закрыта. Джей смотрит в окно, в свое отражение в нем. Эд напротив сидит. Напиток горчит, сахар добавить забыли. Молчат оба. И в тишине этой некий шарм. Высшая степень доверия. Кофе противно-горький, но Джей продолжает его пить. Видит, как Эд кривится, но держит чашку двумя руками и тоже не останавливается. В окно смотрит, а там – тысячи огней. Они так и не пошли на фестиваль свеч. Не до празднеств сейчас. С восьмого этажа хорошо видно. Джей переводит взгляд на альфу и вздыхает. Что ему сказать? Две раненные души встретили друг друга. И слов не надо, чтобы понять. Трель звонка – коммуникатор. Отвлекает, рассеивая невидимую атмосферу между ними. Эд ставит чашку со стуком и слезает. Нехотя – заметно. Фыркает, взъерошенный. Но коммуникатор поднимает и уходит на кухню. Джей провожает его взглядом и прислоняется лбом к стеклу. Блики. Обретенное спокойствие внушает уверенность в завтрашнем дне. Дверь не закрыта и невольно Джей слышит приглушенный голос: – Прошу тебя, Эд, вернись в клан. Кроме тебя некому занять это место. Глаза сами по себе закатываются и он давит желание встать и пойти разобраться с этими родственниками. Как они не поймут, что Эду их клан только в тяжесть? Что у альфы другие планы на жизнь? Его интересы «любящие» родичи в счет не берут. Вот, когда о нем вспомнили. Раньше что-то не сильно интерес к нему проявляли. – Есть двоюродные братья, – послышалось твердое от Эда. – Но они не из главной ветви… – Мне что до этого? – чуть резче. – ...Я был не прав, – приглушенное. – Да-да. И что? – Эд кажется совершенно безразличным. – Прости. Альфа выдавил звук, похожий на хмыканье и зашел в комнату. Бросил коммуникатор на кровать и выдохнул краткое, но объясняющее все, «Си». Имя его неродного папы. Их надобно помирить, или поговорить заставить. Эти недомолвки, ссоры, обиды только усугубляют ситуацию. Ладно еще Эд со своими восемнадцать годов от роду, но Си – взрослый омега, и должен сам понимать, что поступал неправильно. Что Эд не виноват в том, кем являются его родители и мстить ему за измены мужа – тупость совсем. Да, Джей может понять обиду Си и нежелание мириться с тем, что ребенок от другого омеги жил наравне с его сыном в особняке. Но всему должна быть черта. «Эдди… Я хочу помочь ему, излечить его, стать для него семьей,» – думает он с замиранием сердца. – Иди ко мне, – Джей тянет руки навстречу и вскоре обнимает его, и объятья эти особенные, невероятно-близкие. – Я тебя не брошу. – Только попробуй, – бурчит Эд, впервые за вечер улыбнувшись. – Тогда я-а… Хм, что я сделаю? – Сломаешь мне нос? – предполагает Джей. – Размечтался, мазохист. Мо-ожет... Вот. Я больше не заговорю с тобой. – Ты? Не заговоришь? Да ну! Такое себе наказание, не страшное. Да ты сам не сможешь выдержать, балабол, – Джей засмеялся и тут же подавил смешок, но увидев расслабленное лицо Эда и преддверие улыбки на его устах, тоже расслабился. – По рукам. – Хорошо, хоть не по яйцам. – Раз ты шутишь, значит, тебе лучше, – Джей кладет голову ему на плечо, и выдыхает шумно. А Эд касается губами его уха, шепча: – Приходи завтра в Центральный парк, к озеру тому. И предупреждая твои вопросики, говорю сразу. Да, это свиданка. И да, явка обязательна. Ну как тебе эта идея, пчеленок? Только по яйкам не надо, а. – Не буду. Тут такое дело, эм-м, Моргауз там правнуков заказывал…

***

Джей спускается вниз по улице. Только что из дома вышел. До поезда полчаса – вполне успеть можно. Он не спешит, рассматривает деревья в инее. Дорожки и крыши домов снегом слегка присыпаны. Кто же думал, что холод вернется? Аномальная зима. В его жизни уж точно. На события богата – что есть, то есть. Эдди с утра уехал к родственникам, разбираться за клан. Договорились встретиться в полдень. Джей и подумать не мог, что перед «свиданкой» ощутит волнение. Или это с течкой связано – завтра должна начаться. Очень удачно с выходными совпало. От одной мысли об Эде живот крутит. Они странная пара. Обычно у людей по-другому – сильный обеспеченный альфа добивается милого невинного омежки, а тот, посмущавшись, сдается. Свадьба, дети и далее по списку. Это, конечно, идеал отношений, навязанный обществом. Люди встречаются, влюбляются, общаются же как-то, выстраивая взаимопонимание. А у них не пойми что. Начавшееся вообще с игры и приставаний Эдика с чисто развлекательной целью. Подкрепившееся частым времяпровождением вместе – дорога в универ, сами пары, обратно, плюс работа. Общая домашка, подготовка к экзаменам, гулянки в одной компании. После ночевки у друг друга, разговоры, много разговоров, шуточки, смех, попытки научиться готовить, вкрапления доверия и некоего уюта. Та ночь в клубе, давшая прорасти первым побегам чего-то более глубокого, нежели дружба. Первое осознание, первое желание. Отрицание, конечно же. Долгое отрицание. Джей не хотел пускать его еще ближе. Так вышло – потянулся сам, за теплом потянулся. И наконец, принял. Обычно у пар сначала свидания, а уже потом близость. У них все наоборот. Первое, считать, официальное свидание сегодня. Плюс Эд сам инициатор. Это уже развеивает сомнения. Пусть, Эд никогда не говорил ему о любви, не намекал даже, но его поступки и поведение – доказательство по-ярче слов. Видимо, Эдди слишком горд и убежден в своих принципах, чтобы признать, что он «заболел этой хренью», как выражался когда-то сам. – Ойс, – Джей останавливается, заметив среди прохожих двух знакомых людей. Охрана из особняка Фахо. Причем, лучшие из лучших. Что они тут делают? Прознали, что Джей работает в кафе? Он невольно свернул в ответвление, надеясь, что его не заметили. «Да что это я, в самом-то деле, прячусь,» – двинув плечами, Джей собрался было выходить, как заметил краем глаза фигуру. На автомате вгляделся и обмер. Паззл сложился. Понятно теперь, кого тут ищут люди отца. Не раздумывая, он быстро направился к цели, схватил за рукав и уволок за высокую живую изгородь. – Беги отсюда, за тобой слежка, – прошептал, оборачиваясь бегло. На дорожке никого. Выдохнул. – Помогаешь мне. Значит, не все потеряно, – говорит «он» и улыбается. – Уходи уже, а, – огрызается Джей, перехватывая «его» руку у своего лица и не позволяя к себе прикоснуться. – А ты поменялся. За помощь должен буду. – Должен будешь исчезнуть. Он вдыхает непроизвольно и сглатывает. Запах… так вкусно пахнет. Но Джей достает с кармана капсулу и закидывает в рот, проглатывая вместе со слюной. Вот так. Подавитель. Скоро станет легче. Рядом люди проходят. Жилой участок. Но он все равно не чувствует себя в безопасности. – Серьезно, нам нужно поговорить, – «он» настаивает на своем. Зрачки у «него» расширены, вдыхает, дышит. Джей осознает, какая это мука для «него»: сдерживать себя, когда почти-течный истинный рядом, и не иметь права прикоснуться. Осознает и удовлетворенно улыбается, чувствуя себя победителем. – У тебя десять минут. Я на поезд спешу, – кивает Джей, наблюдая за «ним». Он оборачивается. Замечает за изгородью знакомые лица и переводит многозначительный взгляд на «него». Идея сдать «его» манит, но… Джей сам не понимает, как оказывается в подъезде одного из домов. Как бежит, не вырывая свою руку из «его», как останавливается перед дверьми на первом этаже. – Я тут живу, временно, – бросает «он» через плечо и кивком приглашает зайти. Джей мотает головой. Наедине с «ним» он оказываться никак не хочет. Пятится. – Я не буду на тебя набрасываться. Думаешь, я туп, чтобы портить все изначально? Десять минут, – добавил и отошел, приглашая зайти. – Пять, – закатывает глаза со вздохом Джей. Поговорить действительно нужно. Но доверять альфе, который в разы сильнее и в состоянии сделать с ним что угодно, – глупость. Он колеблется долю секунды и отступает. А нити так и тянут вперед, навстречу. Сопротивляться им почти-физически больно. Подавитель должен помочь. Эта чертова истинная связь толкает его на необдуманные поступки. Сначала помощь, теперь разговор. Хочется верить, что все хорошо пройдет, но… однажды он уже поверил этому человеку. И чем все это закончилось, спрашивается? Люди не меняются. Обманул однажды, обманет и во второй. То же самое можно сказать о предательстве. – Я не могу без тебя, – выдыхает «он», подбираясь ближе. Хватает за предплечье, но Джей сбрасывает руку. – Не трогать. Мне известна истинная связь и то, как она действует на людей, – говорить выходит спокойно, но в горле образовывается ком. Слюны много. Он сглатывает ее, стараясь не принюхиваться, хотя так и тянет. Это мучительно для них обоих. Джей вытягивает с кармана таблетки, выдавливает капсулу и протягивает. – На, пей. И запомни, то, что ты любовью считаешь, на самом деле действие гормонов. Приглушаешь – и нету чувств. – Думаешь, я не пил таблетки тогда? – «он» нехорошо сощурился. Таблетку не принял. Видно, удалось «его» задеть. Главное, не утратить выигрышную позицию. Дверь из подъезда, если что, открыта, сбежать получится. – Ну же, я вижу, ты скучал по мне. Мы оба друг другу насолили, мы квиты. Отбрось гордость. Ты взрослый, Джи. И ты помнишь меня. И хочешь меня. Давай сбежим. – Что-то ты совсем размяк. И, как тогда, за меня решаешь, – Джей пожимает плечами, но уже не выдерживает. Маска безразличия трещит. Нужно уходить. Эти разговоры ни к чему не приведут. Перетягивание палки, не более. Его ждет Эдди. Любимый Эдди. И пусть, связь держит, напрочь нитями связывает, притягивает к «нему», есть маячок, не дающий заблудить, и этот маячок ждет его. «Он» раздражен, но держится на расстоянии. Молчит. Слова все истратил? Новую стратегию выдумывает, осознав, что старая песенка не влияет? В голове шумит, а когда Джей с места к двери сдвигается, в глазах двоится. Кажется, он вот-вот упадет. Знакомо. Черт. Запах усиливается, его мутит от возникшего желания, живот скручивает от спазма боли. Черт, черт, черт! Он говорит, что ему пора, направляется к двери на трясущихся ногах, чувствуя, как потекла смазка, но «он» опережает его, припечатывает к стенке. Больно. Джей отбивается, отворачивается от «его» губ, лупит. «Он» выглядит невменяемо, зрачки сильно расширены, как и ноздри. Дышит тяжело. Держит хваткой хищника. Нет. Нет. Нет. Только не снова. Пожалуйста.