Безусловный рефлекс

«Он» тащит его в квартиру, толкает внутрь. Джей оказывается на полу. Вспышка боли в локте, но она меркнет на фоне сменяющихся эмоций. Хлопок двери. Шаги. Нет. Джей оглядывается. Что-нибудь, хоть подсвечник, хоть бутылка, да что-нибудь! Пусто, пусто, пусто. Кровать. Тумба. Стены бежевым. Пол. Окружающий мир рывками. Он отползает, холодеет, на локти опирается. Встать, нужно встать. Пол скользит. Живот выкручивает новым спазмом, а рассудок туманится и плывет бурным потоком. – Не надо, – судорожно сглатывая, качает головою, задавленный силой феромона, сковавшим движения. – Выпусти меня, ты слышишь?! «Он» надвигается, большой, сильный альфа, с угрожающе-сумасшедшим блеском в глазах. Фанатик, загнавший обожаемую жертву в клетку и наблюдающий с упоением, как она трепыхается. «Он» под влиянием феромона течного истинного. А это значит, «его» ничто не остановит. Джей переворачивается на живот, чтобы встать, опирается на руки, непослушные, дрожит крупно. Тело, как чужое. Но он старается подчинить себе себя же, отползает еще, поворачивает голову, запах совсем близко, запах сводит с ума. «Он» наваливается сверху, вдавливает в пол, заставляя яростно отбиваться и кричать. – Нет! Нет, нет, нет, я сказал, нет! Не трогай меня! Не смей меня трогать, похотливое животное! Я буду кричать, ты слышишь?! – Ты мой, – рык в ответ и самое лицо и Джей, не теряясь, ударяет в нос, пытаясь вывернуться, перевернуться на спину. Не выходит. – Наконец-то ты мой. Звук рвущейся ткани заставляет отпираться со всей дури, лупить яро, не смотря, куда попадает и попадает ли. Горло сковывает ужас, а разум продолжает плавится. Перед глазами плывет все, и этот коричневый пол, и мелькающие стены. Он замахивается назад локтем, пытается дотянуться до «его» руки, удерживающей собственную, кусает со всей силы, до крови кусает. Вгрызается. «Он» шипит и бьет по затылку, внезапно. Боль в челюсти заставляет ослепнуть на миг. О пол ударился. Зубы разжал, выпустил. Во рту привкус крови. Его секундного замешательства хватает, чтобы поймать вторую руку и обездвижить. Ноги прижаты к полу «его» весом. Руки зафиксированы. Он видит перед собой темный пол, свои кулаки, прижатые «его» лапищей. Дергается и с последних сил и кричит. Кричит, срывая горло, кричит, как никогда прежде. Он не хочет этого. Он не хочет. Тело – жаждет. Тело – горит. Ткань продолжает трещать, больно впиваясь в кожу. «Его» рука пробирается под кофту. Мерзко. Но тело льнет навстречу, прогибается. Он теряется, но в следующий момент вопит с новой силой, ощущая упирающийся меж голых ягодиц член. Молит, просит, хрипит, снова срывается на крики, зовет на помощь, угрожает, клянет, кричит. Напрасно, все напрасно. «Он» не слышит. «Он» слеп. Монстр во плоти. Но именно этого монстра так желает его тело, непослушное, отвратительное, падшее во грех. В отчаянии дергается в сторону, чувствуя, как головка проникает внутрь. Распирает. Он замирает, беспомощно хватая ртом воздух. Нет, нет, пожалуйста, нет. Из горла рвется всхлип вместо со стоном. «Он» входит до упора и, не давая привыкнуть, начинает двигаться. Неровно, наращивая темп. И с каждым новым толчком, мечты о счастливом будущем покрываются трещинами и рушатся. Стоны, хрипы, запахи, пот, удовольствие, боль, остро, быстро, слезы по полу смешаны с кровью. Джей теряет связь с реальностью. Течка берет свое. Отбирает память. И он позволяет ей забрать эти кадры. Он не хочет помнить. Он хочет умереть. Смотрит на свои сжатые кулаки, рывками, кадрами, и больше всего желает исчезнуть. Это конец. *** Это конец. Именно с этой мыслью – единственной – он открывает глаза. Бежевые стены. Потолок. Кровать. Запахи. Закрывает глаза. Открывает. Конец чему? Не понимает. В голове шумит, тело ломит. Светло. День? Который? Следующий? Второй, третий? Тот же? Он ничего не понимает. Но помнит. Помнит. Шевелится – больно. Значит, он жив. Так ли это? Рассматривает кисть, синие запястья, как чужое все. Он провел течку с «ним». Он отдавался «ему» столько раз, что не сосчитать. Как животное без разума. На инстинктах. Нет, нет, нет. Это был не он. Он же умер, кажется. Да, да, точно. Он же умер. Горло сковывает и вместо истеричного смеха хрип. Жив. Сопение рядом заставляет дрогнуть. Джей только сейчас заметил, что не один. И что эта рука на его животе, обнимающая, не часть его самого. Чужая. Поворачивает голову и видит «его» лицо. Глаза закрыты. Губы. Шея. Задушить. Руки слабы. Он сам слаб. Не только телом ведь. Не только. В голове проясняется. Больно. Эд. Эдди. А вот теперь действительно больно. Он выдавливает звук, кривится, глаза застилает пеленою. Он лежит рядом с «ним», в одной кровати, голый, после дня-нескольких вместе, сдерживает рыдания в горле, а Эдди остался где-то там, в Центральном парке. Эд его ждал. «Я изменил ему,» – руки сильно трясутся, он слабеет, в груди горит-выжигает от осознания произошедшего. – «Я же предал его. И себя, себя предал. Я же…» Он выскальзывает с кровати на пол, холодный, приходит в себя, долго, смотрит на дверь. «Он» не проснулся. Это шанс. Джей подводится тоже медленно. Идти неудобно. Собирает вещи. Кофта, растянутая, связанная Эдом недавно, штаны, обувь. Белье не нашел. Куртка порвана – оставил. Обернулся напоследок и пожалел, что не может поджечь эту гребаную комнату с этим гребаным ублюдком. Пусть сгорит заживо. И никакой связи. Но он не может злится. Боль тоже стихает. Джей не чувствует ничего. Как оболочка пустая, как разрушенный внезапным смерчем дом. По кускам разобранный, собрать обратно – никак. Он же думал, что начал заново. Думал, что будет счастлив, что не одинок, есть жилище, друзья, любимый. Все обрушилось. Завалилось все. Он так долго пытался реабилитироваться, а в итоге пришел к изначальной точке. Это замкнутый круг. Выходит из дома, в сторону. Люди, светило в глаза. На все плевать. Бредет, замечая тех двоих, вчера(позавчера)шних. Люди Фахо. В дом заходят. Поделом «ему». Бредет вперед, бездумно, дома мимо, прохожие, собаки, кошки, птицы, небо. О, небо. Такое высокое, но придавливает, не позволяя разогнуть спину, осанку выровнять. Плевать на правила. На внешний вид. Кому какая разница до чужого горя? Джей бредет, как тогда, три года назад, и ему смешно и горько одновременно. Какая же ирония. Он снова ошибся. Испортил все. Зачем пошел за «ним», почему не сбежал? Мог ведь, мог. Поздно сожалеть. Теперь точно поздно. Он идет вперед, но знает, что выхода нет. Упасть бы и кричать истошно. Кричать, кричать, кричать. Но все что он может – беспомощно хрипеть. Душиться мыслями, памятью, выть, скрести изодранными пальцами щебень. Ползать, как ходить разучился. Он так сильно желает исчезнуть, что готов сам себя задушить. ...На улице темнеет быстро. Минуту назад было еще светло, или это кажется. Джей сидит. На том же щебени, у стены какой-то. Оперся. Небо темное и тяжелое. Руку не поднять, не позволит. Он вдруг нащупывает в кармане брюк выпуклость и замирает. Коммуникатор. Забыл. Держит в руках, палец над номером. Сгущается тьма. Ночь. Щелчок – вызов. – Помоги мне, – шепчет в трубку, еле слышно. Хрипит. Голос непослушный. На той стороне тишина. – Я задыхаюсь, Эдди. – Ты где?! Я искал тебя, ты хоть представляешь, как я… – послышалось резкое трубке. Ах да, ночь. Как же поразительно быстро летит время, особенно когда оно нужно позарез. – Я приеду, – уже обеспокоенно и шорох на заднем плане. Джей больше не может говорить. Он плачет беззвучно, злые слезы стекают ко рту, он глотает соленую жидкость. – Пчеленок, ты там ревешь или что?.. Да что, черт побери, происходит?! Но Джей не в силах произнести хотя бы слово – из горла рвутся невнятные хрипы. Эд что-то говорит в трубку, после отключается, и вокруг снова воцаряется мрак. Время протекает мимо. Джей не понимает, прошла минута или вечность, когда видит перед собой хмурое лицо Эда, чувствует его руки. Не понимает, когда мелькают картинки улиц перед глазами, потом салон машины и снова лицо Эда. Он не чувствует себя живым. Мир вокруг меркнет – темно. Он проваливается в пустоту, летит долго, все ниже и ниже, хотя казалось, давно на дне. Сон… Или он взаправду сошел с ума. *** Комната такая знакомая. Родная, теплая. Его квартира. Рядом Эд. Джей замечает его сразу. Сидит, бледный, руку его к губам прижимает. Брови искривил, как в жесте печали. Темные волосы взъерошены. Он смотрит на альфу, а глаза сами слезами наполняются. Фахо не плачут. Фахо сильные. Тогда кто он теперь такой? Жмурит глаза, прогоняет. Поднимается, садится, на подушку спиной опираясь. Тело крутит. – Кто это сделал с тобой? – Я сам, – выдавливает Джей прежде, чем думает. Вспоминается та давняя ситуация, после предыдущего нервного срыва, когда так же рядом с ним сидели, только родители, и спрашивали схожее схожим тоном. Он соврал им тогда. Соврал, чтобы оправдать себя. Есть ли смысл врать сейчас? Повторять ошибку дважды? – Я встретил «его», и… – Джей запнулся, Сухо, воды бы. Дрожь бьет тело, внутренняя, он не может смотреть в его глаза. Джей боится увидеть в них свое отражение. Отражение того, что он сделал. – И пошел с «ним», а потом началась течка, и… – вместе со словами, он вспоминает. Перед глазами снова картины мельтешат. К горлу подступает тошнота. Мерзко. Он очернен. Выдергивает руку из рук Эда, боясь и его своею чернотой заразить. – Прости, Эдди, я не смог, – хрипит он умоляюще. – Прости меня, прости, я переспал с «ним». Эд вздрагивает, продолжает смотреть в сторону. Губы плотно сжаты. Молчит. Руки в кулаки. Дрожат. И молчание его убивает больше любых обидных слов. «Ори на меня, ударь меня, обзови, как хочешь, как я заслуживаю, но только не молчи,» – думает, захлебываясь в горечи. Он поздно спохватывается. Лучше бы солгал. Лучше бы придумал легенду. Ему становится страшно. Так, что передергивает от внезапного холода изнутри. Он не хочет терять Эдди. Даже сейчас. Готов цепляться, умолять. Только бы простил, лишь бы сказал слово. Разомкнул эти бледно-синие покусанные губы и сказал. Джей обхватывает руками колени и силится прогнать тошноту. Плохо. Ему кажется, что если заговорит – его стошнит прямо на кровать. Он не может плакать. Но еще хуже тот факт, что Джей не знает, как выпутаться. Эд рывком поднимается и уходит. Слышно шуршание одежды, скрип шкафчика, где обувь. Стук двери. Громкий, оглушающий, голову болью простреливает. Джей хватается за нее и воет, но беззвучно. Эд ушел. А вот теперь это взаправду конец. Потому что, то, что он сделал, Эдди простить ему не сможет. Джей зарывается в одеяло, закрывает глаза и надеется, что больше не откроет. Пропасть. Испариться. Закрыться ото всех. Скрутиться, ноги к себе прижать, позволить себе быть слабым. Утонуть в собственном бессилии. Он не знает, сколько времени проходит. Часы с кухни тикают, противно-правильно-ровным ритмом. Они напоминают, что время не застыло, оно идет себе дальше. Не быстро и не медленно, а как всегда. Это его внутреннее сломано, остановилось. Джей не хочет вставать. Есть не хочет, пить тоже. Все, что он может – это дышать и считать ровное тиканье, каждый раз сбиваясь и не доходя до ста. Считать, чтобы не сорваться. Звяканье ключей, хлопок двери. Шаги. Запах, тяжелое дыхание. Джей неверяще шевелится, опускает одеяло, смотрит. Эдди. Вернулся. В распахнутом пальто, лоб рукой вытирает, бежал будто. Уставший. А в комнате полумрак. Альфа отводит взгляд сразу же, как их глаза пересекаются. Идет ко включателю и щелкает. Светло. Эд молча бросает на кровать синюю пачку со знакомым названием. Противозачаточные. Джей хватается за нее, не читая инструкции, выдавливает капсулы, все три сразу. Эд появляется вблизи, стакан воды протягивает. По его лицу не видно ничего. Джей всматривается и понять не может, о чем тот думает. А глаза покрасневшие, под ними синяки. Джей оторопело принимает стакан и улавливает еще одну деталь. Костяшки сбиты, кровь запеклась. Что-то шевелится в черной душе и дергает больно, отзываясь остротою меж ребрами. Он запивает ком водою и смотрит в потолок. Вытирает губы рукавом, запястья видит, оттягивает ткань так, чтобы прикрыть. Скрыть следы. Самому скрыться. Или вскрыться. Тут уж как повезет. Тяжело. Эд переступил через себя, переступил через то, что ненавидит измены и вернулся?.. К нему вернулся? Но… почему? «Я не заслуживаю его,» – качает головой, замечая движение рядом с собой. Эд садится у изголовья кровати, в коробке на своих коленях роется. Хмурый. Достает тюбик с мазью. Это лекарства. – Давай руку, – говорит альфа со вздохом. Тон голоса колючий. Холоден непривычно. Заставляет поежиться. Джей оттягивает рукава еще ниже и качает головой, отодвигаясь. – Обработать надо, следы твоих приключений. Давай сюда, не ломайся, оно ж болит. – Не болит, – возражает Джей. Но руку подает. Несмело. Дергается от прикосновения. Собственная кожа кажется ему грязной. И эту грязь с мылом не отмоешь, маслами не ототрешь. Он тонет в себе. Задыхается. Не понимает. – Почему ты все еще здесь?.. Но Эд молчит. Долго молчит. Мазь растирает, осторожно, кривится и размыкает губы наконец. Произносит совсем тихо и так искренне, что дыхание перехватывает: – Дурень… Ты дорог мне.