Я проснулся тонущий в боли, И не мог изменить исход. Я снаружи казался веселым, А внутри был давно уже мертв. (с) И. Бродский
– ...Может, поговоришь с ним? – доколупывает Аора. Неимоверно бесящий. С самого утра как пристал, так и следует надоедливым репейником. «Поговори-поговори», и все на том. – Не лезь, – бросает Эд в ответ, не скрывая раздражения в голосе. – Сам разберусь. – Вижу я, как ты разбираешься, блин, разбиратель года, – Аора копирует его тон. – Если ты ничего не предпримешь, то вы так и расстанетесь! И не надо повторять, что все уже. Ты мне так же после каждой вашей ссоры говорил. Так что, руки в ноги и вперед. Ишь, какие мы гордые! Перья распушил, и ходит, обиженный индюшак… – Прихлопнись, – Эд машет подносом в его сторону, прерывая поток слов. Идет в зал, принимать следующий заказ, стараясь абстрагироваться. Он понимает, что срываться на Аоре неправильно. Но по-другому не может. Все эти счастливые рожи посетителей кафе, улыбки и смех, его настолько нервируют, что впору бы расстрелять каждого из. Даже Аора, и тот связался сразу с двумя альфами-близнецами из клана Антарей. Хоть бери и с моста прыгай, чтобы не слышать его восторженного лепета про распрекрасную личную жизнь. Вместо порадоваться за омегу, Эд игнорирует его. Ему кажется, он разучился радоваться за других. Если вообще умел. – Эдик! Ты заколебал меня! Не ходи с кислой миной, ты посетителей пугаешь, вот сейчас как Джейми позвоню, он тебя быстро на место поставит, ты ж у нас только его слушаешься. Вот-вот, смотри, уже набираю номер! Эд закатывает глаза и напоказ снимает фартук. – Сам работай. Приду, когда зашьешь себе хлебальник, – вручает скомканный фартук омеге, разворачивается и уходит, прихватывая по-пути пальто. – Эдик, не психуй! – в спину. Он выходит на улицу, направляясь по инерции в сторону дома. За час до конца смены. Плевать. Если бы Аора не подтрунивал, было бы проще. А так, все тычет нос не в свое дело. Конечно, помочь хочет – но Эд в его помощи не нуждается. Если он сам себе помочь не может, то Аора тут бессилен. Особенно со своими методами психологической давки и постоянного напоминания. Зря он поверил тогда, что с Джеем что-то да выйдет. Джей, он… неуловим. Был рядом, но в то же время далеко где-то, в себе. Видимо – в прошлом. Эд знал, что тот побежит к истинному. Знал, но представлять не хотел. А в один момент забылся, подумал – этот омега не предаст, он не такой как остальные, другой. Но впечатление бывает обманчивым. Так вышло и в этот раз. Джей, который так негативно отзывался о Иене, взял и исчез с ним на два дня. Не позвонил. Не сказал, где находится, в безопасности и живой ли вообще. Оставил стоять до поздней ночи на месте встречи, с этим кольцом в кармане, как дурака последнего. Променял на компанию кое-кого другого. Более важного. Эд вспоминает, как нервничал, искал его по больницам, не спал сутки. А потом нашел, невменяемого. Первое, что ярко отпечаталось в памяти – запах. Чужой, противный. Как липкая субстанция, забрался в легкие – ни выдохнуть, ни вдохнуть. Он до сих пор помнит это ощущение. Некого даже отвращения. Но не к самому Джею, а к факту измены и чужеродному запаху. Он жутко разозлился тогда. Думал, Джею вред нанесли – пропах альфой. А тот проснулся и… сказал, как было. «Я сам с ним», «сам». Но суть слов не так важна, как тон, которыми они были сказаны. Ледяной и колючий. Безразличие, замкнутость. Одергивание рук, нежелание позволить прикоснуться. Молчание. На фоне всего этого измена казалась чем-то незначительным. Эд видел, что ему плохо. Внутренне понимал, зная о прошлом: Джей мечется, не может решить. Возможно, винит себя. Возможно, осознает, что от истинного ему не скрыться, тяга сильнее. Но молчит – и это самое больное. «Ты тоже не подарок, сорвался», – корит себя мысленно. – «Надо было умерить свой пыл, вспыльчивый идиот! Перетерпел бы, остался, но нет, обидчивый, свалил по первому посылу». Эд останавливается перед знакомым домом. Смотрит на верхний ряд – восьмой этаж. То самое окно зашторено. Джей терпеть не может зашторенных окон днем. Значит, его нет. Зря шел. Зря? А зачем шел? Самому понять бы. Ноги занесли, что ли. По привычке. В кармане кольцо, жжет, как из огня создано. Тонкое, с камушком в форме капли – прозрачным. На первый взгляд простое, несколько витиеватых переплетений, плюс полудрагоценный камень. Но на его выбор ушло немало дней. А тот самый момент, когда оно должно было оказаться на пальце того, кому предназначено, в прошлом. Эд неосознанно кусает губы, снова пересохшие, слизывает кровь с трещин. Пекут. Но остановиться он не может, все ворошит раны. Так всегда. Пытаешься забыть, жить моментом «сейчас», а раны кровоточат и напоминают. Впервые ему трудно забыть. Он уверяет, что это временно, что завтра будет легче, а через год он не вспомнит его имя. Или вспомнит, но с безразличием. Эд всегда верил, что собою управлять – проще, чем другими. Всего ничего – заставить себя, запрятать эмоции так, чтобы самому верилось, что их нет. Его с детства приучили ко лжи. Лгать кому-то или себе – значения не имеет. Это было естественно для него. А теперь… Эд даже различить не может ту грань между внушенным и настоящим. Слякоть. Моросит противно, в лицо, волосы мокнут. А он стоит, смотрит в одно-единственное окно на восьмом этаже, в ожидании, что занавеси вот-вот зашевелятся. В голове тяжесть. И пусто-пусто так, будто он призрак – оболочка одна, да и та полупрозрачна. В детстве Эд часто представлял себя призрачным. Представлял, что умеет исчезать. В детстве все было проще. Разум чище, фантазия ярче. Но сейчас Эд ощущает себя точно, как тогда. Прозрачным. Дождь насквозь пролетает, мира не существует для него, он для мира тоже. Только одно отличает: ему не радостно от сей «игры в прятки». Занавеси на месте. Дождь заканчивается, светило яркостью слепит – холодное. А окно все так же зашторено. Есть ли смысл ждать? Ну, увидит Джея, ну, что скажет? «Привет-как-дела?» И что в ответ – «Уйди»? Это же насколько надо низко опуститься, чтобы снова и снова возвращаться, потоптавшись хорошенько по своей же гордости? «Умеешь привыкать, умей отвыкать», – корит себя. – «Ну-ну. Ты ему колечко покупай, признание готовь, а он тебе измену и нахер посыл. Ну-ну, давай, придурок, унижайся на здоровье», – продолжает и уже не может остановиться. Руки, как не свои, слушать отказываются. Кольцо не выбрасывают. Как его выбросить? Пусть будет – напоминание: впредь не верить людям. Он идет домой, когда темнеет. Свет в том-самом-окне так и не загорается. И как бы Эд не грыз себя за собственные проступки, больше всего грызет за мысли, что с Джеем что-то может случиться. Это волнение, его нельзя убить при желании. Все временно – уверяет себя. Все временно. После он сможет взять эти ощущения под контроль. Иначе не выживет. «Херня!» – Эд пинает камни по дороге через парк, будто те виноваты в чем. – «Ты вернулся в состояние, в котором был до универа. Привет, черно-белый мир. Ну, молодец, полгода развития в срань просто. Все заново. Зато будет тебе урок. Чтоб не думал потом – ай-яй, а этот человек точно не сделает тебе больно. Сделает. Но самое хреновое во всем, что ты вытравить его из головы теперь не можешь. Слабый, никчемный альфа, вот, кто ты. Прав был «отец», ты не должен был жить. Тебе нет тут места». Эд возвращается в пустой дом и точно знает, что не уснет без таблеток. Эта пустота душить будет, то в образе умершего Олавеста, то в – что вероятнее, – предателя Джея. Он почти всю жизнь один был, но в новом доме одиночество сводит с ума. А после того, как Эд познал, каково это – засыпать под храп родного человека рядом – будет тяжелее. Опять лежать до рассвета, в потолок пялиться. Существовать в ожидании, когда таблетки подействуют. А они не подействуют. Или погрузят в краткое небытие. Да толку от такого сна – что есть, что нет. Одинаково наутро Эд будет чувствовать себя раздавленным. Продолжит ненавидеть черно-белый мир. И в особенности того, кто сделал этот мир таковым. Себя самого.***
– Хватит пищать, долбаная ты тварь! – он замахивается коммуникатором на стенку, но останавливается, вспомнив, сколько стоит прибор. Зажимает сильно, и выдыхает свистяще сквозь зубы. Нервирует все. Особенно трель коммуникатора. Смотреть не хочется, кто это. Конечно, Аора. Надоедливый. Но проверить, так ли это – непосильно. Не хочется в который раз убеждаться, что догадки верны. Кому он нужен, если не брату или дедушке? И то, им легче было бы без него. Только зря нервы тратят. А жить как-то надо. Пора бы уже брать себя в руки. Внушить себе, что на этот раз выйдет создать образ успешного и самоуверенного красавца. Покорять и разбивать. Кто там следующий в списке? Лейи Вуд? Не интересно. Но надо. Отвлечься, может быть. От себя же, от образа «одного человека» перед глазами. Раньше Эда развлекало подобное: сначала поиски объекта, после изучение. Подход – и вуаля! Объект привязывается. Весело было наблюдать, как в чужих глазах появляется блеск. А с Джеем ошибка вышла: система обернулась против ее создателя. В итоге его же игра вернулась ему бумерангом. И он остался разбитым, а Джей исчез. Не иронично ли? Впрочем, Эд никогда не верил в бумеранги. Он всего-то хотел отвлечься, чтобы засыпать нормально по ночам. Чувствовать себя не призраком – живым. Не прозрачным, а в центре внимания. Нужным. Это спасало. Общение, люди, маски. Забавляло. Но по-настоящему он отвлекся, и не просто отвлекся – а поменялся – рядом с Джеем. Как бы не хотелось себе это признавать. Эти эмоции, живые, насыщенные, поцелуи, близость, разговоры по душам, поддержка – Джей показал ему другие аспекты жизни. Показал и отобрал. Заставил чувствовать то, что обозначают шестью буквами, – в чем Эд не признается вслух даже наедине с собой. Теперь простого притворства для получения эмоций будет мало. Сложно вернуться хотя бы к точке, где Эд был уверен в самоконтроле. Но пробовать надо. Работой себя загрузить, учеба скоро – тоже способ. А там найти новый объект. Не факт, что получиться – после того, как привык быть самим собой – снова играть.***
Лейи Вуд сдается буквально сразу. Стоило приодеться, причесаться, блеснуть харизмой – и омега покорен. Знакомство выходит одно из банальных: Эд «случайно» зацепляет того на улице. Лейи возмущаться начинал сначала, но увидев его, сменил свой гнев на милость. Попался на обложку и сейчас кокетничает. Эд в сотый раз убеждается, что красивым быть выгодно. Но что-то не сильно помогла ему красота стать счастливым. Хах. Он прячет раздражение. Этот слащавый голосок изначально не понравился ему. Омежка костлявый, худой-худой. Не дело. Низкий, такого целовать неудобно. При мысли о поцелуе с этим существом его передернуло. Противно. Это сильно напиться надо, чтобы уже все равно стало. И то не смог бы. Не теперь, когда есть с кем сравнивать. Эд незаметно сжимает коммуникатор в кармане, поставленный на беззвучный. Кажется, миг – треснет. Да и… какая разница? Ничто не вечно. Впахивай, старайся, а оно все равно поломается – покинет. Так же и с людьми выходит. День пасмурный. Серое небо, тяжелое. Лейи не отвлекает. Лейи раздражает. Теория подтвердилась. Назад пути нет. Но если Эд останется один на один с пустым домом, продолжит сходить с ума. Ни туда, ни сюда – тупик. Эд слушает омегу, но не слышит. Силится прогнать зевоту. Но вздрагивает, когда замечает знакомый силуэт. Показалось. Не показалось. Глаза невольно закатываются, а в груди невольно сердце ускоряет ритм. Вот же. Главное, не наделать глупостей. Придержать нрав. Хватит вспыльчивости – сначала обдумать. Думай, думай. А взгляд в ту сторону косит: Джей приближается. Настоящий. Эд смотрит снова на Лейи и сравнивает. И понимает, что омега перед ним – обыкновенная пустышка. А пустотой пустоту не вытеснишь. «Да гори оно все!..» – Эд отчетливо слышит треск экрана коммуникатора в кармане. Выдыхает неровно и идет напротив, игнорируя писк Лейи Вуда. Да, омега ждать его не станет, уйдет, оскорбленный. Пусть. Плевать. На гордость, убеждения, обещания-клятвы. Он готов нарушить снова и нарушить еще сотню раз, если понадобится. Эд идет и останавливается в шаге. Джей застывает неподвижно, улыбчивый, а на глазах слезы. Такой… искренний. Брови изогнуты вверх, волосы фиолетовые ветер треплет. Тот губы поджимает, дрожащие. Весь дрожит. Черт. Это лицо… Джей. В груди что-то трещит – наверно, лед. Мир теплеет, в серость города пробиваются краски. Голубые глаза, блестящие от влаги. Этот бирюзовый шарф. Кожа светла. Щемит. Сильно. Эд думает уходить, думает остаться, или обнять, или придушить. Много мыслей. Потоком. Он злится, или радуется, сам понять не может до конца. Кольцо в кулаке зажато. Врезается в кожу. Горько. О, это кольцо… сколько надежд было. Столько же не сбылось. Эд переступает через себя и протягивает колечко. Наблюдает за реакцией, явным недоумением, распахнутыми глазами, губами, раскрывающимися, но беззвучно. Пора бы отдать и уйти, но… вместо тысячи вариаций и слов, он говорит: – Привет. И замирает. Все не важно, все. Пусть, Джей к другому привязан, пусть, отдает себя только тому другому. Не важно. Эд не может отпустить его. Сейчас он понимает это отчетливо. Он сделает все, чтобы удержать. Найдет способ. Дотопчет гордыню до конца – она ничто по сравнению с жизнью без Джея. А Джей плачет. Слезы беспрерывно, кривится, видеть его таким невыносимо. Руки сами тянутся утешить. Последний шаг – расстояние сокращено. Прежде чем дать отчет действиям, Эд целует такие желанные губы. Ощущает его жар, удивление, после ответ. Неожиданно-резко Джей, вместо оттолкнуть, хватается за него, практически впиваясь с таким бешеным напором, что Эд в удивлении распахивает глаза. Но через миг втягивается обратно. Целует-целует-целует. Прижимает, сильно, будто Джей сбежит, испарится. Не давая ему опомниться, Эд хватает его руку и собирается натянуть кольцо. – Это… что? – заикается Джей, тяжело дышащий, прислоняя вторую руку к покрасневшим губам. – Возражения не принимаются, – Эд старается выдавить максимум непоколебимости, хотя в душе сомневается. Очень. Ему впервые за последнее время так страшно. Потерять. – Я согласен, – кивает Джей и оттопыривает пальцы, кивая на них вниз. Кольцо идеально вписывается, будто было создано специально для этого пальца. Напряжение снижает обороты. Эд выдыхает: – Думал, не налезет... Джей в ответ смеется и от звука его смеха все вокруг становятся ярче. Эд замечает мелкий снег. И солнце у горизонта. Мир расцветает тысячами оттенков-цветов. – Ну все, все, не реви, плакса, – Эд вытирает его слезы, а самому тоже плакать хочется: неужели это – реальность? Джей, теплый, настоящий, льнет к рукам, щеки зарделись, глаза блеском наполнены через край. Как рядом с ним можно оставаться безразличным? При всей своей злопамятности, Эд не ощущает злости. Только всепоглощающее счастье – сильное, похоже на исступление. Джей согласился. Кольцо на руке, переливается. Все так резко – бам! – и поменялось. Непредсказуемо. Еще минут десять назад Эд запрещал себе думать о нем (и все равно думал), а теперь обнимает его, бережно утирая новые и новые слезы. Он не хочет, чтобы его пчеленок плакал, пусть и от радости или облегчения. Джей сам приближается, напрашиваясь на поцелуй. На этот раз осторожный, чуткий. Они стоят так долго, игнорируя окружающие звуки, людей и ветер. Как будто отрезанные от мира, в собственном новосозданном мирке. Вместе. И хочется верить, что отныне так будет всегда.