Октябрь, 2019 год Отдел Поведенческого анализа, Куантико, штат Вирджиния
В конференц-зал он входит вместе с агентом Арджентом, но в отличие от своего начальника, с ним здороваются с большой неохотой: вялый кивок от Джексона, закатывание глаз от доктора Мартин и хмурый взгляд агента Дерека Хейла. На последнее он и сам не прочь закатить глаза. – Доброе утро всем, – намного спокойнее, чем хотелось бы, произносит Стайлз. Атмосфера вокруг слишком напряженная, чтобы делиться эмоциями и раздражать всех своей настойчивостью еще больше. Парень сталкивался раньше и сейчас хорошо усвоил урок – он не ощущает границы личного пространства, что далеко не всем нравится. Однако, он не может не вглядеться лишний раз в лица каждого агента за круглым столом в поиске темных мешков под глазами, усталости или болезни. Просто для меры предосторожности. А потом парень замечает потертый коричневый диван напротив белой доски для расследований и застывает. Он скользит расфокусированным взглядом по мягкой коже, завороженно разглядывая все вмятины на этом старом представителе мебели. На нем не хватает нескольких царапин, которых поставит Стайлз, когда будет размахивать вилкой и затем, в один из дней, со злости кинет в Дерека нож. Этот диван переживет множество ссор и еще больше ночных разговоров, только его и… Питер. – О Боже… – бормочет он, сталкиваясь взглядом со знакомыми бедрами, обтянутыми дорогой серой тканью. Теперь же его взгляд скользит вверх по заправленной белой рубашке и крепким напряженным рукам с выделяющимися венками. По маняще расстегнутым верхним пуговицам к мощной шее и… саркастичной ухмылке на сухих губах. Мужчина, серебряной ложкой равнодушно помешивающий до этого чай, неожиданно отрывает взгляд от чашки и тоже внимательно всматривается в ответ. – О Боже… Льдисто-голубые глаза с пятнадцатью крапинками золота – семью в левом и восьмью в правом. Росчерк морщинок возле них и короткие светлые ресницы. Широкие скулы с легкой щетиной и волевой подбородок, всегда немного упрямо приподнятый вверх. Темные волосы стильно постриженные и аккуратно уложенные на бок. Питер Хейл. Питер Хейл, который улыбается «гусиными лапками» возле глаз и заразительно смеется, закинув голову назад. Питер Хейл, который говорит одним выжидательным взором и загадочным молчанием манит за собой. Питер Хейл, который любит обнимать его, не в силах не касаться, которому нравится щекотать и пересчитывать его ребра, а также брать в заложники его волосы. Питер Хейл, которому он совсем не безразличен. Будет. Питер Йен Хейл. Оборотень-волк. Одиночка. Консультант ФБР. Его пара. Они проведут годы вместе. Только он и Питер. Будут вместе закрывать дела, вместе готовить, ложиться вместе спать и вместе просыпаться. Будут кричать друг на друга, кидаться вещами – в случае со Стайлзом – и глухо, устало рычать – уже в случае их обоих. Потом их станет больше на три маленьких человечка. Больше, шумнее, важнее. А дальше всё рассеивается в привычной сизой дымке – – Ты, должно быть, Стайлз, – хрипло отзывается Питер с мягким блеском любопытства в глазах. Он немного тает от глубины мужского голоса. – Д-да? – Уверен? – усмехается тот в ответ, а затем едва слышно добавляет: – На меня, конечно, еще ни один из стажеров так не реагировал. К счастью. Стайлз завороженно кивает, наслаждаясь голосом своей пары. В реальности всё в сотни раз прекрасней, мелодичней и… он совершенно не знает, как описать всё это. В реальности Питер просто есть. Прямо здесь и сейчас, и он так хочет обернуться вокруг своего Злого Волка, прижаться и никогда-никогда не отпускать. Ни одно видение, ни одна из картин будущего не смогла приготовить его к столкновению с действительностью. – Хм-м… что простите? – парень промаргивается, пытаясь сбить с себя пелену воспоминаний. Мужчина невпечатлено заламывает бровь. – Ты правда агент, мартышка? Потому что- – Питер, – как-то удрученно выдыхает Арджент, бросая на них грозный взгляд. – Стайлз, просто сядь уже за стол. Никто не двигается. – Стайлз, – с нажимом повторяет агент. И ему не остается ничего, кроме как повернуться спиной к любви всей своей жизни и сесть за стол к остальным. Никогда раньше он не ощущал себя так радостно-возбужденно и испуганно-тревожно одновременно. – А теперь наконец приступим к делу, – громко заявляет Эрика, начиная презентацию. – Эта четвертая жертва за месяц. Ее нашли вчера под мостом, недалеко от шоссе. Множественные ножевые ранения, однако смерть наступила от удушения. Следов изнасилования нет. На экране появляются фотографии с места преступления. Стайлз не в первый раз видит мертвых, как и не в первый раз смотрит на труп человека, который умер насильственной смертью, но ужас всё равно пробирается по костям и неприятно холодит кожу изнутри. Тепло внутри от встречи со своей парой сходит на нет. – Все жертвы – женщины, в возрасте от двадцати до тридцати пяти, брюнетки невысокого роста. Две первые жертвы сильно отличались от третьей, поэтому полиция не объединяла их дела вместе до вчерашнего дня. Парень слышит, как остальные листают дела, оторвавшись от фотографий на экране, но он же наоборот не может и шелохнуться. Ему кажется чем-то знакомым одежда одной из потерпевших, эти плавные переходы оттенков на пестрой юбке и цветочный принт кофты. – Первые две жертвы, как и последняя, были взрослыми обеспеченными женщинами со стабильной работой и большим домом. Их нашли в неприглядных местах: незаметный переулок и заброшенная парковка на краю города. Третья – молодая студентка, живущая в общежитии, но на другом конце города проживают ее родители. Она была найдена в парке. – Им показался странным их разный социальный статус? – спрашивает Айзек то, что у всех на уме. – Нет. На третьей жертве не было никаких ранений или следов пыток. А также он завязал ей глаза шарфом. – И объединили они эти дела, потому что… – Они решили позвать нас, чтобы разобраться с этим, – просто замечает Эрика более строгим голосом с явными нотками осуждения. – Так что? – Вылетаем через полчаса. Затем устраиваемся и приступаем к работе, – подводит итог агент Арджент, и все тут же начинают двигаться. – Забирайте папки и в самолете продолжим обсуждения. Краем глаза Стайлз отмечает, как все переговариваются и спешат выйти, но сам он не может даже вдохнуть глубже или оторвать взгляд от светло-коричневой папки, придвинутой к нему. Слишком много потрясений за один день, и, возможно, он не так хорошо с ними справляется, как себе представлял. Светло-коричневая папка. Первое дело. Его. Черт возьми, знал ли он когда-нибудь, что окажется здесь – в команде с самыми крутыми профессионалами для помощи миру? Да. Но, Бог ты мой, как же волнительно и странно это ощущается в реальности. – Да, малыш, это всегда будет так, – Эрика пожимает его тонкое плечо, немного грустно ему улыбаясь. – Ты привыкнешь, а сейчас дуй за своими вещами и не заставляй меня ждать, а то мало не покажется. – Накажешь? – дерзко заявляет парень, чувствуя небольшое облегчение от взаимодействия с кем-то знакомым. – Еще как, малыш, – ухмыляется девушка, выталкивая его из конференц-зала. – Не зли меня.☆☆☆
У Стайлза давно приготовлена сумка, поэтому он просто хватает ее и отправляется к их частному, как он понимает, самолету. Половина команды уже расположилась в центре, вокруг небольшого стола, поэтому он решает устроиться рядом, но немного в стороне. Что удивляет его, так это то, что Питер садится напротив. Это странно. Видеть Питера. Непривычно – скользить взглядом по широким скулам и тонким губам и не замечать лукавую улыбку, чуждо – не замечать ответные подмигивания и не чувствовать крепкую ладонь в своей, нелепо – не узнавать отголоски подавляемых эмоций в уголках родимых глаз. Не касаться, бояться долго смотреть в лицо или начать разговор, умалчивать мысли и сжимать пальцы в кулак. Наслаждаться близостью, но по-настоящему (ему слишком страшно признаться в этом самому себе) ничего, по правде говоря, волнительного не ощущать. Да и просто видеть. Живым, дышащим здесь, рядышком, прямо напротив. Тоже странно. Стайлз не может перестать бессмысленно анализировать чужое поведение, где-то между домыслами «а тогда...» и «а в следующем году...». И он понимает, что смысла в этом никакого нет, да и помощи – тоже, но остановить себя от воображения альтернативы каждой прошедшей минуты не в силах. Питер же подобным явно не обеспокоен. У мужчины, что совершенно очевидно, от его присутствия не прерывается дыхание, не краснеют щеки и мысли с пути не сбиваются. Волк выглядит таким же собранным и отрешенным, как и в конференц-зале. Выглядит профессионалом. На протяжении всей дискуссии, пока команда выделяет детали следствия и портрета убийцы, оборотень, конечно, бросает на него долгие любопытные взгляды, хотя в разговор нарочно для проверки или чего-нибудь подобного не втягивает. Что довольно-таки мило, потому как Стайлз еще не уверен в своих домыслах – точнее то, до чего он догадался или что смог прочесть между строк, уже было проговорено вслух, так что пользы от него пока никакой. Хотя, всё равно, это чертовски мило, что его пара, кажется, всё же заботится о нем. Ну и, по всей видимости, проявляет искреннее любопытство тоже. Нет. Всё же небольшое необычное волнение мягко царапает его живот. Приятно. – Третья жертва – это ошибка, – прерывает спор Айзека с Джексоном Питер. Мужчина стучит пальцем по потертому кожаному блокноту, смотря куда-то вдаль. – Мы всё время ищем улики, следы, которые оставляет преступник, когда оступается. И это одна из них. Она и есть одна большая улика. Слишком большой разрыв во времени между третьей и четвертой жертвами выглядят чересчур серьезным промахом для серийного убийцы. Полторы недели – много, когда раньше промежуток составлял четыре дня. – Тогда нам нужно понять почему он выбрал ее и… – Джексон всё еще не выглядит убежденным. – Он не выбрал ее, – выпаливает Стайлз не задумываясь. Команда замирает и переводит немного озадаченные взгляды на него. Он и сам достаточно озадачен – в этом нет никакого смысла, но слова звучат правильно, поэтому он не берет их обратно. А вот столкновение лицом к лицу с непринятием большей половины своих коллег почти вынуждает его отступить, извиниться и молчать весь оставшийся полет. Дерек. Лидия. Джексон. Крис? Все, видимо, ждут, когда он продолжит, но его рот будто полон воды, а в горле застревает надоедливая косточка, поэтому он просто поджимает губы и смотрит в ответ. – Мартышка, – начинает вдруг Питер вкрадчивым голосом, приковывая теперь всё внимание к себе. Мужчина елейно улыбается, а льдисто-голубые глаза загораются веселыми искорками неподдельного интереса, и да, Стайлз хорошо знает жесты и мимику своей пары, так что без труда улавливает незримые сигналы. Не очень оптимистичные сигналы, если говорить честно. Он стал чертовым объектом исследования одного из самых умных и хитрых существ в мире. Парень даже не уверен, должен ли он чувствовать себя польщенным или оскорбленным. Однако, теплый комочек чего-то хорошего всё равно поселяется в его груди, посылая вибрации по всему телу. – Для агента ФБР довольно смело бросать утверждение без аргументов. Стайлз не припоминает, чтобы на профподготовке им говорили нечто подобное, им обычно разрешали говорить все мысли подряд, когда они обсуждали старые случаи на семинарах, но опыт в таких делах перевешивает. И Питер ведь давно работает на их агентство, пускай и на должности… – Но это не относится к консультантам? Он даже не сразу замечает, что последнее сказано вслух, пока не сталкивается с еще более изумленной улыбкой Питера и взволнованным «Ох!» от Эрики. – Упс! Извини, я не хотел, я только… – Ты прав, мартышка, – сладко напевает оборотень, наклоняя голову в бок. – Консультанты имеют свои привилегии. Вот теперь льдисто-голубые глаза Питера загораются яркими огоньками и губы складываются в лукавую улыбку. Вот теперь, в этот самый момент, мужчина со смешком подмигивает ему, а потом чуть движется вперед, чтобы сказать что-то явно веселое и саркастичное, потому что оборотень чуть прищуривает глаза и возле них собираются морщинки – и Стайлз помнит, как всегда ласково дразнил его за это. Только он теперь не уверен, что чувствует себя счастливым из-за этого. – Стайлз, в чем заключается твоя мысль? – перебивает волка (на что тот просто закатывает глаза) агент Арджент и жестом просит продолжить его. И то, как подбадривающе кивает агент, подталкивает его открыться. – Мм-м… это было случайно? Я думаю, что так, – он запинается, потому что идей на этот счет у него действительно нет, только ощущение того, что это правильно. А Стайлз, к сожалению, еще ни разу не ошибался. – Как если бы он шел, и просто столкнулся с ней. Это была импровизация, чисто на инстинктах. Ему скорее потом пришлось заметать следы, чем изначально их не делать. Он запинается, когда видит с какой сосредоточенностью смотрят на него агент Арджент и Айзек – те, кто знает и догадывается о его способностях соответственно – и сразу уделяют его словам особое внимание. А также его пара, но Стайлз боится себя обнадеживать, поэтому есть большие сомнения на этот счет. Ведь, должно быть, оборотень просто умеет слушать собеседника. Как любой другой хороший человек. Для этого не обязательна привязанность. – Это может оказаться правдой, – подмечает Питер, тоже что-то обдумывая. – Мартышка, с чего вдруг такие мысли? – Интуиция, – решительно заявляет парень, не рискуя как врать, так и говорить чистую правду. На что оборотень, ожидаемо, не ведется. – Просто интуиция. После этого он собирается приложить все свои силы на возобновления своего молчания – лучше лишний раз не давать повода для глубоких морщин на лбу своей пары. – Ты не можешь быть серьезным, – рычит Дерек со своего кресла. И что бы ни хотел сказать ему альфа стаи отдела, а это явно было бы чем-то в маленькой степени оскорбляющим и в огромной «особо раздражающим стажерам надо молчать по уставу» заявляющим, оборотню ничего не удается из-за влезшего Питера, который, как теперь понимает Стайлз, не может пройти мимо ни одной разборки. – Племянничек, – медленно, с ленивыми нотками в голосе тянет мужчина, но неожиданно вдруг замолкает. В это же мгновение в так и неначавшийся – что вообще-то очень-очень странно – спор влезают любопытная Эрика, обеспокоенный Айзек и Лидия, желающая продолжить обсуждение идеи. И в конечном счете самолет тонет под потоком вдруг заговоривших членов команды, и Стайлз прекрасно осознает, что все немного на взводе из-за убийств и его прибытия, что хорошенько так пошатнуло внутреннюю динамику отдела, но не может справиться со смешком, вырвавшимся из его горла – его коллеги являются взрослыми спецагентами, хотя сейчас ситуация больше напоминает неподеленную песочницу перед детским садом. Естественно, его смешок слышит Джексон, потому что он оборотень и немного придурок, поэтому Уиттмор морщится и бросает что-то похожее на: – Ты что из школы умственно отсталых перевелся сюда? И в следующую секунду команда, обязательно, превратилась бы во что-то намного менее сплоченное и единое, а скорее – громкое и язвительное, но агент Арджент вновь успевает до начала конфликта. – Прекратили. Мы на деле и мы должны быть командой. Никаких споров и разногласий в рабочее время по личным причинам, ясно? – на что все согласно кивают. – И Питер. – Я молчал, шеф, – с ухмылкой подмечает оборотень, вскидывая руки вверх в притворном жесте капитуляции. – Конечно, – не ведется мужчина и переводит взгляд на него. – Стайлз? – Обещаю вести себя хорошо, – с очень похожей на Питера интонацией тянет он, переглядываясь со всё еще ухмыляющимся волком. Ему не нравится быть «корнем зла» и поводом для ссор команды, и он, конечно, постарается избегать этого в будущем, раз обещает, но… что-то в хитром прищуре льдисто-голубых глаз и теплой связи, установившейся между ним и его парой, говорит об обратном. Страшно на что он готов идти, чтобы всё случилось так, как было в его видениях. Чтобы Питер смеялся, открыто делился своими мыслями и контактировал с окружающими не только во время дела, а просто так. Потому что так твердит ему его сердце, и он наконец начинает его слушать. Чтобы мужчине было комфортно с самим собой, таким какой он есть, с людьми – и нелюдями – в любом месте, а не только в своей привычной крепости. А он, Стайлз, получается, без сомнения прыгнет в неизвестный омут. Страшно. Глупо. Пугает, чем он готов поступиться своим настоящем, чтобы их будущее сложилось именно так, как было ему гарантировано прошлым. Не то чтобы он слушает это свое зловещее ощущение. Стайлз давно заметил, уже очень давно игнорирует предчувствие чего-то нехорошего, болезненного, в острой фиксации на одном оборотне, но, как и раньше, выбирает не обращать на подобное внимание. Правда, впервые колючее ощущение в груди сжимает его сердце куда сильнее.☆☆☆
Октябрь, 2019 год Сиэтл, штат Вашингтон
Полет должен длиться почти пять часов, поэтому они прибывают в Сиэтл около четырех по их времени или же около часа – по местному*. После быстрого душа и перекуса в номерах, они встречаются в холле отеля, где их расположили на время этого дела. Стайлз держит большую порцию кофе в термостакане, специально взятого с собой, чтобы уменьшить желание размахивать руками и касаться ими чужих вещей. Или кожи. Опять-таки бодрый напиток, отвратительный и горячий, всё еще не входит в его топ-сто фаворитов, но всё еще заставляет себя чувствовать более радостным и расслабленным, как бы по-дурацки это не звучало. – Рейес, Уиттмор и Лейхи – вы езжайте в департамент полиции и поговорите с детективами, расследующими это дело. Хейл, Мартин и я – на место последнего преступления. А Вы, – и то, как Арджент смотрит на него с Питером, показывает всю тяжесть этого мира. – Вы со Стайлзом съездите к родителям третьей жертвы и разузнаете о ней всё. Мы должны знать, почему это оказалась именно она. – Крис, – с нажимом начинает явно невпечатленный консультант. – Если ты собираешься оставить меня с ребенком, ты должен подумать дважды, потому что, если ребенок останется потом без чего-нибудь важного или что-нибудь важное без ребенка, всё остальное будет полностью на твоей ответственности. А вот это обидно. – Питер, без обсуждений, – до сих пор ровным голосом. – Проследи за стажером. А ты, – начальник поворачивается к нему, – пока только «уши и глаза», без «рта». Договорились? Арджент сужает глаза, и парень видит послание – напоминание об их договоренности и о недавнем разговоре в кабинете. – Да, сэр! – улыбается Стайлз, сцепив пальцы в замок. На его слова старший агент только едва заметно вздрагивает и вновь тяжело выдыхает, а потом скрывается из виду. – Ты вывел его из себя, мартышка. Двумя словами. Питер всё еще хмурится и одаривает его одним из своих крайне неодобрительных взглядов, но ему чудится необычное веселье в голосе оборотня, заметно граничащее с легкой гордостью. Питер впечатлен. Парень кивает и спешит за мужчиной, пряча довольную улыбку в кружке с кофе. О, это будет очень увлекательная поездка.☆☆☆
Комната девушки выглядит так, как и должна выглядеть комната студентки, живущей сейчас в другом месте. Повсюду еще остаются милые декоративные сувениры и плакаты со знаменитостями, но большая часть вещей находится в другом месте, поэтому стены, стол и шкафчики выглядят заметно опустевшими. Жившей, поправляет себя Стайлз вздрагивая. – Тара очень любила вязать, – внезапный голос позади пугает, и он едва не роняет розовую вязаную шапочку с полки над столом. – Она делала разные маленькие красивые вещички, просто потому что могла. – Выглядит отлично, – выдавливает Стайлз из себя, возвращая шапочку на место. В агентстве их учили обращать внимание на мелкие детали тут и там, чтобы собрать картину человеческого поведения из одежды, предметов быта, выборов цветов для комнаты и предпочтений в музыке. И он смотрит, правда, смотрит. Только паззл не собирается воедино, а удушающая аура смерти не дает сосредоточиться на конкретных выделяющихся предметов, таких как серебряный крестик над кроватью или полное отсутствие косметики и средств по уходу на тумбочке перед зеркалом. Именно из-за невидимого зловония в доме между убитой горем матерью и молчаливым отцом Стайлз и сбежал в комнату Тары Грэм, оставив Питера одного справляться с безутешными родителями единственного ребенка, с которым так скоро пришлось попрощаться навсегда. Очень непрофессионально с его стороны. – Вы хотите найти что-нибудь определенное? Отрешенность в не в меру ровном голосе мистера Грэма, заставляет его поднять голову и всё же взглянуть на бледное лицо, на котором излишне ярко выделяются темные синяки и острые скулы. Стайлзу хорошо знакомы явная мучительная худоба, тусклые редкие волосы и этот пустой взгляд невидящих глаз. Измученное тело, которое шепчет о предначертанности чего-то ужасного. И красные глаза. Глаза, которые кричат о смирении. Такого не должно происходить ни с чьими глазами. – Сколько месяцев? – вырывается у него, а сам он зачем-то тянется к тонкой дрожащей руке, что гладит фотографию улыбающиеся девушки с пышными кудрявыми волосами. Страх вьется по его венам, но не останавливает его от грубого вторжения к чему-то столь интимному. Сокровенному. К чему он обычно имеет доступ. – Что простите? – мужчина достаточно резко поднимает голову, а интонация выходит более испуганной. – Вы не рассказывали им, да? – его пальцы наконец касаются чрезвычайно хрупкой кожи для молодого сорокалетнего мужчины. Как и ожидается, перед глазами не мелькают вспышки ни прошлого, ни будущего, но едва осязаемое подтверждение его неосторожных слов толстой змеей скользит по его руке и скручивается вокруг шеи, сдавливая горло. – Они вправе знать… вправе успеть попрощаться. Они оба застывают в неловком осознании понимания друг друга. – В-вы? – теперь голос мужчины дрожит, а сам он обхватывает себя руками в отчаянном желании стать меньше. Стайлз видит это отчетливо, читает по сгорбленным плечам, блуждающем взгляде и приподнятым «домиком» бровях. И это ему совсем не нравится. – Простите, я не должен был влезать, – лопочет он, внутренне коря себя за свою несдержанность и излишнюю легкомысленность. – Я просто… наверное, не подумал перед тем как говорить. Я, конечно, не жалею, что сказал, потому что считаю, что правильнее сказать такое, чем молчать… все вправе успеть попрощаться… я знаю это неп… не п-понаслышке. Но я всё равно не должен был говорить этого Вам в лицо. Хотя время истекает быстро, невероятно быстро и… – Сколько тебе лет, ребятенок? – мистер Грэм фыркает, игнорируя крупные слезы в уголках своих глаз. – Я во- – Что здесь происходит? В дверях стоят недоумевающая миссис Грэм, сжимающая носовой платок бледными пальцами, и невозмутимый Питер, прожигающий его не очень выразительным, но явно негодующим взглядом. – Что значит, что время истекает? – женщина внимательно разглядывает их, закусывая губу. Мужчина возле него заметно вздрагивает и вдруг всхлипывает так пронзительно и мучительно, что приводит к горячим соленым потомкам, как и внезапно побледневшей хозяйки, так и его. Он ведь правда старается быть сильным и хорошим. – Мы лучше пойдем, – неожиданно произносит Питер, разрушая густую тишину между ними. – Спасибо большое за чай и выделенное время, миссис Грэм. Очень жаль, что потревожили вас в такое сложное время, – искренне делится Питер и вдыхает большой глоток воздуха, когда поворачивается к хозяину, – мистер Грэм. Никто не двигается и не говорит. – Стайлз. – Д-да-да. Простите еще раз за беспокойство, – он разворачивается, спотыкаясь о ковер, и практически выбегает из дома. Ситуация глупо смахивает на геометрический абстракционизм в слишком объемных фигурах правильных форм и громких пятнах базовых цветов без привычных плавных переходов. Абстрактно так. Сложившаяся картина окунает его в жгучий стыд и проснувшуюся врожденную неловкость, только увеличенную во множество раз. И если квадратная фигура возросшего беспокойства миссис Грэм и исхудалая белая линия мистера Грэма, заставляют отступить, смиренно и повержено, то перевернутый треугольник неуловимых эмоций его пары в одно движение опрокидывает его в сомнения в своих силах и явно опрометчивых поступках. Перехватывает дыхание. Он глупец, раз уверил себя в том, что сможет не быть обузой для своей семьи. Они долго едут в молчании, неуютном и громоздком, но вскоре на очередном загоревшимся красным светофоре Питер решительно поворачивается к нему со всё еще нечитаемым выражением лица. – Я был непрофессионалом! – выпаливает Стайлз, разнервничавшись под напряженным взглядом мужчины. Тот в ответ лишь слегка приподнимает бровь. – Я знаю, знаю, что непрофессионал и так… и что говорить всё подряд неправильно. Я осознал! Это неправильно, и… и я понял, что нужно думать перед тем, как говорить. Да. Точно. Просто… я разнервничался и принял слишком близко к сердцу. Такое больше не повторится! Я буду стараться держать себя в руках… – Тебе лучше быть, – медленно кивает Питер, а потом вновь отворачивается к дороге и начинает движение. Ровный тон голоса не отражает эмоций, но парню всё равно чудится негласное одобрение волнами идущее от волка. – Я-я знаю, – безуспешно пытаясь казаться уверенным. – Ну, пока это не помогает, – резко замечает оборотень, и Стайлз заметно тушуется под строгим голосом мужчины, звучащем сейчас скорее, как голос отца, нежели друга или любовника. – Но. Ты исправишься. Определенно, одобрение. – Ты молод, и пока каждый твой промах будут приумножать в десятки раз и заново, и заново рассматривать твои ошибки под увеличительным стеклом, – поясняет Питер, крепче сжимая руль. Что-то личное кроется в речи волка. Нечто потаенное, что абсолютно ровным потоком, без единой запинки вырывается наружу. – Пускай ты и приписан здесь случайно, а о твоем здесь нахождении не распространяются, и всё-таки последствия твоих промахов отражаются на всем отделе. Стайлз, клубок нервозности и стыда, находит в себе силы оторваться от лица мужчины и несмело улыбнуться своим сжатым потным ладоням. – Поэтому, мартышка, несмотря на всю абсурдность твоей ситуации, помни об этом. – Д-да, – слабо шепчет, сражаясь с широкой улыбкой на своем лице. Ему приятно слышать осторожный тихий голос своей пары. Слова мужчины проникают прямо в его сердце, отчего он теряет некоторую бдительность, пока разум вдруг не концентрируется на отдельных частях предложений. «Пускай ты и приписан здесь случайно, а о твоем здесь нахождении не распространяются», «несмотря на всю абсурдность твоей ситуации». Его раскрыли. – Ты ведь догадываешься, почему я здесь, да? – робко спрашивает он, набравшись храбрости. Он не в ужасе от такой перспективы (не когда это Питер), но пугаться чужого знания о нем почти стало его естественной реакцией на уровне инстинкта. – Ну, – произносит Питер, не сводя глаз с дороги, – у меня уже есть два варианта. После пятиминутного осмысления, в конце которого он приходит к выводу, что внутри он уже давно готов встретиться лицом к лицу со своей парой, парень соглашается услышать обе версии мужчины. – Какие? – наконец не выдерживает, на что оборотень довольно улыбается. – Первый, – пауза, – что ты капризный мальчик, – еще одна пауза (а Стайлз никогда раньше не замечал какой драматичный его волк). – И кто-то очень богатый и очень влиятельный, к сожалению, выполняет все твои просьбы. – Ага, я же очень похож на сахарную детку, – шепотом ворчит он, забывая о чувствительном слухе оборотня. – Ты мог бы быть, мартышка, – ровно произносит мужчина, пока Стайлз отчаянно краснеет на пассажирском сидении. – И вот они мы. Тебя отправляют на практику в наш отдел. Закрытый отдел без стажеров и неопытных выпускников. Что может означать только одно – твой влиятельный человек не смог бы пройти мимо Криса, так что этот вариант был скорее веселым, чем правдивым. – А второй вариант? – А второй, ну он немного сложнее, – ухмыляется оборотень, хотя при этом не выглядит самодовольным. Питеру, кажется, просто нравится быть правым, разгадывая загадки людей. – Первый пункт такой же. Тебя присылает всё еще очень влиятельный человек, но уже знакомый Криса. И не в отдел, не к нам, а именно что к Ардженту. Что подтверждается, так как шеф зовет тебя по имени, но не по фамилии, как со всеми нами. Ему не нравится, пусть он и не принимает близко к сердцу, что всё звучит так, будто он не самый хороший человек. – Отсюда вытекает второй пункт. Твой человек, скорее всего отец или дядя, служил вместе с шефом, поэтому для него твоя фамилия тесно связана с былыми временами службы. – Я спрашивал про причину, – сглатывая, произносит парень. Питер очень близок к разгадке. – Причина? Она проста и логична, а также тоже легко подтверждена тобой почти сразу, – беспечно пожимает плечами мужчина. – Ты нажил неприятности. И тебя наказывают здесь, где под нашим присмотром ты будешь в безопасности и не вляпаешься еще куда-нибудь. Логично? – Поэтому Крис просит приглядеть за тобой именно меня, ведь остальные скорее будут недооценивать молодого новичка, а ты можешь этим воспользоваться. Ну, достаточно близко. И жестоко. Он, разумеется, в курсе, что его появление в команде не делает никого особо радостным и счастливым, хотя выделение его особенных способностей безусловно гладит его тут же надувшееся эго. Пускай эти способности и включают в себя, липнувшей к нему, как к тягучему меду или жвачке, неожиданной опасности. Зато его жизнь веселая. Определенно веселая и совсем не одинокая. – Почти, – кривит губы Стайлз, стараясь звучать позитивно. Ну или хотя бы чуточку менее обиженно. – Это не наказание. Хотя всё равно очень близко. Получается не очень. – Тебя прячут? – отвлекается от дороги Питер, бросая на него хмурый взгляд. Беспокойство его пары по-своему очаровательно (очень эффективное средство для поднятия настроения), но он не может дать возможность кому бы то ни было копнуть глубже то, что он с таким упорством до этого хоронил. – А тебе интересно? – оттолкнуть любопытство может только страх признания своих чувств. Это же не флирт? – Ни капли, – тут же откровенно (для него) врет оборотень, слабо посмеиваясь. Питер, как знает он, построил слишком много стен вокруг себя. – Только если это поможет мне избавиться от тебя. Это поможет? Это точно не флирт? – Ни капли, – точь-в-точь серьезным тоном повторяет за волком Стайлз. Щекочущее ощущение того, что они ведут двойной диалог, причем оба осознают и явно наслаждаются им, изящно разряжает гнетущую атмосферу между ними. – О чем и речь. Отец постоянно просил его перестать мечтать «а что, если…» или «вот когда будет…», потому как это не особенно здорово и, бесспорно, в корне неправильно. Только остановить себя всегда неимоверно трудно. И даже сейчас в его голове мелькает шелковая мысль, что в другой вселенной он мог бы просто пригласить Питера на свидание, а тот – согласиться увезти туда, где их дожидается настоящий дом. Жаль, что проблемы в реальности не решаются одним лишь малюсеньким желанием, которое, к сожалению, не вписывается в законы их вселенной. – Я не должен был влезать к нему в голову, знаю, – робко спрашивает он, унося свои мысли в другое направление, хотя и догадывается до ответа волка. – Я просто… почему не сказать, что ты болен? Это не то, что влияет только на твою жизнь. Это эгоистично. Питер долгое время хранит молчание, концентрируясь на дороге и бесконечном потоке машин безумно огромного города. Направление оказывается неправильным. – Мне жаль, – бормочет. Волк только слабо кивает, и, если раньше парень был уверен, что их общение наладилось, то прямо в эту секунду у него есть ощущение, что он каким-то неимоверным образом умудрился уколоть открытую рану человека, которого он, казалось бы, знал от и до. Возможно, он очень многое упускает из виду. – Тебя Арджент, кстати, тоже зовет по имени, – вновь пробует Стайлз, и реакция следует почти сразу же. – Привилегии консультанта, – хмыкает в ответ всё еще расстроенный мужчина. А затем, после недолгой паузы, произносит почти мягкое: – Не стоит волноваться, мартышка. У нас достаточно мозгов, чтобы судить человека по его действиям, а не по первой встрече. Что вообще-то не обнадеживает, но заставляет его сердце трепетно отозваться на неприкрытую заботу в голосе. Теплый комочек в груди, вибрирует и посылает ласковые волны по всему телу. Его пара заботится о нем. И пытается приободрить. Стайлз так зацикливается на своих мыслях, что не сразу ощущает, что что-то не так. Только, когда на очередном повороте парень прислоняется к боку машины, и в тот же миг перед глазами взрывается россыпь розовых звездочек – предвестников видений, его словно бьет током в тысячи вольт, и парень тут же съеживается на сидении. Сейчас около трех часов по местному времени, а значит в Куантико уже семь вечера. Конец рабочего дня наступил час назад. Почти двенадцать часов с начала его дня. Двенадцать часов. Действие таблеток, сдерживающих его способности, приходит к концу.