Февраль, 2020 год. Филадельфия, Пенсильвания.
Они прилетают вечером, не так поздно, чтобы сразу направиться в отель на отдых, но и ехать сразу в лес на поиски сейчас смысла нет. К счастью, шериф Кросс, невысокий темнокожий мужчина с обаятельной улыбкой и широкими плечами, вызвал потерпевших, доктора Чарльза Митчелла и тренера Джетта Янсена, а также родственников других пропавших в участок, чтобы команда уже сегодня могла поговорить с ними. Чем они и занялись сразу же по прибытии на место. Стайлз проходил техники психотерапии, способные помочь пострадавшему проработать травматический опыт и изучить мелкие детали туманного воспоминания, которые так или иначе могут повлиять на расследование. Однако, разумеется, он никогда не пробовал их на практике. Поэтому он усаживается чуть в стороне от тренера и Питера, чтобы скорее наблюдать за процессом и делать ценные заметки, чем действительно заниматься «допросом». – Закройте глаза, мистер Янсен, – ровно и спокойно произносит оборотень, позволяя словам течь, словно медовая речка, и убаюкивать худого бледного мужчину, сгорбившегося в кресле напротив волка. – Дышите глубоко, позвольте своему разуму упорядочить мысли, найти гармонию внутри себя. Когда-то мускулистый, полный энергии мужчина необъяснимым образом кажется теперь физически меньше и даже как-то моложе. Темные кудри были подстрижены, а борода аккуратно выбрита, и всё же мистер Янсен выглядит так, будто его недавно разобрали до самого основания, а потом вновь склеили всё обратно. И вроде бы человек перед ним цельный, руки-ноги на месте, но что-то определенно было не так, а все вернувшиеся назад осколки вместо того, чтобы показывать единую картину, переливались цветами детского калейдоскопа. Сломанного, но безумно красивого. – А теперь попробуйте вернуться в тот вечер, когда вы пропали. Что вы тогда делали? – Бегал, – просто утверждает Джетт, а потом быстро бормочет, оправдываясь. – Это помогает мне собраться с мыслями и сбросить дневной стресс. Я бегаю… бегал почти каждый день. – Вернитесь в тот вечер, – низкий тембр Питера обволакивал как патока. Стайлз не помнил, чтобы он когда-либо слышал подобные нотки в голосе волка. – Какая тогда была погода? Чем пахло? – Прохладная. Влажная. Кажется, скоро должен был начаться дождь. – И вы захотели пойти домой, ведь вы были только в футболке. – На мне была спортивная куртка, я не боялся намокнуть, но-… – мужчина нахмурился, бесконтрольно дергая правую руку. – Казалось, что что-то было не так. Я боялся, я боялся… Но чего? Почему я не могу-… – дыхание становится неровным, заполняя маленькое помещение громкими резкими выдохами. – Было так страшно… Что- – Ш-ш-ш… – мягко поправляет оборотень, звуча как-то по-особенному близко к родительскому тону. – Все в порядке, давайте вернемся назад, – ровный строй звуков, слов и пауз. – Вы были одеты в спортивную куртку, вы бежали за?.. – Я бежал. Просто бежал, это была рутинная тренировка, – мистер Янсен слегка расслабляется в неудобном на вид стандартном кресле местного полицейского участка. – Погода была свежей, не мрачной, но пахло скорым дождем и лесом. Всё как обычно… Стайлз продолжает делать заметки, стараясь писать как можно аккуратнее, чтобы потом он мог не раз к ним вернуться. Обычно он легко подвергался своему скачущему настроению и своей врожденной гиперактивности, отчего страдало и его внимание, и подчерк, и хлипкие письменные принадлежности. Однако теперь на практике он не мог позволить себе упустить важные моменты, ведь рядом не было однокурсников, которые могли поделиться конспектами. Хотя с другой стороны, вряд ли Питер откажет ему в уроке, тем более оборотень любит хвастаться своими безупречными навыками… – Что вы слышали? Шуршание листвы, стук ваших кроссовок о тропинку. – Да-да, всё это. Ничего необычного, тихий шум живого леса. Хотя… звуков было меньше. Да, было необычно тихо, не так как в фильмах ужасов, но тише, чем раньше. И я насторожился. Казалось, даже земля притаилась, поэтому я остановился. Он может представить себе этот лес, хотя он давно не был в столь диком месте. Стайлз на самом деле не любитель природы как таковой, хотя ему всегда становилось спокойнее возле свободной магии Земли, царствующей на свежем воздухе, куда еще не ступала нога человека-строителя. – Вы что-нибудь видели? Возможно, что-то подозрительное, тень на краю зрения. – Нет, – качает головой мужчина, слегка нахмурившись. – Только деревья. Вокруг вообще ничего и никого не было. Парк будто мертвый, темный и неживой. Свободной магии, пронизывающей всё пространство их живой планеты, очень много, однако, разумеется, есть углубления в ткани Вселенной, куда естественные струи, лей-линии, стремительно текут своим чередом. Такие колодцы, не тронутые руками волшебных существ, могли собирать свою мощь на протяжении столетий, пока из них не вырастут природные стражи границ между их миром и другими. Со временем выросших на перекрестках лей-линий древних защитников стали называть Омфалами – центрами мира. – Неуютное ощущение, не так ли? – Д-да, мне стало неприятно там находиться. Я ушел. Хотя не завершил свою пробежку, – тренер слегка дергается на стуле, словно оглядывается назад. – И я хотел пойти домой. Я развернулся, чтобы уйти, но… но- – Вы увидели кого-то? – Нет, нет, лес был пустым и мертвым, – завороженно и как-то отрешенно произносит мистер Янсен. – Там никого не было. Сейчас, задумываясь об этом, Стайлз вдруг понимает, что через Филадельфию должен проходить ручей лей-линии, который приводит в небольшой колодец в Шарлотсвилле, в городе в двух часах езда от Куантико, где живет и работает Лидия. Наверное, в этом и есть причина, почему там расположился один из крупнейших исследовательских центров в стране по изучению мифологии и мифологических существ при университете Вирджиния. Еще одна из немногих причин, почему профессор Мартин выбрала именно этот город и почему всегда выглядит намного более здоровой после отпуска у себя дома. – Но вам показалось, что что-то было не так и вы обернулись. Почему? – Мне показалось, я услышал шепот. Кто-то позвал меня, – и снова поворот головы назад. – Сначала я не мог определить направление звука, но вскоре я сообразил. Должен ли он тогда почувствовать подземное магическое русло, когда завтра окажется в парке? Кажется, логичным предположить, что оно проходит именно там, раз их расследование чудится таким странным для каждого из них. Хотя примечательно, что он сразу не распознал этот источник естественной магии… Или подземные потоки настолько глубоки для него? Разве он не жил когда-то рядом с одним из них? Логично было предположить, что это были лей-линии, иначе что еще это могло быть? – И вы пошли узнать, кто мог нуждаться в вашей помощи? – подталкивает Питер, прислушиваясь к запахам бурлящих эмоций в комнате. – Да, конечно. Я вернулся обратно на тропу, но… там было что-то в лесу- – Что-то? – Да… оно было недовольным, злым. Я думал- Но если бы через лес пролегал путь естественных магических потоков, то рядом бы проживало больше носителей магических искр. Никакие загрязнения в воздухе, наркоторговля, перенаселение района не помешали бы им устроится вокруг природного места силы. А за ними северная часть города постепенно превратилась из бедных трущоб в самый настоящий гостеприимный городок для всех нелюдей. Это была бы, конечно, утопия, но Стайлз позволяет себе мечтать. – … тень, хотя до этого было тепло. Тучи? Стало так темно- Однако лей-линии обычно дают лесу определенную защиту, из-за чего люди не спешат его вырубать. Чаще всего они остаются в стороне от стройки и человеческой миграции. Мог ли источник загнить? Напитаться кровью, враждой и болезнями, превращаясь из стражника гармонии в зловещего охотника за человеческой плотью? – … страшно, – дыхание сбивается, сердце колотится в ушах, а голос ломается от сдерживаемых воспоминаний. – Я не могу… не могу- В таком случае люди бы не возвращались счастливыми и отдохнувшими. Если бы свободная магия, проложившая себе путь через сети подземных туннелей глубоко в земле, начала умирать, разлагаясь на поверхности, то жертвы выглядели бы намного ужаснее. Они были бы истерзаны до костей в своих прогнувшихся позвоночниках, их глаза бы пылали пеплом от мстящего пламени природной силы, а кожа стала бы трухой, едва сдерживая ходячий скелет от властвования воздушных стихий. Они были бы мертвы, были бы мертвы, мертвы, мертвы, мертвы- – … мертв, – тренер больше ничего не скажет. – Нет… нет-нет-нет. Нет! – Хорошо, всё в порядке. Дышите, вы в безопасности, – сладкоречивый Питер, видимо приходит к тому же выводу, что и Стайлз. – Слушайте мой голос. Меня зовут Питер Хейл, я специальный консультант в Федеральном Бюро Расследований. Вы находитесь- Ничего не имеет смысла. Ничего из сказанного и услышанного. Ему придется удостовериться во всем на месте. К сожалению, из всей команды только он обладает наиболее острым взором, чтобы опознать состояние магических потоков. И если дело в ручье, то… что ж, они все ожидали чего-то подобного. – Что это? – Стайлз вздрагивает от дыхания Питера на своей шее, не сразу понимая, что вопрос был задан ему. Он машинально опускает взгляд вниз, на потрепанный блокнот со своими записями, и вздрагивает. – Ты нарисовал дерево. Точнее было бы сказать, несколько деревьев. Кривой рисунок спутанных ломких ветвей и пугающе больших корней, приподнятых над землей, словно согнутые колени великанов. Каким-то необычным образом, этот участок леса, нарисованный им с помощью магической искры, чудится одновременно совершенно обычным и абсолютно неправильным. – Это то место, которое описывал мистер Янсен? – Ага, – соглашается Стайлз с привычной уверенностью, которой он не чувствует сердцем, зато ощущает костями. – Но я не знаю, что это. Точнее внутри него есть определенный вкус отвращения к своему собственному рисунку, которое никак не связано с его посредственными навыками к творчеству. Что-то действительно было не так с этим местом, как и говорил тренер, но что именно, парень пока сказать не может. – Я позвоню Пенелопе, – неожиданно мягко произносит Питер, осторожно вырывая блокнот из его дрожащих рук. Дрожащих? – Давай мне, я отправлю ей фото. Ты сделал хорошие заметки, – что? Заметки? – Посмотри сюда. Дикая невидимая паника в его голове (он опять не заметил, как попал в паутину своих способностей; она вновь вырвала контроль из его рук; он надеется, что это поможет) стала тише под напором привычного дорогого запаха одеколона его волка. У Питера было несколько разных флаконов, да и Стайлз не мог бы описать ни один конкретный аромат тонкого парфюма оборотня, но отчего-то всегда хватало одного единственного вдоха, маленького глоточка воздуха, чтобы узнать его из тысячи других. Это был родной вкус, немного домашний, безопасный. Его вращающиеся, словно заведенный волчок, мысли тоже медленно и плавно прекращают свое хаотичное движение, успокаиваясь вслед за размеренной речью его пары. Он в порядке. – Хорошее примечание к моему голосу и темпу, – с явной самодовольной ухмылкой произносит Питер, вновь одаряя его запалом вооруженных против его расшатанных нервов глупых мурашек. – Ты так тщателен. Стайлз фыркает, но сдерживает ответ – не доверяет своему рту сохранить что-нибудь крайне личное при себе (эмоции поддаются очарованию оборотня и утихают, но чувства, раны и обиды не так легко заткнуть). – Посмотри, как ты описал мой тембр, – мужчина прокашливается несколько раз, принимая театральный вид (даже жаль, что парень этого не видит). – Медовая вкрадчивая тональность- – У меня до сих пор зубы болят от сладости, – бормочет под нос Стайлз, незаметно для себя растягивая свои губы в улыбке. Он всё еще сидит на стуле и смотрит на серо-голубую стену крохотной светлой приемной для важных посетителей и особенно тяжелых разговоров с потерпевшими, но его напряженная спина горит от обжигающего дыхания (его) оборотня, а сердце невольно подстраивается под устойчивый ритм жизни волка. Хотя его руки, опущенные на колени, всё еще немного дрожат. – … успокаивают, можно сказать, утешают- – Ты никогда не подходил для плаща злодея, как бы ни старался, – закатывает глаза, зная, как мужчина цепляется за образ плохого волка (потому что так не больно, не страшно и не одиноко). Глупый волк, не плохой. – … и уносят потерянного тренера в комфортный, воображаемый мир- – Там не было такого! – вскрикивает вслух Стайлз, не выдерживая столь наглой фальсификации его слов, и тут же оборачивается, чтобы выхватить свой блокнот из загребущих лап лживого оборотня. Ему, разумеется, ничего из этого сделать не позволяют. Питер отталкивает его запястья, поднимая потрепанную вещицу над своей головой, но продолжает чуть серьезнее: – Ты буквально написал: «Мягкий, но уверенный голос может помочь направить пациента в болезненное воспоминание, но при этом обещать безопасность, как якорь». Как это не то же самое? – елейно тянет последнее предложение мужчина, чуть наклоняясь к нему так, чтобы они смотрели друг другу прямо в глаза. Так близко, что легко можно разглядеть живую пульсацию расширенных волчьих зрачков и неровное дерганье ноздрей. Что за… неприятная личность! Он ему так и скажет. – Планктон, – ровно замечает Стайлз дважды моргая и прихорашиваясь под пронзительным взглядом ярко-голубых глазах. С его стороны, немного лицемерно обзываться, когда только недавно он ругал Джексона за подобное поведение по отношению к нему, но. Но Питер конечно не реагирует на оскорбление, как обычные взрослые нелюди с собственным богатым опытом социально приемлемого общения с другим разумным существом, обладающим также эмоциональным интеллектом. – Я уверен, ты можешь лучше, – язвительно хмыкает волк, – коловратка. Эй! Его рот не такой причудливый. Вот. Это оскорбительно. И обычные взрослые нелюди с собственным богатым опытом социально приемлемого общения с другим разумным существом, обладающим также эмоциональным интеллектом не обзываются в ответ. Однако, это тот вызов, который он готов принять. – Парамеций. – Это просто более древнее и претензионное название для инфузории туфельки, – невозмутимо возражает мужчина, по-хищнически наклоняя голову в сторону. – Постарайся лучше, голая амеба. Ух. Это не так обидно, как кажется, потому что он всегда считал меняющих форму существ восхитительно хаотичными, но вообще, да. Фу. – Круглый червь! – Аппендикулярия. Когда он стал проигрывать в своей же игре? Он даже не знает, кто (или что) это такое, но судя по зубоскалящей морде оборотня, это либо что-то действительно мерзкое, либо имеет какой-то скрытый двойной подтекст. (С Питером никогда нельзя быть уверенным в двойных подтекстах). – Веслоногий, – вспоминает Стайлз, выкапывая знакомое название из уже частично размытых видений будущего. Немного странно пытаться обидеть человека плохим словом, значение которого ему еще не известно. Волк усмехается, чуть отклоняя голову назад, словно читая его мысли и, видимо, наслаждаясь его стыдливом румянцем, окрасившим всю его бледную кожу от лица к шее. – Технически, это комплимент. Так что спасибо, – это широкая улыбка так близка к настоящей, что парень не может не попытаться ущипнуть себя за ногу, чтобы проверить разворачивающуюся перед ним реальность. Что если эта улыбка настоящая? – Да, – благоговейно. – В смысле, нет. Ты их вообще видел? – он кривится и на мгновение отводит взгляд в сторону. Он чувствует себя странно. Внутри приятно и слишком горячо одновременно. Хорошее ощущение, но и не совсем, слишком для этого волнительное и щекочущее. – Они похожи на мутированный орех с другой планеты, – теперь он вспомнил. – Бу-а! В его голове вдруг смешались сцены из прошлого и будущего: там, где они вдвоем, сплетенные вместе, как нечто единое и совершенное, где доверие, с трудом завоеванное влюбленными сердцами окупилось, и росток вырос в мощное, крепкое дерево, ветви которого исчезали высоко над ними, укрывая их от невзгод и горя, где они были искренне удовлетворены своей жизнью и тем, куда плывет бумажный кораблик их маленькой семьи. Тем не менее, они здесь, стоят рядом и спорят, будто провели целые годы вместе, когда на самом деле по-настоящему они едва разделили между собой один месяц. Разве это не грустно? Или божественно красиво? Зачем они так друг другу подходят? Зачем им быть такими идеальными- «Мартышка, разве ты не знаешь…». «… конечно, ты знаешь, коловратка…». «… как много ты значишь, Мечислав…». «… разумеется, для меня, Стайлз Стилински-Хейл!». «… я бы многое отдал, любовь моя…». «… хотел бы, skowronek, чтобы ты знал…». «… моя половинка». Так много видений счастливых и трагичных, прекрасных и ужасных, новых воспитаний о неизменно грядущей, чудесной жизни в объятиях безопасных для него рук. Рук самого близкого человека, которого он собирается предать, которому собирается плюнуть прямо в лицо своими обещаниями и клятвами. «… в горе и радости… в болезни и здравии… клянусь…». Правильный поступок еще никогда не казался ему таким неподъемным. О, Питер, мой ZlyWilk, моё закатное солнце… – Да, они страшные и маленькие, что оскорбительно, потому что мы с тобой одного роста и я прелестно выгляжу, – продолжает Питер, не замечая печали, вернувшейся обратно в их разговор, – но, если брать их размеры в расчет, они самые быстрые и сильные животные на этой планете. К тому же, они могут абсорбировать кислород всем телом, бессердечные стервы. Похоже на меня, – пожимает плечами мужчина. Прелестно выгляжу? Бессердечные стервы? Формально, он прав, ведь у них нет сердца, но… и когда они успели встать так близко друг к другу? – Мне всегда казалось, что ты узнал это от меня, – честно признается Стайлз, слегка отодвигаясь назад. Восхитительно, как легко они могут войти в очень комфортное партнёрство, при этом не прилагая больших усилий для этого. Но также немного обескураживающе. Волнительно. Удивительно. – Я… ошибся? Нет, он отказывается позволять печали вновь поселяться в корнях их ростка, запрещает ей точить острые края их взаимодействия, не допустит горечи изменить их отношение друг к другу. Они слишком прекрасны вместе, слишком хороши, чтобы сломаться так рано. У них всё еще впереди. Он улыбается волку и сам наклоняется в ответ. Питер удивленно распахивает глаза и замирает. Они могут быть вместе. Они могут быть прекрасными и идеальными. Они могут быть кем угодно, просто, возможно, больше не тем, кем жаждали своими влюбленными сердцами. – Очевидно, – вновь пожимает плечами и наконец делает шаг назад. Парень отмечает для себя, с какой неохотой совершается подобное действие. – Я увлекался зоологией в школе, – Питер снова улыбается, но уже не так широко и не так правдиво. (Хотя всё еще мило, всё еще по-настоящему). – Возможность унижать своих полоумных одноклассников-хулиганов чем-то, чего они не понимают из-за взращенной в них их полоумными родителями невнимательности и агрессивности, было для меня своеобразной развлекательной игрой, – иногда волк выглядит так по-мальчишески молодо, что невозможно отвести взгляд. – Ну, до того, как я понял, что могу просто напугать их своими клыками. Естественно, Питер так бы и поступил. Это объясняет, почему Дерек с Джексоном предпочитают рык конструктивной критике и контраргументам. – Тогда это работало? – решает подыграть Стайлз. Его руки больше не дрожат, глаза не засыпаны розовыми звездочками, а потрепанный, хлипкий блокнот исписанной дурацкой черной гелиевой ручкой больше не чудится угрозой на миг пошатнувшегося здравомыслия. – Тогда? – слегка смущенно переспрашивает оборотень, не поспевая за переменой его настроения. – В семидесятых, – теперь уже он пожимает плечами и откидывает голову назад. – Или когда ты там заканчивал школу. Волчье смущение быстро перерастает в изумление, а затем в, кажется, реальную обиду. (Стайлз на самом деле не купился, драматизм мужчины иногда завораживает своей бескрайностью и безмерностью). Однако, серьезно? Шуточки про возраст действительно задевают эго оборотня? Разница в их возрасте никогда не было проблемой между ними – перевертыши живут долго, развиваются медленно и часто выбирают себе в пару более молодого человека или старого чистокровного нелюдя. (Например, бывали дни, когда он чувствовал себя намного взрослее всех волков в своей стае). – Лорицифер, – ядовито бросает Питер, тем самым подтверждая несерьезность своей оскорбленной чести. – Нематода, – хмыкает Стайлз, едва сдерживая зеркальную ухмылку. – Тихоходка. – Клещ! – Это из мезофауны, – закатывает глаза мужчина, но всё волчье лицо говорит о нескрываемом веселье, – ты, невежда. Он всё еще считает неправильным скучать по тому, что никогда не происходило в его жизни, но чувствам нельзя привить рациональность или нравственность. – Я не закончил университет, – оправдывается, впервые не звуча горько от самого утверждения. Он бы хотел вернуться в учебное заведение и завершить свое обучение, отчасти потому что это правильно, отчасти потому что всегда этого хотел. Но он вырос, и научился отпускать свои неудачи на волю. Питер равнодушно мычит и поднимает бровь в вопросе. – И кто в этом виноват? – Тер- – Вы закончили? – перебивает новый голос, застигнув их врасплох. Нет ничего возмутительного в том, что они разговаривали и шутили, стоя так близко и глядя друг другу прямо в глаза, так наслаждались своим общением, что пропустили приход другого человека… но они всё равно машинально отскакивают друг от друга, разворачиваясь к двери с воинственными позами. – Да, – ровно произносит Питер, вытягивая вперед руку с давно уже позабытым блокнотом. – У нас есть зацепка, я сообщу Пенелопе, чтобы она посмотрела. – Хорошо, – кивает Арджент, переводя взгляд с оборотня на него. – Стайлз. Если подумать, дядя Крис спас его от раскрытия правды, которой он пока не был готов делиться, и он определенно должен быть благодарным… Тем не менее, огонь внутри него далек от признательности. На одно долгое мгновение парень ненавидит своего непроницаемого босса за эту его удивительную способность разрушать их с Питером атмосферу чего-то. Неважно чего. – Да, я кое-что увидел, – он вздыхает, выкорчевывая зачатки злости и раздражения из себя. – Думаю, это поможет сузить круг. Арджент пристально вглядывается в его румянец на щеках, но всё же не комментирует ни его напряженный голос, ни защитную стойку волка рядом с ним. – Хорошо. А сейчас уже поздно, мы собираемся в отель. Обсудим вашу зацепку завтра. Если бы всё было так просто, думает Стайлз, собирая свои вещи. В своем номере он сначала тратит время на то, чтобы проверить все комнаты на наличие чего-нибудь подозрительного – это то, чему научил его отец (и опять-таки параноик среди них при этом он). Он передвигает некоторые вещи, как показывали Лейла и Блум из ЦРУ, поэтому, если кто-то будет в его номере без его разрешения, он сможет об этом узнать. А также плотно закрывает шторы, оставляет дверцу туалета открытой и выключает весь свет, кроме печального стандартного ночника возле кровати. И лишь позднее звонит отцу, а потом и Вернону. Оба разговора проходят тяжелее и легче, чем он ожидает. Мужчины не давят на него, чтобы он им открылся, хотя оба кажется видят в нем то, что он сам пока заметить не может. Это раздражает. Закончив оба разговора на веселой ноте, получив в ответ сухой, усталый смешок от отца, который быстро сменился громким зевком, и полноценное хихиканье от Вернона, способность, которую тот скрывает от всех остальных, Стайлз начинает собираться ко сну. Переодевается в старую потрепанную одежду, принимает новые таблетки, прописанные Адрианом, выпивает стакан воды и ложится в постель. Он больше не пичкается лекарством днем, только вечером, потому что так он сможет крепче спать ночью без вещих снов, а утром будет в состоянии ощущать видения вокруг. Он готов заново открыть себя. Для этого ему лишь нужно научиться работать в тандеме со своей искрой. – О нет, – шокировано шепчет Стайлз, поглаживая руку Айзека и слегка ухмыляясь. Даже сквозь закрытые глаза он видит, как его гениальный друг вторит его улыбке. – Ты собираешься вывалить это на них. – Ну я не собирался «вываливать» это на них, просто- – Ты снес их потоком научной болтовни. – Это было не так. Я не- – Как же это неловко, – шепчет парень, оглядывая аудиторию, полную ошеломленных лиц. Потом раздаются смешки, а с задних рядов доносится улюлюканье, и хотя большинство однокурсников Айзека выглядят сочувствующими и даже поддерживающими, Стайлз всё равно чувствует непривычное вздрагивание друга. Только углубившись так далеко в мысли и эмоции вундеркинда, он осознал, что доктор Лейхи на самом деле имеет трудности с пониманием и выражением эмпатии, и всё его взаимодействие с окружающими людьми строится на своем старом опыте. Поэтому молодой гений не сообразил, что те парни с задних рядов, что громко хлопали в конце каждой его презентации в действительности же пытались его приободрить, а не поиздеваться над ним. – Посмотри на них, – мягко направляет он. – Воспоминания становятся более туманными со временем, и если часто к ним обращаться, то они изнашиваются и подвержены изменениям, которые невольно вносит наш мозг, когда- – Это воспоминание, которое окрашено дискомфортом, такие вещи сложно забыть. – Я не смотрел тогда на конец аудитории. – Айзек, – серьезно произносит Стайлз, впервые за весь сеанс открывая глаза. Кудрявый профайлер сидит напротив него, глядя ему в лицо с очень хмурым выражением, – я не думаю, что тебе стоит врать мне. Мне невозможно соврать. Как бы ты ни старался. Его друг мрачнеет на мгновение перед тем, как с пронизывающим до самого нутра сочувствием посмотреть на него. – О. – Ага. Он давно перестал общаться со своей магической искрой, предоставляя ей возможность говорить лишь тогда, когда его нужно было вывести из потенциально опасной среды. Это неправильно. Больше он не позволит себе быть таким ослабленным, слепым и глухим к самому себе. Он готов вновь научиться видеть и слышать, чтобы помочь как себе, так и другим. Он должен. С такими мыслями Стайлз и засыпает, мягко улыбаясь счастливому птичьему щебетанию в своей голове.☆☆☆
– Вообще, Омфал – это как бы пуп Земли, центр схождения лей-линий, место, которое прямо-таки фонит магией и всем остальным, – тараторит Пенелопа, по дороге что-то печатая на своем ноутбуке. – Однако, как я поняла, через время от теории о пупе-центре Земли отказались, и Омфалами стали называть каждый сильный и достаточно стабильный, возобновляемый источник энергии. Причем именно источник, как будто говоря о воде. – Но Омфал – это концентрация сил Земли, заключенная в камне, – встревает Айзек, и, судя по тому как глухо звучит его голос по телефону на громкой связи, Эрика с Джексоном оттолкнули его на заднее сидение. – Конечно, сейчас сложно поверить в существовании места с таким сосредоточением естественной магии, ведь наши технологии исследовали почти всё на поверхности, учитывая спутники, карты, видео-наблюдение и- – Благой двор, древние культы и шабаши ведьм, – прерывает разглагольствование доктора Питер, согласно качая головой. – Нам не доступны пути наиболее сильных магически одаренных существ, так что, возможно, такое место существует, просто мы никогда не сможем об этом узнать. – И хорошо, черт возьми, – тихо фыркает Джексон, но навороченный смартфон тилацина улавливает его бормотание и передает остальным. Стайлз и сам когда-то задумывался об этом. В детстве он грезил о мире, в котором было бы больше магии, чем в нем самом; месте, в котором он был бы таким маленьким и беззащитным, совершенно слабым и не способным причинить вред другим носителям искр; пространстве, в котором он мог бы ощутить магию по-настоящему, на коже, в воздухе, реальности. Тем не менее, став чуть старше парень догадался, что у всего этого есть другая, более темная и опасная сторона, которую стоит избегать. Рядом с таким источником слишком легко было бы поддаться ощущению свободы и эйфории от использования своих сил, нырнуть в безопасный омут с головой, чтобы слиться с природой, стать кем-то большим, чем обычным человеком с ограниченными органами чувств. Потеряться. А Стайлз и так слишком часто теряется и знает, что это того не стоит. Не ценой его жизни. К тому же, ему посчастливилось увидеть след своей магической искры в тот раз, когда ведьма Бретт Талбот принес ему обет нерушимого долга за спасение неугомонного Зака из Эль-Пасо. – Таким образом, вполне вероятно, что в парке находится источник силы, – продолжает Пенелопа. – Плюс, по некоторым данным рядом с городом, ну в смысле, под ним проходит одна из лей-линий. Но я не могу скинуть вам координаты, потому что никаких достоверных карт не существует, а любые упоминания о точном местонахождении энергетических потоков сразу удаляются по всему интернету. Кстати, это очень странно. Я прошерстила кучу сайтов, форумов и странных ссылок в даркнете, но это происходит повсюду. Будто кто-то наложил суперкрутое заклинание, чтобы никто не мог узнать, где находятся эти лей-линии… Э-э… Это было эхо? Мне показалось, что кто-то только что говорил вместе со мной. Нет. – Я думаю, что ты можешь быть права, – осторожно произносит Питер, оглядываясь на него с переднего пассажирского сидения. Стайлз на вопрос в прищуренных глазах оборотня отвечает лишь кратким пожатием плеч. Парень так и не понял, как распределение под двум машинам посадило его на заднее сидение за Арджентом и старшим Хейлом. – А раз рядом с городом пролегает путь лей-линий, то есть возможность образования Неметона, – неожиданно встревает в разговор Эрика. – Обычно Неметоны растут на перекрестках таких линий, но они вполне могли вырасти на самом потоке, если тот достаточно широкий и полный. – Кто-то сделал домашнее задание перед сном, – саркастично тянет Джексон, явно пытаясь вывести белокурую девушку из себя. – Хочешь произвести на нас впечатление? – Нет, я учусь всему, что связано с магией, потому что хочу произвести впечатление на своего парня, – признается она, удивляя всех своей честностью. Обычно в этот момент Эрика ответила бы тилацину чем-то не менее едким и между ними вновь вспыхнул бы их каждодневный спор о мелочах. – Тебе, с другой стороны, не помешало бы подтянуться. Наше впечатление о тебе после твоих отчетов с кофейными пятнами упало ниже некуда. Вот. Это как раз то, что она бы сказала. Хотя она чертовски права, и мысль стоит развить. Ведь если бы рядом с лей-линией появилось что-то, требующее постоянной магической подпитки, то это сильно бы повлияло на всё окружение, начиная с земли и растений, заканчивая эмиграцией нелюдей. Эрика ничего из этого не произнесла, но всё понятно и без слов.Февраль, 2020 год. Парк Wissahickon Valley Филадельфия, Пенсильвания.
Когда они прибывают, вокруг уже снуют с документами и дополнительным снаряжением сосредоточенные полицейские, бодрые волонтеры и растерянные гражданские лица, случайно оказавшиеся рядом с этим хаосом. Поисковая группа работает несколько дней, внимательно прочесывая все парковые зоны в северной части города, в то время как патрульные офицеры берут дополнительные смены, чтобы обойти близлежащие опасные районы. Сам парк дикий, как лес с тем количеством магии и сверхъестественных границ, которые ожидается увидеть на природе. Люди мало что сделали с этим местом, лишь проложили велосипедные дорожки и несколько тропинок для пешей прогулки. Стайлз не ощущает ничего странного, глядя на вытянувшиеся вверх полуголые деревья, протыкающие своими черными верхушками мягкое серое небо. – Дождя не будет, – задумчиво шепчет Стайлз, пока остальные члены стаи собираются вокруг главной палатки, где им докладывают о возможно новой жертве, пропавшей вчера вечером. Несмотря на то, что раскинутая перед его взором земля свободна от машинных следов и современной архитектуры, он также не чувствует отпечатков Благого Двора. Воздух чист и всё будто в порядке, даже вопреки отсутствию магических существ, только вот это вот «будто» мешает ему расслабиться. Хотя есть этот непривычный гул- – Стайлз! Как модель железной дороги с крошечными мостиками, бледно-голубым озером, пластиковыми деревьями и пустой станцией, где никто и никогда не ждет поезд, который тем не менее каждый раз прибывает. Всё логично, предсказуемо и подконтрольно, и вместе с тем ожидание неизбежного принужденно настороженно. – Иду! – кричит он в ответ и делает шаг в сторону. Потом поворачивается, прыгает на одной ноге, потом на второй, а потом ступает ровно по случайной трещине на асфальте перед входом в парк. – С кем я иду? – С Питером, – сразу же отвечает Арджент, не обращая внимание ни на его причудливую походку, ни на то, как он насупился от ответа начальника. – Пройдитесь по тому пути, по которому бежал Джетт Янсен. Возможно, вы найдете новую зацепку. Внутри пахнет затхлой влагой, не особенно приятный аромат. От этого на лбу Питера залегли глубокие морщинки, а пальцы правой руки едва заметно дергаются в карманах темно-синей фирменной куртки-дождевика агента ФБР. Стайлз такую еще не получил, вместо этого на нем его прекрасный джинсовый костюм (к черту мнение необразованного тилацина), который спасает как от влаги, так и от колючих веток облысевших кустов. Они продвигаются по маршруту медленно, потому что Стайлз и офицер Аманда Симпсон – простые люди, которые могут уставать от долгой пешей прогулки внутри мрачного и душного парка, а их улучшенный консультант тратит время на то, чтобы исследовать воздух на странные запахи. – Мы достигли примерной отметки в четыре с половиной километра, – оборотень останавливается, чтобы внимательнее осмотреть окружение. – Примерно здесь он остановился, чтобы отдохнуть и- … крепче сжимает вьющиеся в последние дни волосы волка, осторожно массируя чужую голову. Он молчит, даже когда слова утешения сами собираются в его рту вместе с горькой слюной и жгучей жаждой. Однако вместо любых заученных фраз, он лишь притягивает Питера ближе к своему животу, желая спрятать там свою вторую половинку от всех противоречивых эмоций и неосторожных замечаний самых близких людей, что так легко разбивают волчье сердце. Но он не может. Нельзя. К сожалению, в жизни не бывает всё так просто и легко. Поэтому ему только и остается, что позволить своему оборотню уткнуться в его живот и пережить ослепляющую боль в полнейшей тишине и теплой безопасности его рук… Оборотень указывает на определенный участок проложенной для бегунов тропинки, над которой свисает толстый сук низкого и кривого дерева. Свисающие разноцветные ленты выделяют его на фоне остальных своих собратьев. – Хорошее место для привала, – отмечает Питер. Расположение, высота и кривизна крепкого на вид растения позволяет устроить перерыв на отдых прямо на удобной горизонтальной боковой ветви дерева. – Мне кажется, Джетт описывал этот участок. Лент было три. Две длинные: бордовая и ярко-голубая, – и одна поменьше темно-коричневого цвета. – Офицер Симпсон, повторите еще раз как вы проходили через парк? – спрашивает оборотень, – Сначала мы прошли через весь пеший маршрут, – хмурится молодая девушка, приближаясь к ним, – затем обратили внимание на велосипедную- Тонкие, словно эфемерные, повязанные столь аккуратно, практически идеально, они покачиваются на ветру с трудом и так медленно, будто весят больше килограмма. – Остальное вы разумеется проходили квадратами. – Да, конечно. В наших парках никогда не было засечено искривление пространства-времени, но мы всё равно всегда стараемся быть максимально готовыми к таким случаям, и если- У всех лент разные сложные узлы, немного непонятные с его ракурса, но очевидно невероятно надежные, так просто с ветки без повреждения самой ткани снять их не получится. Если вообще есть шанс, что кто-то сможет схватить их. – Когда прибудут собаки? – Сегодня после обеда. Но мы собираемся разделить отряд, потому что босс также хочет покрыть парк Фэйрмаунт. Он находится южнее, через реку Шайлкилл- В них есть что-то пугающее, даже если короткая темно-коричневая лента хихикает чистым звоном соловья, ярко-голубая поет древнею колыбельную без слов, а бордовая рассказывает самые интересные истории о- – Стайлз? Он вздрагивает, тут же переводя взгляд на Питера, окликнувшего его. На мгновение лицо оборотня принимает знакомое выражение смешанного с беспокойством возбуждения, которое он так часто видел на протяжении многих лет их замужества. Выражение, означавшее нежную заботу и жгучее любопытство, а также абсолютное доверие. – Я-… – он оборачивается на дерево, вдруг понимая, что оно не такое уж и низкое, не такое кривое и уж точно не такое старое, как он видел до этого. Однако, ни то, что он лицезрит сейчас, ни то, что ему только что почудилось, совершенно не было похоже на то, что он нарисовал вчера. – У меня есть еще одна зацепка, – уверенно произносит он, хотя отсутствие, казалось бы, таких реальных цветных ленточек истощает его решительность. – Думаю, мне стоит позвонить Пенелопе. – Расскажешь на обратном пути, – предлагает мужчина, подступая ближе к нему. – Мы здесь закончили. Нам нужно пообедать. «Тебе нужно больше кушать», – буквально наказали хейловские брови и дерзкий блеск в веселых глазах волка. – Конечно, – пожимает плечами парень, проглатывая свой комментарий о нуждающихся в подкреплении стариках, когда замечает пристальное наблюдение со стороны офицера полиции. Питер, разумеется, всё равно читает витающее в его голове колкий ответ и довольно ухмыляется одними уголками губ. – Конечно, – повторяет волк, уже улыбаясь по-настоящему. – Мне не нужен кофе, – отвечает оборотень, приходя к логичному выводу. – Я чувствую себя бодрым и свежим даже в такую сырую погоду. – Что было недалеко от правды. Мужчина действительно выглядит прекрасно. – И я никогда не оправдываюсь. – Конечно, – всё же не может не усмехнуться, потому что другой такой ереси сегодня он еще не слышал. – Конечно. Забавно, как люди всё еще пытаются соврать ему. Стайлз – не природный детектор лжи и, разумеется, совсем не профилировщик (пока), но в этом конкретном случае его магическая искра удивительно хорошо синхронизирована с ним самим, чтобы парень легко догадывался, когда кто-то близкий к нему отчаянно лукавил перед ним. У Питера, в частности, нет и шансов. (Волки иногда такие самонадеянные, да?). – У них, наверное, не будет чая, – предполагает парень, бессовестно намекая на одно из их хороших совместных воспоминаний, когда его волк был рядом с ним открыт и радостен. – Да, – напрягается оборотень, потому что только одному из них позволено вспоминать их общее прошлое, и Стайлз никудышный манипулятор. – Там будет вода. – Мы купим кофе на станции. – Он там ужасный, – бормочет Стайлз, вдруг смущенный улучшившимся настроением своей пары. Надо же. Улыбается. Во время дождя. – Да, – пожимает плечами оборотень, будучи уже намного более беззаботным, чем с утра. – Будем полагать, это поспособствует моему воздержанию. Я всё же на чайной диете. – Это вряд ли. – Ага, – тянет он, внезапно раздраженный всем этим статическим электричеством между ними. – Там она будет.