Февраль, 2020 год. Филадельфия, Пенсильвания.
После довольно тихого обеда и безумного разговора со слегка гиперактивной Пенелопой, переусердствовавшей с сахаром, они вновь оказываются возле главной палатки, где проходит инструктаж, прибывший поисково-спасательный отряд кинологов. Не все из стаи успели вернуться, Стайлз пока заметил только Дерека с Эрикой, что-то обсуждающих с офицерами и волонтерами (нелюдями). Причем один из них кажется смутно знакомым, хотя парень уверен, что никогда его раньше не встречал. (Оборотень-лис из стаи Сатоми, он догадается об этом намного позже, любознательный одиночка и хороший бармен). – Ха, – удивленно выдыхает Питер прямо над его ухом, отвлекая от сбора своего рюкзака. В нескольких метрах от них маленький мальчик прыгает боком в сторону, а потом неуклюже бежит по кривой трещине на асфальте, хихикая себе под нос. Под теплыми лучами солнца, выглядывающего из-за грозных туч, кудрявые волосы ребенка кажутся сияющими самым красивым золотым оттенком. – Я же говорил Ардженту, что тебе на вид лет десять, – ворчит оборотень специально достаточно громко, чтобы Стайлз смог это услышать. Кудрявый златовласый мальчик в последний момент неожиданно отклоняется от маршрута и бежит в сторону, за ним почти с животным криком бежит молодая женщина. Солнце вновь прячется в своих серых одеяниях, а заметно пушистые детские локоны возвращаются к своему привычному и совершенно незнакомому русому оттенку. – Ага, – соглашается парень, тяжело сглатывая. – Я тоже говорил ему, что не хочу проводить время со стариком, но он не слушает. Упрямый хрыч. Странно ли думать, что Питер тоже почувствовал эту потерю? Что они вдвоем заметили эти золотистые локоны, вдвоем вздрогнули от неожиданности, вдвоем проглотили острые иголки горечи, вдвоем выстояли под напором воспоминаний? Потому что кажется, что это так. – Крис всегда таким был, – признает оборотень, и Стайлз всей правой стороной лица ощущает тяжесть волчьего взгляда, видимо, пытающегося прожечь дыру в его голове. Интересно, какая его эмоция вызвала такую реакцию у волка? Можно ли учуять запах душевной боли и смятения? – Ты собрал свои пожитки? – Я просто хочу быть уверен, что у меня будет мой собственный запасной фонарик и несколько средств для подачи сигнала, – медленно начинает он, отворачиваясь от уже наказанного ребенка. – Никогда не знаешь, что может случится, – трещина на асфальте сейчас чудится неприятно ровной, будто потрескался детский пластилин, а не многокомпонентный материал на основе битума. – Знаю, что звучу как параноик, – с другой стороны, кто знает из чего делается этот пластилин. Он, например, не знает. – Но если подумать, то разве моя паранойя не окупалась уже не раз? Конечно, с количеством необоснованной тревоги процент успешной подозрительности, и под этим я понимаю, когда мои бредовые теории заговоров так или иначе оказывались полезными, уменьшается. И вроде бы тогда бессмысленно быть начеку всё время, но иногда дело не в количестве, а в качестве. Иногда лучше сделать один действительно хороший шаг, чем множество обычных. Не правда ли? Тишина в ответ настораживает. В конце концов Стайлз признает поражение и поднимает взгляд на притихшего волка, который в глубокой задумчивости наблюдает за ним. – Стоит ли мне что-то взять? – серьезно спрашивает Питер, наклоняясь к его лицу. – Твой темно-синий лонгслив, пожалуйста, – не думая ляпает парень с причудливыми нотками отчаяния в своем голосе. Неловко, когда он осознает четкие эмоции, посылаемые своим телом прямо в мощные разведочные радары искусного волка, но он не берет свои слова назад. Это была хорошая просьба. (Хотя он всё еще смущен). – Хорошо, – спокойно говорит мужчина, будто Стайлз вовсе и не просил захватить с собой любимый тонкий трикотажный джемпер в неухоженный парк с колючими низкими ветками и излишней атмосферной влагой. – Встретимся у входа через десять минут. Мы пойдем сразу за отрядом кинологов, с ними будут Дерек, Эрика и Айзек. Мы же сходим еще раз к тому месту, где ты увидел дерево. – Ладно, – с облегчение произносит парень. Ему верят, его слышат, он видим. – Офицер Симпсон? – Нет, у нас двое других, – Питер делает шаг назад, но интенсивность волчьего взгляда от этого не падает. – Не отвлекайся. Будь готов через десять минут. – Буду. Двое других полицейских, пришедших на замену милого офицера Симпсона оказываются необычайно мрачными и неразговорчивыми. Стайлз мысленно зовет их Дерек Версия Вторая и Дерек Версия Третья, или ДВВ и ДВТ для краткости. Звучит забавно, особенно если учесть, что у одного из них брови незаметны из-за своей природной белизны, а у второго их и вовсе практически нет. То есть, да, у них и с мимикой дела плохи, поэтому он совсем не может понять относятся они к нему со здравым отрешением к федералам или там скрыта доля презрения к молодому поколению. Жаль. Арджент явно пытается наладить мосты взаимоотношений внутри команды. До сегодняшнего дня он не раз ставил Айзека с Джексоном вместе в пару, чтобы те разобрались со своими проблемами, и судя по тому, что они вновь проводят свое свободное время вместе, план удался. Поэтому теперь, разумеется, мужчина взялся за них. Стайлз не знает, что и думать о таком оперативном вмешательстве со стороны своего начальства, в частотности из-за того, что это самое начальство недавно было абсолютно не в восторге от их будущего замужества. (Он разглядел ту осуждающую морщинку на лбу дяди Криса, как бы старательно тот не прятал свое настоящее мнение от него). Тогда чего он добивается? Для налаживания связей можно было бы просто провести маленькое собрание, где они с волком пообещают вести себя благоразумно и вежливо друг с другом, а потом вдвоем выведут Арджента из себя, просто потому что это было бы очень весело и похоже на мгновенную карму. Одна встреча с боссом, который пресечет их детские выходки и обиды, а также велит им повзрослеть и перестать разрушать командную динамику. Это бы точно сработало, ведь Стайлз хочет найти свое место в стае и готов служить, а Питер слишком сильно печется о неудобстве других волков вокруг себя, чтобы поступить столь нецелесообразно и проигнорировать высказывание своего старого друга. И если он уверен, что это сработало бы, то и Арджент тоже должен был догадаться до этого. Так почему дядя Крис использовал ту же технику сближения с ними, что он проделал для восстановления дружбы между тилацином и Цветочком? Разве это не увлекательное сравнение? (О, он всегда знал, что в сердце человека-камня есть теплое местечко и для него). Они останавливаются, не дойдя до нужного места, когда звонит телефон Питера. Стайлз не против небольшой передышки: они шли быстро, не делая остановок для отдыха, все четыре километра за раз. Не то чтобы он не привык покрывать большие дистанции, он всё же преодолел половину учебной программы Академии, но прошло уже много времени с тех пор, как он так сильно нагружал себя. То есть, да он отвык. И это был долгий день. Можно ли винить- – Что значит пропал? – насторожено спрашивает Питер, ненароком повышая тон. – Джексон не мог-… Да, мы уже почти на месте… Нет, мы должны быть там… Да, конечно… – намного тише, мужчина соглашается с неприятным решением Арджента. – Хорошо, мы вернемся сразу, как проверим зацепку. Я позвоню, когда мы будем направляться назад… Хорошо. Мы будем ждать обновлений. До скорого. Это всё еще кошмарно долгий день.☆☆☆
– Этот парк даже не такой большой, – то ли восторженно, то ли возмущенно объявляет ДВТ, когда Питер объясняет им, что Джексон пропал. Они с Арджентом были в последней группе поискового отряда, который начинал с другого конца парка на северо-западе. Судя по всему, они либо случайно разделились, и оборотень потерялся, либо кто-то похитил хорошо обученного специального агента ФБР с усиленным зрением и слухом, с большой мышечной массой и улучшенной скоростью реакции из-под носа его начальника, другого старшего агента бюро. – Здесь лишь около десяти квадратных километров. ДВВ кивает головой на комментарий коллеги, но ничего не добавляет. – Мы имеем дело с небольшим пространственно-временным искривлением, – угрюмо выдает оборотень, тем самым еще больше пугая их сопровождение. – Большое мы бы заметили. – Это магия, – мягко объясняет парень, выдыхая. Он быстро смиряется со своей новой ролью поясняющего. – Точнее не совсем она. Наш мир немного сложнее куска земли эллипсоидной формы, бесцельно плывущего в пустом участке всё время расширяющейся Вселенной… – возможно, ему стоит перейти к сути. Лица ДВВ и ДВТ снова вернулись к мрачному осуждению. Наверное, он тоже беспокоится за Джексона больше, чем показывает. Ха. – У Земли есть естественный щит, природные границы, отделяющие его от других, потусторонних миров. К сожалению, некоторые из них истончились или же с самого начала были не столь надежными, поэтому могут возникать дыры в другое измерение. Естественно, нельзя просто войти в такую дыру и выйти с другой стороны, это не портал. Поэтому люди пропадают. Неизвестно, зачем он начал с самого сложного и зловещего объяснения. Черт, лучше бы Джексон появился перед ними прямо сейчас! – Вы упоминали магию, – ровно произносит ДВТ, вновь привлекая к себе его внимание. – Да, он упоминал, – фыркает Питер, замедляя шаг. Оборотень всё еще впереди них на несколько шагов, но теперь он позволяет им догнать себя. – Потому что есть более простые и вероятные причины, чем дыры в потустороннее измерение, – мужчина явно закатывает на него глаза. – Я нервничаю, и дыры в потустороннее существуют, даже если никто не может это доказать, ведь и обратное подтвердить невозможно, – тараторит Стайлз, защищая свою честь. – К тому же, магия непростая. Возникновение искривлений пространства-времени всегда происходит благодаря мощному и обычно древнему источнику сырой энергии, который так или иначе является возобновляемым или неисчерпаемым по своей природе. Например, территория Благого Двора, которая находится в магическом карманном измерении, питаемым скорее всего самой свободной магией из атмосферы или концентрированным потоком под землей. Что вроде как поясняет возникновение искривления пространственно-временного континуума, но по сути не излагает точные условия такому происшествию. – Происшествие – это мягко сказано, – саркастично замечает оборотень, вклиниваясь между ним и двумя полицейскими. – Не думаю, что есть термин, покрывающий событие внезапного появления карманного измерения в пятом по величине городе США. Стайлз всем нутром ощущает мощную вибрацию возрастающей тревоги его волка. – Хорошее замечание, – соглашается Питер, замолкая. – Я знаю, – хмыкает парень, и не выдержав добавляет: – Тебе полегчало? Мужчина знакомым образом невесело усмехается, и громко отрицает. – Нет. – Мне тоже. Как бы они не старались идти дальше, не оглядываться назад, не позволять плохому опыту говорить через них, вся ситуация с Аластором-Кори и Джексоном всё еще не дает покоя ни им, ни тилацину. Они все независимые самостоятельные взрослые с травматическими событиями в прошлом, они научились выживать и быть сильными, обрабатывать раны, накладывать швы и ждать пока они не заживут естественным образом. И всё же, всё же, стоит панике из-за причиняемой близким боли проскользнуть в голове, как рациональное мышление испаряется под пылом рассвирепевшего волнения. – Мы на месте, – объявляет Питер, направляясь прямо к тому дереву, возле которого Стайлз застрял в прошлый раз. – Попробуй описать то, что ты видишь, – предлагает ему оборотень, а сам оборачивается к застывшим рядом полицейским. – Офицеры, не могли бы вы еще раз осмотреть эту- Одно моргание, и скрипучее дерево перед ним сменяет облик на знакомое кривое, низкое дерево с толстыми горизонтальными ветвями, на одном из которых были завязаны пять лент. – Я вижу пять лент. Три старые, что я уже описывал, и две новые: янтарная и кремово-персиковая. Обе длинные. Но они теперь более осязаемые, будто я могу потрогать их прямо сейчас. Это не чужое воспоминание и не память самого дерева. К сожалению. Кажется, это дерево с лентами существует где-то в настоящем времени. – Мы не можем отрицать наличие субъекта, – с неохотой произносит оборотень, каменея рядом с ним после его сжатого описания увиденного. – Для того, чтобы завязать ленты нужны руки и определенная высота. Арджент может быть прав, и дело наше. – Если он похитил Джексона, то это довольно резкая смена типа жертвы, – осторожно бросает парень, всё еще разглядывая сверкающее дополнение к плотному ветвистому сучку. – Раньше он брал только людей, и Джекс был в паре с Арджентом. Я не говорю, что босс, ну, слабее или менее подготовлен к внезапным атакам, это не так, но оборотень более сложная жертва, – Стайлз даже не сосем уверен, куда он ведет, занятый размышлениями о количестве лент. Почему сначала было три, а сейчас пять? Это связано с жертвами, которые сбежали? Субъект знал, что они сбегут и позволил им это, или он зачем-то почитает их поступок? И почему пять? – Не думаю, что Джексона можно поймать незаметно. Питер хмурится. – Ты думаешь, что он потерялся. Допустим, в карманном измерении, – задумчиво тянет мужчина. – С учетом всего происходящего было бы логично предположить, что это территория нашего субъекта, и рано или поздно они столкнуться. – Мне не нравится фраза «карманное измерение», – деловито замечает он, когда вдруг его осеняет дикая мысль. Как только он сосредоточится, скорее всего сможет найти дерево с лентами, ведь то, что он видит сейчас, не является простым видением или иллюзией. Это что-то большее. Если представить детский телефон из двух стаканчиков, связанных между собой ниткой, передающей сигнал от одного к другому, то он держит сейчас в руках один из них. Натянутая нить в таком случае – его оголенные способности. И если он что-то слышит, то кто-то на том конце провода пытается говорить. Где-то в лесу есть второй стаканчик. – Мне тоже, – со смешком повторяет оборотень, но вскоре вновь принимает серьезный вид. – Нам нужно доложить об этом остальным. Стайлз соглашается и даже понимающе кивает головой, когда замечает что-то странное сбоку. Достаточно близко, но в парке царит полумрак из-за высоты деревьев и пасмурного неба, а его человеческое зрение не в силах преодолеть тени, как бы он не хотел. После крайнего раза (ну, нескольких крайних раз), ему, наверное, не стоит прыгать одному в необычный кусок пространства, которое показалось ему немного странным. К несчастью, им звонят до того, как он успевает предупредить свою пару. – Уиттмор! – резко восклицает Питер, когда отвечает на звонок. – Где? Он не помнит ни одного случая, когда мужчина называл тилацина по фамилии. Разумеется, парень осознает, что оборотень переживает за всех членов стаи, особенно за таких молодых, но волк обычно держит себя в руках и не дает никому увидеть свою уязвимую сторону. Дарит ли он ощущение безопасности Питеру? – Повтори. Дарит ли он ощущение безопасности Питеру? – Да, но связь ужасная. Ну раз так, то мужчина не будет против. Без дальнейшего промедления Стайлз хватает оборотня за рукав, утягивая несопротивляющегося Питера к тому странному кусту, чуть в стороне от дороги. Не то чтобы они собираются отдалиться далеко от тропинки, всего пару метров, тем более что ДВВ и ДВТ только и делают, что наблюдают за ними, совершенно не скрывая своего любопытства. (Может, всё же они не столь презрительны к нему, как он думал). – И почему ты думаешь-… да, звучит логично… Опиши всё. Ему не показалось, он действительно зеленый. Не просто «забыл опасть в этом году, несмотря на плохую погоду, ужасную почву, грязную атмосферу и низкую температуру» зеленый, а полноценно «уже пора» темно-зеленый с живыми сочными листьями и мягкими ветками на широком стебле. – Да, хорошо, хорошо… Ты понимаешь? – удивленно переспрашивает Питер. Стайлз оборачивается на полицейских, чтобы узнать, видят ли они тоже, что и он, ведь судя по протянутой к зеленой листве руке оборотня, тот прекрасно осведомлен. ДВВ и ДВТ всё еще стоят, застывшие возле края тропинки, следят за ними, но молчат. – Подожди минуту, – бормочет мужчина в трубку, а потом неожиданно дергает свою руку, за рукав которой продолжает держаться парень. – Дай мне свой сотовый, Стайлз, нужно предупредить остальных. Не хочу прерывать звонок Джексона. Он кивает и тянется за телефоном, так и не выпустив из пальцев клочок шуршащей куртки волка. Из-за своей неудобной позы он и замечает такой же сочный яркий куст в отдалении, поэтому, как только аппарат оказывается передан на милость оборотня, он тащится в ту сторону. Питер, естественно, тащится за ним. – Нет, стой. Погоди минуту. Однако Стайлз не в силах остановиться, и в этом проблема. Потому что он вдруг понимает, что совершенно не хочет двигаться туда, куда тянут его ноги и растормошенная ото сна искра. – Альфа Кустистые брови, Дикая волчица… Кудряшка Сью, серьезно? – хмыкает Питер, листая его контакты. Ни один из них не поражается тому факту, что волк точно узнает, какие из прозвищ относятся к их стае, а ведь у него большой список номеров. – И Кристофер Арджент? Как формально и безлично. Я обижен от его имени. Он закатывает глаза на тираду волка, но внутри улыбается, пока не вспомнит как подписан мужчина. – Звони уже, – рычит он, не останавливаясь возле намеченного дерева с золотистыми листьями. – Слушаюсь и повинуюсь, мартышка, – фыркает оборотень, но действительно подчиняется, взволнованный беспокойством о младшем волке. «Моя любовь» остается затерянным далеко за «Лейлой», «Лучшей подругой в мире» и «Медвежонком». – Крис, это Питер… Дерева с золотистыми листьями? – Да, он смог дозвониться и всё еще на линии… Дерева с золотистыми листьями? Точнее сказать, что они желтые и светло-оранжевые, но под такими палящими лучами солнца колеблющиеся под тихим ветром большие листья кажутся почти золотистыми. – … нет, Джексон говорит, что это-… алло? Мурашки на коже. – Это банально, но влюбиться в него действительно было самой легкой частью. Мне с ним весело, он заставляет меня смеяться даже тогда, когда меня распирает от волнения и тревоги. Он знает, что сказать, чтобы успокоить меня или, наоборот, взволновать. Он всегда серьезно относился к моим видениям. И твой отец лучше всех обнимается. – … мы находимся рядом с- Внутри него нарастают злость и горечь, которую он всё это время игнорировал. Они пока еще только качаются, расплескивая едкие капли боли по всем его внутренностям, но вскоре, он уверен, поток затаенных чувств прорвет стену спокойствия, и всё вернется назад. – Но я хочу их обратно! Верните мне их обратно! Они мои! Мои! Никто не смеет трогать их… Немое оцепенение. – Алло? – Чтобы остаться нужно что-то большее. Иногда любовь — это просто чувства и эмоции, чтобы это стало обещанием, клятвой двух, нужно приложить усилие. И тонкий звук детской музыкальной шкатулки навевает тихий ужас. Он растет внутри, стекаясь по жилам в каждую отдельную точку хрупкого человеческого тела. – … заслуживаю иметь их… достоин оставить их… Я имею права на свою семью! Страшно. – Это была его верность стае. Семье. Себе. Мой отец всегда был напуган моей преданностью своим близким, но это ничто по сравнению с рвением Питера. Вот, почему я остался рядом с ним. А потом он видит их. Всё хорошее и всё плохое, всё болезненное и счастливое, всё навсегда потерянное и только приобретенное. – Отпусти меня! Отпусти! – ребенок в его руках брыкается, пиная его в живот и, кажется, пытаясь выцарапать его глаза. – Отпусти меня! Сейчас же! – но Стайлз не может. Не тогда, когда закативший истерику Риан одними своими бездонными глазами просит совсем о другом. – Ты мне не нужен! Не нужен! Уходи! – Папа зайка и детка зайка, – вновь прерывает его златокудрый мальчик, а потом и вовсе поворачивается к нему. Большие голубые глаза никогда еще не были такими огромными, всепоглощающими, глубокими. Восхитительно красивыми. – Папа зайка, папа зайка, детка зайка, детка зайка. Семья. – Тата? – спрашивает Вея, впервые нахмурив бровки. Это всё равно выглядит до нелепости мило. – Авви? – Мотылек? – Я не хочу менять фамилию, но может быть-… – мальчик прокашливается и отводит взгляд. На всё еще пока немного пухлых щеках появляется милый румянец, явно против воли хозяина. – Может быть, мы могли бы добавить Стилински. Как у о-… вас. У всех нас. Чтобы мы все были одинаковыми. – Да! – соглашается Алан, трясясь всем телом и впервые за весь их долгий разговор произнося слова вслух. – Я буду с волком. Я пойду, – маленький мальчик хмуро смотрит на социальную работницу, пытающую ему возразить, а потом и вовсе громко кричит, вцепляясь в ногу Питера. – Мой волк! Он почти встает, когда девочка неожиданно перекатывается на бок, обхватывая его здоровую руку. – Тата! – Вея оставляет мокрые поцелуи на его запястье. И смотрит с распахнутой душой, что кристально чисто состоит лишь из любви и интереса. – Мой! Мой тата. – … прошло всего два года. Ну почти два года. Наверное, многие скажут, что я сошел с ума. Я, определённо, чувствую себя сумасшедшим рядом с тобой, но… – на мгновение голос волка тонет в смешках стаи, окружавших их в общей гостиной под мягким мерцанием рождественских огней. – Мотылек, я не думаю, что я когда-либо чувствовал себя таким живым. Ты вернул мне ощущение жизни… – Тata, tak bardzo Cię kocham i dziękuję Ci za to, że jesteś. – Ты придешь ко мне на выставку? Я хочу, чтобы ты пришел. Папа не… я хочу, чтобы пришел именно ты. Ты пойдешь, да? Она впервые по-настоящему смеется, жмуря глаза и скаля первые острые клыки на верхней челюсти. – ... Мотылек, – Питер улыбается морщинками возле глаз, растягивая губы в искренней, теплой улыбке. – Стайлз Стилински, самый прекрасный мужчина в моей жизни, не окажешь ли мне честь выйти за меня? Это похоже на шум включенной радионяни. Она работает прекрасно и звук отлично передается на короткую дистанцию, но на фоне всё еще есть этот неприятный шум, резко бьющий по неподготовленным ушам. Это меняет звуки, искажая веселое в пугающее и грустное в агрессивное. И их там много: звуков, шума и голосов, – так чудовищно много. Все его воспоминая сложены с предчувствием в ужасающую детскую мозаику, кусочки паззлов которой хоть и большие, но найти им пару до умопомрачения сложно. И он не может. Они запутались. Потерянное будущее и обещанные жизни уносятся в непрекращающемся потоке вырвавшегося на свободу горя. Где же его свобода? Где покой? Где правда? Он устал болеть. Но он всё еще должен. Он всё еще должен. Он всё еще… он должен ему. (Он никогда не сможет искупиться). … ноги спутаны, когда они сидят напротив друг друга на кожаном диване в конференц-зале. Не совсем удобная поза, но так проще спорить и наблюдать за изменением выражения лица партнера в игре. Хотя на самом деле шахматы были уже давным-давно заброшены в сторону, уступая место совместному приему пищи. Питер даже не сильно скулил по поводу крошек и… – Прекрати смеяться, – стонет Стайлза, пихая голое плечо оборотня. Но Питер лишь ближе прижимается к его ключице, продолжая трястись и обдавать его чувствительную к такому обращению кожу сотнями новых бегущих вниз мурашек. – Ну же, прекрати. Давай, ты же старше, – пробует парень хриплым голосом, но его волк всё еще не отсмеялся, а смех ведь такой заразительный, что он сам начинает улыбаться. Его обкусанные губы слабо дергаются, а живот болит от всего испытанного за последний час напряжения. Ладно, хорошо, пусть уж лучше успокоится. – Черт возьми, Питер! – восклицает он спустя мгновение, когда волк кусает его за выпирающую косточку, а потом облизывает ее же, «залечивая». – Хватит! У меня уже вся задница в гусиной коже. Что сегодня-… – Выходи за меня, – вдруг брякает Питер, и парень сначала даже не понимает, что что-то вообще было сказано. – Что? – Выходи за меня, – ему, очевидно, не послышалось. – И ты говоришь это возле могилы моей матери, – осторожно замечает Стайлз ровным голосом. Он моргает несколько раз, чтобы прояснить картину перед собой, но ожидающий взгляд оборотня не сменяется ничем другим, более обычным. – Очень романтично. – Могила пустая, – также невозмутимо продолжает волк. – Я знаю, – его резкий тон не обижает мужчину, но заставляет его вернуться к сути происходящего. – Пять лет, как я знаю тебя, научили меня многому. – Я очень на это надеюсь, – фыркает Стайлз, но после сурового волчьего взгляда послушно замолкает, но при этом слабо улыбается, игриво поддергивая бровями. – Шут, – нежно закатывает глаза Питер, покачивая головой. – Но я говорил серьезно. Мы с тобой вдвоем уже пять лет, ты знаешь меня так как никто другой, и всё же… – мужчина спотыкается, но не пытается подавить эмоции, просачивающиеся в голос. – Ты остаешься. Ты со мной, несмотря ни на что. Я не-… я не могу больше этого отрицать. Я и не хочу. Я счастлив, – пауза. А потом волк повторяет, будто даже не веря собственным словам. – Я счастлив, хотя я никогда и не думал, что буду. И всё благодаря тебе. Я повторяюсь, я знаю, но ты так многому меня научил. Я твой уже так долго, что не помню, когда я в последний раз был одинок. – Dzięki tobie chcę być lepszym człowiekiem. – Ты просто надеешься, что моя мать даст тебе благословение, – с хриплым смешком замечает Стайлз, давясь горячими слезами. – Ну, с ней у меня больше шансов, чем с Ноа, – парень лишь закатывает глаза на ворчание мужчины. Питер с его отцом к этому моменту нашли общий язык. – И я всегда был уверен, что твоя мама бы любила меня. – Конечно да, – фыркает парень, широко улыбаясь сияющим глазам своего волка. Он влюбился в них первым, и всё же каждый день они меняются, становятся глубже, больше и сильнее. Как и его любовь к своему глупому оборотню. – Она бы обожала тебя. Хотя бы только потому, что ты всё еще раздражаешь моего отца. – Это честь. – Разумеется, ты так считаешь. Если тебе интересно, моему отцу тоже нравится выводить тебя из себя. И как только я умудряюсь каждый год усадить вас за один стол в мой день рождения… – Jesteś moim całym światem. – Будь моей парой, раздели моё бремя существования на этой земле, научи меня любить и быть любимым. Я доверяю тебе, я верю тебе, я-… я полагаюсь на тебя. Мечислав, Стайлз, моя половинка, мартышка, skowronek… – Kocham Cię i kochać będę do ostatnich życia chwil. – Я не хочу зимнюю свадьбу, – спокойно произносит Стайлз, когда их эмоции улеглись в их сердцах, надежно спрятанные за стойкими выражениями лиц. Они только выходят за ворота кладбища, было бы слишком странно и подозрительно ухмыляться и радоваться в этом месте. – Ненавижу холод. Я так легко мерзну, а церемония будет проходить на улице, так что- – Церемония? – также равнодушно переспрашивает Питер, но парень даже сквозь тон слышит счастливое возбуждение волка. – Да, – твердо кивает головой. – Если ты думаешь, что я не знаю, как сильно ты хочешь традиционное венчание под полной луной в кругу всей нашей стаи- – И твоего отца, Джордана, Валери, Хейден, тех сестер ведьм- – … то ты меня совсем не знаешь. К тому же я не против большой церемонии. – … и всех остальных твоих друзей. Не притворяйся, если церемония и будет огромной, то только потому, что у тебя гигантский список приглашенных. – Тебе нравится Валери. И пригласить Сатоми – очень хорошая мысль. Она, как старшая альфа, сможет провести церемонию согласно древним обычаям. – Да, но Скотт? Этот щенок такой возбужденный и слишком ведомый. Он мишень для манипуляций. – Мы не можем не пригласить нашего соседа. Тем более, когда я останавливал тебя в твоих планах по захвату- – Jesteś powodem, dla którego się uśmiecham i czuję się najszczęśliwszą osobą na świecie. – Я люблю тебя, Мечислав Стилински-Хейл, и буду любить до последних мгновений жизни. – Прости, – задыхается. Дерево с золотистыми листьями, яркое безоблачное небо, мягкая трава под ногами. Вкус лета. Щемящая ностальгия по золотистым временам с безоблачным будущем и мягкому месту истинного убежища. – Прости, моя любовь. – и снова плачет. – … в горе и радости… в болезни и здравии… клянусь… – шепчет на грани сознания. – Я люблю тебя, Питер Йен Хейл, и буду любить до последних мгновений жизни, – и обещает. – Всегда был только ты, ZlyWilk. И с каждой слезой, разбивающейся о наполненную жизнью землю, его (и их всех) сердце стучит громче и увереннее, теряя старый уже давно изношенный груз, становясь легче, нежнее и свободнее.