Uncovering a Secret

      Кент счастлив, что Корво наконец вернулся. Несмотря на то, что королевский защитник скрытен и не особенно приветлив, Кенту нравится быть в его обществе, и, признаться, он скучал по его тихой, незлобливой компании.              Рядом с ним Кент, как ни странно, больше не нервничает, хотя ещё год назад сердце нет-нет, да и пропускало пару ударов в Кентовой груди.              Прошло чуть больше года с первого появления Корво в гостинице, и хотя он пробыл здесь всего две короткие недели, это здорово сказалось на всех китобоях (в том числе, на самом Кенте). Его братья невероятно уважают королевского защитника и очень любят слушать истории о жизни Корво в Дануолле. На самом деле они из кожи вон лезут, чтобы узнать о нём хоть какие-то новости, чтобы потом взволнованно обсуждать их по вечерам. Дауд к этим посиделкам не присоединяется, но всегда поблизости, внимательно слушая, и если Кент в чём-то и уверен на все сто, так это в том, что ему тоже интересно.              Рассказывают разное. Что Корво добр к жителям Дануолла, безжалостен к отдельным дворянам, а иногда даже доносятся вести о его мягких, но строгих наставлениях императрицы Эмили в башне.              Месяцами слушая все эти истории, Кент только зауважал королевского защитника ещё больше, но никогда не задумывался о том, как разительно изменилось его отношение к Корво до тех пор, пока тот не вернулся. Теперь Кент наконец осознаёт, что совсем его не боится. Он ничуточки не встревожен, и его сердце не делает сальто при одном взгляде на Корво. Тот мгновенно подмечает перемену, даже если не говорит об этом ни слова.              Утро после возвращения Корво – это утро выходного, и, проснувшись, Кент спускается, чтобы, как обычно, приготовить на всех завтрак.              Усталость тянет его веки вниз, и Кент подавляет зевоту, часто моргая, отгоняя сон. Он уже на полпути вниз, как вдруг из кухни до него доносятся голоса.              Кент мгновенно настораживается и с колотящимся сердцем замирает, прижав руку к стене, чтобы не упасть.              Голоса…              Это Дауд и… кто-то ещё.              Кент хмурится, услышав незнакомый голос.              Он осторожно минует остаток лестницы, ступенька за ступенькой, не издавая ни звука, и прижимается к стене, вслушиваясь.              – Я могу на вас рассчитывать, не так ли? Я не хочу платить такую огромную сумму ни за что. – Незнакомый голос тягучий, с гристольским акцентом и той фальшивой высокой ноткой, которая типична для знати.              – Вы во мне сомневаетесь? – рычит Дауд, и этот гулкий рокот заставляет сердце Кента биться ещё чаще. Он не слышал такого голоса Дауда с тех пор, как они прибыли на Серконос.              – Нет, нет, конечно, нет. Но, уверен, вы в курсе, что в таких делах осторожность необходима, – плавно отвечает мужчина, чей страх выдаёт лишь короткая дрожь в голосе.              Дауд хмыкает.              – Повторяю, мы требуем скрытности. Никто не должен узнать об этом, никто. Ушли месяцы на саму организацию этого визита, и крайне важно, чтобы вы поняли, чего именно мы от вас хотим. Кто знает, когда проклятый серконосский ублюдочный защитник в следующий раз уйдёт в спонтанный отпуск. И если до него дойдёт хоть слово, можете забыть о гонораре.              – Я не глухой, лорд Инчмаут. Если вы ещё раз усомнитесь в моих навыках, можете начинать искать другого убийцу, хотя не могу гарантировать, что отсюда вы уйдёте целым и невредимым.              Дауд не скрывает своего раздражения, оно плещет через край в его и без того грубом, пугающем голосе.              – Отлично. Тогда мы оставляем это на ваше усмотрение. Все необходимые документы и отчёты находятся в этом конверте.              Слышится шелест передаваемых бумаг.              – С нетерпением ждём результатов вашей работы.              Звук отодвигаемого стула раздаётся намного громче звука голосов, и Кент почти отшатывается в испуге.              Он слышит шаги: громче, ближе – и тут же переносится обратно наверх – в редком применении магии – крепко вцепляясь в перила для равновесие. Он ждёт, за оглушительным биением пульса в ушах не разбирая больше ничего.              Дверь открывается… потом закрывается, и Кент отсчитывает целую минуту, прежде чем спуститься обратно.              – Доброе утро, Кент, – приветствует его Дауд с коричневым конвертом под мышкой.              Это небрежное приветствие становится последней каплей, переполняющей чашу раздражения Кента.              Они сто раз об этом говорили!              – Бездна, Дауд! Это уже третий раз. Я же говорил, что неплохо было бы предупреждать заранее, – ворчит Кент, подходя за продуктами для готовки.              Сегодня на завтрак он готовит сосиски (Дауд говорил ему, что Корво их любит).              Дауд пренебрежительно фыркает и достаёт кофейные зерна, бросая конверт на стол.              – Когда вы собираетесь рассказать об этом Корво? – спрашивает Кент. – Уже много времени прошло, – добавляет он.              В бытность свою Клинком Дануолла Дауд собрал обширную сеть связей по всему городу, и уже некоторое время кто-нибудь из гристольских аристократов периодически выходит с ним на связь: по большей части, они хотят пресечь род Колдуин и захватить трон.              Честно говоря, этого следовало ожидать, особенно с императрицей-ребёнком на троне. Он нестабилен, хрупок, уязвим.              Ребёнок, правящий Дануоллом, не внушает доверия, Эмили просто слишком молода и слишком неопытна. Конечно, Корво всегда рядом и делает всё, чтобы её поддержать, но один-единственный человек немногое может сделать, чтобы отвратить целую шайку жаждущих власти дворян от желания совершить переворот.              – Чем дольше я протяну, тем больше предателей смогу выцепить. И убрать всех сразу.              Кент фыркает и качает головой.              – Как скажете. Но по крайней мере… в следующий раз предупредите меня.              Дауд ничего не отвечает, непривычно тихий – никаких язвительных замечаний, и Кент бросает на него любопытный взгляд.              С ним что-то случилось?              Но Дауд принимается готовить кофе, а сам Кент сосредотачивается на завтраке и быстро об этом забывает.              Когда Корво спускается поесть – как обычно, едва воздух наполнит кофейный аромат, – он доедает всю свою порцию. Кент сперва замирает, но потом его сердце согревается тем сильнее, чем дольше он смотрит на пустую тарелку. Если Корво больше ест, значит, ему стало намного лучше.              Корво не покидает гостиницу, чтобы бродить по улицам (как год назад), а устраивается возле кухни с кошкой на коленях. Кент не слишком об этом задумывается, задерживаясь, чтобы помыть посуду. Корво может делать всё, что захочет. (Дауда в гостинице нет, он ушёл вскоре после завтрака).              Когда Кент, вытерев последние капли воды с рук, разворачивает рукава, Корво уже одет в серое пальто и стоит в дверном проёме.              – Ланч? Я угощаю.              Кент пару секунд смотрит на него, а потом краснеет. Корво ждал его? Кент думал, что он просто… хотел там посидеть.              – Эм, конечно.              Корво слегка улыбается, приподнимая уголки губ, и направляется к двери, минуя выбитое в прошлый раз окно. Окно заменили пару месяцев назад, и оно заметно чище, чем остальные (и через него лучше видно).              Кент выходит вслед за Корво, подхватив своё пальто. Ральф сегодня гуляет с друзьями, поэтому Кенту не нужно за ним присматривать.              Корво идёт по улицам, а Кент держится рядом, время от времени поглядывая на королевского защитника. Он выглядит так же, как и год назад, но более собран. Его лицо утратило пепельно-серый цвет, на нём даже появился здоровый румянец.              – Вы снова в отпуске? – спрашивает Кент.              Корво кивает.              – Я пробуду здесь неделю, – отвечает он и Кент склоняет голову, встречаясь с ним взглядом.              В мягком свете утреннего солнца его глаза гораздо ярче, с янтарным отблеском, настоящие, живые и очень сильно отличаются от образа, всплывающего в разуме Кента всякий раз, когда он вспоминает Корво.              – У вас есть какие-то планы? – спрашивает Кент.              – Нет.              – Как дела в Дануолле?              Корво не смотрит на него, сосредоточившись на толпе бредущих по улице людей, смеющихся, улыбающихся.              – Хорошо. С чумой покончено.              – Да, я слышал.              Наступает пауза.              – Дауд тоже здорово изменился, – вдруг сообщает ему Кент. Он чувствует, что Корво должен знать. – Через неделю после вашего отъезда он привел в гостиницу нескольких уличных воришек и познакомил одного со мной. Его зовут Ральф.              Это привлекает внимание Корво, и он смотрит на Кента.              – Как он, Ральф? – Спрашивает Корво.              – Он… очень энергичный, – признаётся Кент, смущённо ероша волосы. Корво кивает в знак согласия.              – Вы ему очень нравитесь. Он часто о вас спрашивает, – добавляет Кент, и Корво удивлённо моргает в ответ.              – Как остальные?              – У них… вроде всё в порядке. Я вижу их нечасто. Но Ральф говорит, что они счастливы.              – Это хорошо, – нейтрально замечает Корво.              – Хотя они до сих пор боятся Дауда. Он ведёт себя с ними отстранённо, даже почти не разговаривает. Мне иногда кажется, что он делает всё, чтобы их избегать. Ральф иногда любит называть его «злым волком», – робко произносит Кент и прибавляет: – …не говорите ему, что я так сказал.              – Он не учит их сам? – удивляется Корво.              – Нет, – отвечает Кент, – он отправляет их к другим китобоям. – Например, ко мне, хочет добавить Кент, но сдерживается.              Он замечает, что Корво застывает на секунду, а потом отводит взгляд, погружаясь в глубокую задумчивость.              Наступает молчание, и Кенту кажется, что он должен сказать что-то ещё, как-нибудь проявить дружелюбие, но не может придумать, что ещё сказать.              Они обедают: рис с простым овощным рагу.              Корво снова доедает всю порцию, и Кент втайне доволен: дела у него действительно обстоят куда лучше, чем год назад.              После еды Кент направляется к ближайшему торговцу купить пару бутылок имбирного пива (которое нравилось Фёдору). Отсчитав монеты продавцу, мужчине средних лет, отдалённо напоминающего Дауда, он вдруг замечает в толпе знакомое лицо.              Невозможно перепутать эти темно-каштановые волосы, собранные в пучок на затылке. Уникально изогнутые брови. Пухлые подкрашенные губы. И глаза поразительно голубого оттенка, сияющие жизнью и энергией.              Эти глаза встречаются с Кентовыми, и он замирает.              Лицо напротив вспыхивает озорной улыбкой и та, кого узнал Кент, начинает продвигаться к нему, лавируя сквозь толпу.              – О нет, – бормочет Кент, пятясь.              Слишком поздно прятаться.              – Кент! – Пронзительный голос подобен звону колокольчиков, и Кент начинает паниковать.              Нет, нет, нетнетнет. Точно нет. Почему именно сейчас, в этот самый момент…              – Вот ты где! Я не видела тебя неделю, уже начала волноваться.              Игривая юная леди неторопливо направляется в Кент, её сверкающие голубые глаза подобны осколкам самого неба. Корво стоит рядом, не смущённый, но… любопытный.              – П-привет, Адриэль, – слабо здоровается Кент, пытаясь улыбнуться. – Давно… не виделись.              Сегодня Адриэль в фиолетовом, цвет, набравший необычайную популярность с момента изобретения тивийского пурпура, и оттенок её платья нежно-сиреневый.              С этими ярко-голубыми глазами, окружённая фиолетовым, Адриэль словно воплощенная частица самого заката, завораживающий градиент всех оттенков вечернего неба, с теми редкими лиловыми вкраплениями там, где быстро гаснущее малиновое сияние солнца встречается с кристальной синевой неба.              Это прекрасное сочетание.              И тут Адриэль расплывается в хитрой, тягучей улыбке, отчего Кент, теплея щеками, прячет взгляд.              Примерно в трёх улицах от гостиницы есть паб, и Кент часто там бывал (его затаскивали братья). Так он познакомился с Адриэль, которая работала там официанткой.              Несмотря на частые походы, само по себе удивительно, что Кент вообще её заметил. Адриэль не выделялась на фоне других служанок, не слишком стройная, но и не слишком фигуристая. Черты её лица были очень тонкими, и, казалось, в ней не было ничего особенного, но она привлекла внимание Кента так же быстро и легко, как огонёк свечи – мотылька.              Первое, что он заметил – это её глаза, что само по себе странно, поскольку даже оттенок их не был столь необычным. Глаза Фёдора были точно такого же голубого цвета, в конце концов.              Но взгляд этих глаз очень, очень отличался.              Что-то в том, как эти глаза были посажены на ее лице, вдыхало в неё жизнь.              Может, всё дело было в сочетании изогнутых бровей и глаз, или, может быть, взгляда и игривой, детской улыбки, или в чём-то совсем ином, но это превращало всё её лицо в произведение искусства.              Это превращало её из обычной простолюдинки в прекрасную танцовщицу, купающуюся в лучах прожекторов, привлекающую внимание всех, кому посчастливилось стать свидетелем её сияния.              Кент был очарован ею, но особенно – её глазами.              Продолжая заходить в паб, Кент неизменно прикипал взглядом ко всему, что она делала и что привлекало её внимание.              Он приметил её терпение и жизнерадостность, пока она, с глазами голубее неба, порхала меж столиками.              Он видел, как она сердилась на пьяниц, хмуря брови, и в эти моменты глаза её, казалось, темнели, словно грозовые тучи.              Он видел, как она всегда поправляла рукав, закрывая длинный шрам на предплечье, который обнажался каждый раз, как она протягивала руку.              А потом он увидел игривый, яркий свет в её глазах (отчего они казались ещё ярче), который легко мог бы посоперничать со светом солнца.              Кент никак не мог подобрать слов, чтобы её описать, просто не было таких, которые могли бы охватить все грани её личности: её свирепость, её мягкость, её нежность… Но если бы его когда-нибудь попросили это сделать, то он, вероятно, сказал бы, что она подобна – как ни странно – дикому животному.              В одно мгновение она – любопытный барсук, пробующий воздух, бесстрашно перебирающий широкими лапами, всегда смелый, всегда готовый изучать новое. В следующее – уже крапчатая лань, с тёмно-ореховой шёрсткой, величественная, быстроногая и стремительная, с грацией, подобной которой нет на свете. Но чаще всего она представала ему серебристой волчицей, вооружённой когтями, бритвенно-острыми зубами и пронзительным воем, который мог заставить даже луну спуститься с неба и выполнить её приказ.              Адриэль была сильной, предприимчивой, не из тех, кто прячется в тени, и так не похожа ни на одну из женщин, встречавшихся Кенту доселе.              Она прятала дикую натуру за лукавой улыбкой, и, казалось, никогда не позволяла никому и ничему диктовать ей, как жить. Если она что-то хотела сделать, то делала, а если что-то не получалось, то дразнящая улыбка, так притягивающая Кента, всё равно оставалась при ней.              Казалось, она жила совершенно иной жизнью, чем все остальные, и Кент восхищался этим. Ему это нравилось.              Она заинтересовала Кента, ему понравилось рассматривать всех этих зверей, таящихся в человеческом обличье, и чем дольше он наблюдал, тем дальше интерес перерастал в нечто совершенно иное, то, что Кент совсем не желал изучать или признавать.              Братья, конечно, заметили. Кент был (и остаётся) легко читаемым. Он ужасный лжец и он знает это. Он не был обучен, как его братья, искусству обмана. Они дразнили его неустанно.              Любые отношения – реши Кент продолжить их – просто не закончились бы хорошо. Лорд Перт оставил ему шрамы, и Кент до сих пор слегка вздрагивал при мысли об интимных прикосновениях, даже если речь шла о том, чтобы просто держаться за руки. Стоило ему только представить, как к нему прижимается чужое тело, по коже бежали мурашки.              Фёдор понимал, это он всегда останавливал братьев, если их шутки заходили слишком далеко, и Кент был ему благодарен. Фёдор всегда старался мягко подбодрить его, когда они оставались наедине, но Кент только яростно мотал головой в ответ на все увещевания.              Так продолжалось до тех пор, пока он не проиграл в карты и Девон не назначил ему в уплату долга пригласить Адриэль на свидание.              Адриэль невероятно удивилась, но казалась польщённой, а когда Кент быстро добавил, что просто проспорил, улыбка Адриэль только засияла ярче, осветив всё вокруг, обнажая игривый нрав, знакомый Кенту уже слишком хорошо.              После этого случая она продолжила охоту на Кента, ища его общества в выходные или поджидая возле лечебницы после захода солнца. Он, беспрестанно краснея, продолжал отрицать существование любых теплых чувств к ней, а Адриэль, казалось, удовольствовалась тем, что таскала его по магазинчикам, останавливаясь только на перекус всякой всячиной на обочине.              Адриэль могла быть игривой и озорной, но ей не чужда была тактичность. Она почти сразу заметила его отвращение к прикосновениям. Первые несколько раз, когда Адриэль пыталась до него дотронуться (просто тронуть за плечо), от всегда отшатывался, в панике грубо отталкивая её, а потом извинялся, осознав, что сделал. Адриэль никогда не задавала вопросов, но она понимала. Она чувствовала границы Кента и никогда не давила на него, ничего ему не навязывая, и Кент был благодарен за это.              Когда о ней впервые услышал Дауд, его мастер с непроницаемым лицом действительно усмехнулся, тихим, коротким смешком, который легко можно было принять за кашель. Но он ничего не сказал и не сделал, хоть и начал куда внимательнее (к вящему смущению Кента) вслушиваться в вечерние разговоры всякий раз, когда его братья начинали болтать о Кенте с Адриэль.              – Кто твой друг? Должна признаться, он очень приятен для глаз, – необычная нотка в голосе Адриэль заставляет Кента снова поднять на неё взгляд.              Корво моргает, но выражение его лица ничуть не меняется, и Кент задается вопросом, то ли комплимент просто не дошёл до него, то ли Корво просто решил не обращать внимания. Зная, насколько легкомысленными могут быть гристольские аристократы, Корво, наверное, постоянно слышит такие комплименты.              – Кто бы ты ни был, приятно познакомиться. Я Адриэль, возлюбленная Кен…              – Она не моя возлюбленная!              – Но это ты первым пригласил меня на свидание, – дуется Адриэль.              – Я уже говорил, что просто проиграл в карты.              Адриэль не отвечает, с усмешкой переводя взгляд на Корво. Не считая губной помады, Адриэль не пользуется больше никакой косметикой. Рукава её платья длинные, несмотря на жаркий день, и Кент знает: это чтобы скрыть длинный шрам, пересекающий всю её руку, болезненное напоминание о несчастном случае на фабрике.               – Я Корво, – просто отвечает Корво.              Адриэль, мгновение изучая Корво, изрекает:              – Тихий скромник, да? Скажите, какая-нибудь леди уже привлекла ваше внимание? Ну, надеюсь, не я, потому что у меня уже есть Кент, но я, безусловно, могу познакомить вас со многими…              – Адриэль!! – обрывает её охваченный ужасом Кент. – Я… простите, Корво. – Его лицо горит.              Корво ничего не говорит, но его лицо приобретает странное выражение, и Кенту требуется некоторое время, чтобы понять: отблеск в его глазах и слегка приподнятые брови указывают на веселье.              Кент только краснеет сильнее.              Адриэль оглядывается на другую сторону улицы, где есть магазин одежды. Кент мельком видит её обнаженную шею, плавный, лебяжий изгиб, подчеркнутый парой прядок, змеящихся сзади, прилипших ко вспотевшей коже.              Кент быстро отводит глаза, когда Адриэль поворачивается обратно.              – Что ж, тогда я оставляю вас наедине. Мари будет ужасно волноваться, если я задержусь надолго. – Адриэль улыбается Корво и поворачивается к Кенту. – Увидимся, Кент.              Лицо Кента краснеет до такой степени, что цвет его становится неотличим от оттенка помады Адриэль.              – Чт…              Но Адриэль уже унеслась к магазину одежды, петляя, словно дикий кролик.              Кент наотрез отказывается смотреть на Корво целую минуту, а его лицо такое красное и горячее, что ему хочется зарыться в песок.              Это просто кошмар.              – Это было не… Это… Мы… – Кент прилагает столько сил, чтобы хоть что-то сказать, но ему слишком неловко.              Проходит несколько секунд.              – Пожалуйста, н-никому не говорите, – приглушённо произносит Кент.              Корво кивает, в глазах его вспыхивает и тут же гаснет искорка, исчезая так же быстро, как фейерверк в небе. Он определённо позабавлен, и это только сильнее смущает Кента, когда он отворачивается, пряча багровое лицо.              Когда они, пообедав, возвращаются в гостиницу, Корво останавливается у книжных полок рядом с игральным столом, изучая их взглядом. Они появились не так давно – примерно через месяц после отъезда Корво в прошлом году – под них даже сделали пристрой к гостинице, чтобы вместить всю непомерно огромную коллекцию книг Дауда.              – Это всё – Дауда, хотите верьте, хотите нет. На самом деле здесь все книжные полки его, хотя у него уже в своей комнате есть целых четыре, – замечает Кент.              Фёдор возникает на лестнице и ухмыляется, завидев Кента.              – Он больше не Клинок Дануолла, скорее, Клинок Книг, – говорит Федор, – и страница за страницей создаёт своё наследие.              Кент смеётся, а Фёдор бросает опасливый взгляд на Корво, чтобы убедиться, что тот не задет. Корво никак не реагирует на шутку.              Он вытаскивает одну книгу, разглядывая обложку. Кент косится на неё, подмечая, что это книга о Карнаке, о географии её городов.              Фёдор подходит ближе, становясь за Кентом. Год назад он уже сбежал бы наверх, к себе в комнату.              Кент невольно улыбается. С первого дня после возвращения Корво Фёдор отчаянно старался как можно дружелюбнее с ним общаться. На самом деле, весь прошедший год Фёдор был одним из самых дотошных китобоев, собиравших вести о Корво. Когда Кент спросил его однажды, что он думает о королевском защитнике, тот отвёл взгляд, прижав руку к раненому когда-то боку, и ответил:              – Он… добр.              Корво замечает (конечно же, он замечает). Он никогда не отвергает попытки Фёдора завязать беседу, всегда мягок с ним, безмолвно поощряя продолжать.              Корво начинает листать книгу.              – Дауд читает о странных вещах. Пять месяцев назад он прошерстил всё и вся – можете себе представить – о сосисках! И весь последний месяц он читает об истории Карнаки, экономике, натурфилософии…              Фёдора обрывает звук прочищаемого горла.              Кент оборачивается и видит в дверях никого иного, как Дауда, одетого, как обычно, в красное, и в высшей степени бесстрастного.              – О, Дауд, с возвращением! – с робкой улыбкой приветствует его Фёдор.              Корво даже не шевелится, ужасающе беззаботно продолжая листать страницы. Королевский защитник, скорее всего, почувствовал присутствие Дауда раньше них всех.              Кент замечает, как сужаются глаза Дауда, как он хмурится.              Дауд оберегает свои книги с одержимостью ревнивого любовника и просто ненавидит, когда кто-то трогает их без разрешения, даже если это постояльцы.              Он становится невероятно угрюм, когда замечает на своих книжных полках спящую кошку (что происходит довольно часто, потому что днём полки разогреваются до приятного тепла), потому что на его драгоценных книгах остаётся шерсть. Но Дауд питает к ней глубокое отвращение, поэтому обычно просто бессильно смотрит на кошку, словно желая испепелить её взглядом.              Дауд хмурится сильнее, сдвигая брови. Потом фыркает, отводит взгляд и направляется обратно наверх, бесшумно ступая по обычно скрипучим половицам.              Когда Кент слышит, как с едва уловимым щелчком дверь Дауда закрывается, Корво вдруг заявляет:              – Ему не нравится, что я трогаю его книги.              Кент моргает, дивясь тому, как точно Корво распознал это за пару секунд, даже не взглянув на Дауда, когда тот вошёл.              – Дело не в вас. Он никого не подпускает к своим книгам, – говорит Фёдор сварливее обычного. (Фёдору запрещено прикасаться к любой из книжных полок с тех пор, как Дауд узнал, что тот случайно опрокинул одну из них).              Корво продолжает листать книгу, скользя глазами по строчкам.              Проходит минута.              – Можно одолжить эту? – Карие глаза Корво находят Кента.              – Почему… вы спрашиваете меня? Это книга Дауда, – смущённо спрашивает Кент.              – Он позволяет тебе пользоваться полками. Здесь есть твои книги по анатомии. – Корво указывает на полку.              Кент моргает.              Это правда. Он – единственное исключение из правила о неприкосновенности книжных полок, потому что заключил соглашение: Дауд позволяет ему использовать свои полки и личную библиотеку, если Кент согласится одалживать ему собственные книги о травах и анатомии с примечаниями и ценными дополнениями самого Кента.              Корво всё ещё смотрит на него, медленно моргая, и минуту спустя Кент кивает.              Корво улыбается и благодарит его, забирая книгу с собой, и, преследуемый по пятам ликующей чёрной кошкой, возвращается в свою комнату.              На следующий день Кент просыпается спозаранку и готовит завтрак намного раньше обычного. Дауд не слоняется поблизости, что необычно, но Кент, встряхнувшись, сам лезет за кофейными зёрнами.              Наконец спустившись, Дауд останавливается, уставившись на календарь, висящий на стене справа.              Сегодня двадцать первый день месяца жатвы, и он несколько раз грубо обведён красными чернилами.              Дауд поднимает взгляд на Кента.              – Сегодня у Закари день рождения, – говорит он, и Кент кивает, улыбаясь.              Это загадка – откуда Дауд узнал всех их дни рождения, но Кент не собирается расспрашивать.              Сегодня Кент решил открыть клинику позже именно в этот день, чтобы уделить больше времени после завтрака выпечке пирога для вечернего празднования дня рождения Закари.              Праздничные пироги Кента любят все (Особенно Фёдор. У него довольно детские вкусы для бывшего ассасина. Он пьёт кофе с молоком и нелепым количеством меда.)              Когда с завтраком покончено, Кент поручает Ральфу и остальным детям купить побольше сахара, который нужен для кремовой глазури, и дети отправляются на улицу с деньгами, гордо вскинув головы, готовые выполнить свою «важную» миссию.              Корво тоже остаётся в гостинице, любопытствуя, и задерживается на кухне, наблюдая за готовкой Кента.              Дауду тоже нечего делать, и ему так скучно, что он даже предлагает помочь Кенту, на что тот кивает. Однако он следит за тем, чтобы Дауд держался подальше от сахара, потому что в последний раз, когда он пытался помочь, это обернулось ужасной катастрофой. Дауд перепутал соль и сахар, а потом заставил Кента поклясться, что китобои никогда не узнают о его постыдном провале – обещание, которое Кент держит и по сей день.              Корво стоит посреди комнаты, облокотившись на столешницу, легонько постукивая костяшками пальцев по гладкой поверхности, и наблюдает за Кентом, достающим пустые миски и нужные ингредиенты. Кент не обращает на него внимания, подхватывая лопаточку и мерные стаканчики.              Странно видеть, как Корво с Даудом добровольно сидят в одной комнате, не проявляя ни капли враждебности, отчего Кент спрашивает себя, примирились ли они друг с другом. Он задумывается, хмурясь. Возможно, пока нет.              Он разбивает яйца в миску и поднимает голову, обшаривая взглядом комнату в поисках муки.              Где же…              Огромный коричневый мешок с мукой находится на другом конце комнаты, и Кент смотрит на Дауда, набросившего красное пальто.              – Дауд, передайте муки?              Дауд согласно хмыкает и смотрит на мешок с мукой через всю комнату, слегка хмурясь, а потом протягивает левую руку с загорающейся меткой.              Из ниоткуда появляется зелёный усик и обвивается вокруг мешка.              Самому Кенту не удалось унаследовать способность Дауда «притягивать», поэтому он всегда испытывает трепет, когда видит работу этой магии.              Лёгкий жест – и массивный мешок летит к Дауду через комнату по изящной дуге, как будто ничего не весит.              Он минует половину своей траектории, достигая вершины траектории полёта, как вдруг…              Он наклоняется… и переворачивается.              Загнутые края мешка от веса муки расправляются и белый порошок высыпается…              …Прямо на Корво, который невинно занимался своими делами за прилавком.              Королевский защитник замирает, некоторое время смаргивая муку, и стоическое выражение его лица мгновенно исчезает, сменяясь чистым шоком.              Кент застывает, когда белое облако медленно рассеивается, оседая на каждой горизонтальной поверхности кухни.              Всё лицо, голова и даже ботинки Корво теперь белые, а на полу остались небольшие горки муки, похожие на свежий снег.              Корво оборачивается и бросает на Дауда взгляд, в котором сквозит едва скрытое раздражение.              Дауд открывает рот:              – Это была случа…              Дауд не успевает закончить предложение, потому что Корво поднимает левую руку – и мерцает вспышка. Сильный порыв ветра со свистом летит к Дауду, захватывая с собой горки муки, и раскручиваясь, как маленький смерч.              Наступает ошеломлённая тишина.              Дауд теперь такой же белый.              Его лицо, его волосы, его красное пальто.              Кенту тоже перепало. Он тоже побелел, но когда он смотрит на двоих мужчин, перепачканных в муке, в груди его начинает клокотать смех.              Он пытается сдержаться, но когда Дауд прищуривается на Корво, явно недовольный спонтанной мучной ванной, у Кента вырывается смешок.              Дауд немедленно бросает на Кента свирепый взгляд, на лице его проступает выражение искреннего предательства. В любом другом случае Кент бы немедленно отвернулся и заткнулся, но прямо сейчас, когда Дауд – белый с ног до головы (белые брови, даже губы белые), Кент просто не может воспринимать его всерьез.              Кент закусывает губу.              Дауд выглядит нелепо.              И тогда Кент разражается смехом, вздрагивая всем телом.              Бросив взгляд на Корво, Кент замечает весёлый блеск в его глазах, мерцающий, как крыло бабочки, и изогнутые в лёгкой улыбке губы.              Кент не может перестать смеяться над совершенной абсурдностью всего этого, и Дауд подходит к нему, мстительно бросая пригоршню муки ему в лицо.              Это так мелочно; и смех продолжает сотрясать тело Кента, пока у него не заболит живот.              Дауд добрую минуту меряет его сердитым взглядом, а потом выбегает из кухни, чтобы привести себя в порядок, оставляя за собой не менее весёлый белый след.              Раздаётся короткий вскрик и грохот.              – А! Здесь призрак!.. о, это только ты, Дауд.              Кент узнает голос Фёдора, доносящийся с лестницы, и просто смеётся еще сильнее, утирая слёзы.              В конце концов, он успокаивается, и пирог благополучно приготавливается.              После Кент отправляется в клинику в компании Ральфа, а вернувшись вечером домой, они встречают группу очень нетерпеливых улыбающихся китобоев, со смущённым Закари по центру.              Корво и Дауд стоят чуть в отдалении, оба абсолютно чистые – ни пятнышка муки, – похоже, полностью забыв об утреннем инциденте.              Они долго едят пирог, пьют и весело болтают, смеясь, пока, в конце концов, не становится слишком поздно. Каждый китобой возвращается в свою комнату, чтобы немного поспать, и все огни гаснут, уступая место глубокой, всепроникающей тьме. День наконец заканчивается, и гостиница затихает, сдаваясь ночи, терпеливо ожидая рассвета нового дня, чтобы снова вернуться к жизни.