Uncovering a Secret

      Рядом с Даудом стоит чашка кофе, уже остывшая. После ухода Корво он провёл часы, просто пересматривая все бумаги о детях Левиафана, чтобы убедиться, что не упустил ничего важного.       Теперь он может почти наизусть пересказать всё, что там написано, и к тому времени, когда наступает вечер, Дауд допивает пятую чашку кофе, из последних сил пытаясь сосредоточиться. Слова перед глазами уже расплываются, сливаясь в бессвязную белиберду, и Дауд морщится, делая ещё один глоток. Горьковатый привкус помогает немного разогнать усталость в глазах, но после стольких бессонных ночей эффект уже почти не заметен.       Дауд вздыхает и поднимается со стула. Он хочет сделать короткий перерыв, может быть, отвлечься, но его разум яростно противится одной только мысли об этом. У детей Левиафана перерывов не бывает, и чем дольше Дауд их проищет, тем больше жизней будет потеряно.       Может быть, даже один из его китобоев.       Эта мысль мгновенно прогоняет тоскливую жажду отдыха, и Дауд встряхивается, собираясь просмотреть бумаги в последний раз.       Дауд, конечно, не новичок в расследованиях такого толка, он провёл изрядную часть ещё в Дануолле и обычно довольно искусен в их раскрытии; в конце концов, сильная сторона Дауда – раскрытие загадок. Самым трудным оказалось из них дело Делайлы – но какой бы неуловимой ведьмой она ни была, даже это дело Дауд в конце концов раскрыл. Пришлось помотаться по всему Дануоллу: наведаться на бойню, в Деловой квартал, в тюрьму Колдридж, даже пробраться по канализации в Ткацкий квартал (эта конкретная вылазка оказалась особенно отвратительной), но в конце концов он всё-таки остановил Делайлу.       Так почему же дети Левиафана просто... смеются над ним?       Это должно быть просто и незатейливо. Они действуют среди бела дня, Дауд знает, кто их цель, Дауд знает, как они убивают своих жертв, Дауд уже узнал о них гораздо больше, чем всё, что ему удалось выяснить о Делайле, так почему же они до сих пор остаются загадкой?       Дауд знает: он упускает нечто важное, может, просто ускользающее от внимания, может, какая-то часть его сведений оказалась неточной, неверной или, возможно, он копает вообще не в том направлении.       Это разочаровывает безмерно – знать, что он не в состоянии раскрыть эту тайну.       Он бросает взгляд на список дворян, в очередной раз отказавших в одобрении торгового соглашения. Вместе с Корво они за ночь осилили только половину, хотя так и не нашли ничего особенно компрометирующего.       Тревожно, что они ничего не смогли найти, но Дауд пока не хочет отказываться от поисков. Возможно, они выяснят что-нибудь сегодня, когда закончат с остатком списка.       Но интуиция почему-то подсказывает ему обратное. Может, потому что он уже прошерстил все эти дома сам, а может, дело в чём-то ещё, Дауд не уверен.       Подумав о Корво, он хмурится сильнее.       Вчера тот вёл себя очень странно. Обычно он бесстрастен – чрезвычайно трудно понять, о чём он думает, – и всегда настороже не только в обществе Дауда, но и его китобоев. Дауд видел его без этой брони лишь единожды – когда Корво говорил с Эмили. Это был единственный раз, когда он в самом деле вёл себя непринуждённо. Но вчера его что-то беспокоило, отвлекало – лицо его порой приобретало такое напряжённое, ледяное выражение, что у Дауда волосы вставали дыбом.       Корво выглядел откровенно испуганным. Чем именно, Дауд понятия не имеет, но он знает, что лучше не совать нос в чужие дела. Он знает, что стоит оставить эту тему, забыть об этом вообще, но где-то в глубине его души эта новая тайна пульсирует, словно настойчивая, непроходящая боль.       Что беспокоит Корво?       Не дав собственному разуму как следует сконцентрироваться на этой мысли, он отбрасывает её, возвращаясь к расследованию.       Сначала – дети Левиафана. Всё остальное потом. Дауд может вернуться к выяснению чего бы то ни было о Корво после того, как разберется с детьми Левиафана.       Дауд выдыхает, приводя мысли в порядок. Он ещё раз пробегается по бумагам, допивая последние пару глотков холодного кофе.       Спустившись за новой чашкой, он бросает взгляд в окно, проверяя время. Солнце уже почти село: слабые оттенки красного и жёлтого понемногу растворяются в синеве, и скоро весь Серконос погрузится во тьму.       Внизу оказывается Фёдор, и он коротко кивает Дауду, когда тот достигает подножия лестницы.       Дауд быстро пересчитывает китобоев, обводя взглядом комнату. Вернулись почти все. Девона и Томаса ещё нет, но обычно они возвращаются немного позже, поэтому Дауд за них не беспокоится. Оба они отлично тренированы, даже лучше местных элитных гвардейцев, и Дауд не сомневается, что они прекрасно смогут защитить себя.       Что беспокоит, так это то, что Кент ещё не вернулся. После жестокого убийства, случившегося около недели назад, Кент пообещал возвращаться домой до захода солнца.       Ральф уже дома, играет на заднем дворе с другими детьми, но Кента нет, и в груди Дауда вдруг скручивается клубок тревоги, в то время как мозг подбрасывает одну за другой ужаснейшие картины.       Кровь. Перерезанные запястья. Сломанные шеи. Проломленные черепа.       Дауд сглатывает.       Не стоит беспокоиться. У Кента есть тайные узы, у него уже есть преимущество по сравнению с обычными людьми, но что, если его застанут врасплох? Что, если нападут? У него почти нет навыков боя.       От одной только мысли о том, что Кент может пострадать, внутри растекается холод, и Дауд стискивает пустую кофейную чашку.       Где Кент?       Он спрашивает Ральфа, и мальчик отвечает, что Кент принимает пациента, который пришёл буквально в последние минуты, и Дауд отчасти расслабляется.       Он идет на кухню за новым кофе, пытаясь отбросить ненужную тревогу.       С Кентом всё будет в порядке. Пусть он и не сумеет защититься, как остальные китобои, он умён и способен найти выход из любой ситуации. Это всегда было одной из его сильных сторон.       Но несмотря на это, все китобои (и Дауд) по-прежнему присматривают за ним, особенно с тех пор, как начались убийства. Китобои продолжают находить предлоги проводить его домой, отчего тот нередко расстраивается (Дауд и сам много раз незаметно провожал его по крышам до самого дома).       Однако сегодня он слишком опаздывает, и с каждым мгновением угасания света леденящий холод стискивает грудь Дауда всё сильнее.       Фёдор тоже часто выглядывает в окно, он явно тоже волнуется.       К моменту, когда Дауд допивает кофе, Кент до сих пор не вернулся, и усталости Дауда как не бывало. Размышления о детях Левиафана и Корво – всё это вдруг стало таким незначительным, и единственное, чего хочется Дауду – это увидеть, что Кент в порядке.       Он начинает пробираться к двери гостиницы.       – Я с вами, Дауд, – поспешно говорит Фёдор.       Дауд только хмыкает в ответ и в мгновение ока взлетает на крыши (и Фёдор за ним по пятам).       Он просто хочет убедиться, что Кент в безопасности.                     Кент не думал, что потратит столько времени на последнего пациента, мужчину со множеством заноз в руке, которые он посадил, латая свой корабль. Кенту пришлось кропотливо извлекать их все, одну за другой, и к тому моменту, когда он закончил, солнце уже клонилось к закату, а самого Кента медленно охватывала тревога.       В памяти всплыли ужасные фото из газет (почему в газетах вообще печатают именно такие фото?), и сердце забилось с ужасающей скоростью.       Кент бросает короткий взгляд в окно.       По стенам уже ползут тёмные тени (довольно поздно), и Кент солгал бы, сказав, что надвигающаяся темнота его не пугает.       Кент вздрагивает, заторопившись.       Когда же он, наконец, собирается закрыть клинику, то выходит из дверей с некоторым опасением, будто мышь, выглядывающая из норки.       Во всем здании стоит мёртвая тишина. Жутковато. С тех пор как число убийств возросло, все расходятся по домам гораздо раньше обычного, и улицы совершенно пусты.       Каждый тишайший звук – даже отдалённый стрекот сверчков – звучит оглушительно, словно дурное предзнаменование.       Кент сглатывает.       И вдруг все те разы, когда его братья приходили проводить его домой, уже не кажутся такими раздражающими, скорее желанными, и он почти надеется увидеть Фёдора, Девона или даже Дауда, ожидающих его снаружи.       Часть его сознания отчаянно напоминает ему, что дети Левиафана в основном нападают в доках, нацеливаясь на моряков и всех, кто имеет отношение к морю. Кент – всего лишь жалкий лекарь, он работает далеко от доков.       Он в безопасности... верно?       Кент поворачивается, чтобы запереть дверь.       Когда раздаётся щелчок замка, сердце Кента подпрыгивает, и он пытается успокоиться.       Он в безопасности. В безопасности. Никто не собирается на него нападать, никто не пострадает и никто не умрет. Он в безопасности.       Но какая-то предательская часть его прорывается из глубин разума, чтобы возродить ужасные картины убийства недельной давности.       Последняя крупица мужества покидает его.       Вокруг так тихо, так пусто и так... нервно. Обычно Кент не обращает на это внимания, он привык к тишине, но сегодня почему-то словно что-то не так. Может, в нём говорит страх, может, это потому что Ральфа сегодня с ним нет, а может, дело в чём-то совершенно ином.       В следующий миг рядом мелькает тёмная тень. Кент мгновенно вздрагивает и ударяется спиной о дверь – удушающую тишину разрывает громкий треск.       Что-       Перед глазами появляется тёмный силуэт.       Сердце Кента гулко стучит в ушах, дыхание прерывается, и он немедленно сосредотачивается на этом силуэте.       Высокий, явно женственный.       Кент узнаёт её, и его плечи тут же расслабляются.       – Ты меня напугала, Адриэль.       Адриэль стоит в нескольких шагах от Кента, волнистые локоны треплет ветерок. Она дожидалась Кента? Как долго она просто... стояла там?       – Я волновалась, – просто говорит она, голубые глаза в тусклом свете кажутся почти чёрными.       В её голосе есть что-то странное, словно фальшивая нота, но кровавые картины не покидают разум Кента, и он быстро об этом забывает, успокаиваясь в её обществе.       – Я провожу.       За один шаг Адриэль оказывается совсем рядом, сжимая в обеих ладонях его руку и устраивая подбородок на его плече. Она тёплая и пахнет теми же цветочными духами, что и обычно.       – Я буду в порядке, – улыбается Кент.       – Пожалуйста.       Хватка Адриэль напрягается, и Кент колеблется.       Он снова вспоминает фото, и вдруг перспектива компании уже не кажется такой ужасной.       Кент встречается взглядом с Адриэль. Вблизи её голубые глаза поразительно похожи на кристаллы, сверкающие в последних лучах солнца.       Что-то подталкивает Кента уступить.       – ...только сегодня.       Адриэль вспыхивает короткой улыбкой, не касающейся её глаз, и пристраивается рядом с Кентом, начинающим пробираться по безлюдным улицам.       Кент просто продолжает мысленно повторять: «Я в безопасности» – снова и снова, словно набожный смотритель, читающий запреты, – и отчаянно старается не обращать внимания на стук собственного сердца.       На улицах слишком тихо. Обычно Кент хотел бы хоть каких-то звуков, чтобы отвлечься от давящей тишины, но в этот раз он даже шагает с осторожностью, стараясь быть как можно тише. Если он будет тише, рассуждает он, то сможет уловить любой звук, доносящийся...       – Пройдём там.       Кент подпрыгивает и отвлечённо моргает, глядя на Адриэль.       Она указывает на поворот влево, на другую улицу. Идти до дома придётся гораздо дольше, если свернуть туда.       ...Почему она предложила этот путь?       – Так длиннее. – Кент хмурится. – Будет короче, если мы пойдем здесь.       Адриэль одаривает Кента странной улыбкой, от которой у него почему-то шевелятся волосы, но подчиняется и следует за Кентом по улице.       Улица пуста, тиха, и самый воздух словно густеет.       Что-то здесь очень, очень не так.       Кент бросает беглые взгляды на магазинчики, что рядами выстроились по бокам улицы. Все витрины и окна закрыты ставнями, и обычно оживлённая улица выцвела до унылой серости – ни следа весёлой суеты, которая царила здесь всего месяц назад. Именно здесь Кент гулял с Корво в прошлом году, обедал, покупал имбирное пиво, а сегодня улица выглядит так, словно и здесь прошлась чума, высасывая всё живое.       Это напоминает Кенту пустынные улицы Дануолла времён чумы. Отовсюду пахло мертвечиной, не было района, где не лежали бы разлагающиеся тела. И было так же ужасающе тихо, но тишина, казалось, только подогревала чувство опасности, витавшее в воздухе. Кент ненавидел то время. Постоянный страх и осознание того, что в любой момент ты можешь умереть.       И сейчас Кент ощущает, как тот же страх охватывает его, пугающе знакомый. Будто каждый звук впятеро слышнее, и Кент вздрагивает от каждого мельчайшего движения.       Он в безопасности, напоминает себе Кент. Он собирается вернуться домой, увидеть Фёдора с Девоном (как обычно, препирающихся), увидеть Закари (как всегда, чуть поодаль), увидеть Дауда – хмурого, и скорее всего, читающего очередную книгу из своей постоянно растущей коллекции.       Воспоминание немного успокаивает, и Кент делает следующие несколько шагов по улице уже с большей уверенностью.       Адриэль молчалива, что странно. Она тоже нервничает из-за детей Левиафана, но обычно скрывает свой страх весёлой болтовнёй, отвлекаясь от перспективы получить ужасные увечья. Её шаги ужасно тихи – Кент никогда не замечал, как бесшумно она ходит, пока это не привлекло его внимание.       Чернеющие тени, сгущающиеся вокруг, кажутся острыми когтями, готовыми вонзаться и терзать всё, что встретится им на пути.       Почему так тихо?       Сердце Кента бешено колотится, кровь стучит в висках.       Раз.       Что-то мелькает позади, растворяясь в густой тьме.       Два.       Шея Кента горит, позвоночник пронзает острый импульс тревоги.       Три.       Повисает зловещая пауза, словно само время остановилось и всё, кроме Кента и его бешено бьющегося сердца, перестало существовать.       Что-то здесь не так.       – Адриэль?..       Голос Кента звучит приглушённо, словно густые тени поглощают его.       Он разворачивается на негнущихся ногах.       Адриэль нигде не видно.       Где...       И Кента грубо дергают назад за воротник рубашки.       Каждый дюйм его кожи воспламеняется, но не дав ему хоть как-то среагировать или что-то предпринять, к нежному горлу прижимается что-то холодное и острое, сдавливая артерию. Кент уже готов закричать, но чужая рука, тошнотворно горячая, закрывает ему рот, и крик Кента немедленно замолкает.       Все мысли рассеиваются, и он полностью замирает.                     Дауд прыгает с крыши на крышу переносами, даже когда метка протестующе леденеет от настолько частого призыва магии.       Вокруг слишком тихо, в воздухе витает что-то странное, и интуиция Дауда просто надрывается, сдавливая грудь и пронзая насквозь ужасным, дурным предчувствием.       Ужасающие образы возможных ранений Кента (или хуже – Кента убитого), теперь даже отогнать невозможно, и Дауд, поморщившись, пытается собраться с мыслями. Если позволить страху взять верх, он затуманит разум, сделает Дауда импульсивным, неразумным. Он не может себе этого позволить.       Где Кент?       Фёдор едва за ним поспевает, он тяжело дышит и обливается потом, но Дауд не задерживается.       Ему нужно найти Кента. Сейчас же.       Что-то не так, всё не так! Каждое тёмное пятно издалека напоминает кровь, а любой отблеск видится блеском клинка.       Дауд мысленно одёргивает себя.       Кто бы мог подумать, что его в самом деле так сильно волнует судьба молодого лекаря? Кто бы мог подумать, что для него так много значат его китобои? Никто, пока им не начала угрожать опасность, пока их не могли ранить.       Это ли чувствовал Корво, когда Дауд так несправедливо украл у него Джессамину и похитил дочь? Корво даже не смог ничего сказать или сделать, Дауд просто за мгновение лишил его всего, что ему было дорого.       И только теперь Дауд понимает, как ужасно это чувство, этот пульсирующий страх, слепое отчаянное желание того, чтоб всё это оказалось лишь сном.       Он пытается сглотнуть, но ком в горле твёрд как камень, и Дауд набирает скорость, снова и снова сияя меткой, собирая в кулак всю магию, поющую в венах.       В последний раз он был так взвинчен, когда смотрители прорвались в Затопленный квартал.       Вид убитых и пленённых китобоев привел Дауда в такую ярость, что ему потребовались недюжинные силы, чтобы просто не перебить всех смотрителей. Тогда он тоже волновался за Кента, (лекарь был невиннейшим из них, и одна только мысль о том, что смотрители убьют его лишь оттого что он жил среди китобоев, тяжким бременем легла на Дауда). Увидев Кента целым и невредимым, Дауд испытал огромное облегчение, но он до сих пор помнит это выворачивающее наизнанку чувство, словно его снова и снова били кулаком в живот.       Дауд невольно вздрагивает и заставляет себя ещё ускориться, невзирая на жгучую боль, пульсирующую в отмеченной руке.       Прямо сейчас он просто хочет, чтобы Кент был в безопасности.       Больше ему нечего просить.       Он быстро осматривает улицы, прыгая с крыши на крышу, но Кента по-прежнему нет, и тревога продолжает скручиваться, как пружина в выкидном ноже.       И тут он слышит невдалеке отрывистый крик.       По спине пробегает холодок. Тревога наконец достигает пика, всё сдерживаемое напряжение вырывается на свободу, и Дауд устремляется навстречу звуку, несмотря ни на усталость, ни на то, как сильно он шумит.       Водоворот ужасающих мыслей, сдерживаемых расчётливым спокойствием, наконец раскручивается, сметая последние остатки его самообладания.       В три переноса он оказывается на краю крыши, с которой открывается вид на место, откуда донёсся крик.       От открывшегося перед ним зрелища его разум на миг пустеет.       Кент лежит на земле, его трясет, глаза затуманены страхом.       Он пристально смотрит на кого-то или на что-то у переулка.       Дауд смотрит в том же направлении и...       В углу неподвижно лежит тело, уже застывшее. Мертвец. Его окружает темная лужа. Этот оттенок ни с чем не перепутать, и вязкость... это кровь.       И в довершение всего над лужей стоит женщина, на одежде которой проступают тёмные пятна. Её волосы растрёпаны и торчат во все стороны.       – ...Адриэль.       Один-единственный выдох Кента пронзает Дауда электрическим холодом. Дауда трясёт, он едва может что-то слышать за оглушительным грохотом собственного сердца. Его захватывает горячее, сильное чувство, тёмное и неистовое.       Разум Дауда переполняет такое множество мыслей, что он не может с ними справиться, но тело уже пришло в движение, подстёгнутое этим опаляющим чувством, как волны, бьющиеся о берег.       Она ранила Кента.       В груди ярится сила, огонь, готовый вырваться наружу и сжечь всё дотла. Дауд не может думать, и всё, на чем он сосредоточен – это пылающее внутри пламя.       Он в ярости.       Адриэль – любимая Кента. У него ушли годы, чтобы открыться ей. Годы, чтобы дать ей шанс, он доверял ей, любил, Дауд был рад за него, а она...       Она ранила Кента.       Почему Дауд этого не предвидел?       Почему он не смог защитить Кента?       Дауд стискивает клинок, впиваясь ногтями в ладонь. Единственное, что мешает ему порезать вероломную сучку на ленточки – это Кент, и он оборачивается к Фёдору.       – Забери Кента.       Даже голос его звучит чуждо. Слишком грубо, слишком резко, слишком холодно.       Фёдор кивает, но Дауд даже не замечает этого, его глаза прикованы к ней, Адриэль, возлюбленной Кента, предательнице.       Кент никогда не говорил о ней, Дауд даже ни разу не встречался с ней, но он видел, как был счастлив с ней Кент, с Адриэль, и...       Она ранила Кента.       Внизу, окутанный тенями, появляется Фёдор, за секунду подхватывая Кента. Всё, что тому удается выдавить, это «Что...» – и Фёдор уносит его, растворяясь в серконской ночи.       Теперь, когда Кент ушел, Дауд обращает взгляд на женщину – Адриэль.       В голове по-прежнему пусто, раскалённая добела ярость выжигает каждую мысль.       – Ты навредила ему.       Это не крик, скорее шёпот, но воздух воспламеняется от яда, которым сочится голос Дауда.       – Я не...       Дауд не слышит продолжения фразы – всё, кроме бушующей в нём ярости, исчезает.       Он узнаёт этот голос.       Тот же голос, который он слышал годы назад.       В Ткацком квартале, в Дануолле.       В канализации, воняющей аммиаком и гниющей плотью.       Дауд пришёл туда за катушкой от двигателя для Лиззи Страйд, чтобы отправиться в Бригмор и, наконец, встретиться лицом к лицу с Делайлой Копперспун. Тримбл отправил его в канализацию пустить воду.       Там-то он её и встретил.       Замотанная в лохмотья, бывшие когда-то шёлковыми одеждами, с вуалью, закрывавшей половину лица, она благоухала розами с примесью едва уловимого кисло-металлического запаха крови.       Она заявила, что упала и поранилась, ища своего потерявшегося ребенка.       Умоляла Дауда о помощи, с притворно-нежным укором в голосе.       Дауд помнит, как стоял, прищурившись, глядя на неё – тогда еще просто странную женщину – и сразу же раскусил её ложь.       Она не была девицей в беде.       Она обладала сверхспособностями, о чём говорили лозы, обвивавшие её тело, и гнилостный запах роз.       Одной из роз Делайлы.       Ведьма.       – Думаю, если ты поможешь мне подняться, я смогу идти, – сказала она, и Дауд чуть не рассмеялся вслух.       За кого она его принимала?       Дауд был Клинком Дануолла, и уж точно не тем, кого можно соблазнить милым личиком и тонким голоском. Отчасти его это почти позабавило, отчасти оскорбило, а отчасти привело в ярость.       Дауд вспомнил Делайлу, вспомнил, как провёл в Ткацком квартале почти день, бесконечно метаясь между Мёртвыми угрями и Шляпниками. Изрядно вымотавшись, он уже не чувствовал внутри особого милосердия.       – Умно, – усмехнулся Дауд и, протянув руку, схватил её за запястье.       Он провёл клинком прямо по её предплечью, пронзив мышцу руки насквозь. Она закричала, и притворная боль на её лице сменилась настоящей, а Дауд просто использовал лезвие как рычаг, чтобы не дать ей уйти.       – Я почти достала тебя, Дауд. Это могла быть лёгкая смерть.       Что-то в Дауде переломилось, и чаша его терпения переполнилась. Он вспоминает, насколько он был раздражён, как измотан. Он выслеживал Делайлу неделями и не собирался позволить какой-то актриске, решившей, что она сможет его обмануть, встать у себя на пути.       Он устал от всего этого дерьма.       Дауд дал волю гневу, резким рывком вывернув её руку назад, чувствуя, как прогибаются её суставы. Мрачное удовлетворение расцвело внутри, когда раздался громкий треск, и женщина снова закричала, её свободная рука дрожала, когда она пыталась его оттолкнуть.       Но Дауд не отпустил.       Он был в бешенстве.       – Рассказывай, что Делайла делает в Бригморе.       Она забормотала о каком-то тайном троне, нелепо расплывчатом плане, и Дауд просто сдался. Он понял, что ничего не добьётся и вырубил её, врезав по голове.       И теперь, годы спустя, она вернулась.       Снова играя в ту же сраную игру. Притворство, фальшь, обман.       И она навредила Кенту.       Больше он не раздумывал.       Жалкие остатки самообладания Дауда окончательно истощаются. Ярость поглощает его целиком, и всё погружается во тьму, когда он снова поднимает меч.                     Добравшись до гостиницы, Корво сразу понимает: что-то не так.       Оттуда доносятся крики, и он узнаёт по голосам Фёдора и... Кента?       Раздаётся громкий треск, и Корво бросается к гостинице, открывая дверь.       Перевёрнутый стул валяется на полу и по обе стороны от него стоят двое, крича друг на друга. Остальные китобои сгрудились поодаль в явном замешательстве и не зная, что делать.       Поглощённые спором даже не заметили возвращения Корво. Он успевает пройти полкомнаты, когда к нему оборачивается Девон и бросает беспомощный взгляд, почти умоляющий что-нибудь сделать.       Корво никогда раньше не видел Кента таким. Его лицо покраснело, но не от смущения, а от гнева и разочарования. В уголках его глаз стоят слезы, он дрожит от переполняющих его эмоций. Он явно очень расстроен.       – ...зачем ты это сделал?! – почти кричит Кент.       Фёдор расстроен не меньше. Он в ярости, но страдает. Он сжимает запястье Кента, а тот пытается вырваться.       Что происходит? Почему они спорят?       – Мы спасли тебя, Кент!       – Вы не спасли...       – Она собиралась убить тебя! – кричит в ответ Фёдор так же раздражённо.       – Ты не слушаешь. Отпусти, – рычит Кент, дёргая руку на себя.       И Корво, наконец, открывает рот, сохраняя спокойствие.       – Что происходит? – Голос Корво перекрывает их крики, и оба они, наконец, замечают его присутствие, на мгновение замирая в изумлении.       При виде его глаза Кента расширяются.       – Корво, вы должны меня выслушать. Пожалуйста, – Кент тянет свою пленённую руку, и его голос срывается на крик. – Да отпусти ты меня!!!       – Он не понимает, Корво, – вмешивается Федор.       Корво стоит, глядя на них обоих. Кент никогда раньше не выглядел таким расстроенным, его глаза горят отчаянной нуждой быть услышанным. С другой стороны, Фёдор тоже расстроен и так же отчаялся.       – Что случилось?       Фёдор откликается первым, говоря:       – Это была она – Адриэль. Она...       Корво хмурится при упоминании Адриэль. Разве она не возлюбленная Кента? Что именно случилось, что так расстроило их обоих?       – ...Эта сука пыталась ранить Кента.       От этих слов что-то в дрожащем лекаре щёлкает, ярость в глазах Кента вспыхивает и...       – НЕ НАЗЫВАЙ ЕЁ ТАК! – взрывается Кент, и голос его, возвысившись, обрывается. – ТЫ НЕ ПРАВ! ТЫ СОВСЕМ МЕНЯ НЕ СЛУШАЕШЬ!       Кент издаёт сдавленный всхлип, и из его глаз начинают литься слезы. Всё раздражение Фёдора мгновенно улетучивается, он испуган тем, что довёл своего самого близкого друга до слёз. Он выпускает руку Кента, и обезумевший лекарь, рыдая, падает на пол.       – Успокойся. Расскажи мне, что случилось, Кент. – Корво опускается на колени и кладёт руку на плечо Кента, пытаясь успокоить.       Проходит добрая минута, прежде чем Кент снова заговаривает.       – Я... я собирался домой. Адриэль настаивала на том, чтобы проводить меня, и я согласился...       Всхлип.       – К-кто-то... Кто-то выскочил из переулка и напал на меня. Пытался убить. Это был...       – Это была Адриэль, – заканчивает Федор крайне подавленно, и Кент яростно мотает головой.       – Ты не понимаешь. – Кент вытирает слезы. – Это не она... Тот, кто напал на меня – мужчина.       Ещё один всхлип.       – Адриэль на меня не нападала. Она пыталась защитить меня. Она убила того, кто на меня напал, она защищала меня. Это... Это была не она.       Громкие рыдания сотрясают тело Кента, а Корво продолжает растирать его спину.       – Я... что? – Фёдор бледнеет. – Она не...       Фёдор сглатывает.       – Адриэль спасла тебя?..       Но Кент слишком расстроен, чтобы что-то сказать, и Фёдор смотрит на Корво в полном ужасе.       – Дауд, он... он собирается убить её.       Теперь, осознаёт Корво, всё встало на свои места.       На Кента напали дети Левиафана. Адриэль спасла его, но Дауд по ошибке решил, что на Кента напала именно она.       И он собирается убить её.       Корво вспоминает сияющий свет, которым год назад загорелся Кент, едва увидев Адриэль, и как это яркое сияние напомнило Корво о Джессамине.       Кент любит Адриэль.       И он вот-вот потеряет её.       Как Корво потерял Джессамину.       Грудь Корво сдавливает боль, и он тут же срывается с места и выбегает из гостиницы, вспыхивая меткой.       Он не может этого допустить.