***
— Просим милости мадамы с джентльменами, двадцать центов — и уйдете обалденными! — кричал зазывала, звеня в колокольчик. Грязные от пыли мужчины, пропахшие потом, дешёвым виски и табаком, хорошо одетые и гладко выбритые джентльмены с богато одетыми, пахнущими духами дамами, клерки, сверкающие своими очками, обычные просто одетые женщины, разного рода торговцы, дети со стариками — все шли к лавке. Стоявшие в сторонке Питерсон и Элли смотрели на эту толпу, не понимая, что происходит. — Ты уверен, что это реально стоящее мероприятие? — спросила мулатка своего спутника, который достал блокнот и ручку (современную, но она казалась перьевой. Хотя кто там будет присматриваться?). — Электрода, всё хорошо будет. — улыбнулся он. — Пошли уже. Деньги у меня, так чего стоим? — Пошли, самец ardea exsiccosis(2). — сказала мулатка и они двинулись. Возле лавки была толкучка и ругань, то тут, то там звучало «пропустите», «куда сунулся, в очередь!», «можно не по ногам?» и прочие характерные слова для такого рода толкучек. Электрода успела использовать часть своего богатого словарного запаса, пока они не увидели, на что собрались посмотреть люди этого городка, что заставило Электроду использовать ещё пару матерных слов, а Сергея просто застыть на месте без слов. Заговорил он только тогда, когда его подруга прислонила его к себе, поглаживая по светлой голове: — Боже. — сказал он. — Это… Что это? — Голова. — чётко ответила Электрода. — Отрезанная от тела. Соглашусь, отвратительное зрелище. Нет, Электрода не называла отвратительным сам факт, что мёртвая голова была без тела: она видела в своё время, как летали оторванные головы, конечности и прочие куски тела, да и в морг порой заходила. Но ни на войне, ни в моргах, люди не платили, чтобы посмотреть на чью-то голову. Похоже, это же и Сергея ввело в ступор. — Ну, ты смотри на это. — сказала она. — И они считают себя цивилизованными. — Электрода прибавила какое-то грубое слово из своего арсенала. — Ну, — замялся Сергей. — нам говорили, что головы преступников и убитых врагов часто выставляли на показ… — Но не брали денег за показ. — добавила Электрода. — Эй, куда попёр, кретина кусок! — она пыталась остановить своего"господина», который рванулся вперёд, но напрасно — их уже разделяла целая толпа людей. — Как можно? — крикнул парень, оказавшись рядом с головой и тем, кто показывал её. — Зачем вы требуете денег, чтобы посмотреть голову? А вы? — он уже кричал в толпу, где сгорала от стыда Электрода. — Платите деньги, чтобы посмотреть на мёртвую голову? Разве это человечный поступок, люди? Вы же жители Калифорнии, благодатного края, зачем такое поведение? В толпе кто-то смеялся, кто-то удивился. Сергей поразился, а стоящий рядом человек сказал ему: — Не знаю, как зовут тебя, очкарик, но ты гонишь чушь. — смуглый белобрысый верзила навис над несчастным пареньком, как скала и тому стало не по себе. «Зря я сунулся» — подумал он, а верзила продолжил: — Намять бы тебе бока, но вижу, что ты околеешь сразу, а мне не охота. — Верзила на этих словах зевнул, дыхнув на несчастного перегаром. — Проваливай к своей мамочке, святоша. Вместо мамочки Сергей пошёл к Электроде. Его трясло, трясло от ярости. В голову помутилось и он упал прямо в тёмно-коричневые руки подруги, которая услужливо их подставила. — Ну что, борец за права мёртвых голов, чего вылез? — сказала она, выведя паренька и облив голову ему холодной водой. — Чудовища. — вробормотал он. — Как так… Я в шоке. — Вы, видимо приезжий? — впросил какой-то проходящий мимо белый мужчина, одетый как клерк. — Да, маста Томас издалека. — вместо бедного Сергея ответила Электрода. — Как ваша фамилия, мистер? — обратился клерк к пареньку. — Петров. — оросил тот, но дружеский толчок ему напомнил про легенду. — Питерсон, то есть. Я из Луизианы (3), приехал вот с рабыней родителей Элли. — Я и понял, что вы не местный. — сказал клерк. — Это голова Хоакина Мурьеты из Чили. Это был страшный человек, убивал жестоко. Бедные рейнджеры, которые ему встречались. Если бы вы знали, каким он был, то вряд ли сочувствовали бы ему. Блэк шак (4), а не человек. — Да ну? — Электрода выгнула бровь, выражая удивление. Клерк же не ответил, а убежал куда-то по делам, оставив наших хрононавтов. — Кем бы он ни был, это низко и мерзко. — ссказал Сергей. — Видимо, держал этот городишко в страхе. — хмыкнула Электрода. — Знаю я этих рейнджеров — найдут повод, чтобы грохнуть человека, ибо у него не белая кожа. Мрази. А этот городишко заслуживает встряски. Сергей молчал, но внутренне был согласен с ней. Ему самому не понравилось здесь, а выставление головы напоказ его отвратило. Они прогулялись вдвоём по городку, не обращая внимания ни на кого, молча, каждый в своих раздумьях. Наконец, Электрода решила взбодрить друга, который ей был, как младший брат: — Не переживай, Серёжка. — Она хлопнула его по плечу. — Ты-то собираешься написать что-то? Или в другой раз? Юноша ей не ответил ничего, глянув на небо. Солнце ещё было в небе, но уже приближалось к закату. А закаты в Калифорнии короче, чем в родной средней полосе России. — Короче, Эре Григорьевне скажем, что тебе стало плохо. — улыбнулась Электрода. — В другой раз свой репортаж напишешь. — Электрода. — Сказал наконец Сергей. — Пошли уже. — Да мы уже весь день тут бродим! — Воскликнула Электрода. — Куда ты хочешь? — К Мурьете. — ответил Сергей и в его голосе прорезалась решимость. — Мы выкрадем голову и предадим земле. И домой, пусть про Калифорнию пишут другие. — Ты придурок, Серёжа. — Электрода вдохнула полные лёгкие воздуха. — Пойдём, может получится, маста Томас. — С дороги! — мимо промчались всадники на конях, один из которых шутки ради ударил мулатку хлыстом. Та даже не заматерилась, а просто что-то шепнула ему вслед, но это было хуже любой брани: сей шёпот означал, что с ним будет неприятность: поскользнется на навозе или словит пулю, а может сифилис от девки подхватит — какая разница? Рядом пробежал большой чёрный пёс. Он остановился рядом путешественниками и зачем-то пристально посмотрел на них. И Сергей, и Электрода подметили, что пёс был не злой, а скорей грустный. — Что это с ним? — Спросил Сергей. — Не знаю. — Электрода пожала плечами. — Выглядит так, будто потерялся. Пёс и правда выглядел так, будто потерял хозяина — он выглядел каким-то ухоженным и очень грустным. Может, хозяин ушёл смотреть на голову, а может ещё куда-нибудь. Или умер, а может убили его — в эти времена такое было вполне возможно. Пёс повернул голову в сторону приезжих, но злобы в нём не было. Он просто заскулил, оглядываясь по сторонам и это скуление чем-то напоминало Сергею и Электроде человеческий плач. Показалось, видно, но и без этого ребятам стало жаль пса, одинокого и несчастного, как, видимо, тот Мурьета. Внезапно вдалеке послышался противный смех — видимо, рейнджеры злорадствовали. Пёс насторожился и сначала зарычал, тихо так, затем завыл полным тоски воем и убежал куда-то в сторону. — Видимо ему тоже не по себе. — сказал Сергей. — Что-то тут не то. — про себя сказала Электода. — Слыш, Сергей, у тебя в сумке моя книга. Подай, а? — А как связанны книга и пёс? — удивился было Сергей, но потом хлопнул себя ладонью по лицу и полез за книгой. Мало ли что?***
Голова Мурьеты одиноко торчала в лавке. Несмотря на грозную репутацию при жизни, на лице головы не было жестокости, ни даже злости. Его лицо не было искаженно ни яростью, ни ужасом смерти. Не было и безумия, только скорбь и боль выражались в изломе чёрных дуг бровей и опущенных уголках побелевших губ, а на покрытом слоем пыли лице ещё оставалась дорожка от последней слезы. Даже следы крови, которая лилась изо рта, не добавляла ей какой-либо свирепости. Но разве было до этого дела верзиле, что прогнал заезжего господина, разве придавал этому значение тот лавочник, что зазывал к себе посетителей, колыхнулась ли совесть в сердцах порядочных горожан, что пришли смотреть на несчастную голову? Для них он был разбойником и чужаком, приехавшим из Чили за их золотом. Да их ли это золото? Ведь они сами родились от тех, кто приехал издалека, из-за океана, из Европы, имели ли они право на эту землю? Да и чем они были лучше этого разбойника, раз приходили посмотреть на отрезанную голову, не задумываясь над тем, что на его месте могли бы оказаться они сами или кто-то из их близких? Двое, мулатка и белый паренёк, стояли и смотрели на эту бездумную толпу. Девушка иногда упрекала парня, зачем, мол, среди белого дня припёрлись, не могли бы подождать до вечера, как вдруг послышался цокот копыт стремительно приближающийся коней. Оба они не знали, что это Белокурые Борзые — рейнджеры, убившие Мурьету. Именно с ними Хоакин обращался с особой яростью, словно сам был сорвавшимся с цепи яростным псом, рвущим врага своими клыками. Сейчас их нынешний главарь, Кривой Сэм, пришёл посмотреть, как люди любуются на их добычу, на голову Мурьеты. Он во главе отряда пришёл недавно — после того, как Мурьета расправился над предыдущим главарём, но уже до этого прославился, как человек жестокий и нередко глумливый. Равно, как и Меченный Джек — тот главарь, которого убил Мурьета. Рядом с ним сновал Одноухий Ник — тот самый, который ударил Элли. Белокурые Борзые посмотрели на лавку и людей, затем со словами «А ну разошлись» и бранью продвинусь сквозь толпу, которая на них смотрела со смесью страха и восхищения. Послышались слова: «Это Белокурые Борзые», «они убили Мурьету», «говорят, чилийцев было пятьдесят, а Белокурых было всего десять», «вот это герои». — Тошнит их слушать. — Сказала Электрода глядя на происходящее и слушая обрывки фраз. — Пошли, к ночи вернёмся. — Скоро должно стемнеть и народ разойдётся. — Успокоил её Сергей. — Подожди. — Да у меня глаза скоро вытекут их рожи смотреть! — Грубо сказала Электрода. — Стемнеет и придёт. Для могилы голова всегда свежая будет, не переживай. — Хамка. — Тихо буркнул Сергей и картинно отвернулся. Всё равно скоро помирятся и будут не разлей вода, как и до ссоры. А солнце подходило к горизонту, как и всегда. Приближалась чёрная калифорнийская ночь, а толпа стала расходится.***
Кривой Сэм подошёл к верзиле и пожал ему руку. Это был его приятель, Большой Боб, тоже из Белокурых Борзых. — Здорово, Бобби. — Сказал Сэм, закурив самокрутку. — Что, не болит башка после вчерашнего? — Да то ерунда, Сэм. — Отмахнулся Боб. — Нравится мне тут торчать, рядом с этой собачей башкой. Под собачей головой они подразумевали голову Мурьеты, что торчала под крышей лавки на небольшом колышке. Разумеется, они зашли посмотреть на того, кого они страшились ещё вчера. Теперь, когда он мёртв, а его голова отрезана, чтобы он не вернулся в мир живых, он безобидней младенца — чем не повод для злорадства. — Эй, Одноухий! — крикнул Сэм. — Гад такой, сюда иди. — Да пошёл ты! — грубо отозвался Одноухий Ник. — Зачем я тебе нужен? — Хочешь полюбоваться башкой этого сукина сына Мурьеты? — ухмыльнулся Кривой Сэм, отчего его мерзкая рожа стала ещё гаже. — А как иначе? — захихикал Одноухий Ник. — Сейчас приду. Вскоре троица зашла в лавку и посмотрела на голову. — Ну и рожа заезжая! — сказал Одноухий Ник, затянувшись от самокрутки пустив дым в мёртвое лицо. — Что, хорошо торчишь, парень? — насмешливо спросил Кривой Сэм. — Ууу, мразь чилийская. — Тут вся троица рассмеялась. — И не укусит теперь, дьявол. — сказал Боб. — Блэк шак! Белокурые Борзые вновь расхохотались. Они корчили мёртвой голове рожи, трогали её, порой давая щелчки, пускали дым в лицо и насмехались, насмехались, пользуясь тем, что Хоакин Мурьета мёртв и не мог им ответить ничем. А был бы жив, то они бы тряслись от одного его взгляда, ну, а теперь они вовсю веселились — мёртвая собака ведь не укусит. А на улице тем временем послышался крик, на который рейнджеры поначалу не обратили внимания. Лишь через три минуты, мешая брань со словами, они задали друг другу вопросы. — Что там, Большой Боб? — спросил Ник. — Небось, чилийские ублюдки прибыли за головой своего главаря! — ухмыльнулся Одноухий Ник. — Поприветствуем их, хихи. — С этими словами он положил руку на ручку револьвера. — Угостим их доброй порцией свинца. — поддержал его Боб, гладя свой револьвер. Кривой Сэм усмехнулся было, но внутри у него похолодало. На улице не было слышно испанского, языка этих проклятых мигрантов, не было слышно также ни выстрелов, ни ржания коня. Всё как-то разом тихо стало. Главарь Борзых бросил взгляд на голову Хоакина. Она всё так же имела скорбное выражение, но сквозняк шевелил чёрные кудри чилийца, а свет свечей и тени делали его лицо каким-то угрожающим. Но это был не тот гнев, когда глаза мечут молнии, а губы растягиваются, обнажая зубы, представляя оскал. Это скорей угроза, когда лицо превращается в застывшую маску спокойствия, а глаза смотрят с укором. И тогда понимаешь, что тебе конец. «Чертовщина» — мелькнула мысль в его голове. — Где этот паршивец, что содержит эту лавочку? — спросил он. — Кажись, сбежал, наложив в штаны при виде этих чилийской своры. — рассмеялся Ник и сделал шаг вперёд. — Пойду, встречу их. Ник выскочил из лавки, вытащив наружу револьвер и закричал, что есть мочи: — Идите сюда, собаки! — закричал он истошным голосом и сделав несколько выстрелов. Но тут он увидел нечто, что удивило его. Это была чёрная собака, размером крупней телёнка. Просто огромная чёрная собака, видимо, потерявшая хозяина. — Псина? — удивился Одноухий Ник. — Просто огромная мохнатая псина! А я думал, толпа чилийцев… Псина встала и посмотрела прямо на Ника. И от её взгляда по его спине прошлись мурашки. Он пытался выстрелить, но ничего не вышло. То ли пули кончились, то ли заклинило что-то. Только выстрелить всё никак не выходило. А пёс всё приближался и приближался, издавая глухое рычание. — Стой! — закричал он, теряя самообладание. — Уходи, вали отсюда, псина! Нет, нет, сдохни, а-а-а! — крик Ника прервался. Огромной чёрной тенью прыгнувший пёс повалил его на землю и перегрыз горло, глянув перед этим прямо в обезумевшие от страха глаза рейнджера, убийцы, бандита и насильника. На миг в глазах пса, неожиданно очень больших и почти человеческих, мелькнула тоска и боль, затем в них вновь сверкнула ярость и жалкая жизнь Ника была прервана сверканием белых клыков. Пёс зарычал и тоскливо завыл, двинувшись к лавке, где находилась голова Хоакина Мурьеты и другие рейнджеры, чтобы разорвать их жалкие глотки, что издавали мерзкий смех и брань в адрес ни в чём невиновных людей. Предсмертные крики Одноухого Ника заставили двух его приятелей выглянуть из лавки, но увиденное потрясло их гнилые души: неподалёку валялось окровавленное тело покойного Одноухого Ника, а рядом — огромный чёрный пёс с окровавленной мордой. И самое страшное было то, что пёс стремительными прыжками помчался к ним, скаля белые окровавленные клыки. — Дьявол! — Заорали оба рейнджера и быстро заперлись в лавке, а потом начали истово молится, мешая слова молитвы с бранью, но это не остановило зверя — он ворвался в лавку, напугав рейнджеров до того, что они застыли. Страшно заблестели на его окровавленных клыках отблески от свечей, страшно сверкали глаза дьявольского зверя, когда он бросил взгляд на голову Хоакина, а затем вновь на рейнджеров, чья храбрость и бравада куда-то исчезли, оставив лишь мысль, что пришёл их конец. И в этом кошмаре Кривой Сэм словно потерял рассудок: ему показалось, словно шерсть на морде зверя слиплась от крови сосульками также, как и борода на лице покойного Мурьеты. Это, разумеется, ему лишь показалось, но он всё равно сумел произнести слова: — Это сам дьявол за душой Мурьеты пришёл. — шепнул он Бобу. — Боже, святой Павел, спаси наши души грешные! Да разве спасут ли их какие-нибудь святые?***
— Электрода, куда мы бежим?. — кричал запыхавшийся Сергей, едва поспевая за подругой. —На площадь, может мы успеем. — ответила Электрода. — Откуда ты знаешь, что он побежал на площадь? — спросил Сергей. Он уже успел понять, что это не просто чёрный пёс был, но почему на площадь? Что задумала Электрода? — Ты помнишь клерка, что говорил про Мурьету? — спросила Электрода, сделав короткую остановку. — А что он сказал? — спросил Сергей и внезапно похолодел. Неужели… — Электрода, с такими вещами не шутят. — насторожено сказал Сергей. — Я знаю. — отмахнулась та. — Я твёрдо уверенна в этом. Ты думаешь, я шака от простой псины или чёрта в собачьем облике? Бежим уже! С этими словами оба путника прибежали на опустевшую площадь, где нашли труп с перегрызенным горлом. На лице его застыл дикий ужас, испытанный при жизни. Оба человека сразу поняли в чём дело. — Элли, идём в лавку. — сказал Сергей. — Смотри, капли крови ведут туда, значит, он там. — Продолжай в том же духе, тебе идёт быть умным. — ответила Элли и они поспешили в лавку. В лавке их ждала неприятная картина: одноглазый человек сидел, прижимаясь к стене, тараща безумный глаз то на голову разбойника, то на своего товарища, который шептал слова молитвы и чья рука была захвачена клыками пса, который издавал глухое рычание. — Элли, он же их разорвёт! — запинаясь от ужаса, сказал Сергей. — Спокойно. — скомандовала Элли. — не поддаваться панике, а то дам в морду. Вдруг Кривой Сэм расхохотался, да так мерзко, что оба вбежавших отскочили в сторону: — Как ты, черномазая, смеешь разговаривать со своим господином? — словно изрыгнул он эти слова, всё ещё тараща свой безумный глаз. Электрода присвистнула и собралась было уйти с Сергеем, но тот её остановил: — Элли, давай прогоним его! — сказал, хватая подругу за рукав. Казалось, ситуация выходила из-под контроля. Сергей уже жалел, что отправился в это время и место. Да, он готовился к нападению бандитов, к нехватке денег, расизму, но к появлению призрачного пса — точно нет. — Скажи, чтобы они застыли, где сидят. — сказала Электрода. — Попробую тог… Не успела Элли договорить, как Кривой Сэм вскочил с места и расхохотался: — Ха! Стану я слушать изнеженного мальчишку и черномазую шлюху! — видимо предрассудки сильней страха, от чего его безумие стало ещё страшней. — Я — предводитель Белокурых Борзых, я — настоящий хозяин Калифорнии и я не боюсь этой псины! Никто не успел среагировать, как он выстрелил в пса, но видимо не попал. В глазах пса сверкнул страшный голубой огонёк и движение сильных челюстей оставило Большого Боба без руки, сам же он от боли и ужаса потерял сознание. Покалечив одного, пёс громко зарычал и набросился на Кривого Сэма, который сделал несколько выстрелов в пса, после чего тот упал на пол, жалобно скуля. На лице Электроды возникло удивление, как и на лице Сергея. — Это точно был Чёрный Шак? — Спросил Сергей. — Мать моя женщина. — Вздохнула Электрода. Может, она ошибалась? Но ведь она чувствовала, что не просто это пёс был. — Хехе. — Рассмеялся Кривой Сэм, оправляясь от ужаса, который он только что пережил. — Видите, эта псина смердящая безобидней щенка, хаха. — С этими словами Кривой Сэм достал нож и подошёл к животному. — Ч-что вы-ы де-елает-те? — Заикаясь, спросил Сергей. — Чилийские выродки захотят вернуть голову своего вожака. — Усмехнулся Кривой Сэм. — Я, молокосос, отрежу этой псине голову и дам чилийцам. Вот потеха будет, хаха. Сергей сжал кулаки. Он знал, что люди бывают мерзкими, но этот человек был самым мерзким из тех, кого он встречал на своём жизненном пути. Не желая видеть надругательство над трупом, пусть и животного, он собрался было выйти, как вдруг услышал, как жалобно заскулил пёс. Значит, он ещё жив. Сердце парня сжалось в ком — ему было жаль пса, хоть он только что перегрыз горло одному и отгрыз руку другому. — Можно его добить сначала, потом уже отрезать голову, раз вы так хотите? — Вмешался он, когда Кривой Сэм занёс нож над животным. — Я сам разберусь. — Рявкнул он, кровожадно усмехаясь. Ишь, будет его всякий молокосос учить! Он предвкушал себе лицезрение лиц этих поганых чилийцев, когда он, с усмешкой хозяина Калифорнии, швырнёт в пыль у их ног голову собаки и скажет «возьмите голову своего вожака, свора дворняг!». Хаха, он был сам из тех, кто звал себя Белокурыми Борзыми, но ведь борзая — это породистая собака, а они — жалкие дворняги, не чета им! Они темней, значит хуже белых — это аксиома. Глухое рычание прервало эти мысли и ухмылка на лице рейнджера стала меньше: — Что за… А-а-а-а! — Закричал он, когда пёс открыл свои огромные глаза и вскочил, опрокинув негодяя на спину. Короткая встреча двух взглядов — налитого кровью человеческого и яростного собачьего, брань, лязг челюстей, дикий крик и голова предводителя рейнджеров куда-то покатилась. После чего пёс, шатаясь и ковыляя, выбрел из лавки, посмотрев на застывших от происходящего Сергея и Электроду и обоим показалось, что в этих глазах была вселенская тоска. Электрода вышла вслед за ним, посмотреть, что с собакой. На улице было уже темно, небо усыпали звёзды, на улице царила тишина. Зоркий взгляд девушки быстро нашёл одинокого зверя, стоящего недалеко от лавки. Подняв голову, собака издала протяжный вой и упала. Электрода осторожно подошла к ней и опустилась на колени. Она совсем не боялась нападения — нужное заклинание и собака видит в ней лучшего друга, даже бешенная. Впрочем, собака была уже мертва. Сердце Электроды сжалось от жалости, хотя она считалась девушкой чёрствой и хладнокровной. Вдруг она увидела, как откуда-то приближались всадники с факелами. «Это пришли за Мурьетой» — поняла она и встала, так как нужно было срочно спрятаться с Сергеем — мало ли что? — Descansa en paz, amigo(5). — зачем-то по-испански сказала она и рванулась в лавку. — Рвём когти, Серёга. — сказала она, едва влетев в лавку. — Не думаю, что чилийцы нас не тронут. — Электрода… — шепнул Сергей, но она не стала его слушать: — Потом, Серёга. — с этими словами она пнула голову Кривого Сэма, не кстати оказавшуюся под ногами. Большой Боб так не очнулся, но это к лучшему. Сергей уже перевязал ему руку какой-то тряпкой, как и полагается юному медику, а что дальше — не их дело. — Но Элли, этот парень, чилиец, он… — Его товарищи сейчас хоронить будут, я слышала, по-испански говорят. — рявкнула она, выталкивая товарища из лавки, а затем тянув его за собой, спрятаться в валяющихся рядом бочках. — Потом скажешь, что хотел. А сейчас — лезь в бочку, прикинься ветошью и не отсвечивай. Всё. Эх, Элли. Была бы у них хоть секунда, он бы сказал, что голова Мурьеты как раз открыла глаза. Что будет?***
Трёхпалый соскочил с коня и пинком открыл дверь в лавку, удивившись, что она открыта в столь поздний час. Он и люди, преданные Хоакину Мурьете, пришли, чтобы забрать его голову, выставленную на посмешище этим гринго, которые только вчера дрожали от его имени. Наверное, Белокурые Борзые празднуют победу над ним. Ну ничего, они им ещё покажут. Они отомстят за своего друга и брата Хоакина и их месть будет страшна. Рослый мужчина бросил короткий взгляд на свою культю, где раньше была кисть с тремя пальцами, за что он получил своё прозвище. Был бы жив Мурьета, Трёхпалый пошутил бы, что теперь ему придётся сменить прозвище на Однорукого. Вот и его рука, тоже на неё глазеют, но ему было всё равно на это. Его больше интересовала голова Хоакина. Он помнил его ещё совсем зелёным юнцом, почти мальчишкой, мечтающим о некой звезде, с которым они отправились в Калифорнию из Чили, в поисках спасения от голодной и бедной жизни. Трёхпалый танцевал на свадьбе Хоакина и Тересы, он помнил его сияющее лицо, когда он узнал, что прекрасная Тереса ждёт малыша. Он помнил, как Хоакин в один миг из добродушного и весёлого парня превратился в мрачного и порой жестокого человека, как он подходил к гробу, где лежала мёртвая Тереса, брал за руку и тряс за плечо, шепча «проснись, Тереса», словно не принимал её смерть, и как дал клятву отомстить потом. С этих пор он стал довольно жестоким. Вот совпадение — Хоакин Мурьета убивал тех, кто звал себя Белокурыми Борзыми, то бишь, псами, но сам был похож на собаку, как заметил однажды Заика, ещё один человек, преданный Мурьете, однажды сравнивший его с псом, что рвёт добычу на части. Интересно, чтобы сказал сам Хоакин, услышав это сравнение? Ладно, к чёрту этих собак, надо забрать сейчас его голову. — Трёхпалый? — послышался чей-то тихий голос, такой слабый и чуть дрожащий, но такой знакомый, что мужчина похолодел. — Кто ты? — спросил Трёхпалый, достав револьвер. — Где ты? — Я здесь, Трёхпалый. — повторился тот же голос. — Друг, обернись. Помоги мне. Пожалуйста. Трёхпалый подумал, где он мог слышать столь знакомый голос и обернулся по сторонам: — Заика, Рейес, Алехандро, зайдите сюда! — позвал своих товарищей Трёхпалый и зашли выше названные. — В ч-чём де-дело, Трё-трёхпалый? — спросил Заика. — Тьфу ты, гринго дохлый лежит. — сказал споткнувшийся Алехандро. Чилийцы осмотрели лавку при помощи факелов. Вот лежит огромный гринго без руки, а культя перевязана тряпкой, вот его кисть — здоровый кулак был. Вот гринго без головы, а вот его голова лежит. Боже, ну и уродливая рожа у него была, Трёхпалый и Алехандро даже выдали тираду, которую ни в коем случае не следовало бы знать женщинам и детям. — К чёрту этих гринго! — Повторился тот же голос, что слышал Трёхпалый. — Ребята, помогите мне. Я не могу встать. — Чёрт возьми, кто здесь? — Алехандро уже чуть было не выстрелил, но его остановил Заика: — Ал-алехандро, т-там на-наши дру-друзья. — Заикаясь, сказал он. — О-они бы н-нас пре-предупредили о за-засаде. — Тогда кто же это? — Спросил Рейес. — Уж ли не враг людей? — Ему стало не по себе от своих слов. — Может эти проклятые гринго и зовут меня дьяволом, но я ваш друг и брат. — Голос стал очень твёрдым. — Рейес, Трёхпалый, Алехандро, Заика, какого чёрта вы меня найти не можете? Совсем голову потеряли? Голос был раздражённым, даже злым. По спине каждого прошли мурашки, хотя не один из них не был трусом. Они наконец-то решились посмотреть на источник звука и обомлели, не смея выговорить ни слова. То ли это кошмарный сон, то ли наваждение дьявола, то ли шутка поганых гринго, то ли они перепили, но это не могло быть правдой, нет! На чилийцов, прямо со столика, смотрела голова их предводителя — Хоакина Мурьеты. Чёрные кудри свисали сальными сосульками, некоторые из них прилипли к его бледно-смуглому лицу и которые он безуспешно пытался сдунуть, короткая неаккуратная борода, слипшаяся местами от крови, что лилась из его рта, усиливала и без того пугающий вид головы, карие глаза, казавшиеся сейчас чёрными, как-то странно сверкали в свете факелов. Вот удивительно — у него не было тела, но казалось, что голова жила самостоятельно. Но ведь так не бывает, это чья-то злая шутка или… — Этого не может быть! — воскликнул Рейес. — Я слышал о таком. Может, эти гринго верёвочки привязали, запись поставили… — Рейес, тебе вредно много пить этой текилы. — буркнул Хоакин. — Какие, к чёртям верёвочки, какая к чёрту запись? Давайте, вытащите меня отсюда скорей? Чего встали, как вкопанные? Что с вами, я вас не узнаю. Ну же, не молчите. Голова говорила, а голос дрожал. Взгляд его больших глаз забегал по лавке, в поисках ответа на два вопроса — где он и что тут происходит, а мысли в ожившей голове роились, как пчёлы. Но товарищи его никуда не ушли. Наконец, шепча молитвы, Алехандро, как самый молодой и бесстрашный, подошёл к голове, которая, как вы поняли уже, не понимала, что вместо тела под шеей — столик и кол. Сдерживая ужас, Алехандро провёл рукой возле головы Хоакина и обнаружил, что никаких тоненьких веревочек, о которых говорил Рейес, нет. Поражённый, он отошёл к своим друзьям: — О, Санта-Мария! — воскликнул он. — Верёвочек нет. — Что всё это значит? — кажется, Хоакин хотел сорваться с места. — Братья мои, скажите, в чём дело уже? — Д-д-дья-дьявол! — закричал Заика и заикаясь, принялся читать молитвы. — Боже, спаси наши души и душу раба Божьего Хоакина Мурьеты! — вторили друзья Хоакина и убежали из лавки, вскочили на коней и ускакали прочь. Нет, они были смелыми ребятами и не устрашились бы и десяти живых противников. Но мертвец, который не совсем мертвец — это их страшило их. Винить их нельзя — непонятное всегда пугало людей, особенно выросших на суевериях. Они не видели в живой голове Хоакина Мурьеты друга и брата — для них это было неведомое и страшное чудовище, угроза и не может и не Мурьета вовсе, а сам дьявол, принявший его облик. А сам Мурьета остался один, удивившись тому, что его друзья, его верные друзья, с которыми он делил немногие радости и куда более частые горести. В чём дело? За что они бросили его здесь одного, почему они его предали? Или он ошибался в них, считал своими друзьями, а они оказались хуже гринго? — Друзья мои, — крикнул Хоакин и почувствовал, как его голову пронзила боль. — Мы же вместе плыли из Чили, нам всем гринго причинили боль! Мы же делили всё, что было у нас, радости, горести, даже золото и месть — всё это мы разделяли между собой, так почему вы покинули меня? — в горле Хоакина засопели комья, а из глаз хлынули слёзы, которые стекали по покрытой пылью коже, оставляя неровные дорожки. Чилиец хотел смахнуть их, но почему-то не смог этого сделать. — Заика, ты забыл, как я защищал тебя от тех, кто дразнил тебя за твою манеру говорить? Трёхпалый, помнишь, я заступался за тобой тогда, в таверне «Заваруха»? Вернитесь, если у вас есть совесть хоть немного! Эй, негодяи! Да вы хуже гринго! Они хоть просто враги, а вы… — Хоакину больно было говорить, каждое слово словно раздирало его душу и вот он зарыдал, просто зарыдал. Вдруг он увидел, что вместо плеч столешница. Он был смелым парнем, не боялся, даже когда ребёнком встречал грозу, не боялся он самых больших собак, но сейчас в его душу пробрался ужас, когда он понял, что он не живой человек, а только голова, торчащая здесь, а тело верно, поражено пулей. Видно, чья злая воля вернула жизнь голове, а друзья… Их ужаснул вид живой головы. — Санта-Мария… — в ужасе прошептал Хоакин. — Какой смешной финал, ха-ха-ха-хаха! Хоакин смеялся и рыдал. Один, совсем один. Живая голова, лишённая возможности ходить, сидеть и что-либо делать. Урод, никому не нужный, от которого ушли друзья, он даже не может воссоединится на небесах с Тересой, его любимой женой, которую у него забрала смерть. Почему она оставила его, да ещё таким жалким? Видимо, Хоакин Мурьета родился под несчастной звездой, раз так вышло. Он перестал быть грозным, он стал просто несчастным и одиноким, каким и был.***
— Сергей, ты в своём уме? — Электрода била себя по лбу, узнав, что Сергей предложил забрать с собой голову Мурьеты. — Нам и так барахла хватает. — Но мы не можем его бросить здесь! — парировал Сергей. — Он же — живая голова без тела, Элли. Он один, беспомощен. Мы — единственные, кто может ему помочь. Прошу тебя, Элли. — Нам самим бошки оторвут, Серёжа. — буркнула Элли, заходя в лавку и замерла: голова и впрямь была живая. Но она не грозила, просто глухо и сдержанно рыдала. Когда она подошла ближе, то увидела, как она подняла глаза, чем заставила Электроду вздрогнуть, ведь их взгляд был точно такой же, как у того пса, который был сегодня убит на её глазах: печальный, полный усталости, боли и отрицания. — Скажите, господа, мне снится это? — с слабой надеждой спросил он обоих путников, но те ему ничего не ответили. — Это ведь не правда? Я живой и здоровый, а сейчас я проснусь и Тереса, звезда моя, скажет, что мне приснился кошмар и всё будет хорошо. Верно? — Мда. — только и сказала Элли. Ей стало жаль бедолагу. Если он сейчас не рехнулся от шока, то, когда он пройдёт… Будет хуже. А может, кто-то уничтожит эту голову ил будет показывать в цирке уродов каком-нибудь. Нет, они этого не допустят. — Так, Сергей. — сказала она наконец. — Мы сейчас идём в наше время, а голову забираем с собой. Заодно и разберёмся, что произошло. Сергей засиял: он был рад, что они не бросят человека в беде. Может, в НИИПЯ (6) помогут бедолаге, а это будет хорошо. Электрода шепнула пару слов и голова Хоакина Мурьеты уснула, после чего Сергей осторожно снял её и положив в корзину. Через час они оправятся домой, к родным, друзьям, коллегам, отдохнут от псевдонимов и чуждых порядков. А Хоакин… А он спит и снится ему яркая голубая звезда, к которой он бежит, но мчится к краю пропасти. Может, он сорвётся, а может, взлетит — кто его знает?