Исправленному верить

Ainsi Soit Je — Mylene Farmer Грег просчитался. Когда он понял это, на часах было уже четыре утра, что составляло уже семьдесят девять часов и примерно сорок пять минут без полноценного сна. Таблетки, которые он предусмотрительно выпил в отчаянии, едва перевалило за полночь, теперь казались насмешкой над его состоянием. Он знал, что уснет под утро — поверхностным беспокойным сном, который оставит его лишь еще более разбитым. Он хотел бы винить во всем кофеин, но теперь ему попросту казалось, что он боялся заснуть. Его последний сон был таким красноречивым, что он проснулся, барахтаясь во влажных насквозь простынях и еще долгое время не мог прийти в себя, пока за окном наконец не забрезжил рассвет, прогоняя ночные страхи. Ему снилось убийство Ким таким, каким он его представлял: в том подвале она была прикована на его месте, и свежая кровь на стене позади принадлежала ей. Во сне, он видел происходящее ее глазами, из ее глаз: вот он подходит и склоняется над ней, держа в руке сабельную пилу, и сердце бьется так медленно, словно крови в теле остается все меньше, а перекачивать ее — тяжелее. Он пытается что-то сказать и, может быть, поднять руку, но из заваленной на мертвое плечо головы живыми остаются только глаза, безмолвно наблюдая за собственным убийцей. Он знает, что в этих глазах нет ни ужаса, ни мольбы, а только горькое сожаление последних минут. Но это была не самая плохая часть его сна. В этом сне не было Кэмпбелла. В этом сне, зависнув над ним с пилой, проводил свои манипуляции Майкрофт. Он не улыбался; делая, как все, что он делал, с присущей ему сосредоточенностью, он методично отрезал от него по куску, избегая смотреть в глаза. Это был Майкрофт, которого он знал, и он наблюдал за его передвижениями с обреченной покорностью, сковавшей сознание и заключившей его во сне. Вот он подходит к зеленому контейнеру, и отброшенная крышка со стуком ударяется о стену; Грег двигает глазами, ища его в периметре комнаты; он возвращается и, склонившись, заглядывает ему под веки, словно пытаясь убедиться, что жертва не доставит ему неудобств в неподходящий для этого момент. Он дергает его за волосы, подтаскивая тело ближе к контейнеру, и промокшая насквозь одежда хлюпает по полу, оставляя после себя неприятные следы его пребывания здесь. Грег знает, что это, последнее, он должен досмотреть до конца, но больше не пытается перехватить сосредоточенный взгляд; его ненужное сожаление растекается по полу багровым пятном и стекает по стенкам бака, собираясь в кровавую пену. Он смотрит, пока не начинают закрываться глаза, пока не начинают слипаться веки, пока есть еще, чем вдохнуть, и, когда на мир наваливается темнота и силы оставляют его, он слышит удар о дно бака и знает, что сделал все, что мог. Он проснулся под вой будильника гораздо позже, чем следовало, но это не помогает. Направился на кухню заливать кипятком растворимый кофе, проверять почту, читать намокшие от снега газеты — что угодно, лишь бы стереть из памяти минувшую ночь, и долго стоял у холодного чайника, рассматривая синеву под глазами и ничего в частности. Может, он был дураком, может, Майкрофт был прав, говоря про врача. Всегда, неустанно, прав. Каждый гребаный-ебаный раз, когда Грег выглядит дураком, только Майкрофт, конечно же он, остается прав. Он вышел из дома и посмотрел на новую машину, не понимая, зачем трупу вроде него совершать поступки вроде таких. Он всегда представлял, что, если вдруг узнает, что ему остался год, полгода, месяц, разгуляется на полную катушку, но на деле же ни разу не слышал, чтобы по-настоящему умирающие люди совершали эксцентричные поступки. Осознание этого факта дарило ему надежду. Если бы он действительно умирал, то напоследок хотел бы вернуться к чему-то действительно важному; сейчас же декорация вроде новой машины могла лишь прикрыть пошедший трещинами пейзаж: он заклеивал пластырем раны, которые продолжали кровить, воображая, что пытается их лечить. Если бы он действительно умирал или искренне верил, что умирает, как тогда, в подвале, то понял бы одну простую вещь: он давно уже нашел себе подходящую компанию на случай персонального конца света; сейчас же, отказываясь от нее, он попросту распускал незажившие швы, воображая, что, если поковыряться в них пальцем, можно попробовать вынуть застрявшие в ранах осколки, чтобы те наконец зажили. Иллюзия деятельности имитировала подобие жизни; но если ему так уж хотелось почувствовать себя живым, можно было просто застрелиться, не выходя из рабочего кабинета. Кое-как, он впихнул себя в салон, запрещая себе мечтать о пуле в лоб хотя бы до вечера. Кофеин уже начинал действовать, он — в порядке. «Все будет хорошо», — подбодрил он зеркало. — «Ты забылся всего на минуту», — и собирался было включить радио, но, когда пальцы не нашарили кнопку включения, удивленно посмотрел вниз. Вместо гладкой заводской электроники в панель была вмонтирована аудиосистема с отделением для сиди-дисков. Он отвел глаза и посмотрел на нее снова, думая, что у него начались глюки и с такой же вероятностью на ее месте ему мог показаться плазменный телевизор или допотопная радиола. Только после этого краем взгляда он заметил небольшую коробку на пассажирском сидении — заклеенная полицейским скотчем с надписью «место преступления», та, казалось, могла загореться от одного его злого взгляда. Когда любопытство все-таки пересилило, он сорвал скотч и заглянул внутрь. Все его сгоревшие диски были здесь — он перебрал их, считывая обложки — хоть и новые, но все до одного его любимые альбомы. Потерев глаза, он бросил их обратно, накрыл крышкой и в ярости закурил. Подъезжая к управлению, Грег свернул к ближайшей помойке, собираясь избавиться от коробки, но, выйдя из машины, долго стоял возле зеленого контейнера, не решаясь подойти ближе. Он всерьез раздумывал над тем, чтобы раскидать содержимое коробки по всему городу, чтобы уже никогда не найти концов, но плюнув на все, наконец направился к баку и водрузил ее поверх скопившегося за неделю мусора. И вот ведь — стоило ему отойти, как возле бака уже ковырялся какой-то потрепанный доходяга. — Эй, — закричал он, развернувшись, — это контейнер для пластика! — с таким же успехом он мог закричать «никому не двигаться, никто не пострадает», угрожая указательным пальцем. Он бросился к человеку, уже схватившему его коробку, и рванул ее у него из рук. Но тип, даром что доходяга, не будь дураком, вцепился в нее намертво. Любой бы вцепился. Добрых пару минут они провозились возле мусорки, перетягивая серьезно пострадавшую от такого обращения коробку. Грег чувствовал себя полным придурком, но не собирался сдаваться просто так. — Я из полиции! — зарычал он. — Отдай сейчас же, это вещдок! — Ага, из полиции, как же! — съязвил доходяга, дергая коробку. — Полиция Майами, отдел по борьбе… за качество… з-вука! Наконец Грегу все надоело, и он с силой вырвал коробку, но крышка слетела, и его оппоненту удалось выхватить один из дисков, который тот поднял с победным кличем. — «Королева мертва»! — вскричал Лестрад возмущенно. — Ради Бога, зачем он тебе?! — Он немного подумал и, покопавшись в коробке, нашелся: — Вот, возьми! «Невермайнд» Нирваны! Да бери же, черт тебя раздери, кому говорят! — взвился он. — Дай сюда, это… Мне… Нужнее… Словно в насмешку, парень сделал шаг назад, все еще держа альбом Смитс над головой. Грегу, нечего делать, пришлось заломать ему руки и силой впихнуть в них альбом Нирваны, одновременно отталкивая от себя. Проклиная Майкрофта на чем свет стоит, он бросил отобранный диск обратно в коробку, смерил побежденного презрительным взглядом и, одернув пальто, вернулся в машину. — И если двухэтажный автобус врежется в нас, — напевал он, постукивая по рулю, въезжая на парковку Ярда. — Умереть рядом с тобой — что за райский способ уйти… И если десятитонный грузовик убьет нас обоих… Рядом с тобой умереть… С удовольствием, почту я за честь… А это что такое? Он поднял лежавшую под ногами карточку, по-видимому, выпавшую из коробки, и запустил пятерню в волосы, читая:

«Иногда стоит потерять вещь, чтобы понять ее истинную ценность. А иногда она ясна с самого начала.»

— Иисус Мария Иосиф! — вскричал он после нескольких секунд пустого хлопанья глазами. — Да это ж охереть как романтично! Майкрофт, которого он знал, никогда бы не сделал ничего подобного. Ведь доподлинно известно, что андроиды первого поколения не поддаются перепрошивке и не умеют в романтические жесты. Грег, пожалуй что, не мог бы быть более впечатлен.

***

Конечно же Грег предполагал, что интрижка Салли и Филипа однажды выльется в головняк, но… Чуть не подраться на месте преступления, стоя над трупом, потрясая при этот орудием убийства? Мать вашу, Грег и сам не был святым, чтобы похвастаться ангельским характером, но это перешло все границы: — Это орудие убийства! Черт возьми, что тут может быть непонятного, если удар нанесен тупым предметом, а молоток валяется рядом? — прикрикнул Андерсон, размахивая молотком так, будто собирался кинуть его в Донован. — И где на нем кровь, я тебя в сотый раз спрашиваю? Да мало ли что тут валяется? Кочерга, пепельница, пресс-папье! — Ты в свое уме? Попробуй убить кого-нибудь пресс-папье, если такая умная, а мы посмотрим! — Ну, если ты про себя, то я только рада! — желчно выплюнула Салли. — На пресс-папье хотя бы есть кровь, а этим молотком ни одного гвоздя не забили. Тебе не кажется странным, что ему вообще делать в кабинете? Андерсон усмехнулся: — Может, то, что убийца принес его с собой? Потому что прямо сейчас в подвале ведут ремонт, и любой рабочий нелегал мог наведаться сюда и грохнуть этого богатея, а потом прихватить то, что было в сейфе, и свалить? Что, Донован, такая идея в твою глупую голову не приходила? — Да, а перед этим профессионально замыть следы… и вылететь в окно, не касаясь пола! — Ха, — скривился Андерсон, который явно чувствовал свое превосходство на поле судмедэкспертизы. — Удивляюсь, как с такими мозгами ты вообще сдала на детектива. Мы сейчас тоже не касаемся пола, а? — он указал на ее ноги в бахилах. — О, Боже, — сказал кто-то, — она же его прикончит. Как раз в момент когда на шум подоспел Грег, Донован, выхватив у Андерсона молоток явно собиралась доказать, как именно он должен запачкаться кровью при совершении убийства, но со злости выронила его… прямо на труп. Ни жива ни мертва, она подняла испуганный взгляд на Грега. — Ну, — усмехнулся победивший ее Андерсон, — теперь-то он точно запачкан кровью, а, Салли? — Так! — проорал Грег, вне себя от ярости. — Вы оба, отстранены от дела! И рапорты мне на стол! — Но шеф… — едва слышно возразил Андерсон, но осекся, видя, что еще одно слово и он распрощается не только с этим делом, но и с работой. — И только посмей зарыдать, Донован! — оглушительно рявкнул Грег едва живой Салли и оглядел всех присутствующих с холодной яростью. — Мэттьюз, — добавил он дрожащим от негодования голосом, — убери молоток и внеси запись о произошедшем в акт осмотра места преступления. Он прошел мимо притихших подчиненных и, ни говоря ни слова, вышел за дверь, чтобы продолжить опрос работавшего в доме персонала. Вечером, когда оба стояли в кабинете Грега с крайне виноватыми лицами, Грег все еще не отошел. Как будто мало у отдела было проблем, чтобы еще и подчиненные добавляли ему головной боли своими инфантильными разборками! — Шеф, я… — начал Андерсон. — Это больше не повторится. — Хорошо, что не повторится, — ответил Грег, смеряя обоих разочарованным взглядом — потому что он и был разочарован. — Хорошо, что вы это понимаете. Потому что, если нечто подобное произойдет еще раз, я буду вынужден сообщить о ваших отношениях в отдел кадров. Мне все равно, кто из вас зачинщик, — предупредил он, стараясь не думать, сколько всего происходило в то время, пока его не было рядом, чтобы осадить их. А судя по реакции коллег, это был далеко не первый подобный инцидент с участием этих двоих. Андерсон собирался сказать что-то еще, но Грег оборвал его. — Не хочу ничего слышать, — сказал он, упаковывая их рапорты в прозрачный файл. — Ты свободен. Занимайся текущими делами, в этом я в твоих услугах не нуждаюсь. Уходя, Андерсон злобно зыркнул на притихшую Донован, что не укрылось ни от нее, ни от Грега. — Не ты, Донован. Останься. Оставшись вдвоем, они некоторое время смотрели друг на друга молча. Наконец Грег сказал: — Прости, что накричал на тебя при всех, но ты не оставила мне выбора. Тебе придется найти силы, Салли, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Так не может продолжаться и дальше, — сочувствие в его голосе перемежалось с изрядной долей раздражения, и ему пришлось выдохнуть, чтобы не продолжать этот разговор в том же тоне. — Я понимаю, сэр. Если можно, я бы хотела заниматься этим делом… Грег прервал ее движением руки. — Я хочу предупредить тебя, — не обращая внимания на ее слова, продолжил он, — что если вы не прекратите, мне придется попрощаться с одним из вас. И я хочу, чтобы ты знала, что это будет не Андерсон, — к ее полной неожиданности, жестко добавил он. — Мне очень жаль. Донован посмотрела на него расширившимися от удивления глазами. Он видел, что ей стоило огромных усилий сдержаться в ответ на его замечание: она задрала подбородок, пытаясь не дать волю слезам. Развернувшись на каблуках, девушка направилась к выходу и тихо прикрыла за собой дверь. Грег откинулся на спинку стула, размышляя над тем, правильно ли он повел себя, спустив всех собак на Донован. Она нравилась ему, гораздо больше чем Филип, который вообще-то был его другом, и дело было вовсе не в том, что он пытался его выгораживать, как могла воспринять это Донован. «Когда она проглотит свою обиду», — рассуждал Грег, — «то поймет, почему я так поступил», — но все равно не мог не отметить, что несмотря на кажущуюся правильность своего поступка, чувствовал себя препаршиво.

***

Было уже восемь. Он опустил лицо в ладони, и надавливал на веки, пока темнота под ними не пошла белыми полосами. Он собирался домой, но сна не было ни в одном глазу, и лучше бы ему было напиться, чем снова принимать таблетки, которые все равно не действовали. По крайней мере, это было приятнее. С усмешкой, он подумал о том, что возможно стал первым и единственным человеком, способным обходиться без сна — Шерлок бы удавился от зависти. Он кинул рапорты в сейф и засобирался было домой, когда телефон мигнул входящей смс. С удивлением обнаружив, что писала Антея, он почувствовал, как неприятно засосало под ложечкой. Со смутной тревогой, Грег нажал на «прочесть»: «Погода в Лондоне просто отвратительная», — писала она. — «Только вернулись, а уже скучаем по Франции. Долетели плохо, кормили ужасно, поспать не удалось, в общем не полет, а сплошной кошмар. Жаль, нельзя было взять ее с собой как сувенир». Грег уткнулся в кулак, перечитывая сообщение. Собравшись избавиться от него, он нахмурился, потому что даже после нажатия на «удалить», то так и осталось висеть во входящих. Коньяк и еще много французских слов. Фарс. Он прислонился к спинке кровати, думая о странной депеше и о том, что Антея пыталась ему сообщить. Что Майкрофт страдал и не находил себе места, скучая по нему? Майкрофт. Иногда он сомневался, что тот вообще думал словами, а не цифрами. Хотел ли он выставить себя наивным кретином, поддаваясь на дешевую манипуляцию только для того, чтобы в очередной раз превратить свою жизнь в катастрофу? Он сомневался. Импульс — все его чувства не больше, чем импульс, тогда как все, что ему было нужно это принципы. Имитация — всегда больше, чем чувства Майкрофта. Он хотел бы поверить и в искренность, и в романтические жесты, правда хотел. Все эти диски — он принес их домой, чтобы, перебирая их, лежа в кровати, выуживать из памяти мелодии с прикрепленными к ним воспоминаниями. Некоторые из них были о Майкрофте — о минутах, проведенных с ним, вечности без него, времени после него. Может быть, практически все из них. Он не хотел признавать, как глубоко его затронул подарок. Но мог ли он заставить его забыть, восполнить то время, что они потеряли? Нет. Не то чтобы французское слово. Может, он действительно был влюблен. По-своему, как любил говорить Майкрофт. Он не знал. Со временем — скользящие по стенам фантомы заменили реальных людей. Просто больше никогда и ни за что он не хотел быть единственными идиотом в комнате.