Больше нечего терять

      На часах было без двух минут семь, Совет проснулся примерно пол часа назад и всё ещё лежал в постели. Лежать приходилось как Ленин: неподвижно и по возможности не дышать, а всё из-за немецкой туши навалившийся так не кстати, именно под утро, впрочем, в этом были свои плюсы. Слушая мерное дыхание лежащего не его плече и в сотый раз убирая чужую руку с своей шеи, СССР неторопливо анализировал себя и события всех тех месяцев. Изменилась ли его жизнь кардинально? Конечно нет. И всё-таки что-то неуловимо стало лучше, пускай и в таком странном проявлении. Простой поступок по требованию совести привел к тому, что в русском доме поселился тихий и немного странный сосед. «Обзавелся личным приведением» — усмехался в своих мыслях коммунист, но тут же признавал, что немец и вправду, порой, походил на тень благодаря тому, как тихо мог перемещаться по дому. — М-мх! — недовольное протестующее мычание вырвало русского из потока мыслей, что оказалось весьма вовремя, чтобы словить чужую руку, которая на этот раз чуть не прописала пощёчину. Фрицу снился сон, от чего Совету почти было забавно, если бы не риск получить в один прекрасный момент по лицу, в остальном всё было замечательно, по крайней мере так казалось, но в тот же момент Союза терзали мутные сомнения. Было отчетливо ясно, что их взаимоотношения выходят за рамки не просто сожительства, но даже дружбы. Жить в одном доме, разделять домашние дела, постель и просто так позволять пересекать границы личного пространства — это было тем, о чем СССР старался не задумываться как можно дольше, но сейчас он был в ловушке. Ловушке бездействия, наедине с самим собой, когда нельзя просто заняться делами и забыть о тревожных мыслях. «Почти семья» — наконец-то прозвучало хотя бы в мыслях то, о чем было страшно думать, страшно потому что приятно и Совет корил себя за это и в то же время боролся с искушением дать волю желаниям. — М? — вопросительно бурчание и очередные движения в очередной раз заставили коммуниста обратить своё внимание на спящее тело, только на этот раз немец по всей видимости просыпался, чему Совет был несказанно рад. — Доброе утро, наконец-то ты проснулся. — поздоровался СССР, блаженно потягиваясь и разминая затекшие мышцы, фрица же наоборот сначала сковал страх на пополам с смущение, а потом и вовсе заставил отодвинуться от русского, да так что с кровати чуть не свалился. — Куда?! Стоять! — возмутился Совет, в последним момент хватая арийца за край футболки. — Не надо мне в доме полы целовать. Доброе.  — сконфуженно отреагировал Рейх, стараясь не смотреть на своего «спасителя». — И долго я так спал? Сильно мешал? — Где-то с пяти утра, но я сам проснулся только минут сорок назад. — отвечая на вопросы немца, Союз позволил себе сесть на край кровати и стянуть с себя майку, оголяя гор и оставаясь в одних лишь шортах — Мешал? Да нет вроде, кроме пары десятков попыток дать мне леща или придушить, наваливаясь рукой на шею. — на этих словах русский позволил себе повернуться лицом к оппоненту для того, чтобы увидеть его офигевшую физиономию. Открывшейся ему вид заставил коммуниста выдать смешок и широко улыбнуться. — В остальном всё чудесно. — понаслаждавшись ещё секунд десять чужим смущением, СССР встал с кровати и направился к двери. — Ладно, я в душ.       Звук захлопнувшейся двери привел арийца в чувства, после увиденного буквально полминуты назад. Не ожидая такой подставы, или подарка судьбы, он пока не решил, Рейх потерял бдительность и не успел примерить на себя маску безразличия, но самым страшным для фрица было то, что Союз по всей видимости знал, что делал, понимание этого заставляло немца краснеть ещё больше. Конечно, они оба не были идиотами и могли примерно понимать, где были настоящие эмоции или игра, но ариец до последнего надеялся, что его поведение не на столько очевидно.       Окончательно смирившись со своим провалом и убедившись, что последний румянец ушел с его лица, Рейх направился на первый этаж. Поставив разогреваться воду в чайнике, немец полез в шкафчик за кастрюлей с намереньем приготовить на завтрак Овсянку, чему сам удивился. За последние время Рейх сам за собой начал замечать перенятые у русского привычки: устраивать внезапные перерывы на кофе или чай, есть больше каш и супов, хотя всю жизнь питался в сухомятку и ещё много чего. Не сказать, что нацист был доволен всем, но в основном перенятое нравилось ему.

***

— А что тут такое вкусное готовят — подкравшись сзади и заглядывая за плечо, спросил коммунист, чем не на шутку напугал готовившего. — Овсянка что ли?! Каши разве не вселенское зло? — чрезмерно наигранно удивился СССР. Да, это овсяная каша. Что на меня сегодня нашло, сам в шоке, а ты хотел что-то другое?  — мигом развернувшись к источнику звука, немец ловко изобразил нужные жесты. — Какие планы на день грядущий?  — не забывая о готовке, фриц, помня о недавно случившемся казусе, предпочел завести светскую беседу ни о чем. — Нет, овсянка тоже вкусная. — Союз сервировал стол, часто поглядывая на европейца чтобы убедится в том, что видит все его жесты. — Сейчас поедим, потом поработаю, кстати, у тебя ещё есть незаконченные проекты, или ты всё же уважишь меня сегодня прогулкой или опять запрешься у себя в спальне в обнимку с ноутбуком? — лукаво ухмыльнувшись, уточнил Совет. — Что будешь пить? Воду. Вообще нет, но до конца месяца я планировал взять ещё один заказ, так что… — оборвавшись на середине фразы, немец предпочел просто разложить еду, нежели в очередной раз отказывать тому, кто буквально ночь назад выражал своё крайнее недовольство по поводу пренебрежения его персоной. —  Впрочем, можно сделать один выходной. — Вот и славно, рад, что ты смог уделить мне немного времени. Приятного аппетита. — несмотря на достаточно положительное разрешение вопроса, между ними чувствовалась некая недосказанность. — Пойми, я не хочу обесценить твой труд, как раз наоборот: я очень благодарен тебе, но загонять себя тоже не вариант. Ты стал похож на отшельника, к тому же пренебрегаешь собственным здоровьем. Может в этом месяце достаточно работы, а уже со следующего стоит как-то более реалистично подходить к распределению нагрузки? К чему бы тебе так переживать на мою тушу?  — выдал фриц, в качестве защитной реакции, примеряя на себя очередную маску. — Потому что это называется «забота», может слышал когда-нибудь? — принимая правила игры, отвечал коммунист. В последнее время они порой позволяли себе устроить подобный театр, при том это не было ссорой или выяснением отношений, просто было весело иногда потравить друг друга колкой фразой, но в этот раз всё закончило почти не начавшись. — Мы ж почти как супруги, чего удивляться? — от такого заявления Рейх даже поперхнулся жидкостью. — Ну, а что, сам смотри: живем в одном доме, делим домашние дела, ты сейчас начал тоже зарабатывать, чем тебе не семейный бюджет? Спим в одной постели, в которой ночами обживаемся. Где я не прав, женушка?       Пускай оба смеялись и всё было высказанное в формате шутки, но для обоих это было невероятно важно и сложно. Совет боялся реакции, а немец реагировать. СССР хотел себя ненавидеть за то, что сказал такие серьезные слова и не дождавшись реакции просто перевел всё в шутку, оставляя себя в всё той же неопределенности. Рейх хотел поблагодарить за заботу, сказать, что его всё устраивает и выразить робкую надежду, что это как минимум не изменится в худшую сторону, ведь русский сам говорил, что «в каждой шутке есть доля шутки — остальное правда», но сейчас «ком встал в горле» и руки будто парализовало. Может пройдемся именно сейчас? В это время немноголюдно и свежо.  — предложил немец, находя выход из сложившейся ситуации. — Возьму с собой альбом, хочу попробовать сделать наброски с натуры или ты хочешь именно гулять? — Конечно, Сложи тарелки в раковину и иди собирайся, а я пока приберусь и вымою посуду. Думаю, можно совместить наши планы на этот променад: пройдемся и найдем тебе неплохое место для зарисовки.

***

      К девяти часам по пустому парку неспешно прогуливались две фигуры, что-то обсуждая в процессе движения. Разговор на самом деле клеился не важно, всё дело было в фрице, который буквально каждую секунду отвлекался то на птицу, чирикающую в ветвях дерева, то на особо красивый куст, правда, сомнительную красоту кустарника из них двоих понимал только он, а русский не возражал, что его почти не слушали. Наблюдать за горящими глазами оппонента, которые не скрывая того, выражали почти детское изумление природой, было не менее приятным нежели разговор с ним.       Найдя, спустя пол часа прогулки, удобное для остановки и вместе с тем достойное для запечатления место, они сделали привал. Пока ариец раскладывал и готовил принадлежности для рисования, Союз тоже не остался в стороне и будто из неоткуда извлек термос чая и контейнер с печеньем и сушками. — Ну, а что? Почему не совместить приятное с полезным? — ответил русский, на закономерный вопросительный взгляд. — Плохо, что я кружек не взял, придется пить вдвоем из одной крышки. Это единственное, что тебя смущает?  — СССР кивнул. — А то что ты на небольшую прогулку взял с собой запас еды и целый литр чая — это нормально?  — европеец настолько хорошо освоился в сочетании жестов и мимики, что спокойно мог саркастический тон, притом не произнеся не слова. — Не нравится — не ешь! — уже уплетая печеньку произнёс русский, а потом и вовсе показал собеседнику язык. На этом с дискуссией было покончено, и каждый занялся своим делом: Рейх рисовал, Совет просто любовался окружающей красотой. — Эх, сейчас бы гитару! — мечтательно произнес коммунист. — Чай, вкусности разные, солнце, свежий воздух, природа — красота одним словом, только музыки не хватает. Когда-нибудь обязательно поедим на пикник. — когда нацист оторвался от бумаги, чтобы поддержать разговор то понял, что эти слова предназначались не ему, скорее являясь мыслями в слух, Союз сидел к нему спиной, но будто почувствовал на себе чужой взгляд, тут же неспешно развернулся. — Не мешаю своими монологами? Точно не хочешь чаю? Ну давай, уговорил.  — кивнул ариец, откладывая альбом на свободное место весле себя. — Ты не рассказывал, что умеешь играть.  — жестикулировать с чашкой горячего чая в руках было сложно, но фриц не сдавался. — В детстве отец учил меня фортепиано, но сейчас с этим могут возникнуть некоторые проблемы, да и вряд ли я что-то ещё помню. Что предпочитаешь: классика или какие-то более современные жанры? — Не скажу, что я рьяный фанат классической музыки, да и уровня игры для большинства серьезных и красивых произведений у меня не хватит, но пару тройку композиций сыграю. В основном же что-то с аккордами — самое то для каких-то застолий, Россия научил некоторым классическим рок песням, ну и конечно, песни военных лет, куда уж без них. — повисла тишина и за те пару секунд немец уже успел пожалеть о том, что задал этот вопрос. — Моя слабая сторона в том, что я не умея читать ноты, надо однажды восполнить этот пробел. Так же немного пою. А мне споешь?  — на секунду осмелев, спросил немец и хитро ухмыльнулся — Как пожелаешь — вопреки ожиданиям европейца, ответил коммунист с не менее широкой и хитрой улыбкой оглядываясь по сторонам.

Leuchtend prangten ringsum Apfelblüten, still vom Fluss zog Nebel noch ins Land; durch die Wiesen kam hurtig Katjuscha zu des Flusses steiler Uferwand. durch die Wiesen kam hurtig Katjuscha zu des Flusses steiler Uferwand.

— Достаточно, или целиком спеть? «Эрики» к сожалению, не знаю.       Отрывок из «Катюши» на немецком слишком явная издевка, чтобы не не обратить на неё свое внимание, но вместе с тем Рейх не мог недооценить качество исполнения: произношение и голос были не идеально, но на достойном уровне, так что фриц предпочел бы дослушать песню, если бы они не находились в парке и время не приближалось к обеду. С радостью послушал бы всё произведение, но нам уже пора. Скоро обед, так что давай дома концерты будешь устраивать.  — недовольно бурчал ариец, поспешно собирая свои вещи, чтобы не выдавать своего восхищения. — Как скажешь, женушка — лишь усмехнулся русский, непременно заметив блеск в глазах, который был красноречивей любых слов.