«Их разыскивает полиция»

      Очень сонный, с закисшими глазами и непроглаженной рубашкой, я сидел в вагоне электрички «Зверополис — Бойдер» и пил кофе, пытаясь хоть как-то взбодриться — чёртово радио так и не смогло меня нормально разбудить своими заунывными рассуждениями об обществе. Буйволсон позвонил мне и дёрнул меня в дорогу очень рано, гораздо раньше, чем я ожидал. Его понять можно. У нас — всего неделя, даже уже чуть меньше. Любое промедление — шанс заработать от мэра по лбу, в лучшем случае.       Я опоздал на экспресс «Зверополис — Малые Норки» — он ушёл всего за минуту до меня, и мне ничего не оставалось, кроме как прощальным взглядом смотреть ему вслед. И выбирать транспорт классном пониже. В электричке не было беспроводного интернета, кондиционера, мягких сидений и бортпроводницы с милым голосом. Но были жёсткие лавки, полумаргинальные личности вокруг и торговцы. Когда-то и я ходил по вагонам и продавал пассажирам чудо-ручки со стирающимися чернилами, съедобную бумагу, непачкащуюся одежду и ещё многое другое. Иногда разыгрывал с Финником какую-нибудь весёлую сцену и смешил попутчиков. Но практически никогда не пел — не дано.       Наконец вдали показались сами Малые Норки. Мы проехали указатель, на котором говорилось, сколько в Малых Норках жителей, — самую весёлую достопримечательность городка. Прямо сейчас табло показывало ошеломляющую цифру в «девяносто два миллиона». И каждую минуту эта цифра увеличивалась на один или два. На секундочку, по последним данным в Зверополисе постоянно живут пятнадцать миллионов. Вот и получалось, что обычный посёлок в пригороде мегаполиса имел население в шесть раз выше, чем в городе, и просто катастрофическую плотность населения. Лучшей шутки о плодовитости кроликов просто не отыскать.       Если бы я опоздал — вне всяких сомнений, полиция навестила бы Хоппсов без меня. Но каким-то чудом полиция оказалась в Норках одновременно со мной. Мы договорились встретиться на железнодорожной станции.       Выход из электрички был всего один. У маленьких пассажиров, если на них наступит огромный мишка или слоник, шансов выжить нет — им пользоваться электричками старого образца строго запрещено. Лис и кроликов они тоже могут убить, но насчёт них написано просто — не рекомендуется. Я нарушил рекомендацию и чуть за неё не поплатился — но медведь, спешащий выйти, в последний момент заметил меня.       Уже на выходе я заметил Иткинса и ещё одного барса в полицейской форме, имени которого я не знал. Затем из-за ларька с мороженым вышла скала по имени Буйволсон. Для Малых Норок событие незаурядное — со стороны выглядело так, будто эти суровые господа ждали какого-то опасного преступника, который должен прибыть этим рейсом. В целом примерно так и было.       Я приветливо помахал им лапой. Мы обменялись любезностями — кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей — и направились к парковке. Там нас уже ждала персональная машина с водителем. Все мы залезли в полис-кар, и машина тронулась в путь.       Оглядываясь по сторонам, я не увидел ничего, что могло бы привлечь моё внимание. Здания здесь были яркие и разноцветные, многоэтажек практически не было: домов выше четырёх этажей я не нашёл. Похоже, Малые Норки — типичный благоустроенный провинциальный городок с традиционным сельским укладом жизни. Скукота и только. Ни в какое сравнение со Зверополисом и его каменными джунглями, таящими опасность на каждом углу.       Однако дом Хоппсов нельзя было спутать ни с одним в округе — прежде всего потому, что он был самым огромным и монолитным и вокруг него были самые большие пахотные поля, огороженные колючей проволокой. Прямо как тюрьма. Попытаешься сбежать — расстрел на месте.       На подъезде к дому-ферме нас встретил старый кролик в очках, стоявший на дороге. Мы спросили у него: «Здравствуйте! Родители Хоппс у себя?». Он посмотрел на нас, но не ответил. «Ладно», — сказали мы друг другу и поехали дальше.       Остановившись рядом с входом, наша процессия из пяти зверей позвонила в домофон, висящий рядом с калиткой. Нам ответил знакомый женский голос. Мы представились, нам сказали: «Иду!» — и повесили трубку.       Дом был очень большим и величественным и значительно выше остальных: всего здесь можно было насчитать восемь этажей. Впрочем, было видно, что его несколько раз достраивали. Когда-то давно он был гораздо меньше.       В окнах тут же начали появляться маленькие кроличьи головы. Увидеть нового посетителя, — а уж тем более лиса! — было настоящей сенсацией. Что ж, если им хочется видеть во мне рыжего мерзавца и никого больше, они его получат. Именно за этим я сюда и приехал.       Нам наконец-то открыли. Правда, это был не кто-то из старших хозяев дома, а маленькая крольчишка. Действительно, зачем идти вниз самому, если у тебя есть дети?       — Спасибо, золотце, — улыбнулся я, заходя внутрь. — А ты не подскажешь, родители дома?       — Дома! — ответила девочка. — Дядь, а почему все ваши друзья в полицейской форме, а вы без?       — О, зай, она мне просто не нужна, — старался я говорить максимально певуче, наклоняясь к девочке. — Я ведь просто-напросто голодный злой лис. Который пришёл сюда, чтобы… р-р-р… съесть тебя!!!       — О-о-ой, — воскликнула девочка, но, к моему счастью, не от испуга, а от радости. В конце концов, я же вроде бы не страшный. Даже наоборот. — Не надо меня есть! Съешьте лучше моего брата Майка. Он ябеда, плакса и часто писается в кровати!       — Как же я его найду, когда вас так много? Лучше я с тебя начну. Тебя, кстати, как зовут?       — Лилия, — улыбнувшись, отвечает крольчишка. — Да, нас много. Двести сорок три.       — Сколько-сколько? — изобразил я искреннее удивление. — А ты знаешь, сколько это? Умеешь считать?       — Не умею. Но я знаю, это очень-очень много.       Мы вошли в дом, и наконец я увидел перед собой его хозяев, вышедших к нам навстречу. Капитан моментально взял дело в свои лапы, и большая часть полицейских удалилась с родителями Хоппс.       У меня же этим утром была другая задача.       Я направился к любопытным ребятишкам, стоявшим неподалёку от нас и вовсю глазеющим на полицейских — здесь было восемь-десять крольчат возрастом примерно от шести до двенадцати. Кое у кого при виде приближающегося лиса задергались ушки и хвостики — но убегать они не решались. Либо стадное чувство, либо любопытство пересилило страх.       Иткинс хотел было последовать за мной, но в последний момент передумал и направился ко всем остальным. Видимо, не хотел связываться с детьми, и я его отлично понимаю.       — Пока взрослые дяди болтают, я побуду с вами. Вы не против? — предложил я крольчатам, игриво улыбаясь — нужно дать понять ребятишкам, что я хороший и меня можно не бояться.       — Мама, папа и воспитатели не разрешают нам разговаривать с лисами, — твёрдо ответил кролик, стоявший впереди всех и выглядевший старше остальных.       — Но ведь ты это уже сделал, верно? — улыбнулся я и примирительно расставил лапы. — Слушай, я не собираюсь вас обижать. Я из полиции, и мы очень дружим с вашей старшей сестрой Джуди.       В толпе крольчат послышались вздохи, перешёптывания и вопросы. Помощь пришла оттуда, откуда не ждали.       — Ребята, я знаю, он хороший! — вынырнула из-за моей спины неожиданно Лилия. — Ему можно верить. Он обещал съесть Майка!       Как ни странно, в толпе кроликов послышались возгласы одобрения. Это что же получается — Майка никто не любит и он изгой?       — За что вы так с Майком? — поинтересовался я. — Он что-то натворил?       — Он регулярно нарушает наши законы, — серьёзно ответил старший из крольчат. — Следит за другими крольчатами, доносит на них воспитателям и родителям.       — О да, тогда это заслуженно, — заметил я. Нельзя поощрять доносительство! По крайней мере, теперь я убедился, что Майка не любят за дело. — Ты что-то говорил про законы? Какие у вас ещё есть? Интересно же.       — Первый и самый основной: не присваивать себе чужое. Мы стараемся подписывать все вещи, чтобы никто ничего не перепутал, невнимательных — прощаем, воров — лишаем сладкого на неделю. Второе — с полуночи до восьми тихий час. По коридорам ходят старшие и следят за его соблюдением, потому что один в комнате может разбудить всех. Третье — у каждого, кто способен распоряжаться карманными деньгами, должна быть книжка, где он ведёт их учёт. Если копится много подозрительных покупок или обнаруживаются дыры в бюджете — старшие проводят разъяснительную беседу. Четвёртое — каждый обязан следить за своим спальным местом, стирать себе одежду и мыть за собой посуду.       — Ого, — перебил я его, переваривая смысл уже сказанного. Это было непросто, ведь, судя по всему, порядки у кроликов были почти что тюремными. Ничего удивительного, что из таких детей, привыкших к жёсткой дисциплине, вырастали звери без стимула к жизни и амбиций. И тем удивительнее, что в такой обстановке выросла Хоппс, пышущая энергией и жизнерадостностью. — Не знал, что у кроликов может быть такая строгая дисциплина.       — У нас г-г-г-горазло л-лучше, чем в детдоме, — улыбаясь, вставил своё слово ещё один кролик в очках, стоявший позади старшего.       — Гораздо лучше! — отозвался другой. — В детдоме Малых Норок работают ужасные воспитатели, а у нас вместо них — старшие братья и сёстры. И мама с папой.       — М-м-м-меня в детдоме травили за то, что я з-з-заикаюсь. Здесь меня все любят! — добавил своё слово очкастый мальчик. — И книжки мои не воруют.       — И вокруг только одни кролики! — сказала единственная девочка из присутствующих, имя которой я знал — Лилия. — В детдоме со мной в комнате жили злые ребята-хищники… — вспомнив, с кем она разговаривает, она поспешила добавить: — Но вы хороший! Вы из полиции и ищете нашу сестру.       Большинство детей — из детдома, но им здесь живётся лучше. Это уже радует. И, судя по всему, именно поэтому к ним в дом не приходят органы опеки.       — Да, ты права, малышка, — присаживаясь, обращаюсь я к Лилии. — Я ищу твою сестру. Ребята, когда вы в последний раз её видели?       — Джуди? Давно… — ответила Лилия, призадумавшись. — Я не знаю когда, но очень давно.       — Три-четыре месяца назад, — уточнил самый старший парень. — Она приезжала к нам после дела «Ночных горлодёров». Больше мы её не видели.       — Но общались ведь с ней как-то? — предположил я. — Например, по телефону.       — Да, регулярно, — твёрдо ответил он. — Старшие говорят, что у неё очень тяжёлый период в жизни и ей нужна наша помощь. Мы просили её вернуться. Даже петицию подписали.       — Чтобы к-к-каждый м-м-мог выразить своё м-м-мнение, — добавил очкарик.       — Она всегда была своенравной. Всегда шла наперекор взрослым. И вот к чему это привело, — грустно сообщил старший кролик.       — Зачем уезжать неизвестно куда? В родном доме хорошо! — добавил один из крольчат позади, ранее не открывавший рот.       — Зверополис полон опасностей. Там водятся крупные звери, которые в два счёта могут раздавить кролика.       — А ещё л-л-л-л-л… — захотел добавить кролик в очках, но был вынужден замолчать под укоризненным взглядом нескольких кроликов. — Л-лягушки. Не люблю их.       Я не был ошарашен или разочарован. Ещё в участке Хоппсы-старшие показали, что они относятся к лисам с пренебрежением. Неудивительно, что они учили тому же своих детей.       — Но вы ведь гордитесь своей сестрой? — спросил я, стараясь говорить как можно убедительнее. — Она — первый кролик в полиции. В одиночку раскрыла дело «Ночных горлодёров» и продолжает работать на благо граждан Зверополиса.       — И к чему это привело?! — спросил ещё один кролик. — Она пропала! Вдруг с ней случилось что-то плохое?!       Кролики утвердительно замычали и закивали головой. Сложно с ними поспорить. Для них Джуди — прежде всего сестра. И гораздо лучше иметь простую, жизнерадостную Джуди у себя дома, чем героиню-полицейскую, но пропавшую без вести.       — Да, с этим не поспоришь, — вздохнул я и спросил: — Что ж. Можете провести меня в её комнату?       Процессия, состояшая из десятка кроликов и одного лиса, двинулась наверх, по лестнице, к комнатам крольчат и взрослых кроликов. По пути я узнал ещё об одной особенности: до тринадцати лет кролики живут в детском «общежитии» и спят в одной комнате на двухъярусных и трёхъярусных кроватях; с тринадцати до восемнадцати — в более просторных комнатах, и только тем, кому стукнуло восемнадцать, полагается своя собственная комната. За редкими исключениями.       Я попросил пойти длинным путём — интересно было взглянуть на всё и сразу. Порой мимо нас проходили взрослые кролики, причём кто это — старшие братья и сестры или воспитатели — сказать было очень сложно. Со всеми я учтиво здоровался. Кто-то игнорировал и морщился при виде меня, большинство — сдержанно здоровались в ответ, а тем, кто интересовался, кто я такой, я показывал удостоверение.       Мы прошли по большому коридору сквозь «детские», и мой любопытный взгляд задерживался почти на каждой открытой двери. Комнаты были просторными, и почти в каждой из них располагалось пять-шесть койкомест. Однако меня смутило то, что играть здесь было довольно легко, а вот учиться — не очень: практически нигде не было столов.       — А где же вы делаете домашку? — поинтересовался я, хотя изначально хотел спросить «делаете ли вы её вообще».       — В комнатах для учёбы, — последовал ответ. — В библиотеке ещё можно.       Какая прелесть. Здесь была даже библиотека — и даже вёлся учёт книг: кому, сколько и на какой срок. Временами я забывал, что нахожусь в жилом доме, а все, кто меня окружает, считают друг друга семьёй.       На третьем этаже располагались комнаты подростков. Я опасался, что пахнуть здесь будет гораздо менее приятно, чем внизу, но был удивлён: все кролики от мала до велика действительно следили за порядком и прибирали за собой. Каких же ещё привилегий их лишали за непослушание?       Мой любопытный взгляд совсем не находил, к чему придраться. Оказалось, что здесь есть даже лифты, и я попросил подняться наверх именно на нём.       Чудное место. Гораздо лучше, чем детдом. Но жить здесь я бы всё равно ни за что не захотел.       — А чем в вашей семье занимаются старшие кролики? — полюбопытствовал я. — И многие ли уезжают из Малых Норок?       — Мама и папа большую часть дня ведут бизнес, и когда они приходят к нам — это всегда праздник, — мечтательно произнёс старший кролик, и я впервые увидел на его серой серьёзной мордашке хоть что-то похожее на эмоции. — Некоторые братья и сёстры подрастают, вступают в брак и заводят семьи — чаще всего друг с другом. Несколько таких семей остались в нашем доме. Кто-то становится воспитателем или нянечкой — и получает зарплату за то, что ухаживает за своими братьями и сёстрами. Некоторые просто съезжают. — Кролик на мгновение призадумался. — Но никогда не уезжают из Малых Норок. Я помню всего двух, кто уехал.       Интересная статистика. Похоже, кроликов неслабо запугивают большим городом и никто не желает покидать своё родное гнёздышко. Две сестры — это уже вселяет надежду, похоже, не одна Хоппс такая. О второй я решил обязательно расспросить. Но больше всего заинтересовало меня другое:       — Прости за нескромный вопрос, но знают ли твои братья и сёстры биологию? В плане, нет ли случаев, когда в брак вступили родные брат и сестра?       У меня по биологии всегда была натянутая тройка. Но даже я знаю, что инцест может привести к печальным последствиям у потомства.       — А вы что, не в курсе? — изумился кролик, и его взгляд на секунду стал каким-то насмешливым. Мол, как же так получилось, что полиция прошляпила очевидный факт. Только какой — неясно.       — В курсе чего? — уточнил я, не желая гадать.       — У мамы и папы всего двадцать родных детей, — терпеливо, нарочито медленно объяснил кролик. — Остальные — приёмные.       — А вот этого я не знал, — честно признался я. Похоже, никто из полицейских не удосужился сообщить мне такой интересный факт. Действительно, зачем? Я ведь всего лишь частный детектив и веду собственное расследование.       Интересная получалась картина: помимо того, чтобы заводить родных детей, Хоппсы брали их из детдомов и приютов. Зачем им сотни кроликов?       — Бадж! Не подскажешь, кроме Джуди и Элизабет кто-то уехал из Малых Норок? — спросил он у довольно крупного по кроличьим меркам парня, идущего мимо нас — на вид ему было лет тридцать.       — Никто, Джордж, — ответил Бадж, даже не взглянув в мою сторону. — Такое не забывается.       — А что с Элизабет? Где она живёт сейчас? — спросил я, готовясь запоминать важную для следствия информацию. — В Зверополисе?       — Об этом не любят вспоминать здесь, дружище, — неожиданно фамильярно ответил Бадж, скривившись, но под моим пристальным взглядом он всё же продолжил. — Элизабет была очень трудным подростком — пила, курила и материлась как сапожник. Устраивала с родителями и с нами скандалы. Четыре года назад сбежала.       — Куда? В Зверополис?       — Ага. Последний раз родители видели её там — даже поехали к ней, чтобы разобраться. Но она их послала на три буквы и сказала, чтобы они оставили её в покое.       — И неужели оставили? — удивился я. Мне казалось, что в семье Хоппсов все должны держаться вместе.       — Они долго пытались говорить с ней, но потом бросили, — ответил Бадж. — Бесполезно. Непробиваемая, как Джуди, только одна стала полицейской, а другая — шлюхой.       Расспросив Баджа подольше, я узнал всё, что мне было интересно об Элизабет. Выяснилось, что она сблизилась со своим биологическим отцом и взяла его фамилию — Роджер. Ей сейчас должно быть двадцать. Где она сейчас — никто не в курсе, адрес Роджера-старшего четыре года назад знали, а сейчас забыли. Впрочем, я и так его найду. Пересекались с этим пьяницей пару раз.       — Ты обещал мне показать комнату Джуди, кстати, — напомнил я Джорджу. — Она ведь ещё не занята?       — Нет, конечно, — без колебаний ответил Джордж. — Родители не отдавали её никому, они были уверены, что Джуди вернётся.       Мы прошли в комнату Джуди. Выглядела она, конечно, скучновато: зеленоватые обои с красными морковками, на стенах — грамоты и медали за спортивные достижения. Дипломы по случаю выпуска из школы и полицейской академии — оба с отличием. На столе — порядок; сверху, на полочке, учебники, сложенные аккуратно в ряд. Как и в квартире Джуди, всё здесь казалось неестественно правильным. На стене — ни одного плаката, под половицей — никаких грязных секретов вроде похабного журнальчика или использованного презерватива. Детальный обыск комнаты не даст нам никаких поводов усомниться в чистоте и непорочности её хозяйки. И только хорошо знакомый к крольчихой зверь укоризненно скажет лису и погрозит ему пальцем: «Не суди по первому впечатлению. Всё не так просто, как ты думаешь».       Ну, родителей я отлично понимал. Один раз Джуди Хоппс действительно вернулась в Малые Норки. Это случилось после той самой пресс-конференции, на которой она произнесла свои знаменитые слова: «Хищники предрасположены к агрессии», которые так хотели услышать от неё репортёры. Сначала журналисты ликовали. Но уже через несколько дней, когда вооружённые восстания достигли своего пика, пресса изменила своё мнение. Двадцать три трупа и сотни раненых, среди которых были и хищники, и травоядные. Жертв могло бы быть гораздо больше, если бы Барашкис и её подельники остались на свободе и город не узнал бы правды.       «Посмотрите на улицы, мои дорогие, — послышался в моих ушах вкрадчивый, блеющий голос Барашкис. — Общество раскололось и будет раскалываться дальше. Этот процесс необратим! Хищники борются, но у них нет шансов — слишком неравны силы. Хотите знать, что будет дальше? — улыбается она своей невинной улыбкой, заведясь не на шутку, и начинает загибать пальцы. — Этап первый: подполье. Этап второй: смещение хищников со всех руководящих постов. Ну и моё любимое, этап третий: ошейники. С лампочкой и электрошокером. Равноценный обмен, бартер: эмоции в обмен на мощнейший разряд тока. Тебе понравится, лисёнок, — особенно интимным голосом произносит она последние слова, смотря прямо мне в глаза.       Смутно помню, что было дальше. В меня выстрелили. Да, всего лишь голубикой, а не горлодёром, но даже без него в хищнике могут проснуться инстинкты.       Джуди поранила лапу, пока мы бежали — и эта маленькая оплошность запросто могла стоить ей жизни. Нет, я не про гигиену и стерильность.       Кровь.       Скунс меня подери, знали бы травоядные, как затуманивает разум вид чужой крови, а уж запах сводил с ума не одного хищника. И, клянусь, на секунду я подумал над тем, чтобы взаправду со всей силой сомкнуть на шее бедной крольчихи клыки. И держу пари, Джуди об этом знала.       Остановил только её голос.       — Ник… это я, Джуди… твоя Джуди… слышишь? Ты же не дикий лис… — такие слова подделать легко, но интонацию — невозможно.       «Твоя Джуди». Как это было мило, честное слово, слово старого прохвоста. Я потом целую неделю не замолкал и не упускал ни одного повода подшутить над Морковкой. Но запомнилась эта сцена мне совсем другим, ведь одичавший лис не стал кусать жертву за горло. Он начал зализывать её рану.       Никакие белковые бутерброды не сравнятся со вкусом свежей крови молодой крольчихи. Солёный, металлический привкус — и целая гамма вкусов, которые сложно описать — это нечто природное. Будто мысленно слизываешь плоть с добычи, на которую ещё не начал охоту; Будто лежишь на солнышке после сытного мясного обеда; Будто… Я даже не знаю. Говоря по правде, я и прошлые то чувства не испытывал, но мне показалось что они вот такие вот. Тому лису было плевать, как на него смотрят со стороны и как на него смотрит Джуди. Он нашёл свой наркотик и ни за что не захотел отдавать кому-то другому.       Джуди упорно обходила стороной разговоры на эту тему. Думаю, она изо всех сил старалась убедить себя, что это была всего лишь хорошая актёрская игра. Ну ладно, может, актёр капельку увлёкся — но не более того. Ну а я не спешил рушить её иллюзии.       Из мыслей в реальность меня вернуло резкое вмешательство в моё личное пространство. Крольчишка по имени Лилия нашла в тумбочке фотографию со мной и Джуди и побежала ко мне с весёлым визгом: «Да это же вы!». Но споткнулась. И приземлилась прямиком на мой хвост.       — Ой, извините… — поднявшись с «мягкой подушки», произнесла Лилия и виновато потупилась под моим гневно-ошарашенным взглядом. Но долго сердиться на малышку не получилось. Слишком уж невинными были выражение её мордашки и взгляд её иссиня-голубых глаз. Не такой необычный цвет, как у Джуди, но по проникновенности посоревноваться вполне может. Если бы мне сказали, что они — родные сёстры, я бы принял это за чистую монету.       Ну как же тут сдержишь улыбку? К счастью, Лили не расстроилась и улыбнулась в ответ. Такой крольчёнок мне нравится больше.       — Прошу прощения… — обратился ко мне знакомый взрослый голос откуда-то сзади, — а вы кто?       Говоривший явно испытывал целую гамму эмоций — от удивления до неприязни. Это был Стью Хоппс, глава семейства собственной персоной. Теперь я мог разглядеть его повнимательнее: внушительный живот, пухлые щёки, карие глаза, смотревшие на меня добрым и немного смиренным взглядом, и, конечно, комбинезон поверх клетчатой рубашки — для работы в огороде. Типичный сельский житель. Ни за что не скажешь, что этот кролик зарабатывает огромные деньги на продаже моркови и владении несколькими кулинарными лавками. Правда, тратит он тоже немало — попробуй прокорми двести голодных ртов и обеспечь их всем необходимым. Надо будет попросить у Лириен добыть справку о доходах и расходах Хоппсов.       — Как вы посмели пройти в наш дом без нашего разрешения?! — обратился ко мне второй взрослый голос, но уже гораздо более агрессивно. — Живо выметайтесь отсюда, не то пожалуюсь вашему начальству!       Это, вне всяких сомнений, была Бонни Хоппс. Слегка полноватая, одетая в розовую, ничем не примечательную рубашку и тёмную юбку — тоже внешне не соответствующая статусу миллионерши, но недостатком напористости она явно не страдала. Вполне возможно, к ней прилагались харизма и лидерские качества. И материнские, конечно — теплее всего Джуди отзывалась именно о маме.       Я хотел объясниться и извиниться, произнести заготовленную «на случай важных переговоров» речь, но Лили меня опередила.       — Это тот самый друг Джуди! — подскочила она и понесла маме фотографию, которую держала в лапках. — Он хочет помочь!       — «Я же говорил тебе, кого-то он мне напоминает, — быстрым темпом прошептал своей жене Стью, думая, что я это не услышу. — А ты всё «странный лис, странный лис…»       — Надо же! Вы тот самый Ник Уайлд? — сменила гнев на милость Бонни. — Простите меня за мою эмоциональность, — и тут же добавила чуть более серьёзным тоном: — И всё же вам нужно было спросить разрешения, прежде чем входить в дом.       — Это я его провёл, мам, — вступил в диалог Джордж, стоявший в одной комнате с нами. Очень благородно с его стороны. Но безрассудно. Ему в этом доме жить ещё как минимум шесть лет, и здесь, насколько я успел заметить, очень ценятся «личный рейтинг» и «карма». Как и в любом закрытом обществе.       — Ну, ты ведь думал, что у меня есть разрешение, — ответил я и обратился уже к родителям, стараясь улыбаться как можно обаятельнее. — Не хотел ставить вас в неловкое положение и отвлекать, но это, безусловно, нужно было сделать. Прошу меня простить.       «Не хотел лишний раз давать вам повод видеть лиса, тем более в своём доме», — проскочило у меня в голове, ведь именно это я имел в виду.       — Ну что вы, мы всегда рады видеть у себя в гостях друзей нашей дочери, — ответил так же добродушно, без капли иронии Стью, беря инициативу в диалоге на себя. И тут же грустно добавил: — Жалко, что в таких обстоятельствах.       Хоппсы-старшие оказались на редкость скучными собеседниками. Казалось, что кроме землеводства, ведения хозяйства и потомства их ничего не интересовало. Но кое-чем они мне всё же помогли: дали адрес биологического отца Элизабет и её фотографию.       Может, я плохо отличаю кроликов, но Элизабет тоже показалась мне похожей на Джуди. И комплекцией, и головой — даже глаза были такого же фиалкового цвета, только чуть более мутные. Я бы назвал её симпатичной, но всё портил уродливый шрам, тянущийся от центра лба к правой щеке — как сказали родители, в порыве злости девушка пыталась выколоть себе глаз. Не получилось.       — К психологу водили, он сказал, что всё это из-за подросткового возраста, всё пройдёт, — с сожалением сказал Стью.       — Но не прошло, — добавила Бонни. — А какое вообще имеет отношение Элизабет к пропаже Джуди? Они терпеть друг друга не могли… — Перед глазами Бонни, казалось, пронеслась целая вселенная, и крольчиха схватилась лапой за голову. — Неужели… поэтому…       — Стоп-стоп-стоп, мадам, нельзя делать поспешных выводов, — уверенным голосом произнёс я. — Мы должны всё проверить — только потом можно будет о чём-то говорить. — Мой голос становится значительно более вкрадчивым и тихим. — И да, можно я спрошу: почему вы скрыли от полиции, что в Зверополисе кроме Джуди живёт ещё одна дочь?       — Да мы и не вспомнили даже… — ответил Стью, немного смутившись и занервничав. Совсем не умеет врать.       — И какое это вообще имеет отношение? — нетерпеливо спросила Бонни. — Где Джуди, а где Элизабет…       — В нашем деле важна любая мелочь, — отрезал я, сохраняя хладнокровие, хотя это мне удавалось с трудом. — А ваши действия можно квалифицировать как «дача ложных показаний», карается пятью годами тюрьмы, — продолжил я нагнетать обстановку. — На первый раз, так и быть, простить можно. Но если вы захотите нам что-то сказать, то обязательно позвоните.       Я протянул Бонни наспех накорябанную визитку с моим новым телефоном. А что — наше детективное агентство только открылось, нам только предстоит обустраиваться!       — Если что-то вспомним — обязательно, — выхватил у меня визитку Стью и сунул в карман комбинезона, заметно нервничая. Это было видно по его дёргающемуся носику. Мило. Не так, как у Джуди, конечно, но всё же. Но что его тяготило — общество подозрительного рыжего типа или груз тайны на душе — я пока сказать не мог.       Настала пора лапопожатий. Стью протянул мне свою руку слегка неохотно, а я, пользуясь положением, сжал её достаточно крепко. А затем подключил и левую, схватив лапу Стью с двух сторон и смотря ему прямо в глаза.       — И ещё, мистер и миссис Хоппс, — включая своё обаяние и скромно улыбаясь, добавил я. — Я друг Джуди, и я приложу все усилия, чтобы найти её. И ещё я не полицейский, поэтому мне вы можете сказать то, о чём полиции лучше не знать. Я могу рассчитывать на вашу дружбу?       — Да, да, конечно! — охотно кивнул Стью, отведя на пару секунд взгляд, а затем высвободив лапу из моего «захвата». Глаза отчётливо выдавали в нём беспокойство. Бонни только поддакивала и тоже выглядела немного растерянно.       — Ох, простите меня великодушно, — театральным жестом извинился я, — кажется, я нарушил ваши личные границы. Мне было бы тоже непросто стоять так долго с… лисом…       Рискованный ход, но тем не менее я на него решился.       — Ну что вы, что вы! — запричитала Бонни. — Мы поддерживаем всех зверей независимо от их вида. Наш пекарь в кулинарии — тоже лис, и он отличный профессионал!       Лис-пекарь, живущий в Малых Норках. Похоже на чей-то второсортный анекдот. Я живо представил в голове расжиревшего рыжего деревенщину с доброй бесхитростной улыбкой, утратившего всякую хищническую сущность. В дыре вроде Малых Норок вообще сложно стать… кем-то. Я родился в гетто и воспитан улицей и умею быть лисом в прямом смысле этого слова. И из двух хреновых вариантов мой мне кажется лучше.       Повторный допрос совершеннолетних домочадцев и соседей вполне ожидаемо ни к чему не привёл, так что нам ничего не оставалось, кроме как попрощаться и уйти. Я снова опоздал на «экспресс» и напросился безбилетным пассажиром к полицейским в машину. Две электрички в день — это уж слишком. До Саванны меня подбросили, а дальше я сам — мой путь лежал к Элизабет Роджер, а точнее к её отцу.       Родители Джуди не давали мне покоя. Их слова о том, что они не относятся с предубеждением к лисам, звучали правдиво, несмотря на беспокойство в самом начале. По крайней мере, они изо всех сил старались преодолеть стереотипы — Джуди часто хвалилась о том, что её родители уже это сделали. Я больше склонялся к тому, что они что-то скрывали. Возможно, они знают, что с Джуди всё в порядке, но её похитители строго запретили им обращаться в полицию. Ну или знали, кто похитил, но по каким-то причинам не собирались его выдавать. Версий можно строить много.       Был бы в этом смысл.