***
Иткинс сделал правильный выбор, вбив в навигатор не домашний адрес Китти Софтхэнд, а место её работы. Они с мужем арендовали небольшое помещение в Тропическом Лесу. Насколько мы поняли, семейная чета занималась изготовлением кукол для театра и владела ателье, в основном специализирующемся на театральных костюмах. Подъехав к нужному месту, мы тут же увидели ателье. Это помещение нельзя было перепутать ни с каким другим: красные шторы, стилизованные под старину, немного прикрывали огромные панорамные окна. За ними находилась витрина, на которой стояли костюмы разных размеров. «Мы шьём для всех!» — гласила надпись за стеклом. А рядом с ней была ещё одна: «Зверей выше восьми футов обслуживаем только на улице». Недолго думая, мы вышли из машины и постучались. Дверь, как ни странно, была заперта. В матовом стекле не наблюдалось никакого движения. И только когда гуара с силой постучал третий раз — к нам начал приближаться какой-то небольшой чёрный зверь. Когда он открыл дверь — перед нами оказалась та, кого мы искали. Китти Софтхэнд собственной персоной. Она была одета в тёмное платье, практически совпадающее по цвету с её шерстью, и выглядела немного сонной — похоже, мы нарушили её послеобеденный перерыв. Но самой отличительной чертой являлось то, что она была кошкой. Так называли представителей семейства кошачьих, не имеющих чёткой видовой принадлежности. С рысями, гепардами, барсами, тиграми и прочими прелестными зверьми всё ясно, но кошки — это что-то необычное, даже по меркам их странного семейства. Никто не знал, где и когда они появились. Некоторые учёные считали, что кошки — самый древний представитель кошачьих, вслед за которыми с течением эволюции начали появляться все остальные, а кошки просто сохранили свой первоначальный облик. Но есть и другая, более конспирологическая версия: кошки были искуственно выведены хуманами, высокоразвитыми существами, населявшими планету очень давно, когда все звери ходили на четырёх лапах. Они держали кошек в качестве домашних питомцев, как мы сейчас держим рыбок в аквариумах. Но затем хуманы исчезли, то ли истребив друг друга, то ли улетев на другие планеты, — а все животные остались. Из-за того, что кошек разводили искусственно — они имели разные оттенки шерсти. И именно из-за этого к ним приклеились обидные прозвища — «беспородные», «грязнокровки» и всё в этом духе. Последняя версия звучит бредово, но именно её использовала Нацисткая Организация для массового убийства кошек. Двадцатый век стал для них роковым: в концлагерях и под пытками погибло очень много кошачьих, которых считали «беспородными» и неполноценными. Поэтому даже в Зверополисе найти их в наше время — большая удача. От мыслей меня отвлек голос кошки. Она смотрела на нас недовольным взглядом, но затем, осознав, что Иткинс одет в полицейскую форму, немного присмирела. — Что вам угодно? — спросила, зевнув, она. — Я так понимаю, вы не за костюмами? — Всё верно, мадам, мы из полиции, — ответил Иткинс. — Впустите нас? Мы не отнимем много времени. Кивнув, кошка распахнула дверь и запустила нас внутрь. Затем предложила присесть. Я огляделся по сторонам: ателье как ателье. Мой взгляд зацепился только за две когтеточки, стоявшие на самом видном месте, но выглядевшие абсолютно нетронутыми. Вспомнив, кто тут работает, я почти не удивился. Видимо, это какая-то особая кошачья забава, которую другим не понять. Мы с большим удовольствием устроились вокруг письменного столика. Я, естественно, занял коронное место на диване, остальным пришлось довольствоваться стульями. — Мадам Софтхэнд, — начал Иткинс, — мы к вам по вопросу двадцатилетней давности, а именно — по делу с «Ночными секаторами». Стоило Иткинсу произнести свою речь, как кошка вмиг изменилась в лице. Расслабленно-сонное выражение сменилось крайне обеспокоенным. Усы недовольно задвигались. Николь весьма предусмотрительно поглядывала на кулер с водой, готовясь предложить его хозяйке. — Не поверите, так я и думала. Ну, спрашивайте, если вам угодно, — вздохнув, ответила Софтхэнд. Неудивительно. Забудешь такое. Думаю, такие вещи ничем не вытравишь из памяти. Ходи к психологу, не ходи — всё без толку. — У нас есть основания считать, — продолжил Иткинс, — что эта группировка возобновила свою активность. — Это… ужасно, но чем я могу вам помочь? — обеспокоенно спросила кошка. Её чёрные уши встали торчком — их хозяйка была явно взволнована. — Кэтрин… Вы хорошо помните Улисса Дидэльфидсона? Кошка вздрогнула. В этот раз — гораздо сильнее, чем при упоминании «Секаторов». Её хвост, мирно свисавший со стула, задёргался, звонко ударяясь о металлические ножки. А я с ужасом заметил, что теперь кошка скорчила гримасу не испуга, а гнева. Такой резкой смены эмоций, пожалуй, никто из нас не ожидал. — О, помню ли я его? Конечно, помню! — прошипела она, а затем резко выставила свои лапы вперёд, к Иткинсу. По всем законам жанра, они должны были быть с выпущенными когтями. Но не тут-то было. Когтей не было. — Я всё помню! Помню, как очнулась в каком-то подвале от того, что меня поливают ледяной водой, — эмоционально продолжила она. — Всё вокруг отдаёт адским холодом — и вода, и плитка на полу. Пытаешься встать — и вдруг понимаешь, что ты прикована цепью к решётке для слива воды. Можно только ворочаться с боку на бок, из стороны в сторону, на живот, на спину! Но вода всё равно летит со страшной силой, и никуда от неё не деться… — И разговор с Улиссом. О, это не зверь, это дьявол во плоти! Никогда я не видела зверей с таким страшным взглядом. И дело не только в цвете глаз, — страшнее то, что взгляд всё время один и тот же! Что бы он ни чувствовал, что бы ни говорил… Запал кошки немного кончился, и она начала потихоньку всхлипывать. На неё нахлынули воспоминания. И как раз теперь настал черёд Николь — она подала кошке воду. — Кэтрин, мы можем продолжить чуть позже, — неожиданно мягким голосом произнесла Николь. — Вам надо прийти в себя. — Нет-нет, — выпив предложенный стакан, ответила кошка, явно чуть успокоившись. — Я продолжу. В общем, он сказал мне, что я — его добыча и что я пойду на корм высокопоставленному зверю. Что я бесполезный беспородный зверь и шлюха, который приносит обществу только вред. Что мой единственный способ принести пользу — насытить чужой желудок. — Он совершил крупную ошибку, — тихо сказала Кэтрин. — Он проболтался, что этот клиент заказывал меня с кровью! Я долго поджидала момента, когда мои лапы будут свободны и не сжаты вплотную, и он наступил. И я перерезала себе артерии осколком стекла. Хотела насмерть, но промахнулась — меня спасли и откачали. А потом… Кэтрин вновь показала нам свои лапы, оттопырив пальцы. — Потом он в наказание выдрал у меня все когти. И на руках, и на ногах. Без наркоза, без ничего. Просто взял и выдрал… — кошку вновь передёрнуло от воспоминаний. — Никогда не забуду эту боль. Сегодня я понимаю, что это было даже быстро, но всё равно, будто к кончикам пальцев поднесли раскалённое железо. Он даже не стал затыкать мне рот кляпом. Я орала во всё горло, надеясь, чтобы у этого ублюдка лопнули перепонки в ушах. Но он даже глазом не моргнул! У него был всё тот же холодный противный взгляд… — Но оставил в живых он меня не поэтому, — продолжила она, как-то очень недобро усмехаясь. — Оказалось, что заказчик сам что-то хотел со мной сделать, а потом передумал. Это была просто удача, понимаете? И из-за этого я ему не подошла! А потом меня привезли в какой-то заброшенный дом, посадили напротив меня какую-то газель и положили рядом с нами телефон. И мы по очереди рассказывали о себе полицейским. Я была уверена, что выберут Викторию — у неё ребёнок… Но судьба оказалась ко мне благосклонна и во второй раз. Улисс позволил мне уйти. Все мы втроем внимательно слушали кошку и застыли в ужасе, когда её рассказ подошёл к концу. Всё это действительно выходило за рамки нашего понимания. Страшно вообразить себя на месте этой бедной кошки. Вот бы сделать с опоссумом то же, что он вытворял со своими жертвами. Наши уши уловили звук открывающейся двери, и мы насторожились. Кто бы мог быть таким наглым и врываться в помещение, несмотря на надпись «перерыв»? — Это, должно быть, мой муж! — произнесла она, глядя в дверной проём. Зверь ступал негромко, но довольно быстро. Вскоре мы увидели мужа Кэтрин, и им, как ни странно, тоже оказался кот. Только рыжий. Два кота в одном помещении — что может быть удивительнее? Нечасто такое увидишь! — О, господа, вы из полиции? — спросил, запыхавшись, кот. — Не слушайте этих Гриффлинов, они сами воруют у себя ткань, гадят в тапки и пишут гадости на стенах! Слова кота, как и его внешний вид, выглядели крайне нелепо. На его голове красовалась чёрно-красная шляпа с золотым пером, торчащим позади, а на ногах были обуты большие чёрные сапоги. Довершало картину чёрное пальто, надетое, судя по всему, на голое тело. Я тут же узнал этот образ: это был «Кот в сапогах», герой сказки, которую большинству из нас читали в детстве родители. Сходство было действительно огромным: даже цвет шерсти совпадал. — Нет, сэр, мы по другому вопросу, — заявил Иткинс. — Мы пришли к вашей жене по делу «Ночных секаторов». — Ох, тому самому?! — удивился он. — Но это же было так давно… О них двадцать лет уже ничего не слышно! — Увы, у нас есть основания полагать, что они возобновили свою деятельность, — вновь пояснил уже для кота Иткинс. — У нас есть подозреваемый. Если бы вы, Кэтрин, смогли встретиться с ним и опознать его — вы бы оказали нам неоценимую услугу. От слов гуары кошку вновь передёрнуло. Теперь на её лице крайне отчётливо запечатлелась маска ужаса. — Что?! — вскричала она, похоже не ожидая такого поворота. — Нет! Я не смогу! Вдруг это… он?! Я не смогу смотреть в эти ужасные глаза, нет, нет, нет! Кошка была близка к истерике. Её муж мигом подскочил к ней и уселся рядом на диване, и Кэтрин, начав всхлипывать, уткнулась ему в плечо. — Ну зачем же так грубо, господа?! — возмутился кот. — Вы не видите, что для Кэтрин это ужасная травма? Она рассказывала вам, через что ей пришлось пройти? Иткинс и Николь кивнули. Я же сидел на галёрке и с интересом наблюдал за дальнейшим развитием событий. Иногда гораздо интереснее наблюдать со стороны, нежели принимать непосредственное участие. Слишком много зверей и эмоций. Такое явно не по мне. — Сэр, простите, как вас? — тактично спросила Николь. — Кайл. — Кайл, — продолжила она, — то, что сделал этот изверг с Кэтрин, — ужасно. Но, Кэтрин, неужели вам не хотелось бы, чтобы он понёс заслуженное наказание? Над ним был суд, и суд признал его виновным! Улисс заслужил пожизненное заключение! — Я полностью согласна с вами, — ответила Кэтрин, немного успокоившись, — но я боюсь этого зверя… Из-за него моя жизнь разделилась на «до» и «после». Я чуть не сошла с ума тогда. И если это будет он, и если мы пересечёмся глазами, может, я свихнусь окончательно… — Кэтрин, — сказала Николь, подвинув стул чуть ближе к ней, — я должна вам признаться. На самом деле я не полицейский. Я свидетель. На моих глазах похитили моего брата. Его затолкали волки в тёмный минивэн. Кэтрин слушала с большим интересом. При упоминании минивэна её красивое лицо вновь исказилось: я помнил, что её похитили точно так же. — Ещё есть небольшой шанс спасти его, — продолжила Николь почти умоляющим тоном. — Не только его, но и всех, кого Улисс ещё не похитил. Для этого нужна ваша помощь, Кэтрин. — Я понимаю, я всё понимаю… — тяжёло ответила она. — Как вы хотите, чтобы я с ним встретилась? — Он профессор истории, и он ведёт лекции. На них может попасть любой желающий, — сказала Николь. — У вас хорошее зрение? Вы сможете увидеть лектора из зрительного зала? — Да, смогу, — кивнула кошка. — Мне не нужно подходить к нему близко? Только сидеть в зале и смотреть? — Да, всё верно. В зале будут сидеть несколько полицейских — они смогут вас защитить. — Кэтрин, — впервые подал голос я, немного привстав с дивана, — а если мы покажем вам фотографию и видео с этим опоссумом, вы сможете про него что-то сказать? По-моему, так нужно было сделать с самого начала. Это же логично? — Да, я попробую… — робко ответила Кэтрин. Николь затем достала телефон, открыла на нём фотографию Морана и протянула кошке. — С красными глазами было бы больше уверенности, конечно… — заметила Софтхэнд. — Не знаю. Двадцать лет прошло, он мог сильно измениться… — А если я покажу вам видео? Николь быстро нашла в интернете лекцию профессора и включила. — Да, похож, действительно похож, — сказала кошка. — Но я не уверена. Если бы я смогла взглянуть ему в глаза — я бы ответила вам точнее. Хорошо, давайте договоримся: когда мне нужно попасть к нему на лекцию? Обсудив все мелкие детали, все мы пришли к соглашению. Завтра же кошка, будучи немного загримированной, приедет в Клуб Востоковедов и посетит лекцию профессора. Затем мы спросим её мнение. Когда пришла пора прощаться, Кайл воспользовался моментом и сделал то, чего от него никто не ожидал — протянул нам листовки с рекламой. — Господа, на будущее! Если вам понадобится полицейская форма или что-то ещё, мы всегда будем рады вам помочь! — Кайл, ты с ума сошёл? — осадила его кошка. — Мы же серьёзными вещами занимаемся! — А мне нравится подход вашего мужа, — произнёс я в его защиту, улыбнувшись. — Чувствуется настоящая предпринимательская жилка. — О-о-о, а в вас, — ответил кот, — в вас чувствуется невероятный артистизм! Ну-ка, разгляжу вас поближе, — Кайл подошёл ко мне почти вплотную, — да! Вы же вылитый Робин Гуд, благородный разбойник из Шервудского леса! Вам бы зелёную тунику и зелёную шляпу — вас было бы не отличить! — Спасибо, — рассмеялся я, — очень приятно слышать это от Кота в Сапогах. — Обязательно обращайтесь к нам! Мы сошьём вам тунику и шляпу с большой скидкой! — не унимался кот. Пришлось уверить его, что, если решусь их покупать, обязательно обращусь в их ателье. Вдруг на пенсии захочу выступать в театре или в цирке?***
Частная клиника «Орнамент Сёрджерис» славилась на весь Зверополис своими искусными хирургами, настоящими профессионалами, готовыми взяться за любую задачу и воплотить её в жизнь, если, конечно, у вас есть деньги или страховка. Именно там работал Люк Джейзел, сорокалетний газель восточной породы. Судя по информации в интернете — нельзя сказать, что он был лучшим среди лучших и самым талантливым. Но его биография весьма и весьма любопытна: арестован Люк был в двадцать два, учась на последнем пятом курсе медицинского вуза; из тюрьмы он вышел в двадцать восемь, после чего смог всего за год восстановиться и окончить вуз. Затем его взяли в городскую больницу, откуда через пару лет он с легкостью «перешёл» в мир частных клиник и крутится в нём до сих пор. Отзывы у Люка на различных сайтах были весьма хорошие, хотя некоторые сходились во мнении, что он весьма чудаковат как личность. Ну, к этому нам не привыкать. Но нас интересовало прежде всего то, что он был одним из хирургов, помогавших Дидэльфидсону совершать его преступления. На входе нас встретила пожилая полноватая кобыла. Она позвонила Джейзелу, и тот ответил, что готов принять нас через пять минут. Немного посидев в холле на удобных кожаных креслах и под прохладным сплитом, мы вошли к Джейзелу. — Здравствуйте, здравствуйте! — улыбаясь, произнёс нам газель в белом халате, сидевший за своим столом. Его голос был весьма тонковат. Внешне Люк выглядел вполне обычно для своего вида, кроме того, что у него не было рогов. Разве газели их сбрасывают? Он их… спилил? — Рад видеть у себя в гостях служителей закона! Чем могу быть полезен? Кабинет представлял собой довольно интересное зрелище. Возле стен стояли шкафы с книгами по анатомии и генетике, а один журнал под названием «Преимущества хищников перед травоядными» крайне заинтересовал меня. Такую книгу можно было бы встретить скорее у Дидэльфидсона, но никак не у газели, травоядного. Кроме того, меня заинтересовали фоторафии, стоявшие на шкафу и висевшие на стенах. Казалось бы, на них должны быть изображены главные моменты жизни: фото с дипломом, с семьёй, в белом халате. Но таких фотографий было меньшинство, и им была отделена нижняя полка шкафа. Наверху и на стенах же располагались фото… хищников. А если быть точным — кошачьих: тигров, гепардов, но в основном леопардов. Как антропоморфных, так и первобытных, четвероногих. Меня это начинало напрягать. Точно ли газель — тот, за кого себя выдаёт? Но делиться своими наблюдениями я не решился, тем более Николь точно так же удивлённо разглядывала фотографии. — Мы по поводу дела двадцатилетней давности, — ответил гуара, смотря на Джейзела явно недобрым взглядом. — А точнее — ваших взаимоотношений с Дидэльфидсоном. — И какие же у вас ко мне претензии?! — немного едковато ответил газель повышенным тоном. — Да, я был молод и глуп. Но я за ошибки прошлого уже ответил, — подчеркнул он, подняв палец вверх. — Есть информация, что Улисс Дидэльфидсон продолжил свою деятельность и вновь похищает зверей, — сказал Иткинс. — Боже! — воскликнул Джейзел. — Он ещё жив?! Вы уверены? Даже если так, — газель опёрся лапами о свой стол, — я даю вам слово, что впервые слышу об этом и не имею к нему никакого отношения! Иткинс сжал лапы в кулак. Казалось, он был на взводе. Но Николь взяла ситуацию в свои руки. — Мы верим вам, — спокойно ответила Николь, — и ни в чём вас не обвиняем. Мы лишь хотим поймать его. Вы ведь тоже этого хотите, верно? — Хороший вы вопрос задали, мисс… простите, как вас? — Николь. — Хороший вопрос, Николь, — ответил газель. — Смотря в прошлое, я понимаю, какие ужасные вещи заставлял меня творить Улисс. Нельзя, ни в коем случае нельзя отнимать у зверя то, что он не желает отдать! Принудительная трансплантология, чёрный рынок мяса — это же чистой воды воровство! Грабёж с применением насилия! Но, — добавил Джейзел, — вы знаете, именно Улисс сделал меня тем, кем я являюсь сейчас. Хирургом высочайшего класса. Я чуть не рассмеялся. Скромности этому парню явно не занимать. Но, прокашлявшись, я продолжил внимательно слушать. — В Зверополисе есть всего два трансплантолога лучше меня — и это дядедьки с многолетним опытом, — продолжил Джейзел. — Через пять-шесть лет оба уйдут на пенсию. Они умны, точны, их взгляд поразительно ясен, они закончили мед с красным дипломом. Я плохо выделяюсь на их фоне — учился на тройки, отсидел в тюрьме. Но всего за год работы с Улиссом я провёл очень много операций. — Неплохо, — коротко ответил я, вставив своё слово. Больше мне сказать было пока нечего. — И ещё он всё-таки повлиял на моё мировоззрение в некотором плане, — улыбнулся газель. — Его место за решёткой, и я помогу вам чем смогу, но вы должны понимать, что я немного предвзят к нему. — И как же он повлиял на ваше мировоззрение, позвольте спросить? — заинтересованно задал вопрос Иткинс. — Ну, самое основное вы знаете, — произнёс газель, с искренним удивлением увидев наши недоумённые лица. — Что, правда? А фотографии на стенах вам ни о чём не говорят? — Кое о чём говорят, — вставил своё слово я. — Вы… любите кошачьих? Я еле сдержался, чтобы не спросить, «есть ли у вас фетиш на кошачьих». Если газель умеет читать между строк, то, наверное, поймёт. В ответ на это газель, будучи одетым в белых халат, расстегнул молнию и… предстал перед нами, так сказать, топлесс. Халат покрывал лишь часть его тела. Газель совершенно не смущало присутствие в помещении девушки, хотя, может, именно это и подстёгивало. Словом, перед нами стоял очень интересный случай для изучения психиатрами. Тело газели было довольно худощавым. Я бы точно не назвал его хоть сколько-нибудь привлекательным, и, думаю, Николь была того же мнения. Но больше всего наше внимание привлекли татуировки, проглядывавшие сквозь шерсть. Они представляли из себя… просто чёрные пятна. Некоторые — сплошные, некоторые выглядели как колечки. Ими было покрыто всё: руки, плечи, грудь, живот и, наверное, всё ниже. Кажется, этот парень покрыл татуировками всё тело, чтобы быть похожим на леопарда. Ни Иткинс, ни Николь, ни тем более я не испытывали чувства неловкости. Или просто не подавали виду. — Вы вряд ли поймёте, ведь вы хищники, но… честно, я вам очень завидую. Зубы, клыки, когти, подтянутое телосложение и самое главное — целеустремлённость с отсутствием страха. В молодости я каждый день рыдал из-за того, что не родился хищником, и даже хотел наложить на себя руки… и если бы не Улисс, то, наверное, наложил бы. — Интересные у вас взгляды, Джейзел… — довольно спокойно произнёс Иткинс, хотя я, если честно, ждал от него что-то вроде «иди в дурку ложись, псих больной». — Разве у вас всех нет какого-то внутреннего чувства превосходства? — вдохновлённо спросил газель. — Всегда было интересно, каково это: знать, что в любой момент можешь впиться кому-угодно в глотку и быть правым… — Но мы же с вами не в каменном веке живем… — начала было Николь, но газель её перебил. — Я сказал достаточно, — жёстко перебил Джейзел. — Итак, господа, я готов вам помочь посадить Дидэльфидсона. Что от меня требуется? — Прийти на лекцию, опознать Улисса, он это или не он, — ответил Иткинс таким тоном, будто еле скрывает своё отвращение, а затем прорычал: — Чёрт побери, наденьте халат, наконец! Джейзела такой тон испугал, и он натянул халат обратно. Мне стало его жаль. Каким бы он хорошим специалистом ни был, он просто трансгазель с психическими проблемами, которому путь в дурку — заказан. Так у нас появился ещё один свидетель, готовый опознать опоссума при личной встрече.***
Наш «полицейский экипаж», рассекая потоки горячего воздуха Сахара-Сити, направлялся в Хэппи-Таун. Для кого-то это место было ужасным гетто, в которое лучше в одиночку и без оружия не соваться; для меня же Хэппи-Таун был домом. Именно здесь я провёл лучшие годы своей жизни, здесь я научился зарабатывать своим умом и сообразительностью и выживать в самых неподходящих для этого условиях. Копов у нас, мягко говоря, не любили, поэтому я настоятельно посоветовал гуаре сменить одежду на рабочую и не доставать свою драгоценную корочку лишний раз. Хэппи-Таун сильно отличается от того, что все мы привыкли видеть в центре города. На то он и окраина, гетто. Во времена Великой Ксенофобии сюда ссылали представителей видов, от которых отвернулось общество. Лисы, скунсы, еноты, опоссумы, шакалы, койоты. Нам было запрещено ездить с остальными в общественном транспорте, нам было запрещено учиться в обычных вузах и школах, срать в одних туалетных кабинках с обычными зверьми. Только тридцать-сорок лет назад ситуация начала меняться в лучшую сторону, и только во времена моей юности большая часть законов о сегрегации были отменены. Но долгие годы жизни «в вакууме» сделали Хэппи-Таун таким, какой он есть, и изменить тут вряд ли что-то получится. В тысячный раз я оглянулся по сторонам, встречая знакомые пейзажи. Район был окружён со всех сторон железной дорогой, ограниченной по обе стороны забором с колючей проволокой. Выездов из нашего района было всего два: один, через пути, и второй, под мостом, где мы сейчас и ехали. Слева и справа нас окружали безвкусные разноцветные дома с кучей мансард, достроек и перестроек, которые в любом нормальном месте приказали бы снести, чтобы не портить облик района. Мы проехали мимо маленького кирпичного здания с заколоченными окнами и двумя двухъярусными балконами из ветхих досок: недавно дом был заброшен, но сейчас в нём обосновалась компания панков и сделала небольшой ремонт. Засмотревшись на нелепое сухое дерево с дырой посередине, Иткинс чуть не наехал на кусок шины, торчавший из рельсы, и лишь в последний момент вывернул руль, слишком быстро преодолев трамвайные пути и зацепив их днищем. Трамвай, кстати, давно здесь не ездил: он стоял неподалёку от нас. Когда-то этот трамвай был чудом техники, но с него уже давно сняли всё, что могли, стёкла выбили, кабину изнутри и снаружи изрисовали граффити, а сам он превратился в общественный туалет. Этот парень явно забрёл не в тот район. Нашей главной достопримечательностью был мост, идущий сквозь жилой дом на уровне третьего этажа. Что появилось раньше — здание или мост — мнения разделялись, но местные юмор оценили и ласково называли данный туннель «трёхэтажной вагиной». Самым весёлым было то, что на этот мост давно нельзя было попасть на машине: все выезды на него в своё время взорвали, а новые администрация Зверополиса решила пока не строить. Вскоре я увидел красное заброшенное здание с разбитыми стеклянными витринами, и я понял, что мы почти приехали. А я по привычке задержал на этом доме взгляд и провожал его в заднем стекле, обернувшись через плечо. Все вывески давно были замазаны граффити, но я прекрасно знал, что было написано под толстым слоем краски. — Когда-то здесь была костюмерная лавка моего отца, — шепнул я Николь, увидев на себе её заинтересованный взгляд. Рысь понимающе кивнула, и я мысленно поблагодарил её за то, что она не стала ничего уточнять. Я точно не был настроен об этом говорить. Я сказал съехать с основной дороги, и мы свернули в небольшой проулок. Тротуар здесь был крайне маленький, и из потрескавшейся плитки пробивались целые заросли сорняков. Из-за угла показался знакомый фургон, и, подъехав поближе к нему, мы остановились. — Николь, этот парень очень неравнодушен к девушкам, — решил я предупредить рысь. Мало ли что. — Можешь остаться в машине. — Не удивил, — честно ответила она. — И не таких видали. Что ж, она сама сделала свой выбор. Мы вышли из машины. Я три раза постучал в кабину кузова подушечками лап — это был наш «тайный» сигнал. Через пару секунд дверца распахнулась. — О-о-о, давненько я не видел в наших краях Николаса Уайлда, — протянул, улыбнувшись, фенек, явно разбуженный. Наверняка у него была весёлая ночка. Как только Финник увидел моих спутников — рысь и гуару — улыбка вмиг сошла с его морды. Его уши навострились. Он смотрел в изумлении на гуару, а потом перевёл полубезумный взгляд на меня. — Ты зачем сюда копа притащил… — успел прошипеть фенек, прежде чем я заткнул его. — Спокойно, дружище, так надо, — мягко ответил я, — никто тебя арестовывать не собирается. — Не сегодня, — поправил меня гуара. И только сейчас я задался вопросом: как Финник так быстро распознал в Иткинсе копа? Даже для такого опытного мошенника это чересчур. — И на этом спасибо! Тьфу! — прошипел фенек. Мы старались говорить как можно тише: любопытных ушей в Хэппи-Тауне хватало. — Я не имею ничего общего с Хэппи-Тауном, — пояснил мне гривистый волк, — но Джерри Финн знаменит далеко за его пределами. Я ему «письмо счастья» писал. «Письмами счастья» у нас называли приглашения на допрос в полицию. — А я им подтёрся! — гордо заявил Финник, искоса поглядывая на гуару. Я усмехнулся. Тот проигнорировал, но явно начал считать до шестнадцати. — Дружище, мы к тебе по делу пришли, — начал я. — Ты ведь наверняка помнишь, кто такие «Ночные секаторы»? — О-о-о, было время… — протянул фенек. — Наши — все к ним пошли. Я бы тоже пошёл, да только ростом не вышел! — Кто такие «наши»? — гневно отозвался Иткинс. — И что значит «пошёл бы»?! Да я тебя за оправдание терроризма засажу, песчаный пряник! — Нет-нет, как-нибудь в другой раз, — одёрнул я гуару. — В молодые годы наш дорогой Финник связался не с теми ребятами — они отлавливали ксенофилов и любителей нетрадиционных отношений и учили их жизни. Но мы же не будем осуждать нашего друга за ошибки молодости? А если Джерри Финн нам поможет, — обратился я уже к Финнику, улыбнувшись, — то мы совсем закроем глаза на его прегрешения. — Ах ты, рыжий шантажист! — усмехнулся фенек. — Какого пройдоху потерял Хэппи-Таун… Ну, рассказывай, что у вас там? — Дружище, только ты умеешь опускаться на самое дно общества и выходить оттуда чистым… — продолжил я, — относительно чистым. Нужно, чтобы ты разузнал: не зовёт ли кто-то ваших ребят снова во что-то, похожее на «Секаторов»? Выручай! — А я тебе сразу скажу: зовут, — ответил Финн. — Но с «Секаторами» я это как-то не связывал. Это ж так давно было… Лет двадцать назад? Да и действуют они точно не так, как раньше. Культурней, что ли… «Так что же ты молчал?!» — хотел я спросить у Финника. Но ответ был прост и лаконичен: я не спрашивал, а он не говорил. Ничего не разузнав, кроме совсем очевидного и недоказуемого, и договорившись держать друг друга в курсе, мы поспешили покинуть район, который, кажется, был никому не по душе. Я снова уселся на переднее сидение, Николь села сзади. Иткинс явно нервничал, объезжая бесконечные ямы и препятствия на дороге, а когда местная шпана бросила в капот машины бутылку — гуара начал драть руль когтями и проклинать ребятишек на чём свет стоит. Когда мы проехали через железнодорожный переезд и выехали из Хэппи-Тауна — Иткинс успокоился. — Терпеть не могу Хэппи-Таун, — выругался он. — Даже мой отец не работал в таких ужасных районах. Это мы ещё легко отделались. Помню, как недавно сюда заехал таксист, отлучился на пару минут в туалет, пришёл — а его машина стоит без колёс. Местным эта история очень понравилась. — А где он работал? Если не секрет, — спросил я, решив воспользоваться шансом узнать о жизни гуары больше. — Он был шерифом в округе Сан-Харпаго, — ответил Иткинс. — На самой границе с Латинской Анималией. Не самое приятное местечко: вечная засуха, нелегальные мигранты, наркотики, разборки мафии. Я понимающе кивнул. В голове тут же возник образ стереотипного шерифа, так горячо любимый нашим кинематографом. Но почему Иткинс говорил о своём отце в прошедшем времени? — Он был первым за долгое время шерифом, который дожил до пенсии, — усмехнулся Иткинс. Редко на его лице можно было заметить улыбку. — Но умер всё равно не своей смертью: в тридцать пять его подстрелил какой-то ублюдок, отец чудом выжил, но пуля осталась рядом с сердцем. А пару лет назад упал с лестницы — и пуля его убила. Ему было пятьдесят. — Должно быть, он настоящий герой, — ответил я, не зная, что ещё сказать. — Я бы гордился таким отцом. — Его славы хватило даже на меня, — кивнул гуара. — Иначе бы меня не взяли в полицию. Все испытания я прошёл на отлично, но тест на гнев провалил. Вот оно что. Сначала Когтяузер, теперь Иткинс. Как много мы не знаем о шефе полиции Буйволсоне — связи с мафией, кумовство. Интересно, как сильно Иткинсу пришлось его уговаривать? — Зато ты умеешь считать до шестнадцати, — улыбнулся я, решив промолчать обо всём остальном.***
Вернулись в департамент мы лишь к вечеру. Уставшие и измотанные, мы тут же направились к Буйволсону за новостями. Оказалось, что, пока мы опрашивали возможных свидетелей, капитан отправил доверенных подчинённых к своему давнему знакомому, где они перебирали его старые газеты, которые он собирал на протяжении всей жизни. По запросу «Балканы, восьмидесятые годы, сельские газеты» нашлось не очень много материала. Но ни про ребёнка-вундеркинда, ни про необычного опоссума ничего найти не удалось. Однако подчинённые принесли ему интересную запись. Посмотрев её, Буйволсон сразу понял, что это именно то, что ему нужно. И сейчас капитан показывал её мне, Иткинсу и Николь. Сначала нашему взгляду открылась безвкусная заставка выпуска новостей, мерцающая всеми цветами радуги, сопровождающаяся какой-то синтезаторной психоделической музыкой. Качество видеоряда явно говорило о том, что это видео было снято в прошлом веке. После заставки наконец появилось видео с камеры. На синем фоне стоял довольно молодой опоссум, лица которого пока что было не видно. Он держал в лапах табличку с фотографией какого-то другого опоссума, явно постарше. За кадром послышался чей-то голос на незнакомом языке, и молодой опоссум поднял взгляд, смотря прямо в камеру. Мы мигом поняли, почему этот эпизод так заинтересовал Буйволсона: у парня были красные глаза. Этот взгляд нельзя было назвать злым: скорее он был просто отсутствующим. Парень явно был погружён в свои мысли и, казалось, не хотел участвовать в происходящем. После очередной реплики за кадром опоссум начал свою речь. Естественно, никто из нас не понял ни слова. — Этот парень ищет своего брата, — сообщил Буйволсон. — Он пропал без вести две недели назад. Брата зовут Иосиф, пацана в кадре — Стефан. Фамилию не запомнил, она какая-то странная… — Тркуля, — ответила Николь, внимательно слушавшая видео. — У одного балканского писателя была такая же. — Я бы такую фамилию сменил, — улыбнувшись, вставил я свои пять копеек. От видео осталось какое-то странное впечатление. Оно не было похоже на заявление о пропавшем звере. С такой бедной интонацией и выражением лица можно было рассказывать о том, как он провёл лето, но никак не о пропаже близкого родственника. — Не удивлюсь, если это он убил брата, — хмыкнул Иткинс. — Если перед нами молодой Улисс Дидэльфидсон — вполне может быть, — согласился я. — Полиция Балканской Республики уже в курсе, ищет этого парня по своим базам. Ответ дадут чуть позже, — прервал нас Буйволсон. — А теперь новость вторая — более печальная. Я сделал очень неофициальный запрос на Морана в руководство Политехнического университета и в мэрии, — начал Буйволсон. — Максимально безобидный — якобы в Тропическом лесу две недели назад какой-то гопник сорвал у прохожего кольцо с уха. Недалеко от места, где работает Моран. Естественно, историю я выдумал, повод-то нужен был. — Вашему чувству юмора можно только позавидовать, — улыбнулся я. — Но ответ был неутешительный? — Декан факультета истории буквально брызгал слюной, реагируя на моё письмо. Сказал, что засудит нас, если мы задержим без оснований и доказательств такого ценнейшего профессора, как Моран, и поднимет в прессе скандал. О том, что у деканов университетов Зверополиса колоссальные связи, я наслышан. С ними действительно лучше не связываться. — В мэрии мне ответили чуть спокойнее, но тоже конкретно: Морана трогать нельзя. Только если на него будут неопровержимые улики. — Похоже, что имидж и авторитет для них важнее, чем души ни в чём не повинных зверей, — заметил я. Ну, чему тут удивляться. Мир большой политики всегда был суров и несправедлив. — Есть ещё одна вещь, — продолжил Буйволсон. — Самым последним делом Джуди было убийство одного бизнесмена, и, согласно её отчёту, убийца скрылся в Малых Норках. Она собиралась отправиться туда, но не успела. Нужно отправиться туда — ниточка тонкая, но вдруг что-то прояснит. Поговорим с её родителями — вдруг они скажут что-то новое. Вы двое едете со мной. Не думаю, что родители Джуди будут рады видеть у себя в доме лиса. Впрочем, это может сыграть нам на руку. Поэтому я утвердительно кивнул. — И ещё — я ни за что не поверю, что в Зверополисе нет ни одного родственника Хоппс. Должен же быть ещё кто-то, кто вырвался из поганых Морковных Грядок! Лириен пока ничего не нашла, поэтому было бы неплохо поговорить с самыми маленькими членами семьи Хоппс. — Возьму эту роль на себя, — улыбнувшись, ответил я. Кто, как не лис, сможет найти общий язык с сотней крольчат?***
Планёрка закончилась, и капитан отпустил нас по домам. За окном уже был вечер, и мы с Николь решили пройтись до её дома пешком, чтобы уже оттуда я направился домой на метро. Был велик соблазн напроситься к ней домой, но наглеть я не стал. Раз не предложила — то еду к себе. В свою грустную нору. Вечерний департамент жил своей жизнью. Кто-то носился со стопками бумаг из одного конца коридора в другой; один носорог вёл в камеру какого-то пьяного волка; Когтяузер сидел за своим рабочим местом и терпеливо что-то объяснял посетителю. Но, когда я разглядел посетителя повнимательнее, я не поверил своим глазам: это был опоссум. Их голый розовый хвост ни с чем не спутаешь. Нет, это был не Дидэльфидсон: явно слишком молодой и ниже ростом. Но инстинкты твердили мне, что что-то здесь не так. Что — я понять не мог. Я поддался импульсу, прибавил ходу, сбегая по лестнице и оставив Николь позади, подбежал к опоссуму, как только тот собирался уходить, и положил лапу ему на плечо. Тот недоумённо обернулся. — Простите, — начал я, решив начать диалог максимально наглым образом. Если что — всегда можно извиниться и сказать, что ты обознался. — Мы не могли с вами где-то встречаться? Конечно, не могли. У меня не так много знакомых-опоссумов. А этот к тому же ещё слишком молод. Я бы дал ему от силы лет двадцать. — Нет, сэр, я вас не знаю, — недоумённо уставился на меня парень, то ли удивляясь нашей неловкой ситуации, то ли не понимая, что лис делает в холле Полицейского Департамента, а не в его обезьяннике. — Вы полицейский? — Я частный детектив, — скромно ответил я, улыбнувшись. — Простите меня великодушно, я ошибся. — Я здесь по делу «Ночных секаторов». Вы ничего о нём не слышали? — вдруг спросил у меня опоссум. Вопрос застал меня врасплох, и я еле сдерживал напряжение. Как бы ему ответить так… поделикатнее? — Простите, сэр, я уже не знаю, к кому обратиться, рядовой Когтяузер говорит мне приходить завтра… — продолжил парень. — Моё имя — Патрик Бэйкер. Я сегодня увидел по новостям репортаж о похищении в привокзальном районе — похитили Джеймса Рэдтейла, красную панду. Это мой друг! Я мигом к вам, а меня не пускают — видите ли, я не родственник! — Ох, — тяжело вздохнул я. Да уж, совпадение не из приятных. — Вы не поверите, но я как раз веду это дело. Джеймса похитили прямо у меня на глазах. — В новостях говорят, что это «Ночные секаторы»… — вздохнул паренёк. — Я читал о них в машине. Если это они, то… — К сожалению, мы пока не знаем, — сказал я. — Я не уверен, что могу посвятить вас во все детали. Больше я сказать ему ничего не мог. Мы обменялись номерами, пообещав сообщить друг другу, если появится какая-то информация по делу. Интересно, откуда журналисты узнали про «Секаторов»? Понятно, что рано или поздно это всплыло бы, но я надеялся, что они останутся в неведении ещё какое-то время. Только я направился к выходу, как вдруг увидел в стеклянных дверях настоящее столпотворение. Опоссуму повезло: прийди он на пять минут позже — и его бы в департамент не пустили. На улице за считанные минуты собралась толпа журналистов, желающих пообщаться с полицией и узнать подробности. И я даже догадывался, по какому вопросу. Перед дверями было зверей сто, не меньше. Крупные полицейские вышли на защиту своих рубежей, расталкивая наглых журналистов, но самые мелкие так и норовили проскочить вперёд. Быстро обнаружив Николь, я сказал ей, что выходить из Департамента лучше через чёрный ход. Найдя Иткинса, собирающегося также домой, мы бегом направились к машине. — Чёртовы журналюги! Как же они меня бесят! — шипел гуара, раздирая когтями руль. — Удивительно, что они узнали обо всём так поздно. Это почти героизм, — улыбнулся я, пристегнувшись. Но наши приключения не закончились. Стоило нам выехать из паркинга, как к машине подбежала парочка репортёров с камерами. — Нам лучше пригнуться! — прошептала Николь. — Если Моран увидит наши лица в новостях — у него возникнут вопросы. Спрятавшись за передними сидениями, мы доверили решать вопрос с репортёрами Иткинсу. Я плохо слышал, о чём они говорили, но отчётливо были слышны реплики «По какому праву?», «Дайте номер вашего главного редактора!», «Я не разрешал меня снимать!» и «Пустите меня!». Через пару минут гуара вернулся в машину. Ему хватило пару секунд, чтобы немного прийти в себя. — Ну и уроды, — вздохнул Иткинс, явно в голове считая до шестнадцати. — Вытащил у них карту памяти из фотоаппарата. Сказал, что почищу и отдам главному редактору. — Так их! — воскликнул я. — Пусть представители древнейшей профессии знают своё место! — Ну, они же не проститутки, — вставила своё слово Николь. — Хотя как посмотреть. Проститутки хоть приносят пользу. А эти вечновынюхивающие журналюги только раздражают. Но говорить это вслух я не стал, чтобы не травмировать Иткинса. Мы попросили высадить нас на Элефант-сквер. Отсюда до дома Николь было примерно полчаса пешком, и мы решили провести это время за разговорами. Перебросившись несколькими фразами, Николь, похоже, решила наконец утолить своё любопытство и расспросить меня о моей семье. Я не хотел отвечать, но аргумент «ты знаешь обо мне практически всё, а я о тебе — ничего» сработал на ура. Да, кое-что для баланса рассказать, пожалуй, можно. — Ну, я был единственным ребёнком в семье, — начал я. — Мою маму зовут Мари, отца — Джон. По меркам Хэппи-Тауна у нас была вполне зажиточная семья: отец владел костюмерной лавкой, приносившей неплохой доход. Он вёл бизнес честно и призывал к этому остальных. «Если мы будем обманывать наших братьев — мы полностью оправдаем стереотипы, которые сложились о лисах», — утверждал отец. Он всегда учил меня тому, что к окружающим нужно относиться с уважением и любовью. Он был отзывчивым, гостеприимным, трудолюбивым зверем. Так продолжалось до тех пор, пока мне не наступило пять лет. Случился мировой кризис, все резко ограничили поставки тканей и необходимого сырья, продажи упали, и отец начал делать то, чего обещал себе никогда не делать — пить. Николь выглядела весьма отстранённой, но я был уверен, что она слушала меня внимательно. А может, и правда витала в облаках? Этих кошек хрен поймёшь. — Ужасно. Многие проблемы в семье начинаются с алкоголя, — решительно ответила она. — Когда он был трезв — он был замечательным, любящим зверем, как и всегда. Но когда выпивал — превращался в дьявола. Он орал, кричал на нас с мамой и иногда даже избивал. Время шло, кризис не заканчивался, и всё становилось только хуже — кричали в нашем доме почти каждый день, а маме приходилось отбиваться от него и отбивать меня. Так продолжалось два года. Когда мне было семь — отец исчез из нашей жизни. — В смысле… умер? — недоумённо спросила Николь, навострив уши. — Нет, просто исчез, — вздохнул я, мыслями возвращаясь в тот самый день. — Это было вечером. В тот день отец был особенно зол. Его не устроило то, что я сделал ему на ужин яичницу и забыл её посолить (а иногда он ругал меня за то, что я, наоборот, солил вместо него). Он схватился за ремень и начал меня хлестать. Потом прибежала мама, огрела отца сковородкой и прокричала: «Беги!». Окно у нас было открыто, и я побежал. Бежал я не оглядываясь: было очень страшно — вдруг отец гонится за мной? В тот день мне совсем не хотелось возвращаться домой, и я, впервые за свою долгую жизнь, решил переночевать на старом островке. Хэппи-Таун граничит с водоёмом, по ту сторону — небольшой островок, на котором мы с товарищами любили играть, так что я взял лодку и переправился на тот берег. Уснул в нашем самодельном домике на дереве. А когда вернулся — отца уже не было. Мама сильно плакала, но сказала, что он больше не придёт. Я не знаю, что произошло, но он действительно не вернулся. Так я лишился папы, — вздохнув, закончил я. — Охренеть, конечно… И… ты пытался его искать, да? — спросила рысь. Пытался? Наверное, да. Я спрашивал о нём соседей, но всем было плевать. Больно было только мне, а со временем душевная рана затёрлась и боль ушла. Я ещё искал его некоторое время, но безуспешно. Может быть, я его не нашёл потому что это сложно, но иногда я думаю, что это потому что я… Не хочу. Да, я не хочу его найти. Но… Сложно это всё. — А мама…что? — Маме было тяжело, но у неё будто бы появились новые крылья, — продолжил я. — Ей пришлось идти на работу и воспитывать меня в одиночку, и у неё на всё откуда-то находились силы. — Но тебе, судя по всему, отца всё равно не хватало? — задала вопрос Николь. — И нет, и да! — горячо воскликнул я. — Кризис бы закончился, всё бы наладилось, он бы бросил пить… Всё бы было как прежде… Может, я бы стал честным, добропорядочным зверем и не связался бы с Мистером Бигом и остальными… Или не стал бы… — Алкоголизм так просто не вылечишь. Дорога назад — трудная и извилистая, — не согласилась Николь. — Может, и к лучшему, что он ушёл? Вдруг он убил бы тебя или маму в порыве гнева? — Я думал об этом… Не знаю. Лучше бы он вообще не начинал пить, — вздохнув, ответил я. — Прости, может, хватит на сегодня вскрывать старые раны? — И ты меня прости, я должна была догадаться, — извиняющимся тоном проговорила рысь. — Мы, кстати, почти пришли. Можно последний вопрос? Ты говорил о маме в прошедшем времени, она… — Нет-нет, она жива, — сказал я, — просто… мы с ней уже очень давно не общаемся. — Как давно? Если не секрет, конечно, — деликатно спросила Николь. — Ну, уже где-то семь лет, — мрачно вздохнул я. — Кстати, мы вроде пришли. Это ведь твой дом? — указал я на красивый подъезд, украшенный по обе стороны небольшими клумбами. — Спасибо тебе за чудную прогулку, — улыбнулась Николь. — И извини за моё неуёмное любопытство. Теперь я знаю о тебе чуть больше. — О, я надеюсь, я не вогнал тебя в тоску, — улыбнулся я в ответ. — Я так всю жизнь живу, привык как-то. — В тоску меня вгоняет другое, — ответила рысь, всё ещё выглядевшая отсутствующей. А затем внезапно обняла меня. И, скунс меня побери, мне понравилось. Я слежу за своими личными границами, как это сейчас модно говорить, но кому не понравится, когда тебя обнимает кошка, которая ещё и выше тебя? Поэтому я охотно приобнял её в ответ. — До завтра, ага? — спросил я, немного отстраняясь спустя десять-пятнадцать секунд. — До завтра, — как-то странно уверенно согласилась Николь. И только теперь расслабила хватку.