Ловушка из снов

Мир был бы красив, если б совесть терзала только тех, кто свершил злодеяния. Хелен Девитт

Лютик впервые не знает, что сказать, когда Геральт выходит к нему навстречу с каменным лицом. Только улыбается и прячет глаза под широкополой шляпой, потому что в них плещется невысказанная радость и облегчение. Все, что обычно говорят люди, встречаясь после долгой разлуки: «рад тебя видеть», «сколько лет, сколько зим» и другая подобная чушь рядом с Ведьмаком кажется неуместной и пошлой. Геральт тоже молчит. Вместо приветствия коротко обнимает, несколько секунд держит руки на покатых плечах барда, словно вспоминая, как это было между ними раньше. Когда убирает руки, Лютик тут же расстраивается. Вместе с ладонями уходит из тела ощущение приятной глубокой вибрации, по которой Лютик, оказывается, скучал. Вот ведь незадача. Потом Геральт, все так же молча, ведет Лютика по коридорам и переходам Каэр Морхен. На третьем повороте Лютика прорывает: — Так и будешь молчать? Скажи уже что-нибудь, Геральт! — Уезжай туда, откуда приехал. Как можно быстрее. И забудь сюда дорогу. — Что прям вот так? Сразу? И не накормишь дорогого гостя? Не дашь попробовать волшебных грибочков из подвала и знаменитого ведьмачьего напитка? Ты же видишь, Геральт, я старею! В зеркало на себя смотреть уже не могу. Одни морщины и даже седые волосы, в том месяце нашел один в бровях! Ваш синий эликсир говорят улучшает кожу, разглаживает морщины, возвращает молодость. Что тебе стоит, а? Флакончик-другой для старого друга? И кружечку перед сном? — Кто тебе наболтал такую чушь? Ты только ради этого сюда приехал? — Йеннифэр рассказывала, кто ж еще? Я тут ее недавно встретил… Она тебе не писала? А ты ей? А на мои письма почему не отвечал? Ты мне не доверяешь? Я выбирал очень надежных людей. — Доверяю. Но писать мне тебе было нечего. И делать тебе тут нечего. Об этом месте глупые баллады не напишешь. Здесь ценят уединение и хорошо хранят секреты, а не выдают интересующие тебя метафоры и рифмы. — Глупые! Да это когда было! Да меня теперь все уважают, у меня даже ученик есть. — И ты его трахаешь? Лютик деликатно не отвечает на провокационный вопрос, но продолжает как ни в чем не бывало: — Знаешь, что мне говорят поклонники, знаешь? Я заставляю слушателей воспарить. Воспарить! Это тебе не хухры-мухры. — Мм. Тут нет чародеев, чтобы воспарить. Не о ком складывать баллады. — А я и не собираюсь. Не за этим ехал. — Так зачем? Не за зельем же от морщин. — Соскучился? Просто так? Предупредить тебя о нильфгаардском шпионе-колдуне? Рассказать, что меня чуть не убили, и я испугался до дрожи в коленях? Может, приехал попросить у тебя защиты?! — Колени у тебя дрожат и подкашиваются с любого перепуга, а защита моя прежде всего нужна ей. — Цири? Да она сама кого хочешь уложит наповал — хочешь воина, хочешь медведя. Встретил ее на тропе. Или как ты это называешь… на Пути? На Мучильне? Она ловкая — твое дитя предназначения. Познакомь нас! — Ей надо отдыхать — выдыхается быстро, — просто и прямо отвечает Ведьмак. — После тренировок сразу уходит спать. И не надо тебе с ней знакомиться ближе: меньше знаешь — меньше твоя задница в опасности. Понимаешь меня? — А ты сам-то себя понимаешь? Геральт не отвечает. Вместо этого подталкивает друга в трапезную. Ставит на стол простую еду: холодную зайчатину, овощи, яблоки, немного хлеба. Подумав, берет с верхней полки прозрачный кувшин с водой и добавляет в него несколько голубых капель. Ставит перед Лютиком. Бросает на того быстрый и насмешливый взгляд. — Пируй, Лютик. Только с напитком осторожнее. На бардов он может возыметь обратное действие. — Да знаю я все твои шутки, Геральт. Спасибо тебе за угощение. Выпьешь со мной за встречу или так и будешь сидеть руки в боки? Про шпиона будешь расспрашивать? Или сделаешь вид, что тебе не интересно? А про Йеннифэр? — Ты следы-то за собой хоть заметал? Не привел темерийских шпионов? — Это ты меня спрашиваешь? Профессионала? Ох, Геральт, да ты тут одичал совсем, чтобы меня, да о таком спрашивать! После еды и долгой беседы оба поднимаются на крепостную стену, стоят молча рядом, смотрят не колыхнется ли, не появится ли лишняя тень. Потом просто смотрят, как горизонт медленно доедает яблоко заката, как сопротивляется неизбежному солнце, как последними лучами цепляет пухлые облака, разрывает их, выпуская внутренности, окрашивает небо кровавым и нежно-фиолетовым. — Все спокойно. Ни сов, ни драконов. Но на ночь глядя никто тебя отсюда не выгонит, — уверенно говорит Геральт, — но утром чтобы духу… Он не успевает закончить фразу. С нижних этажей до него долетает пронзительный крик. Ведьмак улавливает его несмотря на толстые стены и крепкие двери. Отчаянный этот крик он не спутает ни с чем на свете. Цири. Опять сны. Опять холодный пот и ломота во всем теле. Геральт срывается с места хищным зверем, бежит сломя голову вниз. Лютик пытается попасть ногами по полуразрушенным ступеням, пытается не сбиться с бега, пытается не отставать. На то чтобы задавать вопросы не хватает времени и дыхания.  — Не входи за мной, — бросает Геральт через плечо и закрывает дверь в спальню дитя прямо у барда перед носом. Зажигает лучину. Садится на кровать. Гладит лоб. Замечает, что пепельные волосы спутались, потеряли цвет, стали серыми. Замечает, что от Цири идет темное, как испарина, клубится, извивается. Она шепчет, и он ее почти понимает. — Успокойся, девочка моя, успокойся, — руки сами движутся вдоль худенького туловища, поглаживая, утешая, посылая эманацию. А Цири плачет, бредит, не просыпаясь: «Мир закончится! Все закончится!» Изворачивается, отбивается от него, как от тех людей, которые ей снятся: злых и жестоких. Ногтями царапает кожу, пытается укусить. — Нет, не закончилось, Львенок, мир никогда не закончится. Все будет хорошо, в конечном счете все будет хорошо, только так и никак иначе, — настаивает Геральт, хотя ведьмачий талисман на шее начинает тревожно вибрировать. Как только он заканчивает фразу, мрак вокруг Цири колеблется, превращается в черный едкий дым пепелищ, окутывает его самого. В тот же момент в голове ухает, словно там ударили в треснувший колокол. Звук пронзительный и невыносимый. Геральт отдергивает от Цири руки, хватается за уши и трясет головой. В глазах пульсирует. От того, что он их закрывает, лучше не становится. От того что он их открывает — тоже. Все двоится и плывет, как в кривых зеркалах. Откуда-то издалека доносится чужой, пронизывающий мозг голос: «Белое Пламя пляшет на твоей могиле, Геральт». «Да мне плевать, — думает Геральт. — Нашел чем пугать Ведьмака, урод». Делает два глубоких вздоха, превозмогает шум и боль в голове. Сосредотачивается на Цири. Она все еще находится в тенетах кошмара. Ведьмак чуть-чуть разворачивает ее за плечи, трясет. Эманация течет с его пальцев, в подушечках щиплет, обжигает, по венам бежит тепло, а на периферии зрения все дрожит, словно студень. Его сила входит в хрупкое тело. Это должно помочь. Но почему так медленно? Проходит минута-другая напряженного ожидания, и Цири распахивает свои огромные глаза навстречу Геральту. Он было улыбается в ответ, но из Цири на него смотрит не весна, а холодная бездна. Потом веки девочки начинают дрожать, глазные яблоки закатываться, да так глубоко, что Геральт ясно видит бельма с лопнувшими сосудами. Как у незрячей. — Дьявол, — невольно срывается с губ. Эманации, даже такой насыщенной, недостаточно, чтобы возвратить девочку в реальность. Остаются только декокты. Он нащупывает в кармане склянку с «Белой чайкой». Только бы правильно подобрать дозу, только бы это не оказалось хуже, чем испытание травами. Но медлить нельзя. Каждая потерянная впустую минута приближает приступ эпилепсии. Тот уже один раз чуть не унес Цири в небытие, другого она не переживет. И Трисс еще не приехала. И нет ни одной чародейки, чтобы направить его руку. Геральт пытается влить эликсир по капле. Но губы Цири плотно сжаты. Он нажимает на подбородок, чтобы разжать зубы — вовремя понимает, что скорее сломает ребенку челюсть. «Без паники. Есть другой способ». Запрокидывает девочке голову, набирает эликсир в рот — игристая жидкость обжигает холодом — вжимает свои губы в ее. Чувствует на губах ее слезы. Чувствует под рукой трепет. Со всей силой легких выдыхает жидкость в маленький рот. Большая часть состава стекает с подбородка, оставляя неопрятные пятна на постели, но несколько капель просачивается сквозь зубы, несколько впитываются в десны. Через невыносимо долгие мгновения дыхание Цири становится ровным. Но и дыхание Геральта меняется, замедляется. Синхронизируется с дыханием дитя. Эликсир распространяет свое действие и на ведьмака, вводит в транс. Геральт не может противиться чему-то, что влечет и затягивает его в мир духов и пророчеств, туда, где блуждает Цири. Комната расплывается перед глазами, вместо нее Геральт оказывается перед огромными, нет, гигантскими створками незнакомых старинных дверей. Створки бесшумно раскрываются. За ними оказываются другие двери — другая реальность. За теми следующие и еще, еще, и еще. Одни за другими. Очередная дверь открывается в бешеный водоворот сине-зеленых — цвета Цинтры — и черных плащей, в лязг стали, в удары клинков по щитам, в ржание лошадей. За другой рубят лес. Так кажется Геральту в первую секунду. Потом он понимает, что рубят совсем не деревья. Топоры со всей дури опускаются на кости, жилы и хребты людей, еще живых, еще не потерявших надежду на спасение. Следующие двери выводят на осенний луг в лунном свете. Геральт оказывается рядом с Цири, оглядывается по сторонам. Видит людей, величественных и не очень, высоких и низких, тонких и толстых мужчин и женщин, которые надвигались на него и девочку со всех сторон. Геральт машинально тянется за спину, но меча на месте нет. Тогда он подхватывает Цири на руки:  — Она мое… — делает шаг навстречу опасности и осекается. Нет, не так. — Она моя, — проговаривает четко и без запинки. — Она моя, — повторяет громче и увереннее, распробовав сказанное. Добавляет: — Прочь. И перед глазами все взрывается. Люди превращаются в призраков, призраки рассеиваются. Вместо них появляются трупы со слипшимися под коричневой коркой крови волосами, с неестественно вывернутыми плечами и выгнутыми шеями. Геральт прикрывает ладонью глаза Цири — не надо ей смотреть такие сны. Моргает, и луг изменяется, становится девственно красив и безлюден. Высокая трава неспеша гнется под лунным ветром, поблескивают серебром росы. Геральт позволяет Цири соскользнуть на землю. Смотрит, как она кружится, запрокинув голову, маленькая, беззащитная и такая сводящая с ума. Такая желанная. Слушает ее смех: — Я правда твоя, Геральт? Правда?! Докажи! Здесь, в мире грез, он же может не бояться себя и своих демонов. Здесь же нет времени, разницы в возрасте, вины… Здесь только мечта и правда. — Доказать? — Геральт кладет руки на худенькие плечи, привлекает Цири к себе, с трудом размыкает внезапно непослушные губы. Двигать языком оказывается вдруг неимоверно сложно, но он все-таки говорит: — Я всегда буду с тобой. Даже здесь. В мире теней и духов. Что бы ни случилось. Где бы ни случилось. Это клятва. Это сойдет за доказательство? — Ты жульничаешь, Геральт. Это только слова. Слова ничего не значат. Геральт наклоняется ниже, медленно, словно через силу, невесомо касается нецелованных, неопытных и искусанных губ. Отстраняется и вглядывается в горящее от смущения лицо. В нем ни намека на страх или отвращение. Цири смотрит ему в глаза, словно смотрит в душу, и краснеет. Геральт откашливается. После такого невинного поцелуя внутри возникает и начинает разливаться странное и приятное чувство. — А это пойдет в качестве доказательства? — не узнает свой собственный голос, он ломается, как у подростка, не слушается, и вопрос получается нервным и надтреснутым. Но Цири словно не замечает, смотрит в глаза Геральта, видит только, что те сияют, как звезды. И есть в них какая-то решительность и одновременно растерянность, от которой Цири не может оторваться. Она встает на цыпочки, и ее губы сами притягиваются к приоткрытым губам Геральта, но вместо ответного поцелуя она слегка прикусывает губу Ведьмака, нечаянно, только от того, что теряет равновесие. Рука Геральта в то же мгновение крепко прижимает ее, перемещается по спине, стараясь удержать, не дать опрокинуться. Останавливается на пояснице и не спускается ниже. А Цири вдруг страшно хочется, чтобы эта же самая рука сейчас же дернула шнуровку, раздвинула складки рубашки, дотронулась до кожи. Опустилась ниже… Геральт чувствует, как Цири подрагивает под его рукой. Эту дрожь невозможно спутать ни с чем на этом свете. Это разрешение. Это приглашение. Она хочет, чтобы он продолжил, чтобы коснулся напряженным языком губ, начал целовать, не сдерживая себя. Но он сдерживает. Знает, что всей душой хочет этой любви, знает, что может получить ее прямо сейчас. Но боится, что у нее появится привкус насилия и похоти. «Не так и не сейчас», — решает Геральт. Говорит: — Вот тебе еще одно доказательство, — снимает ведьмачий медальон и вкладывает его в руку растерявшейся Цири. — Он защитит тебя в этом мире и в том от… от всего. *** Лютик долгое время стоит перед дверью в комнату Цири. Ветер из распахнувшегося окна поднимает плохо прикрепленные к стенам шкуры, бросает их об стену, бьет и бьет, и бьет ими о камни, выбивая пыль из трофеев охоты и терпение из Лютика. Тот считает удары. Раз, два, три… двести двадцать. Ну сколько можно его ждать? Геральт запретил заходить в комнату Цири, но почему не выходит сам? Почему за дверью подозрительно тихо. Почему тишина выползает из дверных щелей цепким туманом? Нехорошая тишина. Лютик кусает кулак, несколько раз порывается дернуть на себя дверь и несколько раз отдергивает руку. Геральт сказал… сказал… да пошел он! Лютик рвет дверь на себя. Щурится на лучину, с непривычки глазам она кажется взорвавшемся солнцем после густого мрака коридора. Первое что он видит ясно — Цири безмятежно спит, угнездившись между подушек, шкур и накидок. — Геральт? Ты где, Геральт? — нараспев осторожно зовет Лютик. Обводит небольшую спартанскую комнатку девочки взглядом. Геральт находится на полу, рядом с кроватью. На его лице странное выражение, брови надломлены каким-то пролетающим в его уснувшем сознании образом, в уголках глаз скопились слезы, в уголках рта — кровь. Беда! Лютик тормошит тяжелое, распластанное на полу тело. Да что ж это такое! Прикладывает ухо к груди. Ждать удара приходится, кажется, вечность. Наконец в скулу редко и слабо стучит. — Геральт! Возвращайся, — Лютик ждет ответа, но все равно вздрагивает, когда Белый Волк открывает глаза: — Мм. — Очнулся? Я думал ты тут концы отдашь, Геральт. Нельзя же так! — Спасибо тебе, — одними губами произносит Ведьмак, а Лютик вдруг чувствует, что его сердце начинает биться быстрее и его накрывает легким, безотчетным, как в детстве, ощущением счастья. Вовсе не оттого, что его похвалили, а от того, что Геральт улыбнулся ему. И улыбка получилась хорошая, точно такая же, как раньше. Та самая улыбка, в которой и чувство вины, и решительность и боль и что-то еще сложное, неназванное, что уже многие годы неизменно будоражило и околдовывало Лютика. Бард нащупывает руку, жесткую и шершавую, как необработанное дерево, руку Ведьмака. Тянет: — Вставай. Геральт поднимается и идет за Лютиком, от двери бросает последний взгляд на Цири. Та посапывает, улыбается во сне и сжимает в кулаке медальон, который дал ей Геральт в их совместном сне. Ее Геральт.