Дракон и Рождество

Лагерь саксонских повстанцев в Тевтобургском лесу, несколько дней спустя - Какой он, король франков? – Видукинд и сам не смог бы объяснить, почему ему так важно это знать. - Ты же его видел в бою , - недоуменно напомнил зять. - Я видел лик самой смерти. Я от него бежал, а не разглядывал. …Королевская скарра врубилась в строй саксов, как окованный железом таран – в деревянные крепостные ворота. Острием тарана был огромного роста всадник в малиновом плаще, чей вороной жеребец – богатырский, под стать хозяину – рыча, сшибал и давил врагов. Над развевающейся гривой вороного плыл окровавленный меч в полтора раза длиннее других – каждый взмах этого меча снимал голову с плеч или разрубал от плеча до бедра. За страшным всадником, не отставая, мчался знаменосец с красно-золотой хоругвью, бьющейся на ветру, словно язык пламени, а следом по четыре в ряд, стремя к стремени, неслись воины в кольчугах, рубя, круша, топча копытами разъяренных коней всех, кто не пал от королевской руки. Когда охваченные ужасом саксы обратились в бегство, кидая шлемы, щиты и все, что могло помешать спасению, - всадник в малиновом плаще вздыбил рвущегося вперед жеребца, обуздывая вместе с конем собственную кипящую ярость, и напутствовал своих людей приказом: - Не давать пощады! Преследуйте их, чтобы ни один не ушел! И то правда, не в почет королю рубить бегущих. - Огромный! – выпалил Ворнокинд. – Головой под потолок, а потолки там высокие. У него широкие плечи, длинные руки и ноги, большие серые глаза, а ресницы и брови черные. И волосы густые, как лошадиная грива, до плеч. Он носит усы и бреет бороду, как все франки. Пожалуй, можно назвать его красивым, но это красота меча. - А сколько ему лет? - Так не скажешь, он как будто родился таким, как сейчас. Таким же наверняка был в тридцать, и в шестьдесят не особо изменится, разве что седины станет больше. Но я спросил, и франки сказали – ему сорок… Знаешь, они совсем как люди, были не прочь поболтать. - То-то я и смотрю… - Это, когда меня в плен брали, - простодушно пояснил зять. – Зато в Падерборне со мной обращались скорее как с гостем – это потому, что я понадобился королю. Они все смотрят на него, как на бога. *** - Я зимовал здесь, чтобы показать саксам блеск моего двора, я проводил здесь сеймы и принимал послов, чтобы продемонстрировать им мое могущество и моих вассалов – из королевства франков, Италии, Аквитании, Бургундии, Бретани, Каринтии, Испанской марки… Я строил миссионерские центры, я открывал школы. Тебя вот вызвал от фризов, потому что ты лучший в своем деле. Какого рожна им еще надо, Виллехад(16)? Моя фантазия уже иссякла! Знаменитый миссионер задумчиво побарабанил тонкими пальцами со следами чернил по массивным серебряным застежкам книжного тома. - Король Карл, думаю, нам нужен кто-то из местной знати, причем человек, любимый народом и с безупречной репутацией. Такой, о котором никто не скажет: «Да он просто хочет кусок франкского пирога, свой для него недостаточно жирный!» И очень важно, чтобы этот человек, прежде чем обратиться, был ревностным язычником. - Словом, нам нужен Видукинд, - саркастически рассмеялся король. - Очень нужен, - без улыбки согласился монах. – Мне приятны твои слова, но велика ли польза от моих проповедей, когда им внимают лишь под страхом твоего меча?.. Я обратил немало саксов, все они стали искренними, практикующими христианами, но это простые души, король Карл. Дух Божий не вмещается в них, они способны усвоить лишь внешнюю сторону веры: праздники, обряды, благочестивые традиции - то, что нужно для оформления жизни. Я могу их крестить, исповедовать, причащать, но не могу ничего поделать с отсутствием у них той тоски, которая не утоляется ничем, кроме Бога. - Уж не утратил ли ты веру, Виллехад? - Нет, государь. Только иллюзии. - А Видукинд? Полагаешь, он вместит? - Видукинд похож на взрослого среди детей. У него глубокий ум, а чувства в основе благородны, хоть и не укрощены воспитанием. Я знаю, ты искусный пловец и ныряльщик, на спор пересидишь под водой кого угодно – как думаешь, почему другие не могут так глубоко погружаться и так надолго задерживать дыхание? - Боятся. Чтобы воздуха в легких хватило надолго, нужно быть спокойным. Если боишься, сразу наступает удушье. - В религиозной жизни тоже есть глубина, которая страшит простецов. Людей, способных погрузиться и задержать дыхание, немного, а язычники – духовные младенцы, они сразу «всплывают», их выталкивает на поверхность привязанность к плотскому, к земле. Дух Божий не может долго пребывать в них, зане суть плоть (17). Видукинд – исключение, он из тех, кто не может жить без святынь. Он сражается с тобой не за шанс стать первым сакским королем, а за святилища, которые ты разрушил. Скоро он поймет, что идол в мире ничто, и захочет вкусить истинный Хлеб Жизни. - Если только не попадется мне в бою, - проворчал Карл. – Что-то ты уж очень высокого мнения о вестфальском оборотне. - И во врагах достойное похвалы надо хвалить. Сказано: «К Нему придут и устыдятся все, враждовавшие против Него» (18). «Они последуют за тобою, в цепях придут и повергнутся пред тобою, и будут умолять тебя, говоря: у тебя только Бог, и нет иного Бога» (19) . - Да будет так! - Мой король, гонец от графа Тьерри: Видукинд просит конвой, чтобы пересечь с малой дружиной приграничные территории. Он хочет принять Крещение. ...Решение командира конвоя проехать через эту деревню было ошибкой. Как только показалось пепелище, Видукинд вспомнил - это была церковь, и он даже мог бы сказать, когда именно ее спалил. Возле бывшей церкви их поджидала внушительная толпа – по-видимому, все мужское население деревни от двенадцати до семидесяти лет. Все, способные держать оружие - будь то боевое копье с наконечником в форме букового листа, выдающее бывшего солдата, охотничья рогатина или простой, но столь же смертоносный топор. Или дреколье. Или просто тяжелый камень (один уже свистнул в воздухе, гулко стукнув в умбон вскинутого навстречу щита). И лица у всех такие добрые-добрые… - Они нас разорвут, - прошептал Альфрик, бледный, как простыня. - Может, на то и был расчет… Видукинд понял его мысль: король-то вправду собирался простить вождя мятежников, да крестьяне оказались злопамятными, а с мужичья какой спрос. Они же ничего никому не обещали. И конвой вряд ли помешает расправе. Это же их соотечественники, христиане, такие же франки… Солдат, впрочем, можно будет потом примерно наказать. - Саксов – в середину! Щиты! – рявкнул командир конвоя, его звали Винифрид. Всадники плотным кольцом окружили Видукинда и его спутников, заслонив их щитами. Круглые кавалерийские щиты были невелики – вдвоем не укроешься. Теперь камни и палки полетели в королевских солдат. Угрюмый воин, охранявший Видукинда, выглядел так грозно, что к нему не решились сунуться с дрекольем – лишь забросали с ног до головы грязью и коровьими лепешками и его, и лошадь. Защитнику Альфрика повезло меньше: сразу два камня угодили в плечо солдата и в лошадиный круп. Рослая гнедая кобыла взвилась от боли, заплясала на задних ногах, грозя поломать строй. Альфрик, видя, что никто не собирается отдавать их на расправу, воспрял духом: перехватил поводья ошалевшей лошади, поддержал всадника, покачнувшегося в седле. - Дорогу, именем короля! Расступись! – Винифрид плашмя огрел кого-то мечом, вдетым в ножны, и обернулся к своим: - Держать строй! Держать щиты! До смерти не бить! Ры-ысью! Они прорвались, отбиваясь древками копий, сбив лошадьми то ли троих, то ли пятерых – одного, кажется, насмерть. Двоих солдат пришлось оставить в гарнизоне ближайшей крепости – того, с подбитым плечом, и еще одного, которому камень угодил в лицо, смяв носовую стрелку шлема и сломав нос. 16 Виллехад Бременский (Willehad) - святой, выдающийся миссионер, род. около 730 г. в Нортумберленде; распространял христианство в землях фризов, в 778-м г. был призван Карлом Великим для проповеди среди саксов, но из-за Видукинда, начавшего охоту за ним, был вынужден уехать и возвратился в Саксонию лишь после его Крещения. 17 Быт. 6, 3. 18 Ис. 45, 24. 19 Ис. 45, 14.