Юлиан сбежал ночью.
Под темным небом и яркой луной, он первым делом прихватил с собой лютню. В карманы пихнув заначку на «черный день», который все же настал, парень спустился вниз, осторожно и тихо, как умел только он. Напоследок потрепал любимого пса и едва оборачиваясь на поместье родителей, перемахнул через забор.
Расставаться с домом, прежней жизнью было грустно. Будто назло, калейдоскоп воспоминаний подкинул видение как его ещё детские руки надевают на щенка ошейник, а голос, будто и не свой, повторяет кличку нового животного. Его память сохранила тот теплый летний день в ярких красках. Фантомные ощущения того, как его хватает на руки няня и кружит, показались слишком явственно. Он встрепенулся, отряхивая края жилета от невидимой пыли, стараясь отвлечься, будто это поможет преодолеть зуд. Глаза слезились, но парень не обращал на это внимания, смаргивая и изучая звезды блуждающим взглядом. Такие яркие, чистые и красивые. Словно волшебные самоцветы, небрежно раскиданные по небесам чьей-то раскованной рукой.
Юлиан бежал от отцовских правил, маменькиных вздохов и чужой навязанной воли. От новоявленного женишка, который, кажись, уже давно готов его нагнуть и наделать кучу наследников, как и обещал при знакомстве. Парень кривится от отвращения и запускает камень ногой, тот летит прочь с дороги. Очередной ебнутый альфа, думающий членом, а не башкой. Знаем, видали уже таких. Правда, непонятно, большую ли роль там сыграли деньги семьи?
Дорога пыльная, ведет далеко за горизонт, расползаясь рыбацкой сетью по всему миру. Юлиан планирует пройти по нитям дорог, исследовать все королевства и, наконец, обрести свободу. Юлиан уже сделал свой выбор — не отец же заставил его сбегать. Парень вдыхает полной грудью и чует, что цепи, сковывающие его, разрушаются. Дышать словно становится легче, а тело чувствует расслабленность. На своем пути он найдет многое, это уж точно.
Он уже не надеется вернуться сюда, но знает, что его обязательно будут искать и продолжаться поиски будут долго. Поэтому парень не берет с собой лошади, ведь возвращать ее в родной дом будет некому. Приходится идти на своих двоих, да побыстрее, к утру надо уже отплывать, а порт не близко. Через пару дней Юлиан будет далеко.
Парень часто размышлял: что же было бы, если он родился альфой? Был бы таким же тупоголовым мудаком, как и другие? Размышлял бы о том, кого бы повыгоднее трахнуть? Никто этого уже не узнает, но хочется верить, что нет. Он не противен себе самому, что удивительно. Из-за того, что судьбой ему предрешено рожать от сильных мира сего, он и был так ограничен своей клеткой.
«Земли вокруг нас суровы и не предназначены для омег. Они должны сидеть дома и воспитывать детей. А те, кто противятся обычаям, часто становятся либо проститутками, отдающимися за гроши, либо трупами в канавах, Юлиан».
Но теперь все изменится. Что ж, огромный мир, принимай еще одного бродячего барда!
* * *
Нет, шлюхой он не стал, что радовало.
Но все же натура у него была любвеобильная, и лишь иногда он оставался без ночных спутников. Правда, принимал постельные утехи Лютик не в роли омеги, а альфы.
Нет, к омегам относились терпимо, из кабаков взашей не гнали, но взгляды косили с пренебрежением. Потому что не бывает порядочных омег, которые решили зайти и пропустить кружку пива просто так. Либо шлюха, либо смазливый бета. Некоторые омеги все же посещали бар, но ходили со спутниками, чаще альфами. Таким обычно надо было что-то обсудить или уладить какое-то дело.
У парня было достаточно крепкое, коренастое телосложение, что не совсем сочеталось с обычными изящными омегами. Благодарить стоило родителей, ведь Юлиан обожал ухаживать за лошадьми, а те позволяли этим заниматься, хоть и удивлялись стремлению своего сына к работе конюха. А лошадям часто приходилось носить воду в кадушках, тщательно вычищать их и многое другое.
Лютик выдавал себя за бету, с довольно симпатичной мордашкой. С запахом проблем не возникало, ведь почти на любой поляне можно встретить забьян-траву, а она качественно их прикрывала. Но даже этого не требовалось, ведь в заведениях, какие он посещает, чаще всего царит алкогольное и табачное марево. Одним словом - смрад, где нюх альф может уловить и запахи острых специй.
И ни у кого не было сомнений насчет его гендерной принадлежности к полу бет. В доказательство Лютик, конечно, мог и подраться, если вдруг ситуация прижимала к стенке и скалила пасть на его горло. Однако Лютик все же предпочитал убегать от проблем и мордобоя, да тут уж ничего не поделаешь — природный инстинкт. Даже если шанс выиграть перевешивает все остальные.
Красивые девушки-омеги (стоит признаться, что некоторые действительно были проститутками, но зато какими) и чаще беты — вот кто сопровождал его ночи. Он не спал с альфами, хоть и находил желающих. Бард опасался, что его все же раскроют.
Каждое из молодых тел, побывавших в его объятьях, было по-своему привлекательно, элегантно, из-за чего хотелось любоваться на замечательные фигуры, розовые щеки и блестящие, горящие огнем от свеч, глаза.
«Но климаты, действительно, суровы. Неужели я себе что-то отморозил? Или, того хуже, заразу подцепил?» — с горем думал тогда омега, обнимая себя в какой-то дешёвой комнате, снятой им на пару дней. Сейчас должна была начаться течка, но ее появление явно не предвиделось. Наготове были и мази, и лекарства с растворами от запаха, ломок, однако все это оказалось бесполезным. Как и осталось бесполезным до сих пор, а прошло, как-никак, почти десять лет. Его организм, похоже, сломался, больше не выдавая ни течек, ни сильного омежьего запаха. Казалось, живи и радуйся: не залетишь никогда, да и теперь точно никто не узнает, что ты принадлежишь к слабому полу.
Он не смел обращаться к лекарям. Вдруг его раскроют? Поймут, что он омега? Нет, этого допустить он не мог.
Но все-таки было обидно. Что если нагулявшись
это наверное никогда бы не произошло , Лютик, возможно, тоже захотел бы свою семью? Детей, бегающих, орущих, зато своих. Просто у Лютика был бы выбор. Валяясь в похмелье, когда башка знатно раскалывалась, как раз лезли такие бредовые мысли. Семья. Дети. Нет, такого у него точно не будет.
Но спросить себя — действительно ли Лютик хотел этого? Это же именно то, от чего он бежал с родительского дома. И именно над этим Лютик сейчас горюет? Над просранной способностью воспроизводить себе подобных? Это вдалбливали в него с детства, этого, в конце концов, требовали животные инстинкты, но не именно Лютик. Обозленный на самого себя, он молчал пару дней и обдумывал эту тему. Не приходя к консенсусу с собой, он просто плюнул на это дело и отправился в очередной кабак.
Собственная свобода дороже любой ответственности, особенно, ответственности за детей — размышлял Лютик. Ты должен вырастить, вскормить, заложить ума и прочее, прочее. Научить жить, иначе твое чадо издохнет в этом мире, словно обычная скотина.
А когда ты свободен, нет никаких обязанностей. Ты волен, как ветер, шатающийся по миру тут и там. Он может оказаться где угодно, когда угодно, как только ему вздумается, и в этом Лютик с ним и схож. Чувство неограниченности опьяняло не хуже вина. Это и было смыслом жизни Лютика.
Парень умел выбирать и привлекать к себе, если хотел этого. Обаяния ему не занимать. Самый простой способ добиться сердца выбранной дамы — провести пальцами по струнам лютни, а дальше песня сама срывается с языка. Другим недостаточно сыграть пары песен, тогда уже идет псевдодушевный разговор, где Лютик рассказывает душещипательную историю, сочиненную на ходу (это редко, но все же бывает). Вызывая к себе жалость, он все же привязывал к себе людей. Но порой действительно встречались те, до кого не докопаться.
Таким был и Геральт.
Ведьмак с рожей-кирпичом, суровым огненным взглядом и раскидистыми широкими плечами. Вроде и мирно сидел в уголке кабака, но все равно привлек к себе внимание Лютика, ищущего вдохновение.
Старые песни уже давно заржавели на кончике языка и даже самые заводные заставляли впадать в уныние, а струны лютни расстраиваться. И что нужно было Лютику, так это новый, свежий глоток жизни. Им и стал ведьмак.
«Все самые великие песни написаны либо со скуки и обыденности, либо с ярких эмоций!» — скандировал Лютик, шагая вслед мужчине. С первым у него явно не шло, со вторым надо было попробовать. И тем более, это была обоюдная выгода, ведь известность получали они оба. Так и успокоил себя Лютик, в глубине души понимая, что причины собственной приставучести не совсем в этом.
Естественно, Геральт ворчал, закатывал глаза, то и дело чесал кулаки, сдерживаясь от порыва вмазать по-настоящему. Несмотря на это, он терпел Лютика рядом с собой, хоть и едко острил, постоянно хмыкал во время разговоров и в целом, вел себя как лошадиная жопа. Сексуальная лошадиная жопа, — стоит отметить.
Да, суровая работа ведьмаков требовала большой силы, ловкости, ну и так далее. Все это имелось у Геральта в избытке — мускулистые руки, ноги, широкие плечи и остальные сильные части тела. А в бою Геральт был прекраснее всего, что часто и подмечал Лютик, наблюдая, как ведьмак в очередной раз бьется с какой-то тварью в странном вальсирующем танце, разрубая конечности чудовища одну за другой.
Лютик даже сочинил балладу об этих руках, «на которых так много крови, но, несмотря на это, они чисты». Для Лютика Геральт всегда был чист, даже когда кишки кикиморы висели у ведьмака на ушах и свисали с плеч, а ужасные зловония от него заставляли зажимать нос. Правда, строки этой песни не услышит никто и никогда, даже сам Геральт.
Она была слишком личной.
Геральт был очень немногословен, замкнут, да и его можно понять — часто ведьмаков в народе не жалуют, называя бездушными, смотря прямиком в огненные глаза. Бард, естественно, не мог привыкнуть к такой тихой обстановке, ведь его родная стезя — балы и пирушки, где гомон голосов и смеха не утихает. И в их совместных путешествиях болтал Лютик сразу за двоих, иногда прогнозируя и мнение Плотвы.
Так и лились дни до определенного момента.
* * *
— Гера-а-альт, — ноюще произнес бард, следуя за своим спутником. — Может, мы остановимся где-нибудь?
На это ведьмак многозначительно хмыкнул, раздвигая сухие кусты и продвигаясь вперед.
— Геральт. Геральт. Ну Геральт. — Все продолжал Лютик, то и дело ойкая на каждом шагу, случайно цепляясь за колючки и острые ветви. Как никак, они были в чаще леса, который ковром тянулся на многие километры вперед.
— Если мы остановимся сейчас, живыми мы будем лишь ближайшие полчаса. — Ответил мужчина, осматриваясь и замирая на долю секунды. Едва нахмурившись, он пошел дальше, внимательно смотря и туда, куда он наступает. — Старайся идти по моим следам.
— Зачем? — Парень приподнимает брови, но совету ведьмака следует, наблюдая, где крепкие сапоги ведьмака слегка проваливаются во влажную землю. — Я устал. И у меня болит живот. И ноги. И я хочу есть.
Ведьмак закатывает глаза, никак не комментируя нытье барда. Он также решает не объяснять ему их вынужденную осторожность в этих землях, ведь иначе парень бы с криками залез на Геральта, боясь спуститься обратно и умоляя уйти отсюда
его опасение навеяно не с пустого места, такое уже бывало. Да, уховертки — жуткие твари, встречаться с которыми им сейчас явно не стоит.
Между тем Лютик продолжал:
— Помнишь, я купил у того торговца травы? Козлоногий задрал цену до небес, ведь «сейчас дефицит, помочь ничем не могу». — На этих словах парень скривил голос до неузнаваемости, выделяя писклявые гласные и очевидно выказывая свое презрение. — Ты думал, что когда-нибудь сорняки станут продаваться за такую цену?
— Она ужасна на запах, не то, что вкус. Зачем только покупать ее?
— Не знаю, мне нравится. А если вместе с добрым куском мяса и пивом — вообще объедение.
Небо серело с едва заметной помесью холодно-голубого цвета. Солнца же вообще не было видно, ведь мрачные тучи закрывали его.
— Наверное, сегодня будет дождь. А ты как думаешь, Геральт?
— Нет, это обычное явление для этой местности. И, я прошу тебя, говори тише.
Создавался безрадостный настрой, под который они брели весь этот день. Деревья в этом лесу были какими-то странными: часто мертвые и сухие, с жесткими заломами корявых веток, от которых потихоньку наступала темень, расползаясь от них неаккуратной паутиной. Что самое удивительное, Лютик не замечал вокруг никакого зверья. Ни птиц, ни болотных крыс, ни даже, насекомых. Никакой жизни вокруг. У парня по спине щекоткой пробежали мурашки, желание уйти из этого места стало больше.
— Пойдем быстрей, — бард уже начинал едва ли не наступать мужчине на пятки, пока не врезался в каменную спину. — Ау! Что за черт, Геральт? — Он хотел добавить что-то ещё, но ведьмак повернулся к нему и мигом зажал рот, на что Лютик возмущённо замычал.
— Тихо, — обронил ведьмак, снова осматриваясь и прищуривая глаза. Лютик, видя такую сосредоточенность, тоже замолк, оглядывая глазами окружение. Вроде ничего необычного, но ведьмак ведет себя обеспокоенно. Лютик знал, у ведьмаков намного лучше развиты инстинкты и пять
или сколько там чувств. Интересно, каково это, побыть в шкуре ведьмака хоть недолго? Насколько четко он видит? А слышит? Может, эта мысль послужит ему вдохновением на какую-нибудь балладу?
Спустя пару безумно долгих и тихих секунд пока парень обдумывал все это, Геральт закидывает попутчика на плечо и так же тихо, но уже намного быстрее идет дальше, пока бард на его плече охает. Сначала от изумления, а потом от боли, ведь броня ведьмака далеко не мягкая и неприятно врезается в живот. Но он послушно молчит и дальше, и даже ближайшие семь минут, когда терпеть высокую степень неудобства стало практически невыносимо. Лишь после этого мужчина грузно ставит его на землю, от чего Лютик пошатывается.
— Скажешь кому — убью, — предупреждает ведьмак, поджимая губы в полоску и кося глаза в сторону. — Лютик? Ты чего?.. — Он хватает согнувшегося пополам парня за воротник жилетки, не давая упасть на землю, пока того выворачивало содержимым желудка. — Тебе плохо?
— Нет, охуенно… — задушенно хрипит Лютик, чувствуя сильное головокружение и желчь в горле. — Что это было сейчас?.. — Он опирается руками об колени, не решаясь подняться и словить еще приступ тошноты.
— Уховертки, — коротко отвечает мужчина и бард незримо соглашается, мол, «ладно, без разницы», даже не понимая, о каком чудовище Геральт говорит.
Омега все ещё шатается у ног мужчины, глубоко дышит, прикрывая глаза и стараясь переждать приступы недомогания. Парень чувствует как неожиданно ослабло собственное тело, как дрожат ноги и звенит в ушах. Становится хуже с каждой секундой, а по голове медленно начинают стучать молотком, отсчитывая удары. Сквозь толщу воды, будто залитой в уши, слышался обеспокоенный Геральт.
— Какой же ты индюк, Геральт-т… — Промямлил Лютик, отключаясь.
* * *
Когда проснулся, Лютик уже лежал у корня толстого дерева на постеленной соломе. Свои темные мощные корни оно воткнуло в землю, распластав их по ней словно куриные ножки. Кислород был влажным, даже мокрым; тяжело вдыхался через ноздри, а еще был холодным как снег. То же самое что выйти после жаркой, душной комнаты на мороз вечерних улиц. Лютик с неким дискомфортом приоткрыл рот, вдыхая заледенелый воздух и пробираясь сквозь черные дебри сна в реальность. Глоток воздуха был тем же самым, что и обжигающей ключевой воды; словно в доказательство, горло закололо острыми льдинками. Парень прищурил глаза, упираясь взглядом в единственное вокруг яркое пятно — полыхающий костёр. Его свет отражался на окруживших его деревьях, молодой зеленой траве и Геральте, который сидел, став неминуемым свидетелем игры огня на поленьях и его звонкого потрескивания. Он был хмур и задумчив, устремив тяжелый взгляд в самое яркое место пламени. Если Геральт так смотрел на Лютика, то это служило знаком надвигающихся неприятностей, виной которых непременно был болтливый бард. Иногда ведьмак смотрел скептически, когда паренек раньше него находил нужное им чудовище, с таким выражением типа: «Опять?» и «Серьезно?»
Лютик так бы и подумал, если бы не кое-что новое. Неуловимое выражение лица, но оно меняло уже все. И узкие зрачки, овеянные задумчивостью, и по-новому искривленный уголок губ, и складка на лбу. Это пугало гораздо больше, чем раньше.
— Ты проснулся, — то ли спросил, то ли утверждал Геральт, не отрывая взор от пламени, даже не моргая.
— Да, проснулся. Спасибо за заботу, но где ты взял солому? Серьезно, сейчас ее вообще не… — Бард хотел было продолжить, но мужчина повернул голову в его сторону, сжимая челюсти и поджимая губы.
— Заткнись. Тебе следует заткнуться хотя бы сейчас, пока я не разложил тебя прямо на этой блядской соломе. — Мужчина снова отвернулся, и по-видимому, наслаждался тишиной дальше, как и до пробуждения Лютика.
Тот сидел нахмурившись, уже открыв для ответа рот, но только бессильно дышал, не понимая, правильно ли сейчас услышал его слова и понял их. Он опустил голову, в отрицании качая ей. Геральт же не мог догадаться, что он омега? Не мог же. У него уже десять лет не было ни течек, ничего подобного. От него должно пахнуть шелестом улиц, украшениями пиров на которых он бывал и нотками опасности, которые он приобрел, путешествуя с Геральтом. Но никак не чем-то омежным. И тем более… Геральт не должен его хотеть…
— Я не понимаю… Что ты… Говоришь?.. — Парень приоткрыл рот, поднимая брови и вскидывая голову к мужчине.
Плечи ведьмака высоко поднялись и опустились, рука его потянулась к какой-то коряге и пошвыряла ей в костре. Он молчал недолго.
— Почему ты не сказал, что омега?
